Кто-то просит прощения

Вадим Панов, 2024

На пустынном берегу Байкала находят умершего от сердечного приступа рыбака. Ситуация кажется очевидной – смерть по естественным причинам, однако у Феликса Вербина возникают сомнения, и он берётся за расследование дела, которого нет, чтобы узнать о старой экспедиции к загадочному мысу Рытому, все участники которой считаются умершими, и о том, как она связана со страшными событиями в современном Иркутске. Байкал – древнее священное море… На его берегах легенды сплетаются с реальностью и становятся частью повседневности, наполняя жизнь необъяснимым. Одни пытаются исследовать загадки Байкала с научной точки зрения, другие верят в их мистическую суть. Кто-то старается держаться от необычного подальше, а для кого-то обращение к Тайне становится последним шансом на спасение. Но у всего на свете есть цена, и иногда она оказывается непомерно высокой.

13 августа, суббота

На Ольхон опускался тихий, спокойный и очень мягкий летний вечер.

Откуда-то слева, из центра Хужира, слышалась музыка. Иногда — особенно громкие взрывы смеха и весёлые голоса, но звуки именно долетали — едва-едва, поскольку шумные отдыхающие находились далеко от базы, на которой остановились Феликс и Сергей. Здешние же гости предпочитали ложиться пораньше, на территории царила тишина, поэтому в домике друзья не остались — прихватили что нужно и расположились в отдалённой, стоящей у воды беседке, где и повели неспешный разговор. Втроём повели: узнав, что Сергей приехал на Ольхон, «на огонёк» заглянул Егор, участковый «с того берега», как в шутку представил старого друга Сергей. Утром — «Если будет погода, это ведь Байкал!» — полицейский пообещал отвезти друзей в Большое море, поэтому остался ночевать на Ольхоне.

Но Егор приехал вечером. Днём же друзья вдвоём объездили всю западную часть острова. Получили разрешение на посещение заповедника и направились на самый север, сначала по степи, остановившись полюбоваться на белый Едор, затем углубились в лес — главное испытание для тех, кто решил забраться на самый кончик Ольхона, поскольку ведущая через него дорога представляла собой первоклассную коллекцию рытвин самого разного вида и предназначения: от мелких, едва заметных, заставляющих едва подпрыгнуть в кресле, до здоровенных, способных гостеприимно проглотить подготовленный внедорожник и выплюнуть его, пережёванным, на обочину. Вместе с раздолбанной в хлам подвеской. Однако красота северного Ольхона стоила того, чтобы преодолеть все рытвины леса — красивейший Саган-Хушун, знаменитый легендой о трёх братьях; Шунтэ-Левый, который многие называют мысом Любви; и, конечно же, Хобой, самый северный, наблюдающий за тем, как Малое Море выходит в Большой Байкал. На величественный простор, которым можно любоваться бесконечно.^[8]

Обратно приехали в сумерках, встретили Егора, поужинали и перебрались в беседку — негромко, никому не мешая, беседовать. Сначала обо всём на свете: машины, охота, рыбалка, «китайцев в этом году опять мало приехало…» Затем, и как-то очень плавно, перешли к байкальским тайнам. Вербин упомянул, что видел странный сон — без каких-то подробностей, Сергей тему поддержал, Егор добавил, и завертелся разговор о том, что видели сами или друзья, словам которых Егор с Сергеем абсолютно доверяют. Разговор о тайнах, которых не просто много — они повсюду, и не поговорить о них — всё равно что молча посидеть. Феликс давно перестал удивляться тому, что простые на первый взгляд байкальские скалы, ущелья, поляны могут оказаться местами силы или сценой для древней легенды. И уж тем более его не смущало спокойствие, с которым друзья смешивали нереальное с повседневностью — ведь именно так достигается гармония того, что есть сейчас, с тем, что было всегда.

Да и сами рассказы — основанные на реальных событиях! — вызывали у Феликса искренний интерес. Ведь он понимал, что собеседникам нет нужды лгать: он не турист, они не гиды. Они просто рассказывали то, что знали.

— В общем, там если прямую линию провести — упрёшься в распадок, в котором когда-то было кладбище. Не христианское, старое кладбище. А поскольку преграды никакой нет и выход из распадка удобный, вот мертвецы и балуют.^[9]

— По ночам ходят? — уточнил Феликс.

— И по ночам тоже, — подтвердил Сергей. — Но важно то, что ходят, и все знают, что там — плохое место, одно из таких, какие стороной обходят, но бизнесмены упёрлись, сказали, что место для их целей отлично подходит и строительство всё-таки затеяли. Их тоже понять можно: во-первых, прямо у дороги и от Иркутска недалеко; во-вторых, посёлок большой рядом, и других больших и приличных точек для всяких там дискотек в нём нет, то есть можно легко центровыми стать; в-третьих, землю взяли выгодно. Короче, сказали шаману, что всё понимают, но тут — деньги, и построились.

