Танец дождя

Валерий Бирюков, 2020

«Анна стояла перед витриной фотоателье, зажав ладонью рот: там, за стеклом, как в зеркале, отражалась она сама, какой была двадцать лет назад. В этот город, где в далёкой юности у нее случилась первая и единственная, сумасшедшая любовь, она приехала навестить сына, отбывавшего срочную службу в здешней воинской части. А ноги сами привели к зданию с выставленной на всеобщее обозрение выцветшей фотографией, что могло означать только одно: все эти годы здесь надеялись и ждали её возвращения…»

В чащах юга жил бы цитрус?

Было это в те времена, когда еще не существовало сотовых телефонов, цветной отечественный телевизор можно было купить только по большому блату, а модное сегодня слово «гаджеты» писалось раздельно и обозначало оценку живого существа, а не бездушную электронику.

К этому слову мы еще вернемся, а пока скажу, что в те времена достаточно распространенным видом связи в стране был телетайп. Это такой здоровенный агрегат, состоящий из пишущей машинки и передающего устройства, который переводил слова в дырочки на бумажной ленте и наоборот — распечатывал их с этой ленты. Иногда, а порой даже очень часто — тут уж как повезет, — он отказывался выполнять оба или каждое по отдельности эти действия, и тогда телетайписты призывали на помощь дежурного мастера…

Звали этого специалиста — дежурный электромеханик Сергей Деркач. Он только закончил ремонт оставленного ему бригадиром неисправного аппарата, проверил телетайпы в зале и уже уселся почитать прихваченный на работу детектив, когда от неё поступил вызов. За окном хлестал дождь, вечернее небо полосовали молнии, а гром сопровождал их каким-то сатанинским обвальным треском и грохотом. Ехать в такую погоду чуть ли не через весь город Сергею не улыбалось: транспорт в эту позднюю пору ходит через пень-колоду, а сейчас его и вовсе не дождёшься.

— Добрый хозяин в такую грозу собаку из дому не выпустит, — заартачился было он. — Не поеду. Невелика контора — перебьются до утра.

— Не сахарный — не растаешь, — парировала старшая смены, — не за чтение тебе платят.

— Да уж, прямо зачитался! И вообще, Нина Александровна, интересно получается: чем больше ремонта, тем лучше механик — так, что ли?

— Сергей, кончай демагогию. Там по тебе уже скучают. У людей работа стоит. Ехай давай!

— Демагог, между прочим, — вождь народа, — нашёлся Сергей, — а мы — люди скромные.

— Ой, ну я валяюсь! Тоже мне, умник! Делай что говорят, — отрезала старшая.

Поняв, что не отвертеться, начал, не торопясь, собирать инструмент в шикарный кейс-дипломат, подаренный ко дню рождения тещей, которой был доступен любой заграничный дефицит — она руководила местным райпо.

Он хотел было добавить, что насчет «скучают» старшая угодила в самую точку. Но удержался, хотя на все сто процентов был уверен, что поломка опять пустяковая и нарочно устроена студенткой, подрабатывающей там подменной телетайписткой. За исключением первого вызова в это почтовое отделение, когда пришлось чуть ли не полночи повозиться с ремонтом, остальные были какие-то странные, похожие на баловство. Странность была в том, — Сергей проверил это по журналу — что все они приходились только на его ночное дежурство. Запала, что ли, на него студентка или просто балуется от скуки, а ему мотаться по дождю!

Скажи об этой старшей — засмеет: много, мол, мнишь о себе! Ладно, сами разберёмся. Если вправду балует девка, пусть пеняет на себя. Тоже мне, завлекательница нашлась! Как говорится, ни рожи, ни кожи: тощая, плоская, груди за свитерком не видать. Нет, на мордашку она даже ничего — симпатичная, а в остальном — куда ей до Нади!

— Ну, я пошел, Нина Александровна, — крикнул он в дверях. — А оттуда — домой.

— С Богом! Позвони, когда закончишь. Мало ли что при такой грозе.

— Ох, не жалеете вы меня.

— Надейка пожалеет, — засмеялась старшая.

Уже пожалела, — хорош был бы он сейчас, если бы не Надя, которая примчалась к нему на такси с курткой и зонтом. Повезло ему с женой, чего там говорить. А он-то, дурак, убивался, когда Вера его бросила. Даже вспомнить стыдно.

