Дом 13, квартира №… Сатирический роман

Валерий Витальевич Туловский

Если волею случая судьба подвалит вам счастье побывать в городе Белосовковске, вы не сможете не заметить дом №13 по Большому Совку. Почему демократическая мэрия подобрала бывшему проспекту имени Ленина такое необычное, загадочное и никому до сей поры непонятное название – история умалчивает. Можно много говорить о доме, о жильцах, можно славословить людей, можно хулить. Однако лучше заглянуть в каждую квартиру, а затем решать – кто они, жильцы-соседи, чем занимаются, дышат…

КВАРТИРА №2

Как-то раз, вечером, обитателей квартиры номер два побеспокоил гость. Впрочем, даже почти не гость, а так — гостюшка. Это соседский дворник приплёлся навестить своего коллегу по метле. Он редко бывал у Архипыча, но здесь всегда ему были рады до слёз — особенно после того, как наконец-таки удавалось затворить за ним дверь. Нет, он не буянил, не матерился, приходил всегда с бутылкой… Но в итоге!.. Выпивал три (две в счёт хозяев); а уж сколько съедал! Одних только сухарей миски две. Прорва, кабан ненасытный! А по виду-то не скажешь. Сухонький, низенький, плюгавенький. Как Архипыч, только без усов.

Так вот! Приплёлся коллега и засиделся. Но пришёл, как это ни странно, без бутылки. Хозяйка ёрзала на стуле, намекала: темно, мол, на дворе, время позднее… Нет, непробиваемый, бронежилет, а не гость.

Наконец, к вящей радости собственников квартиры, показалось, что непрошенный тип засобирался восвояси; однако неожиданно затронул наилюбимейшую, но весьма болезненную для Архипыча тему — любовь и преданность к работе, то есть к своему делу.

Ведь обычные темы их бесед были стариковские: маленькая пенсия, взрослые дети, обожаемые внуки, трудности с харчами… Но никак не о работе.

А здесь — на тебе! Пробило!

— Архипыч, что свежего у тебя на участке? Говорят, новую метлу получил, не мешало бы спрыснуть это дело, чтобы инструмент не прохудился. Что для писателя ручка, что для слесаря молоток, то для нас — метёлушка пушистая.

Глаза Архипыча засверкали, как алмазы, и в них отразился хрустальный блеск стакана. Несмотря на необычный взгляд хозяйки, которым она тут же одарила дражайшего супруга, а таким взглядом можно было осчастливиться, если, к примеру, посмотреть на кошку, нечаянно наступив ей на хвост, Архипыч искромётным движением оказался возле шкафчика; и вскоре перед гостем стояла заначка-бутылка с этикеткой самого ядовитого уксуса. В стеклянном пузыре аппетитно мутнела жидкость, купленная между дел в квартире номер десять у гражданина Белуги.

— Николаич, — сиял от счастья Архипыч. — А я забыл про обнову. Честное слово, забыл. Неужели я когда-нибудь зажилил хоть одну новую вещь обмыть? Вспомни! Ни разу такого не было.

Николаич тактично промолчал, но отметил про себя, что прошлым летом на участок Архипыча привезли два новых мусорных бачка; но в итоге это событие улизнуло не отмеченным как полагается, а посему вскоре бачки бессрочно поржавели и перестали приносить Архипычу первоначальный доход, поскольку уважающие себя жильцы не ленились носить помои и мусор в соседний двор… в красивые бачки, к Николаичу. Как выяснилось, Николаич тоже в это время получил бачки, но, будучи деловитым и предприимчивым, на следующий же день сообразил один из бачков разрисовать сценками из мультфильмов. По правде говоря, не очень преуспел Николаич в изобразительном искусстве, но чтобы было понятно окружающим, он подписал каждый персонаж, дабы не перепутали Пятачка с котом Леопольдом; второй же бачок, долго не думая, подписал: «Спартак — чемпион!» — чем обеспечил популярность бачка в прошлом сезоне, когда команда достигла пика популярности. И тут же возле бачка стали тусоваться ярые сторонники спартачей. Пили, закусывали и спорили до утра, восхваляя тренера. И в нынешнем сезоне сей металлический ящик не утратил своей славы. Несмотря на то, что команда чередовала поражения и ничьи, преданные фанаты приходили к мусорному бачку на поклонение, как к памятнику былых заслуг, с ностальгией и слезами взирали на неактуальный лозунг, вновь пили, вновь закусывали, вновь спорили до утра, безжалостно утюжа тренера. Тем не менее, как в прошлом, так и в нынешнем чемпионате, бачок по-прежнему приносит прибыль Николаичу, окупая его праведный труд дворника…

К слову сказать, Николаич свято хранил свой главный капитал: проницательность и предприимчивость.

