Москва предвоенная. Жизнь и быт москвичей в годы великой войны

Валерий Бурт, 2018

Москва 1941 года – трагическое время, когда на столицу надвигался враг. Однако война остается вне книги, она лишь эхо – нарастающее, тяжелое, повергающее в отчаяние. Это эхо доносится со страниц газет, летит из черных, зловещих тарелок радио, складывается из воспоминаний, разматывается из клубков слухов. Мы в курсе того, что происходило на фронтах, знаем о стратегии и тактике военных. Известны подвиги советских воинов, партизан, мирных жителей. Опубликованы документы, свидетельства очевидцев о жизни на временно оккупированных врагом территориях. Главные герои этой книги – москвичи, чей привычный быт в июне 1941 года резко изменился, а потом рухнул. Но они выстояли и выстрадали большую Победу в длинной и страшной войне.

Отсвет зарниц

Сорок первый — синоним огромной беды, знак несчастья. За двумя цифрами — громадье убитых, раненых, искалеченных, обездоленных. Но война ворвалась на нашу землю во второй половине года, в конце июня. О ее приближении говорили и раньше, но — урывками, между прочим, как говорят о наступающих жгучих морозах или аномальной жаре. В кинотеатрах перед веселыми фильмами часто показывали военную кинохронику — с бомбежками, обстрелами, изувеченными телами, плачущими людьми. Мировая война давно уже полыхала окрест — в Европе, Азии, Африке. Люди вздыхали, ужасались и облегченно вздыхали: это — там. И надеялись, что никогда не будет — здесь.

На газетных полосах теснились сообщения, сводки, реляции с многочисленных театров военных действий. Но глаза привычно скользили по ним и перескакивали на другие заметки — привычные, будничные. Война была рядом, у дверей, но топталась у порога. Казалось, ей не дадут войти. Да и с кем воевать? С немцами — пакт о ненападении, другим же империалистам вроде Англии не до нас — ей бы самой от Гитлера уберечься.

Да и разве может кто-то посягнуть на великий Советский Союз, у которого есть замечательная, славная Красная армия?! Но если и отыщется такой безумец, то крепко получит по шапке. Доблестные танкисты, летчики, кавалеристы, пехотинцы погонят врага с нашей земли!

Москва. 1940 г.

Впрочем, были и те, кто сомневался в мощи державы. Вспоминали недавнюю войну с маленьким северным соседом и говорили — шепотом, украдкой, чтобы не замели в НКВД, — что сопротивлялись финны, или, как их там, белофинны, долго и упорно. И по слухам, в заснеженных лесах и полях Суоми полегло немало красноармейцев…

Впрочем, Финскую кампанию многие уже подзабыли. Исчез в снежной пелене 1940-й. Ему на смену пришел 1941-й. Бьют куранты, звенят бокалы. Здоровья и счастья, товарищи, пусть, как прежде, царит мир на нашей земле!

Как принято, граждане СССР встречали Новый год за праздничным столом. Однако застолье не затянулось допоздна — одарили друг друга пожеланиями, выпили-закусили, потанцевали под патефон и — спать. Ведь 1 января — рабочий день. Опаздывать нельзя — нравы суровые…

Кстати, праздников и, соответственно, дней отдыха перед войной было мало. Два — в мае в честь весны и труда, столько же в ноябре в ознаменование Октябрьской революции, один в декабре, чтобы поднять бокалы за самую справедливую конституцию в мире — Сталинскую. Был в календаре еще один праздник — 22 января. В тот день полагалось поминать Владимира Ильича Ленина и жертв Кровавого воскресенья 9 января 1905 года. Странное торжество, да ладно, зато выходной…

1941-й — год Змеи. Впрочем, тогда гороскопами не увлекались, да и не знали граждане СССР, что каждый год — символ какого-то животного. Узнали бы, верно, усмехнулись, мол, буржуазные штучки. Главное — любить Родину, трудиться на ее благо, укреплять оборону страны. И — сохранять бдительность.

Уже спустя много лет вспомнили, что сорок первый — год Змеи. И уловили в том зловещий смысл. Но ведь были и другие времена «правления» той же Змеи, когда все бывало тихо и благостно. Так же — в годы Тигра, Крысы, Дракона…

«Новый, 1941 год мы с мужем встречали в ВТО с Раевским, — писала в своих мемуарах под названием «Грустная книга» народная артистка СССР Софья Пилявская. — В глубине ресторана во всю стену был накрыт огромный стол, за которым Владимир Иванович (художественный руководитель МХАТа Немирович-Данченко. — В. Б.) устроил своим ученикам из Музыкального театра встречу Нового года.

За соседними «маленькими» столами сидели известные артисты, писатели, летчики. Было шумно и весело. Мы ходили поздравлять Владимира Ивановича, и он был приветлив, даже ласков.

Было уже поздно, когда мы, как обычно, пришли поздравлять Ольгу Леонардовну (народная артистка СССР Книппер-Чехова. — В. Б.). Когда мы пришли, у нее уже была часть гостей Тархановых во главе с самим Михаилом Михайловичем.

Никто из нас и не подозревал, каким страшным окажется этот год…»

Подобная фраза с различными вариациями повторяется во многих рассказах, воспоминаниях. Однако во многом 1941-й был обычным годом с привычными чертами — быта, работы, отдыха. Не только до июня, но и после. Даже когда ситуация дошла до крайности и враг появился там, где москвичи нынче отдыхают на дачах, в сплошной, казалось, беспросветности будней появлялись светлые пятна.

Пляж. 1941 г. До войны несколько дней

…В новогоднем номере «Правды» — дружеский шарж Кукрыниксов: у новогодней елки собрались известные люди: композитор Дмитрий Шостакович, писатель Михаил Шолохов, физик Петр Капица, его коллеги Георгий Флеров и Константин Петржак. Эти ученые работали в области атомной энергии и после войны стали лауреатами Сталинской премии.

Семен Кирсанов написал стихотворение, где были такие строки:

Мы в сорок первом свежие пласты

Земных богатств лопатами затронем.

И может, станет топливом простым

Уран, растормошенный циклотроном.

Наш каждый год — победа и борьба

За уголь, за размах металлургии!..

А может быть — к шестнадцати гербам

Еще гербы прибавятся другие…

Почему речь шла о ядерном топливе? Скорее всего, имелось в виду недавнее открытие советских физиков — спонтанное деление урана. Но это же государственный секрет! Впрочем, поэта могли в него не то что посвятить, а рассказать об изобретении в общих чертах. Ну а читатели пусть строят догадки.

В то время в СССР было действительно шестнадцать республик — РСФСР, Украина, Белоруссия и остальные плюс Карело-Финская, которая позже стала автономной. Но что означал намек на другие гербы? То, что к Союзу присоединятся другие страны? Сделают ли это добровольно, или Сталин их завоюет? И какие государства имелись в виду?

Другое стихотворение — молодого Павла Когана — тоже заставляет задуматься. Точнее, его последние строки:

Но мы еще дойдем до Ганга,

Но мы еще умрем в боях,

Чтобы от Индии до Англии

Сияла Родина моя.

Ганг — река в Индии, за много тысяч километров от Советского Союза. Что нам там делать, с кем сражаться, чтобы «сияла Родина моя»? Или пылкие строки поэта — лишь метафора?

Неясно. Но, хотя боевые трубы еще не запели, горнисты уже готовы трубить атаку. Правда, неясно, с кем придется воевать. Скорее всего, с заклятым другом Гитлером…