Тут Сергей поймал себя на том, что никакого стыда не испытывает. Наоборот, любое воспоминание о ней и это — тоже, вызывало лишь горечь и обиду, не ослабевающие с годами. Потому что душа не хотела смириться с потерей. Занозой сидит и тревожит, будто в его силах что-либо исправить. Не зря в народе говорят, что старая любовь долго помнится.…

Одноклассница Вера была первой и до сих пор, выходит, единственной его сердечной привязанностью. Кто знает, как бы всё сложилось, уговори он её перед уходом на службу в армию выйти за него замуж. Не стал настаивать: ладно, вернется, тогда и распишутся.

Ага, расписались… Приехал через год в отпуск в деревню, а ему со всех сторон: Верка твоя загуляла, совсем стыд потеряла. Приезжал, мол, тут один из сельхозинститута на практику, задурил девке голову. Теперь вот, то он — сюда, то она — к нему в город. Словно кожу с него содрали этой вестью — так ему больно было.

Объяснение вышло тяжелым и пустым. Он занудствовал, канючил, как пацан:

— Как ты могла, Вер? Ты же меня любила, ждать обещала!

— Сережа, дорогой, пойми: детская у нас с тобой любовь была. Это как корь у маленьких — все ею болеют. Я и сейчас тебя люблю, как раньше. А тут совсем другое: сама себя не помню, когда с ним. Вроде, для того и на свет родилась, чтобы с ним свидеться.

— Ты же говорила: на всю жизнь!

— Говорила, и сама верила. Откуда мне было знать, что бывает иначе? Хорошо, что сейчас узнала. Хуже, если бы когда уже за тобой была. И тебя бы мучила, и самой — не жизнь, а пытка была бы!

— Зачем тогда писала, что ждешь, ни с кем не знаешься, — с отчаянием допытывался Сергей.

— Прости, мой грех! Думала, служба у тебя тяжелая — не хотела до времени огорчать.

— Вер, брось его, а? Я тебя не попрекну никогда, честное слово!

— Ох, и глупый же ты! Нет, хороший, чистый. А я пропащая! — засмеялась счастливо. — Как тебе объяснить, Господи? Ты для меня, как брат меньший. Знаешь, как тобой командовать было приятно?

— А если он тебя бросит, не женится? Пойдешь за меня? — настаивал Сергей.

— Горюшко ты мое! Да разве в этом дело — бросит или нет? Люблю я его! Вот оно доказательство, — Вера осторожно положила руку на заметно выступавший живот. — Распишемся мы или так, как сейчас, будем жить, — дело десятое, что бы там наши бабки ни судачили. Но это я так, к слову, чтоб ты понял. Свадьба скоро. Да и любит он меня, уж я-то знаю.

Столько было в этих ее словах спокойной убежденности, что до Сергея дошло наконец, до чего жалки и бесполезны его уговоры.

В часть Деркач вернулся другим человеком: всегда спокойный, уравновешенный, он раздражался теперь, вспыхивал по пустякам. Служба чуть было не пошла наперекосяк. Лейтенант Шумаков, командир его взвода связи — светлая голова, золотые руки, что касалось аппаратуры, — оказался плохим психологом. Нет бы разобраться, отчего захандрил его лучший отделенный, а он, как нарочно, обрушился на парня за случившийся на учениях сбой связи, в котором тот не был виноват. Сергей вспылил, наговорил грубостей, и поплатился сержантским званием.

Позже поостыли оба, разобрались спокойно, и вышло по Сергею: военные связисты оказались ни при чем. Ошибка разработчиков: не тот предохранитель поставили. Напряжение прыгнуло, и вместо него сгорел полупроводник. Отсюда и сбой. Лейтенант доложил по команде, на завод написал, перед Деркачем публично извинился и ходатайствовал о возвращении звания.

После того случая Сергей взял себя в руки, хотя худо ему было по-прежнему. Острота потери болью распирала грудь, словно туда каким-то образом попал и ворочался от воспоминаний клубок колючей проволоки.

Вера вышла замуж, родила сына и вместе с мужем, получившим распределение в их совхоз, жила в деревне. Вернуться туда и видеть её изо дня в день было бы для него запредельной мукой. Старшая его сестра, то ли понимая это, то ли из своих каких-то соображений, забрала мать к себе в город, а дом в деревне продала. Сергей ей свое согласие на это отписал и даже облегчение какое-то почувствовал.

Вот и выходило, что оставалось ему или завербоваться после службы по путевке на какую-нибудь большую стройку, или писать рапорт на сверхсрочную — не к сестре же ехать, в её полную народа квартирку. Вот тут как раз и подвернулась Надя. К тому времени Сергею вернули звание, а из столичного журнала фотокорреспондент приехал — снимать армейские будни, — и портрет Деркача попал на обложку праздничного номера.