— Да-а! Ты всегда отличался особым расположением ко мне, никогда не жался, если вопрос ставился ребром: пить или не пить? — поддержал он коллегу, при виде поставленной бутылки (третьей за сегодняшний вечер). Правда, совестно ему стало, потому что сам-то он не проставился Архипычу за бачки; а ведь, после дня художеств на бачках, всю неделю обмывал их, обмывал, обмывал… один, без лишнего содействия.

— Вот я и говорю: дороже дружбы, нет ничего на свете более святого. Так выпьем же за новую метлу! Пусть её черенок никогда не сломается, пусть прутья остаются длинными, гибкими, не обдираются и не лысеют. Пусть новая метла принесёт чистоту двора, сверкающий асфальт, лучезарные бордюры и… — Архипыч хотел сказать что-то насчёт зелени газонов, но передумал, заметив про себя, что это будет ущербным для тоста, неправдивым и чересчур вычурным, ибо напротив сидел коллега — професссионал. — Вздрогнем за метлу!

Отличный тост вкупе с благодарностью за деятельность в сфере дворовой чистоты Николаич встретил бурной признательностью, завёлся длительными, продолжительными аплодисментами, во время которых Архипыч, не теряя времени зря, налил каждому по полстакана.

Коллеги почтительно, стоя выпили за новое орудие труда, чем вызвали гибель очередной тысячи нервных клеток доброжелательной хозяйки, не оценившей по достоинству блестящую умом речь супруга.

— Вот-вот, — завёлся Архипыч, усаживая гостя, ставшего вдруг родным и близким всему его существу, — а говорят, кивают на меня: дворник, дворник… Но, мягко заострю внимание, я ведь еще и директор двора; а разница между мной и другими директорами совсем небольшая. Далеко ходить за сравнением не надо — сравнение живёт в соседнем доме; правда, я в однокомнатной квартире на первом этаже, а оно, сравнение-то, на втором — в двух квартирах одновременно. Я как бы неофициальный директор двора в Большом Совке, а оно — директор ООО «Русский Пролёт» господин Впескоструйкин Владимир Исаевич. У меня в подвале свой кабинет есть, на двери которого даже красуется буква «Д». У тебя, Николаич, что приходит на ум, когда на двери кабинета видишь букву «Д»?

— Д? — вскинул брови ушлый дворник, но догадку воздержался озвучивать, улавливая в вопросе некий подвох.

— Правильно — директор, — входил Архипыч в азарт разговора, тут же налил по новой дозе, и со словами: «За метлу — орудие чистоты на службе рабочих и крестьян!» — выпил.

— Гениально! — восхищённо воскликнул Николаич.

Тем временем неугомонный Архипыч продолжил:

— У нашего господина Впескоструйкина тоже кабинетик имеется, а разница только в том, что размером этот кабинетик аккурат в подвальное помещение всего дома приходится. Кстати, мы с Впескоструйкиным знакомы с детства, и в те голозадые годы имели много общего. Шалуны мы были… Помню, Как-то раз бывший дворник, а я ведь еще мальчишкой в то время был и только приглядывался к метле, взялся поливать цветы на клумбе. Поливает он, поливает, никого не трогает; а нам очень побаловаться возжелалось — просто жуть. Я подкрался к кранику и перекрыл воду. Дворник глядь — воды нет. Он в шланг посмотрел — вода не появляется. И тогда взялся зачем-то дуть туда. Впескоструйкин возьми (скумекал, надо признать, быстро) да помочись в шланг-то. Ох, и плевался дворник наш, ох и гонялся за мной, потому что Впескоструйкин вовремя смылся и был к тому же сыном адвоката. А отыгрался дворник на мне, на моих родителях, предоставив им в баночке вещественное доказательство. Я отнекивался, мол, давайте экспертизу проведём, мол, нет такого положения — детей наказывать за то, что они помочились в несоответствующем месте… Но не тут-то было, — сокрушённо покачал седой головой Архипыч, продолжая: — Устроили мне не экспертизу, а самую настоящую экзекуцию. Мой батяня сказал: «Найду я такое положение». И нашёл: меж своих ног… взял головку… мою… зажал коленями… и долго — долго пришлось мне просить пощады под свист ремешка.

Скупая, замутившаяся, старческая слеза скатилась по небритой щеке Архипыча; Николаич же, изрядно накачанный самогоном, выпучивая глаза, глупо глядел на коллегу и никак не мог представить сидящего напротив старика, зажатого между коленей отца, громко рыдающего и просящего пощады. А ещё весьма его удивляло: неужели у отца в это время не кололись колени о толстую и густую щетину Архипыча.

Но мужеству и стойкости Николаича можно было позавидовать. Когда содержимое четвёртой бутылки пошло на стремительное убывание, а хозяйка удалилась в опочивальню глядеть прекрасные сны, он по — прежнему, силясь как мог, слушал душевные излияния Архипыча.

