Беспризорники России

Валентин Солоухин, 2013

Беспризорники России (роман). Эта книга рассказывает о людях, из жизни которых чёрный всполох беспримерной в истории человечества войны выжег самую счастливую пору их жизни – детство. Эта книга – о жестокости, зле, нацизме и национализме, предательстве и двурушничестве, увиденных и прочувствованных оказавшимися в пекле фашистского произвола на оккупированных территориях детьми, устами которых, как говорит Святое Писание, гласит истина. Но эта книга и о тех, кто в невероятных условиях выживания сохранил человеческий облик, не отверг, не задушил в себе божественную гармонию единения с животворящей природой-матерью, матерью Родиной, кто сохранил в себе веру, остался человеком, как ни пытались дьявольские силы превратить божественное создание в скота. Победа в Великой Отечественной войне – это победа во имя мира и жизни на земле. Святою ратью советского, русского воинства был низложен сатана! Книга посвящена солдату-освободителю, это пронзительное напоминание человечеству, какой ценой и кем было избавлено оно от угрозы фашистского порабощения.

Часть III

Обречённые

Глава I

За дверью, в нескольких шагах, на стене в развёрнутом виде висел фашистский флаг. У высокой тумбочки стоял в немецком френче, но чёрных брюках полицай с винтовкой. На рукаве повязка со свастикой.

При виде вошедшего конвоира он дёрнулся, вытянулся в струнку, что-то буркнул и замер. Немец даже не удосужил посмотреть в его сторону. Он цепко держал малыша за руку, протащил его мимо большого, с мелкими стёклами окна в тёмный угол коридора, и они оказались в какой-то комнате.

За широким столом, перед окном, верх которого завершался полукруглой рамой, играли в карты два человека в белых халатах. На столе лежала тетрадь, в плотной коричневой обложке, стояла подставка с какими-то стекляшками. Они отложили карты. Один взял тетрадь, а другой встал сухопарый, как жердь, напялил очки и подошёл к Валерке вплотную. Тот, что сидел с тетрадью, открыл её и приготовился записывать.

Но немец не стал с ними общаться. Конвоир подтолкнул малыша к сухопарому, повернулся и ушёл.

— Шо, хлопчик, злякався? — уставился на Валерку сквозь очки тощий, — открывай рота…

Малыш не шелохнулся.

— Шо, ты думаешь, вин украинец. Шахтар. Шахтары вси москали, нашу мову не разумиють.

— Ты маскалику? — прищурился, с ласковой улыбкой спросил сухопарый.

Валерка объяснить не мог, почему он молчал. Понимая, что говорит этот тощий человек, внутри у малыша появилась лютая ненависть.

— Открывай рот! — вдруг гаркнул. Наверное, почуял ненависть малыша. Взял за руку, подвёл к окну, хотя сквозь чистые стекла солнечные лучи проникали беспрепятственно. Да, на улице сияло разорвавшее тучи солнце. Оно скатывалось к горизонту, и тень одинокого дерева, похожая на отпечаток гигантской птичьей лапы, лежала на белой скатерти снега.

Через паузу Валерка открыл рот.

— Покажи язык! — не отставал тощий.

Показал. Он снял очки, подышал на стекла, протёр и, пододвинув стеклянные трубочки, стал брать кровь из пальца. Потом малыша отвели в камеру. Узкое, вытянутое помещение с высоким зарешеченным окном, нарами вдоль стен. У окна бачок и алюминиевая кружка. Вначале ему показалось, что камера пустая.

Он сел у самой двери на нары. По стенке напротив как будто ползли мухи. Валерка присмотрелся. Это были клопы. Малыш быстро встал, оглянулся. И на этой стене клопы тоже суетились. Их было очень много.

«Вот почему меня не били. Они бросили в эту комнату, чтобы меня зажрали клопы, выпили всю кровь», — мелькнула мысль.

Он не знал, что делать. Кричать, плакать, бить ногами в дверь? Помедлив, прошёл ближе к свету и стал следить за суетой насекомых стоя. Хотелось пить. Его охватило отчаяние: «Надо было убегать вместе с Вовкой… почему он не разрешил?..»

