В поисках Шамбалы

Валерий Иосифович Василевский

Когда я начал писать эту книгу, то думал, что она станет продолжением опубликованного детектива «Отложенная партия». Но вскоре понял, что герои своевольничают, уводят меня во времена своей юности. Так продолжение стало началом. А главным героем её стал другой человек. Продолжение обманывало мои ожидания, выстраивало совершенно другую историю. Недоумевающий автор пытался бороться, искать увлекательные приключения, а сюжет всё больше уводил взрослеющего главного героя к поискам своего Я.

В клубе. 1980 год

Была в общежитии комната, приличный зал, где в шкафах лежали книги, на столе — шашки, шахматы. То ли библиотека, то ли клуб. Сюда однажды вечером зашел Артём, привлечённый треньканьем гитары. Возле окна сидел на табуретке красивый блондин лет на десять старше, с профилем композитора Чайковского. Пышные волосы сплетены в косичку, длинные пальцы рук, очень сильные, видно с первого взгляда, ласкали гитару. Артём встречал его в столовой, всё хотел понять, каким ветром занесло сюда эту экзотическую для здешних мест птицу. Артист или циркач?

Гитарист дружески улыбнулся. — Кор-ми-лец, — растягивая слово, словно напевая, — протянул он. — Давай познакомимся. Знаю, тебя зовут Артёмом. Аркадий я, Соловьёв, иногда кличут Соловьём, но не к месту. Петь-то я люблю, как все геологи, да голосок слабенький. Вот странно, в руках и в теле силы хватает, а горло подкачало.

Артём решил, что свою кличку в этой обстановке называть не стоит. Подошёл протянул руку. — А спой что-нибудь, мне интересно. — Аркадий не стал кочевряжиться.

— Ладно, я сейчас пробовал переложить на ноты один свой стих. Давно написал, лет пятнадцать назад, ещё в армии. А служил я в железнодорожных войсках, стояла часть в Советске, это Прибалтика, бывший немецкий Тильзит. Помнишь Тильзитский мир? В школе проходили.

— Помню, его император Александр с Наполеоном подписали на плоту посреди Немана. Соблюдали границы!

— Ух ты! Читать любишь? Ладно, угощу тебя как-нибудь вкусной книжицей. А сейчас послушай. Он закрыл глаза, сосредоточился, взял пару аккордов. И запел:

В предутренней рани взлетела ракета,

Испуганно канув в полоске рассвета,

И вот мы на марше, и ветер навстречу,

Усталости нашей он давит на плечи.

( — Речитатив был выразительным, но голос не соответствовал тексту. Нужен был баритон, а у Аркаши был слабенький тенорок).

Затылки и спины сомлели от пота,

Без отдыха рота, не выспалась рота,

— продолжал певец.

— Но воин огромною выдержкой ценен,

Качаются рядом упрямые тени.

Я верю устанут, я верю отстанут,

Я знаю — моею усталостью станут..

А солнце — всё выше, а шаг — всё короче.

От пыли пожухла трава у обочин.

Сапог тяжелее, чем в праздник лопата.

И обруча твёрже ремень автомата.

— Он вдруг замолчал. Артём непонимающе взглянул на него, продолжай, мол. Но Соловьёв уже поднимался, оказывается в комнату тихонько, чтобы не мешать, вошел Леонид Мончинский.

— Извините, что помешал. Что это ты пел, Аркаша? — Тот немного смутился. Он знал, что Мончинский сам пишет стихи, рассказы. — Да это так, старые стишата.

— Твои? Что же ты мне не показывал? Ещё и музыку сочиняешь. — Закончи, пожалуйста, я очень хочу послушать.

Аркадий снова не стал ломаться.

— Во рту пересохло, в глазах потемнело,

Но солнцу до этого вовсе нет дела…

Дорога, дорога, дорога, дорога,

А сбоку — кому-то родные пороги.

И чья-то пшеница под ветром не гнётся.

Мой дядя отсюда домой не вернётся.

Над Неманом старым давно уже встал он

На бронзовый вечный свой пьедестал…

Тут певец закашлялся, отложил гитару.

— Простите, больше не могу.

— Ну, тогда почитай стихи!

— Я никогда этого не делал и никому свои вирши не показывал, — возразил Аркадий.

— Но ведь когда-то надо решиться. А вдруг доставишь людям удовольствие? Попробуй! Не трусь, — добавил Леонид.

Последняя реплика и сыграла свою роль. Показаться трусом? Этого здесь не мог позволить себе ни один человек. Соловьёв достал потрёпанный блокнот, слегка взмахнул им.

— Вот об этом моём старом товарище есть у меня стихи. — И начал.

— Ах, эти старые блокноты-

Судьбы опавшие листы.

За каждой строчкой — трепет ноты

Несостоявшейся мечты.

Чуть клавиши рукой тревожной

Коснёшься ненароком, вдруг —

Ласкают пальцы осторожно

Проекты юношеских мук.

Они полны надежд весенних,

Неясных снов, тревожных дум,

Когда душой владел Есенин,

А Богом был не рубль, а ум.

Но повзрослевшими глазами,

Послав прощальный им привет,

Бежишь, не выдержав экзамен,

Трусливо отложив билет.

Созревший разум откровенно

Съедает тайны прошлых лет.

Не стало тайны сокровенной,

Была загадка — больше нет.

Артём, слушая, недоумевал: почему этот талантливый парень варится в собственном соку, почему не оттачивает своё мастерство в кругу себе подобных? И концовка стихотворения: экзамен не выдержан. Интересно какой?

— Да-а-а, рублик одолевает натуру человеческую, — перебил его мысли Леонид. — Но ведь не один же экзамен в жизни человека! Вот сейчас ты на отлично сдал его самому себе, переступил через свою закрытость, стеснительность, неуверенность. Назови как хочешь. Стихи-то хорошие! Выпусти их из заточения. Я помогу тебе, чем смогу. А для начала приходи ко мне, я дам тебе почитать книгу Валентина Катаева «Трава забвения», вышла в позапрошлом году, так что ты едва ли смог её увидеть, Аркадий.

— Да уж, — рассмеялся тот, я тогда и имя-то своё редко слышал, всё больше то Соловьём, то пташечкой звали. А о чём книга?

— Раздумья о творчестве, настоящем, не случайном — выстраданном, прочувствованном. Встречи с Буниным, Маяковским. Я надолго запомнил несколько строк, очень полезных мыслей для начинающих артистов, подходит и для поэтов. Бунин для тогда ещё гимназиста Катаева вспоминает, как великий режиссёр Станиславский на репетиции сказал одному актёру: «Можете играть хорошо, можете играть плохо. Играйте, как угодно. Меня это не интересует. Мне важно, чтобы вы играли верно».

Вот так один из лучших поэтов России обсуждал на встрече со взрослеющим мальчишкой Катаевым его стихи. Поэту важно было увидеть не рифмотворчество, этому можно научиться, а умение видеть суть дела, предмета, явления и образно передать свои ощущения читателю…

Долго они говорили в этот вечер. Говорили двое, Артём лишь слушал. Но уйти не хотел, он впервые присутствовал при полёте мыслей, а не бильярдных шаров.