— Теперь мы с Впескоструйкиным подросли, но много общего у нас осталось, — бубнил Архипыч, запинаясь и смотря как бы сквозь собеседника. — Например, он как директор «Русского Пролёта» встаёт в пять часов утра, и я как директор двора от него не отстаю: в пять, как штык. Есть, конечно, и небольшие отличия. Впескоструйкин имеет «БМВ». Машина, то есть тачка, — блеснул он глубоким знанием современного русского языка, — я тебе скажу, Николаич, огромная: белая, блестит, длиной метров десять — не меньше. Этот «БМВ», говорят, подарили ему, а Впескоструйкин передарил его своей жене. Признаюсь, я слегка отстаю от своего дружка детства. Но зато и у меня транспорт тоже на три буквы: Х… В… З… Харьковский велосипедный завод.

— М-м… — тужился Николаич выдавить из себя хоть что-то ответное и грандиозное.

— Не утруждай себя, друг, — остановил его Архипович. — Да, у меня не машина, а велосипед. Но достался мне «ХВЗ» так же, как и «БМВ» Впескоструйкину, на халяву. Как-то утром встаю, выхожу на обход своей территории. Глядь! Велосипед стоит — бесхозный. Вначале всё я сделал по правилам: взял этот транспорт, завёл его к себе в гараж, тот, что в подвале находится, возле моего кабинета. Ждал дня три — думаю, кто-нибудь подойдёт, поинтересуется пропажей. Нет, никто не справлялся. Правда, на второй день приплёлся какой-то подозрительный тип: умаявшийся (шибко ветром его качало), с бутылкой водки в авоське, всех спрашивал про «ровор двухколёсный», потерявшийся у него. Я услыхал расспросы этого чудака, но не решился выдать велосипед — не было существенных доказательств: мужик говорил, что «взял ровор на пару дней», но сам не помнил, какого цвета был этот самый ровор. Букву закона я усвоил. Ну а как три дня прошло, я, на правах нового хозяина, сделал велосипеду капремонт: удлинил багажник, так, что ровор стал восемь метров в длину, перекрасил в белый цвет (всё, как у Впескоструйкина). А теперь вот езжу на этом транспортном средстве в магазин за… гм… Одним словом, после магазина я сам за собой велосипед волоку.

— М-м… — вновь Николаич подал голос.

— Не шуми, друг, не надо лишних слов. Дай порассказать. В общем, я задумал подарить «ХВЗ» своей жене: всё равно ездить сама не будет, да и не сможет, потому как с клюкой не расстается; а я, глядишь, старушку свою иногда за пенсией подвезу на восьмом багажнике сзади… А вот насчёт денег у нас с Впескоструйкиным ещё больше общего: он получает пенсию, и я тоже; он зарабатывает, и я тоже. Ты, Николаич, наверняка думаешь, что у него «левые» деньги есть, а у меня нет. Напрасно. И я имею такие материальные возможности поднять планку благосостояния своей семьи…

— М-м?.. — выпучив глаза, всунул Николаич жидкую реплику.

— Что-то слишком ты словоохотливым стал за последний час, уважаемый мой коллега. Потерпи… на чём это я остановился? Ах, насчёт «левых»! Да, я сам! Сам! Зарабатываю «левые»: бутылки по утрам собираю, сдаю в аренду стакан утрене или вечерне страждущим, а они затем расплачиваются со мной пустой тарой… И не только, замечу, арендой промышляю, но и закусочкой иногда балую, ведь под моим началом мусорные бачки стоят… Ра-бо-та-ют!!! Порой смотрю, кто-то выбрасывает сухарик. Я же подбираю его, напильничком подчищаю, и он, как новенький, остаётся лишь камушком по сухарику брякнуть и под это дело… то есть под бутылочку… крошечки в рот. Чем не закуска?! А бывало, что или кусочком «ржавенького» сальца потчую, или даже мятый солёный огурчик подкидываю алканавтам, то бишь алкашам. Однако такие царские закуски идут за отдельную… повышенную плату… Да-а… например, за пачку сигарет. Правда, колбаску нынче выбрасывают редко, только после праздников, но зато уже нарезанную… впрочем, этого добра хватает только для моей семьи… А у тебя, Николаич, как дела на участке?

— М-м… — силился ответить Николаич, но в этот раз прикрывая глаза и рот.