— Спокойно построились? — поинтересовался Вербин. — Без эксцессов?

— Построились спокойно, — кивнул Сергей. — Не знаю, как так получилось, но проблем во время строительства у них не возникло. Или я о них не слышал. Зато потом началось по полной программе: как большое гулянье, так или драка серьёзная, не просто помахаться, а с увечьями, или поножовщина, а за ней — труп. Люди на ровном месте в бешенство приходили, стоит что не так сказать — мгновенно зверели.

— Это всё «синька», — буркнул Егор.

— Водку везде пьют, — пожал плечами Сергей. — И везде по пьяни в драку лезут, но в том отеле статистика совсем дурная была. А главное, там люди пропадали…

— Прямо в номерах? — не понял Феликс.

— До номеров, вроде, не доходило, но народ реально пропадал, — серьёзно ответил Сергей. — Выходит компания покурить на улицу, пьяные, конечно, ну, или поддавшие как следует… В общем, тёплые… Стоят трещат о том о сём, всё у них в порядке. Потом докурили, собираются за стол возвращаться, а кто-то остаётся… то ли ещё покурить захотел, то ли позвонить ему надо — не важно зачем. Остаётся, в общем, а остальные уходят. — Сергей помолчал. — Так вот, если за столом оказывается кто-то знающий или не слишком пьяный и замечает, что после перекура не все вернулись — есть шанс человека спасти. Только нужно сразу подрываться и бежать на поиски. Девчонку одну так вытащили: подруга увидела, что её нет, и заставила парней на улицу вернуться.

— И что?

— Нашли примерно в километре от отеля, почти замёрзшую — зимой дело было…

— В километре? — удивился Вербин. — Куда она пошла?

— Она не знает, — пожал плечами Сергей. — Говорит, курила, со всеми не ушла, потому что ей позвонили, а кто позвонил — не помнит, поговорила, убрала телефон, смотрит — девушка какая-то стоит, незнакомая, но приятная. Сказала что-то неразборчиво, повернулась — и стала в сумерки уходить, а наша за ней пошла, как под гипнозом, потом устала и присела отдохнуть. Когда нашли — она уже засыпать начала. А есть те, которых не нашли. Ну, в смысле, вовремя не нашли, потом только, когда поздно стало.

— И как это объяснить? — тихо спросил Феликс.

— Я с самого начала всё объяснил, — хмыкнул Сергей. — С объяснения начал.

— Место такое, — взял слово Егор. — Там строить ничего нельзя и людям лучше не появляться.

— Из-за кладбища?

— И из-за него тоже. — Егор взял из тарелки кусочек сыра. — Где-то — из-за старых захоронений, где-то живёт кто-то, кто чужих не любит. По-разному бывает. Наука такие вещи старается не замечать, потому что объяснить не может, но опыт показывает, что не замечать их не получается — себе дороже выходит.

— Нужно проявлять уважение, — протянул Феликс.

— По большому счёту, этого вполне достаточно, — согласился участковый. — Здесь поговорка «Что посеешь — то и пожнёшь» работает на все сто процентов, без осечек. Как себя покажешь, так с тобой и обойдутся.

Жёстко, но абсолютно оправданно: терпеть хамов и подонков учат хамы и подонки, нормальные, уважающие себя люди ставят наглецов на место. А если те не понимают — ставят так, чтобы поняли. С другой стороны, у любого человека есть право на ошибку. Чем бы она ни была вызвана: глупостью, склочным характером, упрямством — ошибиться может каждый. Важно, чтобы человек осознал, что натворил, раскаялся и тем получил право на прощение. Не обязательно на само прощение, но право на него у человека есть.

— Бизнесмены пробовали исправить ситуацию? — поинтересовался Вербин.

Сергей хотел ответить, но Егор его опередил:

— А здесь никак не исправишь. Они ведь никого не обидели, просто построились там, где не следовало. — Поймал выразительный взгляд Сергея и развёл руками. — Ну, извини.

Они были совсем разными: Сергей — плотно сбитый, мощный, дышащий силой; Егор — жилистый, сухой, быстрый, темноволосый, в отличие от бритого наголо Сергея… Они казались противоположностями, но тем не менее чем-то неуловимо походили друг на друга. Феликс долго не мог понять, чем именно, и лишь сейчас сообразил: «вес пера» и «первый тяж». И укорил себя за то, что не сразу среагировал на едва заметные, но характерные движения бывших боксёров.