Вера написала, поздравила — только лишний раз разбередила боль. А следом от других девушек письма пошли — хотели по переписке познакомиться с бравым сержантом. Он без особой охоты на одно — Надино, уж больно душевное, — ответил — так, чтобы отвязаться. Письмо за письмом, да и подался к ней, в примаки. Куда-то же надо было ехать?..

Автобус подошел, когда Сергей уже совсем промок и продрог. Куртка и зонт выручили только наполовину — джинсы внизу отсырели, а в кроссовках, даром что адидасовские — хлюпало. Черт бы побрал эту студентку с ее дурацкими вызовами!

Раздражения добавил сонный вахтер, до которого с трудом достучался:

— Нечего тебе тут делать, на ночь глядя! Ишь, чего выдумал — ремонт!

— Не дури, дед. Я на работе.

— Знаем мы вашу работу. Это тебе государственное учреждение, а не дом свиданий.

— Слушай, дед, — еле сдерживая себя, сказал Сергей, — позвони телетайпистке. Пусть спустится, распишется в карточке вызова, и катись твое учреждение к едрене-фене, понял?!

Та прибежала через минуту, пулеметной очередью прострекотав босоножками по лестнице, ведущей в вестибюль.

— Дедушка, вы что? Это ж механик с телеграфа! Сейчас же пропустите! — накинулась она на вахтера.

— А я знаю? — пробурчал он, отмыкая вертушку. — Ходють тут всякие. Ладно, иди, что ли…

А Сергей застыл на месте как в столбняке — от внезапного толчка, с оборвавшимся куда-то, захолодевшим сердцем — перед ним была его Вера. «Нет, — огромным усилием стряхивая наваждение, подумал он, — с какой стати? Совсем зациклился!» Ничем студентка на неё не походила: ни продолговатым лицом, ни короткой стрижкой, ни мелковатой фигуркой, скрытой длинным свитером грубой вязки и явно самодельными полотняными «бананами» с множеством карманов и застежек. Вера округлее и женственнее статью и нарядом против этой смахивающей на подростка девчонки. Довспоминался, называется!

И все же было какое-то неуловимое сходство — в откровенно ли радостном взгляде серых глаз, в нетерпеливом ли, как ему хотелось думать, ожидании встречи, в его ответном движении души, странном и неожиданном для Сергея, прежде не обращавшего внимания на студентку, и вообще давно и прочно, как он считал, не верившего во все эти романтические глупости.

— Ладно, пошли, — сказал севшим до хрипоты голосом и первым шагнул к лестнице.

— Ой, как вы промокли! Ну, так некстати аппарат поломался, вы уж извините. Мне еще отчет в Москву надо передать, а то бы не звонила. Вы, наверно, на меня сердитесь?

— Да ладно! — бросил Сергей. — Работа есть работа.

В маленькой телетайпной, куда они поднялись, было тепло и уютно. Пахло свежесваренным кофе. «Угощение приготовила, ждала, значит, — отметил про себя Сергей. — Ну-ну».

На столе возле аппарата лежал ворох бумажной ленты — в самом деле, работала, не сочиняет. А ты чего навыдумывал?

— Ну, что случилось? — грубовато спросил он, скрывая смущение. Тоже мне, губы раскатал: как же, — угощение!

— Начала передавать — искажения пошли, — торопливо объяснила она. — Как в тот раз.

Как было в прошлый раз — не вспоминалось. Сергей еще не отошел от неожиданного потрясения там, в вестибюле. Даже руки дрожали, когда выкладывал инструмент. Вот заклинило! Всю жизнь, что ли, так маяться? Какого рожна не успокоится? У Верки семья, у тебя — тоже, какая ни есть. Разошлись пути-дорожки, и всё — хватит!

Сергей включил аппарат, прошелся по клавишам: от руки текст и цифры шли правильно, без искажений. Заложил ленту в трансмиттер, запустил — телетайп зачастил, выбивая черт знает что. Понятно. Снял крышку, проверил скорость вращения двигателя. Так, что все-таки было в прошлый раз? Ага, сдвинут рычажок. Ну, так и есть! Специально подстроила? Ну, погоди!

Он вернул рычажок на место. Повозился для вида еще пару минут — смазал трущиеся части, заменил разлохматившуюся ленту. Пусть думает, что провела.

Набрал номер, вызвал проверочный тест. Аппарат чисто отпечатал: «В чащах юга жил бы цитрус? Да! Но фальшивый экземпляр…»

— Ну, все в порядке, — сказал Сергей, когда тест прошел несколько раз, выбивая без искажений все буквы, цифры и знаки. — Можешь перегонять свой отчет.