— Короче, с мусорным бачком я оказался более предпри… мри… одним словом — изобретательнее любого молодого бритого бугая или этого зализанного старого мерина Впескоструйкина на его драном «БМВ» и с цепью на волосатой груди. А вообще, мусорка — это особое местечко, доходное, но О-очень препахучее… И доказывает, что на белом свете есть зоны, где прибыль и запах не только тесно соседствуют, но очень даже взаимосвязаны. К примеру, бумагу для повседневной нужды носит с собой не каждый, но деньжата почти у всех имеются, пусть и небольшие в номинале. А ведь в темноте при слабом освещении, кто разглядит, какую купюру использует, торопливо притаившись за бачком?.. Два раза, не скрою, даже доллары попадались. Но мне по барабану… Рубль, два, доллар… в каком они виде, кто их пользователь. Деньги не пахнут — я в этом убедился, особенно после того, как их прополоскал в водичке с порошком от моей соседки тёти Аси… У нас, знаешь, в знакомстве имеются две необычные женские особи — вечно улыбаются, рады чему-то, жизни, наверное. Одна из них каждый день бегает со стиральным порошком по соседям и стирает сама… бесплатно. А другая… несётся вслед драить унитазы. «Кометой», в общем, хренью какой-то чистит… за просто так! Хорошо, но больно…

— М-м… — в очередной раз Николаич пытался открыть рот, но…

— Нет, не им больно — их вылечат! — мне смотреть на них больно… А вот ещё я говорил насчёт цепей на шеях нынешних братанов, то есть директоров. Да ведь у меня тоже подобная вещица имеется: я снял её в туалете с бачка, покрасил жёлтой краской, которая осталась после ремонта туалета возле Дома Культуры. Так она, цепь-то, ещё, пожалуй, потяжелее будет, чем те, что на шеях бритоголовых бизнесменов болтаются. Плюс ко всему, знакомый наш общий, сварщик Иван Савраскин, сварганил мне крест — кило на три тянет… Кстати, Николаич, ты примечал, как директоров называют?

— М-м… — усложнял себе дыхание коллега по работе.

— Правильно, как и меня мои жильцы — по имени-отчеству. Вот только различие в чём: директоров называют таким образом… в глаза; а между собой норовят «собакой» обозвать, «свиньёй» и, особо обидно, когда женщины кличут — «боровом». Можно подумать, что исключительно деревенская живность сидит в кабинетах. А для меня самое обидное услышать — просто Архипыч. Или же от детей — «хипарь» (это после того, как начал носить свою цепь с крестом, а также кепку «Босс»)… Кто такой хипарь — не знаю. Но что в зверинце хипарь не живёт — это точно. Сам проверял. Может, что-то красивое? Или кто-то?..

— М-м… — видимо, возражал Николаевич.

— Ну, это мы ещё удостоверим… А вообще, если, кроме жильцов, взять всех собак, котов, крыс, которые меня боятся, то я сойду не только за директора, но и за президента огромного объединения… Короче, друг Николаич, моя работа ответственная, хлопот много. Да что уж тут жаловаться! У всех проблемы. Сестра моя, в аптеке она работает, тоже сетует: «Скоро праздники, опять очереди будут большие. До праздников очереди за презервативами, а после — молодёжь бежит за тестами на беременность, а кто постарше — за слабительными средствами».

— За метлу-у, — наконец вымучил Николаич и, глядя на него, можно было подумать, что он крайне удивлён такому событию.

— Выпить хочешь? — спохватился Архипыч, безотлагательно наливая по сто пятьдесят.

Слегка взбодрившийся Николаич подтвердил догадливость друга волевым движением головы:

— Да! За метлу!

— Нет-нет, за метлу пили, — воспротивился Архипыч. — Давай другой тост.

— Выпьем! — поднимая высоко стакан, крикнул Николаич и собрался осушить посудинку, но не тут-то было.

— Э-э, не-ет. Очень просто, я даже сказал бы — сухо. Давай новый.

— Вмажем!

— Не обижай, друг.

— Вздрогнем! — не задумываясь, пытался исправиться коллега.

— Старо, как мир.

— Накатим по одной!

— Зря. Я собираюсь не по одной, ещё не глубокая ночь.

— Пропустим!

— Не пойдёт, девочек нет.

— Вье…

— Нет-нет, без пошлостей, пожалуйста. Мы культурные люди, культурно проводим досуг. Зачем, чтобы завтра соседи на меня пальцем тыкали?.. Они изо всех щелей услышат.

— Наступим на стакан!

— Уже теплее, Николаич. Ещё поднапряги свои мощные прямые извилины.

— Будем!

— Опять за старое?

— Дёрнем!

— Фу-у! — укоризненно качал Архипыч головой.

— Поехали!

— Да-а-а. Ты уже докатился.

— За здоровье ваше, а в горло наше! — выдал Николаич монолог.

— Это скупердяйство какое-то, — возмутился Архипыч.

— За успех! — тщился Николаич творить нечто оригинальное, но безуспешно.

— В труде? — иронично заметил Архипыч.

— Клюкнем!

— Речь алкаша, не иначе. Ты скажи ещё тяпнем, хлопнем, хлебнём, дерябнем… дербалызнем, в конце концов.