— В целом, всё так — прощения просить бизнесменам было не за что, но они пытались разрулить ситуацию, — вернул себе слово Сергей. — Через какое-то время, когда среди местных об отеле пошла не очень хорошая слава, бизнесмены опомнились и прибежали к шаману, мол, помоги. Тот в отказ: я предупреждал. Они к другим шаманам — с тем же успехом, позвали священника, привезли из Иркутска, так он даже из машины не вышел. Огляделся и спросил: «Вам говорили здесь не строить?» Бизнесменам деваться некуда: «Да, говорили». Батюшка в ответ: «Вот и не надо было строить». И уехал.

— Не помог?

— Егор правильно сказал: там помочь невозможно. Там место такое — строить нельзя.

— И что с отелем теперь?

— Работает потихоньку, но раскрутиться, как планировали, у владельцев не получилось. Да и сменились они уже. Прежние, кто всё затеял, из бизнеса вышли. Новые ковыряются, но что-то мне подсказывает, что они от приобретения не в восторге.

Егор согласно кивнул.

— И как это объяснить? — продолжил Феликс.

Сергей несколько мгновений внимательно смотрел на друга, пытаясь вспомнить недавний разговор, и медленно ответил:

— Я тебе уже два раза всё объяснил. Других вариантов нет.

— А-а. — Вербин потёр лоб. — Тогда понятно.

— Короче, с научной точки зрения это не объясняется никак, — добавил Егор. — И для многих это означает, что объяснений нет, есть только совпадения. Остальные прислушиваются и стараются не нарушать правила, которые были сформированы ещё до того, как люди перестали искать друг у друга в шерсти и слезли с деревьев.

Участковый улыбнулся и налил в стопки местный, настоянный на травах, шестидесятиградусный самогон, который гнал хозяин базы. Пахучий и очень мягкий напиток, который Вербин с Сергеем распробовали ещё по приезде. Дни стояли тёплые, но, когда солнце скрывалось, у воды становилось прохладно, и крепкий, но в разумных дозах, самогон прекрасно дополнял долгие вечерние беседы.

— И много здесь таких мест? — поинтересовался Феликс.

— Встречаются, — пожал плечами Сергей. — Я ведь рассказывал.

— Ну, да…

— Не веришь? — прищурился Егор.

— Трудно сказать, — честно ответил Вербин. И сразу — мгновенно — вспомнил Криденс, обожавшую подобные истории. Ей на Байкале было бы раздолье. — С одной стороны, я человек прагматичный и практичный, да и работа не позволяет увлекаться фантазиями. С другой, у меня нет оснований вам не верить. Вы ведь рассказываете то, что сами видели.

— Или слышали, — не стал скрывать Егор. — Но мы хорошо фильтруем сплетни, потому что знаем, что могло быть, а что — нет.

— Основываясь на опыте?

— На опыте и знаниях. Далеко не всё, что тут рассказывают — правда. Но при этом далеко не всё, что тут рассказывают — сказки. — Егор помолчал. — Тут недалеко, по западному берегу Байкала, есть мыс Рытый. Завтра увидишь, будем мимо проходить. Там по ущелью течёт река — Рыта, но до Байкала она не добирается, в камнях исчезает. Как говорят — уходит в Холодный мир. Так вот, мыс этот — место очень серьёзное и жёсткое, а в ущелье даже шаманы не ходят.

— Потому что нельзя?

— Потому что нельзя, — подтвердил участковый. — По преданию, давным-давно здесь духи бились крепко, и хозяин мыса одержал победу. Он очень силён и не любит, когда его беспокоят.

— Насколько не любит?

— Крепко наказывает, — буркнул Сергей. — Поэтому на мыс Рытый стараются лишний раз не ходить. И не лишний — тоже.

— Через ущелье есть путь к верховьям Лены, — продолжил Егор. — Лет пятнадцать назад двое учёных из Москвы захотели до них добраться, но чтобы обязательно через мыс. Что-то им прям захотелось по ущелью пройти. С ними трое местных отправились, все мужики опытные, знающие. До мыса дошли на корабле, но как стали подходить — двигатель глохнет. На ровном месте затыкается и молчит. Починили кое-как, подошли, трап скинули, а он упал — соединение сломалось… Такое вот совпадение. Им уже тогда сказали: вас тут не ждут. Но мужики упрямые попались, на лодке высадились и пошли как хотели: по ущелью к верховьям Лены.

— Нормально прошли?

— Нормально прошли, — кивнул Егор. — А когда добрались до Сети и стали звонить родным, узнали, что в тот день, когда они вошли в ущелье, у обоих москвичей и одного иркутянина дома собаки умерли. — Участковый помолчал. — Не старые. Здоровые. Просто легли и умерли. Одновременно.