— Чудной какой-то тест, — произнесла она за его спиной, — нелепица какая-то.

— Чего тут чудного? Самое то для проверки.

— Ну, цитрусовые, положим, на юге могут расти. Но почему — фальшивые?

— Наверно потому, что импортные вкуснее, — съязвил Сергей. — Марокканские апельсины слаще наших? Значит те — настоящие. Слушай, — он крутанулся в кресле, развернувшись к ней, посмотрел прямо в глаза и смутился на мгновение — до чего же красива, чертовка! Как это он раньше не замечал? Большущие серые глаза, прямой носик, четкий вырез губ…

— А у вас нос перемазан, — быстро сказала она, воспользовавшись его замешательством, и засмеялась.

Сергей машинально провел рукой по лицу, и еще больше рассмешил ее.

— У вас руки от ленты черные. Идите вон под краном помойте, — она показала в угол, где находилась раковина. — А потом я вас кофе напою, горячим.

«А что, — подумал он, утираясь и украдкой наблюдая, как она быстро и ловко расставляет чашки на столе, раскладывает в блюдечке печенье, снимает с кофейника куклу, — почему бы не побаловать с девчонкой? Сама ведь напрашивается. Может, так давно и надо было? Будь он с Верой не наивным рохлей, а похрабрее, напористее, — глядишь, по-другому всё вышло бы».

— Тебя как зовут? — спросил Сергей. — А то, почитай, с месяц знакомы, неловко даже.

— Любовь, — ответила она и тут же, вспыхнув румянцем, поправилась, — Люба просто.

Сергей едва не поперхнулся кофе: для полного счастья только этого ему и не хватало! Не жизнь — сплошное кино! Вера, Надежда, а теперь еще и Любовь! Какая, к черту, любовь? От одной все никак не очухается!

— А меня — Сергей. Ты где учишься? — произнес вслух, лишь бы без паузы катился разговор. Не хотелось, чтобы она заметила его смятение.

— В институте, на экономическом, — охотно ответила Люба. — Стипендии не хватает, вот и подрабатываю. Раньше в больнице, санитаркой. Как-то медсестра попросила лекарства разнести, а я возьми и перепутай. Там две больные с одинаковыми фамилиями лежали. И смех, и слезы — обе в туалете полдня просидели, но по разным причинам! Хорошо хоть, безобидные таблетки оказались. Пришлось уйти по собственному желанию. А здесь спокойно, время есть позаниматься.

— А родители чего не подбрасывают?

— Почему, присылают немного. Да у них, кроме меня, еще четверо по лавкам, помладше. А мне одеться надо, чтоб не хуже других.

— Замуж выходи, пусть муж одевает.

— Куда торопиться? Да и не за кого.

— Так и поверил, что не женихаются.

— Мало ли что! Женихаются, да только не для любви, а для другого. А я хочу, чтобы любовь была.

— Живут же и без нее, и ничего, — как бы сослался на собственный опыт Сергей.

— Вот именно что ничего! Нет, я не представляю, как можно делить с человеком стол, постель, не любя. Что их связывает? Знаете, как это называется?

— А тебе высокие материи подавай? — Сергея это задело: с Надей у него так и выходило, как эта пигалица говорит.

— Точно! На меньшее не согласна. Это же так замечательно — жить для другого!

— Красиво говоришь. Только жизнь посложнее будет, — с горечью ответил Сергей. — По-разному бывает.

— Знаю, всякого насмотрелась. Наших институтских девчонок послушаешь, — чего только не узнаешь. И что жизнь короткая — надо всё успеть, а то замуж выскочишь — не больно разгуляешься за пеленками-то. Другие блюдут себя, высматривают партию повыгоднее. А есть, кто в алые паруса верит.

— Ты, конечно, из последних? — поддел Сергей.

— Не знаю. Наверно.

— Не сходится. Ждешь принца, а заманиваешь меня, женатого парня.

— Откуда вы взяли? — насторожилась Люба.

— Будет дурочку-то валять! — строго сказал Сергей, решив, что самое время выбираться из этих романтических бредней. — Думаешь, не понимаю, зачем в мою смену аппарат ломаешь?

— Вот, я же говорила, что сердитесь!

— Нет, я прямо скакать от радости должен! Зачем тебе это? Только не крути!

— Не ломала я ничего! Я в этой бандуре не разбираюсь. Но, допустим, что вы мне нравитесь, — потупилась Люба.

— Это я-то? — удивился Сергей. — Ну, ты даешь! А это ничего, что я женат? И что ты про меня знаешь, чтобы я тебе нравился?