— За счастье!

— Дурень, счастье-то у тебя в руке, ты его греешь, но никак не выпьешь. Какое ещё тебе надобно счастье в наши года? Скажи ты что-нибудь человеческое!

— За баб!.. Архипыч, — взмолился Николаич, — у меня скоро водка закипит в стакане. За баб!!!

— Ну, наконец-то что-то путёвое услышал. Пьём! За баб!

Едва последние капли проскользнули из стаканов в желудки коллег-собутыльников, как на пороге кухни появилась заспанная и взъерошенная супруга Архипыча.

На лице её несложно было прочитать крайнее возмущение.

— Сейчас… сейчас я с вами и за баб, и за метлу поквитаюсь, полуночники!

Быстро оказавшаяся в ладони прочная, видавшая виды чугунная сковородка сталинских времён указывала, что для шуток места больше не оставалось.

Успев шустренько выпить, и тут же окончательно протрезветь, Николаич не стал дожидаться развёртывания боевых дальнейших действий, и через пару секунд стук его башмаков слышался уже в подъезде.

Оставшись наедине с супругой, Архипыч не бросился в бегство, а застенчиво (то есть, держась за стенку) заштормил мимо жёнушки.

— Главное, многоуважаемая и дорогая моя — это спокойствие. Правду я говорю, ненаглядная? — ласково проблеял он.

— Ты только не вздумай дойти и лечь возле меня, прилежный мой, — «ненаглядная» скрипнула последними шестью зубами и резким властным движением полководца указала Архипычу на входную дверь: — На коврик, марш на коврик!

— Иду, красавица моя бл… блондинистая, — не возроптал мужичок, но к коврику не направился, ибо лёгкий крен изменил курс дворника в зал. Однако и до него он, к вящему удовольствию жены, добраться не успел, поскольку по пути обмяк и завалился.

Мирно засыпая, ему мерещилось, что плывёт он по Тихому океану, а его всё крутит и бросает туда-сюда, а злобные буревестники бьют мощными клювами по его несчастной голове, да так и норовят, изверги пернатые, прямо в глаз попасть… в самый хрусталик.

Проснувшись, к своему удивлению Архипыч обнаружил, что не было вовсе ни океана, ни буревестников… А были лишь свежеобмоченный ковёр и дьявольски твёрдый выступ тумбочки, упёршийся в череп дворника.

* * *

Внуков Архипыч любил; но так как своих не имелось, как, впрочем, не было и детей, по этой самой причине любой голопузик вызывал в нём слёзы умиления и непритворную радость. Даже когда по долгу службы ему приходилось, превышая всяческие полномочия, пинать дырявым резиновым сапогом какого-нибудь малолетнего охламона за то, что тот изобразил три всем известные буквы на асфальте возле лежащего шланга… или же когда вынужден был гонять метлой низкорослого и мизеровозрастного хулиганчика за описанные из вредности лестницы (а может, такое безобразие происходило из-за элементарного отсутствия общественного туалета) — всегда чрезвычайно тяжело давались Архипычу эти бесстыдные преступные действия, и потому всякий раз сердце обливалось слегка взбудораженной и обеззараженной после магазина кровушкой. Ему было жаль глупышей, но иначе он поступить не мог — не позволяли ни возраст, ни хилые нервы, ни общественная сознательность в его лице.

Но в этот раз Архипычу пришлось столкнуться нос к носу (и очень тесно) с младенческой несмышлёностью и полным отсутствием в ребёнке такого понятия, как авторитет дворника.

С утра, едва Архипыч произвёл осмотр мусорных баков и приготовился подмести вверенную ему территорию, как вдруг решил предварительно отправиться на своём ХВЗ в ближайший магазин. Однако внезапно к дворнику подлетела соседка из девятой квартиры, чем-то явно обеспокоенная, но, правду сказать, весьма сногсшибательная матрона. (Один только её взгляд шибал окружающих в пот, не говоря уж о массивном скульптурном ансамбле могучего тела истинно русской женщины по имени Марфа, своим видом и величием сваливающей мужчин с ног).

— Архипыч, выручай! — вовсю заголосила Марфа Виолетовна при виде дворника, что, надо отметить, крайне его удивило.

Архипыч, сколько себя помнил (а трезвым был он довольно часто, почти каждое раннее утро), доселе никогда не слышал причитаний грузной Марфы Виолетовны, разве что дикий рык, которым она одаривала супруга, когда дружки приносили того с работы, компактно укладывали у двери, нажимали кнопку звонка и убегали (кто мог, и как мог).

— Я прошу, чтобы мне эти дрова больше не таскали! — говорила или орала гром-баба вдогонку улепётывающим мужниным товарищам.