— Это точно?

— Я лично говорил с Эриком — это иркутянин, и у меня нет оснований ему не верить. Да и кто будет о таком лгать?

— Пожалуй, — протянул Вербин. Он прекрасно понимал, зачем о таком лгать, но и подвергать слова участкового сомнению не стал. — А что с остальными?

— А остальные в течение года погибли, — ровным голосом ответил Егор. — И это, поверь, тоже точно.

— Гм… — Феликс посмотрел на Сергея.

Тот едва заметно пожал плечами.

— Эта история общеизвестна?

— Да. Её никто не скрывает.

— И как… как на неё среагировали?

— Как обычно: кто-то сказал — совпадение, кто-то убедился, что на мыс лучше не ходить. Ну, не на сам мыс, а в ущелье. По берегу, вроде, ходить можно, но только не женщинам. Хотя люди и сам мыс стараются обходить стороной — мало ли? — Егор разлил последний самогон по стопкам и улыбнулся: — Странно, что ты не веришь в необычное, Феликс, ты же ловил Кровососа.

— Он оказался просто убийцей, — спокойно ответил Вербин.

— Просто?

— В том смысле, что он — обыкновенный человек. Только зверь.

— Необычное поведение для зверя.

— Что ты имеешь в виду?

— Завалил кучу народа, а затем покончил с собой, — объяснил участковый. — Звери так не поступают.

Да, звери так не поступают. И те двое, которые были названы Кровососом и обвинены в убийствах, действительно имели к ним отношение. Прямое отношение. Но самый хитрый зверь остался в тени. Однако говорить об этом Феликс не мог — доказательства отсутствовали. А языком трепать он не любил.

— Там ведь даже летучие мыши были, — рассмеялся Сергей.

— Постановка, — вздохнул Вербин. — В ходе расследования ничего сверхъестественного обнаружено не было.

— А ты бы сказал?

— Почему нет? Дело ведь закрыто. — Они выпили по последней, и Феликс закурил. — Что у нас завтра?

— Встретимся у Шаманки, там на катер сядем и пойдём по Малому Морю в Большой Байкал.

— Ты этот поход никогда не забудешь, — пообещал Егор. И добавил: — Если погода будет.

— А в понедельник с утра — в Иркутск.

— Звучит неплохо, — рассмеялся Вербин. — Я имею в виду первую часть, конечно.

Потому что на Ольхоне хотелось быть и быть…

* * *

— Поверь — скучно не будет, — прощебетала Ангелина, с улыбкой разглядывая смущённую Свету. — Ребята у нас весёлые, заводные…

— В каком смысле? — насторожилась Света.

— Во всех, — не стала скрывать Ангелина. — Но ты ни о чём таком не думай, тут правила чёткие: не хочешь — как хочешь. Каин сказал, что всё только добровольно, а перечить Каину даже Шумахер не станет.

— Кто это — Каин?

— Наш лидер, он тут всем заправляет.

— Его сегодня не будет, но если останешься — познакомишься, — вступила в разговор Кристина. — Поверь, он классный.

— Ещё какой, — поддержала подругу Ангелина. И хихикнула, видимо, вспомнив что-то очень приятное.

Света же тяжело вздохнула.

В происходящем ей не нравилось приблизительно… всё, и девушка корила себя за то, что поддалась на уговоры Ляпы и согласилась явиться на этот косплей-карнавал-шабаш с совершенно незнакомыми людьми. Которые то и дело повторяли: «Только по желанию…», что тоже изрядно нервировало.

Если «только по желанию», то зачем это сто раз подчёркивать?

С другой стороны, участники действа вели себя сдержанно, скабрезных шуток или пошлых намёков не допускали, держались спокойно, дружелюбно, но чуть нетерпеливо, как люди, ожидающие начала чего-то весьма интересного и приятного. «Старых» участников оказалось шестеро: уже знакомые Свете Бочка и Шумахер, их девушки, во всяком случае, Света решила, что Ангелина и Кристина их девушки, и ещё одна пара — Игорь и Юля, которые сразу же присоединились к парням. А Свету взяли под опеку девушки.

Но если собравшиеся люди пока — пока! — производили приятное впечатление, то место, в котором предполагалось провести косплей-карнавал-шабаш, вызвало у Светы лёгкую оторопь. Оно находилось в подвале унылого пятиэтажного дома, затерявшегося среди себе подобных. Сначала отдельный вход преграждала самая обыкновенная, деревянная, обитая жестью дверь. За ней находился небольшой тамбур, и чтобы оказаться в помещении, требовалось пройти через следующую дверь — мощную, современную, с глазком и двумя непростыми замками.