— Ну, вы — симпатичный, хороший, добрый и… не счастливый, — не глядя на него, перечислила Люба. — И не женатый вы вовсе. Кольца вон нет. А хоть бы и так, ну и что? Жену-то вы не любите!

— Слушай, может, ты ненормальная? — её отгадка разозлила Сергея: Надю он, действительно не любил. Года совместной жизни хватило, чтобы понять, что глупость была с этой женитьбой. Однажды видел, как она лаялась с покупателями в райповском магазине. Ушел от стыда подальше. Это дома она такая ласковая да предупредительная. Не факт, что всегда такой будет…

— Заметно, да? — поддразнила Люба.

— А ты не смейся! Может, этак, а может по-другому. Или еще проще. Счас проверим. Дверь-то у тебя как — закрывается? Чтоб дед ненароком не застукал, — сказал он, поднимаясь с кресла.

— Вы чего надумали?! — испуганно спросила она.

— Кончай ломаться! Сама зазвала. Зря, что ли, тащился сюда под дождем?!

— Вам надо идти, — решительно сказала Люба, тоже встав из-за стола. Краска сошла с лица, оно стало бело-матовым. — Уж извините, что так вышло. Не специально — я ленту меняла, вот и задела, наверно, что-то.

— Да брось! — Сергей подошел к ней, притянул к себе. Он уже не дурачился, чувствуя, как накатывает, дурманя голову, горячая и темная волна желания.

— Отпустите, закричу! — пригрозила она, глядя на него снизу вверх потемневшими от злости глазами и упираясь в грудь острыми локотками.

— Ага, сейчас дед примчится, если гром перекричишь, — пробормотал он, подталкивая Любу к диванчику.

Сильным и гибким движением она вывернулась из его объятия, отскочила к окну, за которым по-прежнему неистовствовала гроза.

— Как вы можете! Вы же не любите меня!

— Точно, ненормальная! Какая любовь! Кто тебе сказал, что она есть?! — опять подступил к ней Сергей. — Вы-то и любить не умеете! Вам бы мужик поздоровее да с языком поцветастее — лапшу на ушах развешивать. Вот ей-то вы и верите. Ах, как вам идет это платье! Ах, дозвольте вашу ручку поцеловать! Тьфу! Обставляете всё красивыми словами, себя разукрашиваете всякими пудрами и помадами, юбчонки нацепляете короче некуда. А цель-то одна — мужика в ЗАГС заманить!

— Ну и гад же ты! Лучше не походи! А то морду расцарапаю — перед женой не оправдаешься! Тоже мне цитрус отыскался! Фальшивый!

Нелепое прозвище отрезвило Сергея больше, чем её угроза: ляпнет же такое!

— Ладно, не трону, — остановился он. — Больно нужно!

Люба отвернулась к окну и разрыдалась. Да так горько, что Сергею стало не по себе: «И что на меня накатило? Зачем?»

— Стихни, а, — попросил он негромко и, подойдя ближе, осторожно погладил ее по голове, — сказал же: не трону.

Она вдруг повернулась к нему и припала зареванным лицом к его груди.

— Как вы меня напугали! — прорвалось сквозь слезы. — Вы же не такой, я знаю.

— Все мы такие! — отрезал Сергей. — Цитрусы фальшивые. В другой раз умнее будешь. Все утихни, — почти грубо оттолкнул ее от себя, чувствуя, что сейчас может добиться от нее всего, без всякого насилия. Стоит лишь приласкать. — Пошел-ка я…

«Ишь, жалостливый какой выискался! — злился на себя Сергей, выбравшись на улицу. — Тюфяк! Не надо было лезть — тоже мне, понимаешь! Веру она напомнила! А что Вера? Да такая же, как все! Какой ей с него был прибыток? А тут случай выпал: в жены начальника попасть. Главный агроном, не абы что! Это вам не связист-электрик. Все путём! Каждый устраивается в этой жизни, как умеет, — чтоб посытнее да забот поменьше. Только ненормальные — такие, как он, да еще эта Люба — дурью маются».

Сергей шел прямиком по лужам, забыв раскрыть зонт. Бездонное небо безмолвно кромсали кривыми красными зубами частые молнии, лишь изредка раскатисто бухал в отдалении гром, и хотя дождь прекратился, порывами ветра с деревьев сбрасывало на него приличные порции воды.

— А, черт с ним! — сказал он вслух, заметив, что промок насквозь, до озноба. Охолонуть не повредит. Тоже мне, насильник — самоучка!