Невольно следил за клопами; и с одной стороны, и с другой они ползли по нарам, опускались на пол. Торопились к малышу. Он приготовился топтать их, шагнул к самому бачку, взял кружку. В баке была вода, но с неприятным, затхлым запахом. Он плеснул на подступивших к ногам паразитов. Клопы остановились перед лужицей, и одни поползли влево, другие вправо. Тогда малыш набрал полную кружку и пролил её по кругу. Сел в середину. Клопы несколько раз оползли круг, потом стали убираться к нарам.

В комнате, или КПЗ, прохладно, градусов +12 или немного больше. Пока всё внимание сосредоточено на паразитах, а что будет, когда наступит ночь? Сидеть на полу и не видеть, как со всех сторон ползут кровопийцы: «Надо понемногу подливать по кругу воды, если много она расплывётся, а так по чуть-чуть, держится…»

С потолка упало несколько крошек, похожих на ржавчину. Вдруг эти крошки зашевелились и поползли. Он посмотрел вверх. Клопы ползли от нар на потолок и оттуда падали в круг. Валерка вышел из круга, снял шапку, встряхнул. Точно несколько насекомых упали на пол в круг и на него. Пришлось снимать и встряхивать пальто. В дальнем углу, на верхних нарах, вроде кто-то завозился. И тут же из полумрака показалась курчавая рыжая голова с заспанным лицом. Голова посмотрела большими совиными глазами вниз:

— О, нашего полку прибыло, — сказала она и человек стал выбираться из своего мрачного угла, — откуда, земляк, они тебя выскребли?

Он по-обезьяньи ловко спустился вниз, шагнул к мальчишке.

— Ты это что, нассал? — остановился перед темневшим на полу кругом, — кругами, земляк, писаешь?..

Он был на голову выше Валерки, примерно такого же возраста как Вовка, может быть, немного старше. Малыш молча разглядывал его.

— A-а, вот чего ты придумал! Клопы через мокрое не ползут, — увидев кружку, догадался он. — Земляк, а ты соображаешь, я с тобой буду дружить… Кулибин, Мичурин, Ломоносов!.. — Он ходил вокруг, — профессор, оказывается, с ними можно бороться: нужна вода…

— Они всё равно ползут. Вон посмотри на потолок, — сказал Валерка.

— Ну и пусть там шастают.

Они падают прямо в круг. Вот стань, узнаешь.

Рыжий встал и уставился вверх:

— Смотри-ка, засуетились сволочи, а не падают. Бегают и — всё. Их смущает моя масть. Я ведь тоже рыжий.

— Ты сядь и не смотри на них, а я отойду к двери.

Он опустился в кругу на пол. Малыш отошёл. Ему стало легче. В камере есть живая душа, пацан, который не придирается, не угрожает.

Отошёл к двери.

— Так скучно, — сказал он, — почему нельзя смотреть?

— Они будут падать в глаза, на лицо…

Но пацан посмотрел вверх, и клоп как раз угодил ему в глаз.

— О, сволочь, как тот полицай… — выскочил он из круга, протирая глаз. — От них нет спасения. Я поэтому забрался на самую верхотуру. Там трещина, угол промёрз, и эти «хлопцы» не так донимают. Холода тоже боятся. У меня относительно спокойное место. Морозу бы сюда…

— А ты давно здесь?

— Двое суток.

— Что ж, один сидишь двое суток? Есть они дают?

— Меня сцапали полицаи на базаре и — сюда. Есть дають. Грамм двести хлеба, приварок. У тебя кровь брали?

— Да. Звать тебя как? — спросил малыш.

Он не ответил на Валеркин вопрос, а схватился за свою рыжую голову, раскачиваясь, почти завыл:

— Ой, нехорошо это, ой, нехорошо. Зачем им брать кровь на анализ?

— А как тебя звать? — повторил Валерка свой вопрос.

— Борис, а тебя?

— Аристарх, — почему-то скрыл он своё имя.

На этот раз можно бы сказать настоящее имя.

— Ка-ак? — переспросил рыжий.