«Дрова», в лице Никодима Степурко, всегда лежали возле порога к моменту открытия дверей и служили заслоном к победному отступлению приятелей. А преграда-то для грандиозной Марфы Виолетовны, казалось, была что надо! Но… очень быстро бывший борец и физкультурник — активист становился зачахшим телом, головой и душой и превратившимся из могучего атланта в бесформенную тушу…

Впрочем, о дружной семейке потом. А теперь…

— Архипыч, только ты…

— Что случилось, Марфа Виолетовна? Что стряслось, красавица?

— Необходима твоя экстренная помощь, Архипыч.

— Всегда рад помочь тебе, радость наша могучая.

— Помоги, голубчик, миленький…

Голубчик скромно потупил взгляд в землю и промолвил:

— Я рад всегда… что в моих силах, пока они еще есть.

— Нужно с внучкой посидеть, Архипыч. Часика два, не больше.

— Мне? — Искреннее недоумение мгновенно прочиталось на его преобразившейся и буквально на глазах помолодевшей физиономии.

— Ну я ж к тебе, а не к кому-нибудь обращаюсь, — сказала Марфа Виолетовна таким тоном, что дворник съёжился; но почуяв это, она вовремя опомнилась и продолжила слащавым прежним голоском: — Да ты не бойся её, Архипыч, внучке всего годик от рождения.

— Её-то я не боюсь….

— Прекрасно! — сотрясла воздух соседка так, что у дворника вновь отчего-то внутри похолодело.

— Прекрасное-то оно всегда прекрасно… — пытался он что-то лопотать.

— Вот я и говорю. Не больше трёх часов в общении с прекрасным дитём станет чудесным времяпровождением для тебя и оставит множество самых неизгладимых впечатлений.

— Неизгладимых? Где?

— То есть как где? В душе! В мозгах твоих х… хороших, — заскрежетала Марфа Виолетовна, и Архипыч поглядел на небо: не грозовая ли туча забрела ненароком.

— Согласен, посижу, наверное, с вашей внучечкой, — не успел обречённо промолвить он, как тут же его душевные шатания были пресечены жутким взглядом оскалившейся в улыбочке соседки.

— Значит так, сейчас ты, Архипыч, идёшь домой, а я через пятнадцать минут принесу к тебе нашего ангелочка, — молвила Марфа Виолетовна и внезапно захохотала так, что дворнику вспомнилось его счастливое детство, проведённое в колхозной конюшне.

Безотказному директору двора ничего не оставалось делать, как направить свои смиренные стопы домой и ожидать явления «ангелочка».

Действительно, вскоре, даже не постучавшись, в квартиру Архипыча вихрем вторглась Марфа Виолетовна с карапузом на руках.

— А вот наша крошка. Мы решили доверить вам наше сокровище на часика четыре, дольше не дадим. Затем мы заберём наше чудовищно привлекательное создание обратно. Надеюсь, вы вернёте нам внучку в целости и сохранности, а мы за это отблагодарим, как полагается. — Все слова женщина произнесла очень громко, но, как ни странно, это никоим образом не отразилось на спящей девочке.

Мужчина принял трясущимися руками драгоценный груз и перенёс его в спальню, где благополучно опустил на кровать.

— Не забудь, Архипыч, наше чудо надо покормить, когда оно проснётся. Ты уж хотя бы молочка дай внученьке, — напутствовала старика заботливая молодая бабуля.

«Хотя бы молочка, — с неприязнью подумал дворник. — Может, она решила, что мы со старухой такие бедные, что не в состоянии достойно угостить девчушку…»

Мысли новоявленного няня прервались хлопком входной двери. Таким образом Марфа Виолетовна благодарно покинула квартиру.

Целый час приёмная внучка Архипыча мирно спала и ничем его не беспокоила. Сам же дворник весь этот спокойный промежуток времени безотлучно провёл возле прекрасного чада, с умилением разглядывая абрикосовые щёчки и малиновые губки девочки, носик — картофелинку и, словно перевязанные невидимыми ниточками, пухленькие, будто поролоновые, ручки чудесного дитяти.

Но сон не вечен… Обычный, человеческий, детский, любой, он прекращается…

Вначале встрепенулась голова ребёнка, вследствие чего ангельское личико резко побагровело от искажающих движений и стало вдруг схоже на мочёное яблоко; а затем истошный и высокий по ноте рёв разрядил затхлый воздух в квартире Архипыча, привёл в содрогание стены, и вверг в полное замешательство самого хозяина. Такого крика спальня одиноких стариков не слыхала еще со времён первой закладки кирпича, да и то… Даже матерные сиренные ругательства дражайшей супруги никак не дотягивали по децибелам в сравнении с воплем малышки.

Архипыч был слегка шокирован, однако быстро пришёл в себя и начал осмысливать сложившуюся ситуацию, пытаясь найти дальнейшие верные действия по её исправлению.

