Красные камни Белого

Вадим Панов, 2011

Нет покоя в мирах Герметикона! Хотя, казалось бы, жизнь давно налажена. Процветает межзвездная торговля, население растет, а о кошмаре Белого Мора напоминают лишь изуродованные лица спорки. Планеты Ожерелья богатеют, мелкие заварушки на окраинах лишь рассеивают скуку обывателей, астрологические рейдеры открывают все новые и новые миры, но… Но остается Пустота, великое Ничто, заполняющее пространство между планетами Герметикона. Загадочная Пустота, порождающая чудовищные Знаки, встречи с которыми страшатся и астрологи, и цепари. Однако только Знаками сюрпризы Пустоты не исчерпываются. В великом Ничто даже самый обычный перелет может завершиться совсем не так, как запланировано, и тогда группа неудачливых путешественников оказывается в очень неприятной ситуации… (Согласно желанию правообладателя, электронная книга распространяется без внутренних иллюстраций.)

Глава 3,

в которой Грозный удивляет умениями, а Вандар и Осчик движутся к цели

— Как твои ноги?

— Нормально.

— Точно?

— Точно, точно… — Свечка улыбнулась и усталым жестом поправила упавшую на лоб прядь прямых волос. Девушка была подстрижена «под мальчика», в строгом соответствии с последними веяниями анданской моды — длинная челка, короткий затылок, и теперь, ухитрившись более-менее привести прическу в порядок, выглядела гораздо лучше, чем при первом знакомстве. — Если заболят, я скажу.

— Это не шутка.

— Я знаю. — Улыбка у Свечки получалась задорной и заразительной, она даже не улыбалась, а делилась хорошим настроением, даря окружающим частичку душевного тепла. — И еще я тебе благодарна. Давно хотела сказать, да случая не было.

— Не за что, — хмыкнул Грозный.

Путешествовать по горам в негодной обуви — последнее дело: собьешь ногу, сразу превратишься в обузу, и неизвестно, как спутники на эту неприятность отреагируют. Каблуки дорожных ботинок Куги и Привереды оказались невысокими, при должной осторожности девушки могли справиться с трудной дорогой, а вот со Свечкой так просто не получилось. Доставшиеся ей башмаки оказались на два размера больше, чем требовалось, и Грозному пришлось изрядно потрудиться, чтобы подготовить девушку к походу.

— Можно вопрос? — осведомилась Свечка, когда они по камням перебрались через узкий ручей и, дожидаясь спутников, остановились на противоположной стороне.

— Можно, — суховато отозвался Грозный.

Девушка вновь поправила челку и улыбнулась, на этот раз игриво:

— Почему ты обо мне заботишься?

Она знала, что Грозный видел ее обнаженной, и знала, что хороша. Даже тогда, перепуганная, грязная, только что вывалившаяся из Пустоты, она была хороша: длинные ноги, упругая грудь, ни грамма лишнего жира на бедрах и боках. Свечка прекрасно понимала, что все мужчины отметили ее красоту, и ей было интересно, как ответит на неудобный вопрос Грозный? Ведь он, в отличие от Рыжего и Тыквы, ни разу не бросил в ее сторону ехидную ухмылочку.

Свечка хотела смутить Грозного, потому что пропустивший удар мужчина становится легкой добычей, однако ее надежды не сбылись.

— Ты оказалась в самом уязвимом положении, — объяснил Грозный, бесстрастно изучая задорную улыбку девушки. — Ты могла пропасть.

«А ведь он мог ответить романтичнее…»

Улыбка осталась по-прежнему игривой, однако огоньки в глазах стали тускнеть.

— Неужели?

— Ты — девушка из большого города, Свечка, ты не приспособлена к прогулкам по горам и не умеешь выживать с помощью того, что у тебя есть. Предоставленная самой себе, ты стала бы обузой, стала бы молить о помощи, выть, плакать, взывать к совести и тем вызывать у спутников ярость и раздражение. Нет сомнений, что в конце концов ты вывихнула бы ногу или сбила ее, и тебя с радостью бросили бы под ближайшим деревом, пообещав прислать помощь.

Спокойствие и даже равнодушие, с которыми Грозный произнес свою небольшую речь, потрясли Свечку. Улыбка сползла с лица, а в глазах появился страх:

— Ты бывал в таких ситуациях?

Она вспомнила предупреждение Рыжего и синяки на запястьях Грозного. И теперь пыталась понять, кто перед ней: честный человек, у которого неведомым образом появились характерные раны, или жестокий убийца?

Ответ Грозного сомнений не развеял:

— Я не идеализирую людей, Свечка. Я знаю, на что они готовы ради собственного спасения.

— Знаешь? — встрепенулась девушка. — Ты что-то вспомнил?

— Нет, не вспомнил… Все, что я сказал, основано на понимании, а не на проснувшихся в памяти событиях, — объяснил мужчина. — Я понимаю, что без помощи и взаимной поддержки выживут только сильные, и не вижу необходимости в твоей смерти. И в смерти Куги. И готов потратить время на помощь, чтобы не наблюдать за вашей агонией.

— Ты добрый?

— Я брезгливый.

— Все, больше не могу, — заявила Привереда, перейдя по камням впадающий в речку ручей.

— Тогда оставайся, — зло буркнул Рыжий.

— За языком следи.

— А в чем дело?

— В том, что мы вместе.

— Тогда иди, как все, и не пищи, — отрезал Рыжий, проигнорировав злобный взгляд девушки.

Путники шли цепочкой, но не вместе. Грозный и Свечка оказались шагов на пятьдесят впереди, но оторвались они не специально, просто остальные сознательно отделились от подозрительного здоровяка, и лишь благодарная Свечка составила ему компанию.