И уже за ней находился зал.

«Для косплея? Да, какой, к чёрту, косплей?!»

И карнавал к чёрту — это был зал для шабашей, и точка. Всё выкрашено в чёрное: стены, пол, потолок… светильники продуманно тусклые, в помещении царит полумрак, хорошо освещена только дальняя стена, на которой нарисована пентаграмма с вписанной в неё головой козла. Над пентаграммой — козлиный череп, а под пентаграммой — плоский чёрный камень, видимо алтарь. Пол деревянный, сухой, в углу свалено несколько матрацев. И всюду человеческие черепа: лежат под пентаграммой, висят возле настенных светильников и смотрят пустыми глазницами на собирающихся участников действа.

Ждут.

Заглянув в зал, Света захотела немедленно уехать, но Ляпа оживлённо болтал с парнями, стоя рядом с алтарём, Ангелина с Кристиной увлекли разговором, и потому решила повременить. Оставалась в раздевалке, непонимающе наблюдая за тем, как продолжающие разговор девушки принялись снимать с себя одежду, и окончательно растерялась, когда Кристина протянула ей чёрный шёлковый балахон с капюшоном:

— Надень. И не волнуйся, он чистый.

— Как надеть?

— Обычно его носят на голое тело. — К этому моменту Кристина осталась в одной лишь в футболке, и, отвечая на вопрос, сбросила её, продемонстрировав оторопевшей Свете «как». — Здесь расправляешь, здесь затягиваешь верёвочку, и ты готова к шабашу.

— И снимается легко, — хихикнула Ангелина. — А без балахона в зал нельзя.

— Но я… — Света судорожно подыскивала правильный ответ. — Я ведь гостья.

— Ну, надень на бельё, — подумав, предложила Кристина. — Только остальную одежду снимай, нельзя, чтобы торчали джинсы или кофта.

— А мужчины? — выдавила из себя Света.

— У них точно такие же балахоны. — Ангелина хихикнула. — И носят они их точно так же.

Дело принимало совсем неожиданный оборот. Света вновь выглянула в зал, тихо ойкнула, увидев, что находящиеся там ребята уже переоделись — даже Ляпа! — подумала и решила воспользоваться советом Кристины: сняла всё, кроме лифчика и трусиков, и натянула на себя балахон.

— Тебе идёт, — рассмеялась Ангелина, помогая новенькой расправить капюшон. — Настоящая красотка.

И быстро переглянулась с Кристиной.

///

— И много вас? — поинтересовался Ляпа, глядя на переодевающихся в углу Игоря и Юлю. Особенно на Юлю.

— Не очень, — спокойно ответил Бочка. — Мы, как ты понимаешь, не даём объявления в Интернете. Людей подбираем аккуратно. Точечно.

— А их как нашли?

— Случайно. — Стоящий рядом с Бочкой Шумахер широко улыбнулся. — Но они не столько верующие, сколько свингеры, любители острых сексуальных ощущений.

— Ах, свингеры… — пробормотал Ляпа.

— Какие-то проблемы? — небрежно осведомился Бочка.

— Нет… вроде… нет… — До Ляпы только сейчас дошло, почему при встрече Юля целовала Бочку и Шумахера в губы, а во время разговора с интересом поглядывала на него, ничуть не смущаясь присутствия мужа. — Свингеры…

А затем пронзила неприятная мысль: «А вдруг они знают, что в среду я… звонил Кристине?»

И не только звонил. Девушка сказала, что ей лень выходить из дома, и попросила привезти бутылку вина, потому что вечером ждёт подруг «на поболтать». Ляпа сказал, что ему не трудно, спросил адрес и в результате передача бутылки затянулась на два с половиной упоительных часа. О которых, разумеется, он ничего не рассказал Свете.

«Проклятье! Наверняка знают!

Но виду не подают.

Но смотрят так, что никаких сомнений — знают. Но Свете, наверное, не скажут, зачем говорить? Или скажут?»

У Ляпы вспотели ладони.

— У тебя сегодня гостевой пропуск, — сказал Шумахер, глядя парню в глаза. — Принуждения не будет, здесь всё происходит исключительно по доброй воле. Но если произойдёт, то не обессудь, всё будет так, как здесь принято. Понимаешь, что я имею в виду?

— Кажется, да.

— Уверен, что понимаешь.

Будет оргия, не зря же они подчеркнули, что Игорь и Юля — свингеры. Да и Кристина с Ангелиной, судя по всему, совсем не целомудренные особы. Очень бойкие. Весьма умелые… во всяком случае — Кристина. Обещанная оргия манила новыми, ещё неизведанными эмоциями, обещала их, обещала наслаждение на грани, а может, и за нею. Будь Ляпа один, без раздумий принял бы предложение, но Света… Будет оргия, а делиться девушкой Ляпе не хотелось.