Да разве он не дворник?! Разве не умудренный опытом человек, неужели не мужчина?!

Давно замечено, что в критические мгновения рождаются наиболее ценные решения и верные ходы.

«Покормить!..» — выдала одна из извилин Архиповича талантливую мысль.

Дворник сорвался с места, чтобы бежать в кухню, но…

«Переодеть!.. Конечно, в первую очередь нужно переодеть!» — блеснула гениальностью другая извилина.

— Бабушка, называется, даже запасных памперсов не принесла! — вслух выругался старик, бросая камушек в огород Марфы Виолетовны.

Да-да, так и выругался, применяя слово «памперс», потому что, хотя не имел внуков, слыл продвинутым стариканом и в современных новшествах неплохо разбирался.

«Продвинутый старче!» — сам себя похвалил он.

Если бы Марфа Виолетовна находилась рядом, то из ушата нецензурной грязи, словесно выливаемой Архипычем в течение пяти минут в сторону грозной соседки, она могла бы много почерпнуть информации о себе, а иногда даже удивиться, узнав некоторые детали её личной жизни, а также жизни её дальних и не очень дальних родственничков.

Одним словом — хватило всем… Хватило и ей на «пряники». Однако, к счастью, в этот момент её по близости не было, поэтому развеять слухи, узнать факты, культурно и интеллигентно возразить Архипычу, дабы уточнить, и, в свою очередь, внести определённую ясность по поводу также и его родни, естественно, она не могла…

Кажется, отвлеклись…

Поохав, поахав, похулив, Архипыч с энтузиазмом взялся исправлять оплошность Марфы Виолетовны, применяя ноу-хау (новые технологии от умудрённого под воздействием времени и опыта старческого мозга, который за многие десятилетия научился выдавать ещё не такое!)… Подумаешь, памперс!..

Опытный мозг, за годы не растворившийся в водке, не сгоревший от перца чили и белой горячки, закаленный почти ежедневными испытаниями трубными речёвками старухи (типа: алкоголик — старый хроник), начал активно функционировать, напрягаться.

Сняв использованный памперс и даже не поморщившись, ибо при работе дворника занюханный возрастной нос вдыхал ещё не такое, Архипыч отыскал целлофановый пакет, вырезал в нём две дырки для ног и напялил гениальное приспособление на малышку. Свободное пространство в пакете он забил ватой, изрядно залежавшейся на личной полке супруги.

Надо отметить, ребёнку подобное искусно выполненное, добротное и мягкое изобретение, по-видимому, пришлось по нраву. Девочка затихла, устремляя выразительный пытливый взгляд на няня. В таком молчаливом внимании, с любопытством изучая друг друга, они провели минут пятнадцать.

Архипыч тихо торжествовал победу. Душа ликовала.

Первой нарушил тишину, безусловно, ангелочек. Совершенно неожиданно, без всякого предупреждения, как и подобает в её слюнявом возрасте.

Но Архипыч и здесь не растерялся, не бросился в панику. Не он ли достаточно прожил на белом свете, чтобы здраво и быстро выходить из, казалось бы, вовсе тупиковых ситуаций?! Не он ли один из мудрейших дворников города?! Естественно, именно он обязан проявить смекалку при любых непростых, даже безвыходных, обстоятельствах. А обстоятельства чего-то требовали…

— Что раскричалась?.. — начал было унимать Архипыч; но запнулся, так как выяснилось, что он не поинтересовался, как же зовут малышку.

Рёв продолжался, постепенно усиливая тембр.

— Эх, бабушкой называется, — укорял Архипыч Марфу Виолетовну. — Не удосужилась даже сообщить имя внучки. Как же мне теперь её называть?

Перебирая в памяти все девичьи имена, он решил остановиться на исконно русском — Варвара.

— Варварушка, внученька, что же ты плачешь, маленькая?

По причине своего почти пелёночного возраста Варварушка, естественно, ничего не сумела ответить дедушке, продолжая упорным плачем расшатывать стены квартиры.

После длительных увещеваний, в ходе которых выяснилось, что девочка оказалась «малюточкой», «красотуленькой», «пупсиком», «ненаглядненькой», «козой», «заразой», «несмышлёнышем», «сволочью», «комком дерьма», «девкой подзаборной», Архипыч вскоре усомнился в своей порядочности и умении логически мыслить. Казалось, пройдёт ещё минута, и терпению придёт окончательный каюк.

— Ах, малышня голозадая, долго ты собираешься мучить меня? — отчаянно взвыл нянь, вытирая набежавшую слезу. — Где твоя совесть, замухрышка?

Совесть замухрышки, наверное, спала, ибо не откликнулась.

— Не замолчишь, придушу, подлюка окороковая, — погрозил рассвирепевший дедуля, но неожиданно просиял.