— Аристарх, — повторил малыш и представил в воображении человека с большой бородой, в очках, высокого и худого, похожего на этого в белом халате, который берёт у детей из пальца кровь.

— Ты что татарин? — спросил Борис, — или отец у тебя поп?

— Почему татарин? Я…

И в это время щёлкнул два раза замок, в распахнутую дверь вошли двое в белых халатах. Только худой был без очков. Следом за ними женщина принесла две металлические миски какой-то баланды и по куску чёрствого хлеба. Она поставила миски, положила хлеб на подоконник, дамочка удалилась.

— Ну что, будемо робыть с цимы? — тощий достал из кармана очки, водрузил их на вытянутый тонкий нос.

Малыш удивился, как они держатся, посмотрел на уши. Уши показались ему заострёнными, как у кошки, торчали вверх. Дужки очков цепко держались у основания этих ушей.

— Шо с ним делать? А ничего, скажемо, шо цэ жид, наш — львивский. Во аж куды прийшов.

— Я не жид! Я украинец, — угрюмо возразил Борис. — У меня и метрики. И маты, и батько…

— О, щеня, воно ще базикае. Давай сюды твой мэтрики, мы исправимо помылку. Ну! — он схватил Бориса за ворот, встряхнул.

Борис заплакал.

— Жидиня, ще скавчить…

— Кинь ты його. Це Эрик його привиз. Вин знае, що з ным робыть.

— А що з цым? — кивнул в сторону Валерки.

— Прийде Эрик, скаже. Мы своё зробылы. До вошобойки не треба. Вшей намае.

Они ушли. Валерка вспомнил немецкую листовку. С нескрываемым любопытством уставился на Бориса. В листовке жид — политрук с другим лицом… и уши, и нос…

— Чего уставился?!

— Ты чего-нибудь украл?

— Ничего не крал, — теперь он уставился на малыша.

— А за что они тебя поймали? Мы с братом уголь на шахте воровали, брат сбежал…

— На базаре меня полицай сцапал. Я побирался. Он поймал и отвёл в комендатуру. Я не воровал. Ты не говори, что русский, Аристарх. Давай кушать. — Говори, что украинец.

— А ты видел коммунистов?

От вопроса Борис выронил ложку.

— Ты зачем такое спрашиваешь?

— Листовки такие немцы сбрасывали…

Он усмехнулся:

— Я видел такие листовки. Ты умеешь читать?

— Брат читал. Я ещё в школу не ходил.

— Немцы называют коммунистами и бандитами всех, кто с ними воюет, начальников разных. Ты что не знаешь начальников? Руководителей.

Малыш слышал слово «начальник», «руководитель», а кто они — не понимал, как следует. Вопрос Бориса поставил его в тупик. Не хотелось, чтобы он подумал о том, что малыш не видел начальников. Валерка заявил о начальниках такое, он чуть было не подавился:

— Вот как ты их представляешь! — воскликнул Борис и замолчал.

Варево, или баланда, настолько напоминало помои… Хлеб ели не торопясь. Кислый, липкий, но это был хлеб. О баланде Борис сказал: «Крупинка за крупинкой гоняются с дубинкой».

Глава II

День закончился, солнце село. Начинало темнеть. Заключённые сидели на широком подоконнике, поджав ноги. Борис рассказывал, как они хорошо жили до войны. Мать работала в школе, преподавала украинскую мову:

— Отец у меня, — он помолчал, усмехнулся, — был большим начальником. Ещё перед самой войной призвали его. — Борис спрыгнул с окна, стал ходить по камере, от окна к дери. — Чёрт возьми, из Львова почти добрался до фронта, и сцапали. Нельзя ходить пацанам на базар. Я знал это и пошёл. Из карьера все пацаны бегали на базар, и ничего… — Двое суток ты так и сидишь? — спросил Валерка. — С клопами?

— Вот сейчас придёт Эрик, двое полицаев. Во двор поведут. Знаешь, тут ещё пацаны есть, мужики, они в других камерах. Живы, клопы не выпили кровь, а фашисты — выпьют.

— Сбежать если?

— Сбежишь тут. Двор огорожен, охранники с автоматами и полицаи.

Конец ознакомительного фрагмента.