«Уйти? А если они скажут Светке? Или Кристина скажет? Или уже сказала?»

Молодой человек понял, что окончательно запутался. И Кристина как раз вышла из раздевалки, высокая, улыбающаяся, в чёрном балахоне, под которым ничего нет. Совсем ничего — выйдя в зал, девушка стала поправлять волосы, поясок развязался и полы балахона распахнулись, открыв обнажённое тело.

Ляпа кашлянул, с трудом заставил себя перестать смотреть на Кристину и спросил:

— А если Света захочет уйти?

— А ты захочешь остаться?

— Наверное…

— Тогда ты сам решишь, что будешь делать, если твоя женщина захочет уйти. — Шумахер выделил голосом слово «твоя». — Но билет на шоу у вас общий.

— Я понял, — кивнул Ляпа. — Понял…

Или остаются вместе, или вместе уходят.

Он бросил взгляд на Кристину, затем на Юлю, она, в отличие от Кристины, даже не стала завязывать балахон, и медленно пошёл к раздевалке.

— Дурак, — очень тихо сказал Бочка.

Шумахер поморщился и в тон ему произнёс:

— Сфотографируешь меня со Светой.

— Ты сдурел? — не сдержался Бочка. — Мы здесь не снимаем!

— Это фотки — только для меня, и чтобы Света знала, что они есть. Иначе она точно больше не появится.

Бочка понял, что Шумахер окончательно закусил удила, угрюмо кивнул и уточнил:

— Но мы ведь их сотрём?

— Главное, чтобы Света знала, что они есть, — повторил Шумахер. — В этом смысл.

А потом можно и стереть — когда всё зайдёт достаточно далеко. Но оставался вопрос — зайдёт ли? Потому что единственное, чего Бочка точно не собирался позволять другу, так это насилие. На этом Бочка стоял твёрдо.

— Ты уверен, что у вас сладится?

— Уверен. — В голосе — ни грана сомнений. — Сейчас этот… дурак… как раз её уламывает. Для меня. И для тебя тоже. — Шумахер улыбнулся и крепко поцеловал подошедшую Кристину. — Ты молодец.

— С Ляпой было неплохо, — промурлыкала в ответ девушка. — И ему явно меня не хватило.

///

— Я не хочу здесь оставаться, — прошептала Света, вцепившись в руку Ляпы. — Не хочу.

— Да почему?

Девушка передёрнула плечами, и её голос стал ещё более нервным:

— Ты что, не понимаешь, что здесь будет?

— Шабаш, — пробубнил парень. — Типа…

— Типа в конце все перетрахаются, как кролики, это же очевидно, — закончила Света. — Я читала про такие шабаши, я знаю! — Она вдруг осеклась, чуть отстранилась, внимательно глядя Ляпе в глаза, и осторожно поинтересовалась: — Или ты этого как раз и хочешь?

— Я…

— Хочешь или нет? — с напором спросила девушка, сжимая его руку очень-очень крепко.

— А ты хочешь? — нашёлся он.

— Что? — опешила Света. И хватка её ослабела.

— Ты давно поняла, что нас ждёт на шабаше, но всё равно приехала, — продолжил Ляпа, глядя своей девушке в глаза. — И даже переоделась.

— Ты тоже переоделся.

— Ну и что?

— То, что я в белье, а ты?

— Я переодевался с мужиками, — выкрутился Ляпа. — Они разделись, и я не мог… не мог по-другому…

— Они действительно настолько важны для тебя?

Света отпустила руку молодого человека и теперь просто стояла рядом. Совсем рядом. Но уже не касаясь его.

— Они… Мы здесь в гостях, — произнёс, после короткой паузы, Ляпа. — Мы просто смотрим, наблюдаем. Если нам что-то не понравится — уходим. Это я тебе обещаю: мы ничего не сделаем, если нам не понравится.

Он выделил «мы» и «нам» и добился того, что девушка вновь его коснулась — положила ладонь на грудь и предложила:

— Давай уйдём прямо сейчас.

— Подождём, когда всё начнётся. Убедимся, что ты права, и тогда уйдём. — Тон парня показывал, что это — единственный компромисс, на который он согласен. — Если всё действительно будет так, как ты говоришь, я здесь не останусь. Мы аккуратно и незаметно уйдём.

— Незаметно?

— Они будут слишком увлечены друг другом.

— Хорошо. — Девушка помолчала. — Почему они важны для тебя?