«Эх, юное создание с маленьким мозжечком, напрасно ты испытываешь мои нервы. Мой ум и моя находчивость — неисчерпаемы! Клондайк мыслей!» — взбодрился он, припомнив первоначальное желание, и выпалил вслух:

— Я знаю, что ты хочешь, маленький изверг. Ты хочешь кушать.

Не теряя времени, Архипыч метнулся в кухню.

Вскоре Варварушка сидела, подпёртая двумя подушками, по-прежнему нестерпимо кричащая; а перед ней, на кровати, стоял поднос с яствами, принесенные заботливым дедушкой. О! Чего здесь только не было!..

— Варварушка, посмотри, родимая, что я приволок тебе… Перестань плакать, телушечка безрогая. Советую взглянуть на то, что я принёс. Некоторые продукты я, можно сказать, от сердца отрываю. Вот, пожалуйста, в тарелочке творожок, что моя старуха намедни не дожевала. Не хочешь? Нет вопросов, тогда могу угостить картошечкой с селёдочкой, которую утром я не утрамбовал. И это не по нутру? Ха-ха, тогда пельмешки в твоём распоряжении. Ничего страшного, что они малёк великоваты для твоего рта. Я их сам разжую, и твоя природная беззубость не будет нам помехой!..

Но нет, увы, все угощения, похоже, никак не соблазняли дитя. Варварушка, от чудных запахов незнакомых блюд и полной несостоятельности их испробовать, продолжала яростно сотрясать стены.

Но неожиданно рёв прекратился.

— А-а-а-а, наконец-то, Варвара, тебе что-то приглянулось… ну, солнышко, покажи дедушке пальчиком, что бы такого дать тебе пожевать, — обрадовался Архипыч и взял из одной тарелки ложку солёных грибов. — Грибочков желаешь?.. Нет? Тогда колбаски?.. копчёной?.. Что же ты киваешь головой? Или всего хочешь, или, наоборот, до полюбившейся еды ещё не добрались? О-о, кажется, твои глазки — маленькие, жадненькие — остановились на зельце. Ещё бы, губа — не дура. Посмотри, какой зельц жирный. Здесь много сала и прочих полезных и незаменимых для растущего организма веществ из числа субпродуктов. Немного печёночки, чуть почечек с запашком… и что-то ещё розоватенькое. Наверное, кусочек вымя… Нет, не вымя, а хрен какой-то… О-о, какой же зельц полезный, на вкус нежный, только что с морозильника, не успел зачахнуть… тает во рту. — Архипыч отрезал кусок продукта и с наслаждением забросил его в рот. — А главное — Какая удача, словно по твоему, внученька, заказу, вовсе не встречаются хрящи и косточ… Ах!!! — взвизгнул дворник и выплюнул на ладонь попавшуюся на зуб косточку; затем, пристально разглядев, кинул её на пол. — Надо же, а я думал, что зубу конец… впрочем, не будем отвлекаться, Варварушка, сейчас и тебе отрежу… Тебе, как себе, больше с жирком? Сейчас только щетину ножичком соскоблю. Представляешь, Варварушка, покупаю зельц — ни шерстинки не вижу. Однако едва оттает, сразу на мой подбородок похожим становится. Точно как после недельной небритости. Ничего страшного, сейчас я подбрею эту вкуснятину.

После недолгих манипуляций щетина в зельце была выщипана пальцами, а часть чуда — продукта вложена в беззубый рот малышки.

Однако старика ждало разочарование: то ли лакомство оказалось несвежим, то ли не по вкусу пришлось, но через минуту малышка выплюнула кусок зельца и издала такой оглушительный вопль, что бедолаге-няньке пришлось заткнуть уши ватой.

Но дедуля по-прежнему не отчаивался. Вспоминая своё ущемлённое во всём детство, он пошёл на хитрость: взял ломоть хлеба, пожевал его, а затем полученную кашицу не с первой, но со второй попытки загнал очаровательному, но беспокойному ребёнку в открытый от рёва рот…

О, радость! Вот она — победа! Подвигав посиневшими от усердия губёнками, Варварушка сдалась и проглотила массу.

В восторге от обретенной победы Архипыч бросился в пляс, чем обратил повышенное внимание девочки. Удивлёнными заинтересованными глазёнками она взирала на молодецкие па в исполнении дедушки. И дворник, вдохновляемый безмолвной поддержкой Варварушки, ещё яростнее пронёсся перед ней вприсядку, потом ещё и ещё нарезал круги в зажигательном разудалом танце, затем снова… пока, наконец, изумление и любопытство юной почитательницы его творческого таланта полностью не иссякли.

И тогда… она вновь заревела!

Но вдохновлённого Архипыча было уже не унять. Сообразив, что вверенный ему человечек не является профаном в области искусства, он решился продолжить концерт.

Конец ознакомительного фрагмента.