— Я… я чувствую здесь силу, — ответил Ляпа, развернулся и пошёл к алтарю.

Света вздохнула, положила их рюкзаки и кроссовки у самого края раздевалки, чтобы долго не искать, и медленно побрела в зал, из которого уже доносилась тихая музыка.

///

Которая постепенно становилась громче.

И проникала всё глубже и глубже. Проникала ненавязчиво, аккуратно, мягко, но неотвратимо. И наполняла собой душу. Идеально гармонируя с легчайшим ароматом благовоний, которые Бочка разжёг в курительнице, и молитвой, которую, стоя перед алтарём, громко читал Шумахер. Читал, держа в руке жёлтый лист, возможно даже, настоящий пергамент, хотя Света в этом сильно сомневалась. Читал так, что не оставалось сомнений — не в первый раз. И текст знает наизусть, а пергаментный лист в руке нужен ему для страховки и создания законченного образа.

Впрочем, все сомнения Светы — и в том, что в руке Шумахера настоящий пергамент, как и в происходящем вокруг — постепенно рассеивались. Полумрак, благовония, молитва, музыка, благожелательные взгляды, уверенное обещание Ляпы, что они уйдут в любой момент, когда захотят, мягкие прикосновения окружающих… Атмосфера обволакивала душу нежной мягкостью, убаюкивала обещанием изысканных наслаждений, расслабляла, дозволяя принимать чужие улыбки искренними, а чужие прикосновения — ласковыми.

Очень незаметно туманила голову, заставляя считать неважным всё, что мешало принимать происходящее вокруг. Делая важным только то, что здесь и сейчас.

— Сделай глоток!

В руках у Светы вновь оказалась металлическая чаша с густым вином. В первый раз Бочка пустил её по кругу в самом начале церемонии, и тогда девушка, в отличие от остальных, лишь пригубила напиток. И Ляпе не позволила приложиться как следует. Сейчас же она с жадностью припала к чаше и сделала два больших глотка.

«Остановись!»

Голос разума звучал очень тихо, едва угадывался, но тем не менее заставил девушку оторваться от чаши.

«Что я творю?»

Ещё ничего, но душу наполняет предвкушение праздника, упоительное ожидание чего-то совершенно незнакомого… запретного… сладкого… острого… обещающего полную свободу и абсолютное раскрепощение… ради удовольствий…

«Что я творю?»

Слова и музыка продолжают звучать, но после того, как чаша прошла по кругу второй раз, стоящие на коленях адепты, которые до сих пор сохраняли небольшую дистанцию, начали от неё избавляться. Пример подала Юля — тесно прижалась к Игорю, а он мгновенно запустил руку под балахон жены. Причём так запустил, что тонкая ткань балахона собралась выше бёдер Юли. И кроме Игоря, гладить женщину принялся Бочка. Света замерла, а в следующее мгновение почувствовала, что её шею обнимает чья-то тонкая рука, повернулась, увидела улыбающуюся Ангелину, тихонько выдохнула… и ответила на жаркий, очень страстный поцелуй в губы.

«Что я творю?»

Что-то незнакомое. Что-то запретное. Что-то сладкое. Что-то острое. Что-то такое, чего нельзя делать, но и нет сил противиться желанию. Слова, благовония, музыка, руки… дерзкие руки… жадные губы… Света не может от них оторваться, не может не обнять Ангелину и видит, как с плеч Кристины спадает балахон и Ляпа впивается губами в тёмный сосок большой груди девушки.

Запретов больше нет. Есть только руки, которые ласкают её тело. Губы для поцелуев. Ещё одни руки… их прикосновения такие нежные… ласковые… ещё одни руки помогают освободиться от балахона…

— Это неправильно… — шепчет Света.

Ангелина расстёгивает на ней бюстгальтер. Света извивается в томлении, выгибается, окончательно погружается в музыку, благовония, слова… путается в них… проваливается в них… в их упоительное обещание… в их восхитительное исполнение… проваливается с головой… чувствуя только негу… вкушает ласки и ласкает сама… И находит себя на алтаре. Запрокидывает голову и утыкается взглядом в чёрные глазницы козлиного черепа. А пентаграмма, кажется, пылает адским пламенем. Козёл смеётся и нетерпеливо требует продолжения.

«Какого продолжения?»

Спрашивает себя Света и слышит голос Шумахера:

— Приветствуем наших новых адептов! Друзей и соратников, готовых встать рядом с нами. Отринувших правила. Презревших законы. Плюющих на крест и отдающих себя нашему Господину!

«Новые адепты? Мы отдаём себя какому-то господину? Что происходит?»

Вокруг все голые и она — голая, распластана на чёрном камне, неприлично разведя в стороны ноги. Распалённая, потная, жаждущая…

«Что… что я делала?!»

Она не помнит. Музыка ещё играет, но уже не радует. Наполнила душу чёрной отравой и шепчет:

«Расслабься…»

Голые люди подбадривают голого Ляпу, о спину которого трётся женщина… Света не видит, что это за женщина, потому что у женщины голова козла… и у всех на плечах козлиные головы… только у Ляпы ещё нет… у Ляпы, который кладёт руки на её колени, и так расставленные, и медленно разводит их в стороны. Широко разводит. Открывая её полностью. Козлиные головы гогочут мерзости, и охвативший девушку ужас помогает ей окончательно прийти в себя.

— Нет!

Она ногой отталкивает Ляпу, спрыгивает с алтаря, хватает его за руку и бежит к выходу из зала. Они бегут. Вместе. Ляпа, к счастью, не тормозит, возможно, решает, что это новая игра. Глаза у Ляпы слегка бешеные, но он бежит, и это важно. Света торопливо суёт ноги в кроссовки, подхватывает рюкзаки и толкает Ляпу к двери:

— Скорее!

В ночь, в темноту, пусть голыми — плевать! — лишь бы прочь. Прочь отсюда!

— Зачем?

Он действительно с трудом соображает, иначе бы не задал столь глупый вопрос.

Ей хочется кричать: «Потому что здесь нельзя оставаться!» Но пережитый ужас подсказывает правильный ответ:

— Хочу трахаться на качелях! На улице.

Ляпа глуповато смеётся и бежит следом.

— Стой! — Шумахер, до которого только сейчас доходит, что придуманный им план летит к чертям, громко ругается и бросается следом. — Бочка, держи их!

Они теряют время, чтобы натянуть штаны и кроссовки, и выбегают в ночь на несколько минут позже Ляпы и Светы. В чернильную августовскую ночь. Редкие фонари горят тускло, как светильники в подвале, почти все окна темны и никого вокруг. С одной стороны хорошо, что без свидетелей, с другой — их удивлённые крики или смех указали бы, куда помчались голые беглецы.

— Нужно их поймать!

— Зачем? — удивляется Бочка. — Мы же договаривались — строго по желанию!

— Каин сказал, что все новички должны становиться адептами! Никаких осечек!

— Они будут молчать, — уверяет Бочка, показывая на фотоаппарат.

Но Шумахеру плевать:

— Ты — налево, я — направо. Если что — зови!

Бочка видит, что друг напуган, понимает почему, ругается и подчиняется. И ещё он знает, что от Каина достанется всем, и ругается снова. Бежит вдоль дома, внимательно разглядывая двор, гаражи… Кажется, тень? Или показалось? Они могли спрятаться там? Звать Шумахера рано — он мог ошибиться. В конце концов, ночью вокруг полно теней. Бочка сворачивает с дорожки, продирается через кусты к гаражам, давным-давно поставленным здесь жильцами окрестных домов, оказывается на замусоренной какими-то железяками поляне, спотыкается, ругается громче… и пропускает удар в челюсть.

Подкравшийся из темноты Ляпа бьёт и метко, и сильно, Бочка, может, и устоял бы, но вновь спотыкается и летит на землю.

— Чёрт!

— Беги! — кричит Ляпа Свете и устремляется в проход между гаражей.

— Стой!

Разъярённый Бочка мчится следом, догоняет, пытается толкнуть Ляпу в спину, чтобы сбить с ног, но тот неожиданно меняет направление, резко останавливается и снова бьёт преследователя кулаком в лицо. А поскольку бежит Бочка быстро, второй удар оказывается много тяжелее первого. Бочка вскрикивает и падает на землю. Бормочет что-то, пытаясь справиться с разноцветными кругами перед глазами, трясёт головой, даже смеётся, а когда приходит в себя — видит сидящего на корточках Шумахера.

— Ты как?

— Он. Меня. Вырубил. — Бочка пытается подняться, но его ведёт, и он вновь усаживается на землю. Нокаут. — Надо передохнуть.

— А побежали они куда?

Бочка долго обдумывает вопрос, после чего с прежней медлительностью сообщает:

— Они. Побежали. Потом.

Имея в виду — после того, как вырубили его, а значит, он ничего не видел.

Шумахер ответ понимает, сплёвывает, встаёт и в бессильной злобе бьёт ногой землю. Голова у Бочки кружится не переставая.

О том, что он потерял фотоаппарат, Бочка вспомнил только в полдень — когда проснулся. И то не сразу, потому что голова болела дико.

Примечания

8

Едор — небольшой остров в проливе Малое Море.

9

Распадок — мелкая, плоская ложбина.