— Привал не помешал бы, — робко заметила вспотевшая Куга.

— Мы и трех лиг не прошли.

— Откуда ты знаешь?

— Шаги считаю.

— Зачем? — удивился Тыква.

— Со скуки.

Потому что экзотический горный пейзаж интересен лишь первые десять минут, а потом ты понимаешь, что красиво разбросанные камни мешают идти, любое неосторожное движение может привести к вывиху или перелому, а величественные скалы закрывают горизонт, и ты представляешь свой путь не дальше чем на пол-лиги. Ах да, еще и с кислородом плохо, но путешественники, к счастью, находились не настолько высоко, чтобы возникли проблемы с дыханием.

Мужчины переносили дорогу стоически, лишь иногда отпускали ругательства, Тыква даже поддерживал Кугу на особо опасных участках. Привереда тоже старалась, но было видно, что ей тяжело.

— Думаю, Грозный хочет прошагать десятку, — продолжил Рыжий. — Он парень крепкий.

— Десять лиг? — простонала Куга.

— Мы прошли, сколько сумели, — решительно сказала Привереда. — Рыжий, догони Грозного и скажи, что пора делать привал.

— Сама беги.

Возможно, Рыжий и был полицейским, но вот воспитанием его занимались спустя рукава.

— Тебе лень?

— Экономлю силы, они еще пригодятся. — Рыжий осклабился и повернулся к Тыкве: — Что скажешь о «браслетах» Грозного, а? У тебя было время подумать.

— А зачем мне думать о его «браслетах»? — поинтересовался спорки, вытирая со лба пот.

— Потому что он может оказаться преступником.

— Любой из нас может оказаться преступником, — хмыкнул Тыква. — Как правильно заметила Привереда, полицейского жетона у тебя нет. И ключа от наручников у тебя нет. И самих наручников никто не видел, так что…

— То есть ты не беспокоишься?

— До тех пор, пока не вспомню, кто я такой, мне вообще на все плевать, — честно ответил Тыква. — Нет смысла дергаться. Я могу оказаться царем спорки, а могу — беглым каторжником. Возможно, эта милая девушка — моя наложница. — Он кивнул на Кугу. — Или жена, или мы вообще незнакомы. Мы сочли Свечку шлюхой, но она больше тянет на девственницу, которую вытряхнуло из одежды. Привереда смахивает на адигену, но манерам легко обучиться, а дурной характер ни о чем не говорит.

— Спасибо, Тыква.

— На здоровье. — Спорки зевнул. — Что же касается тебя, Рыжий, то ты можешь оказаться и полицейским, и преступником, и моим телохранителем. И все — с одинаковой вероятностью.

— Красиво загнул, — признал Рыжий. — Какой вывод?

— Наслаждайся тем, что ничего не помнишь, — пожал плечами спорки. — Мы оказались в удивительной ситуации: нам все безразлично. Не зря ведь говорят, что чистая совесть — это признак плохой памяти, вот и пользуйся. Мы никому ничего не должны, и нам никто ничего не должен. Мы абсолютно свободны.

— Непривычная мысль.

— Значит, Рыжий, ты слишком занятой человек. А ты что скажешь? — Тыква с улыбкой посмотрел на Кугу. — Не припоминаешь среди своих друзей красивого спорки?

— Нет.

— Тем лучше. Мы можем начать все сначала.

— А если между нами ничего не было?

— Мы можем это изменить.

— Он к тебе клеится, — усмехнулась Привереда.

— Я заметила, — не стала скрывать Куга. — И, кажется, я к такому привыкла.

Все спорки — уроды. Это жесткое определение прикипело к ним намертво, стало их синонимом, их грязной, но заслуженной кличкой. Уроды. Белый Мор жестоко поиграл со своими детьми, сделав их внешность отвратительной для взгляда обычного человека, но выходцев с Куги ужасная болезнь пожалела. Мазнула по ним кисточкой, навсегда окрасив волосы в синий цвет, и больше не тронула. Более того, Мор сделал так, что спорки с Куги отличались удивительной, тонкой красотой, заставляющей сердца сжиматься, а души — петь. Синеволосые очаровывали, и даже адигены, случалось, теряли головы от чар этих прелестниц.

— Ну и ладно!

Привереда резко ускорила шаг.

— Ты далеко?

— Поговорить с Грозным насчет привала, — зло ответила девушка. — Вас ведь не допросишься.

* * *

Считается, что миры Ожерелья — самые старые обитаемые планеты Герметикона — похожи друг на друга, как первосортные, только что извлеченные из ракушек жемчужины. И в этом утверждении есть определенный смысл, поскольку в те далекие времена, когда люди заселяли первые миры, путешествуя среди звезд с помощью Вечных Дыр, никакой иной культуры не существовало — только адигенская. Архитектурный стиль того времени современные эстеты любили обзывать «тяжеловесным», высмеивали его в остроумных статьях и рассуждали о необходимости тотального сноса старинных зданий, забывая о том, что именно могучие стены адигенских городов позволили переселенцам закрепиться в новых мирах.

Легкомысленность вообще свойственна людям.

Много воды утекло с тех пор, как Добрые Праведники, возводившие первые столицы Ожерелья, оставили людей. Много воды, и еще больше крови. Закрылись Вечные Дыры, миновали столетия отчуждения, на каждой планете возникли собственные архитектурные стили, и составляющие Ожерелье жемчужины перестали быть одинаковыми. И если старые города еще сохраняли родовые черты, то сферопорты, эти «лица» планет, ворота и визитные карточки, постоянно расширялись и перестраивались, вбирая в себя приметы всех проходящих эпох. Каатианский Шекберг, к примеру, превратился в лоскутное одеяло, в котором старинные кварталы соседствовали с более поздними, выстроенными в стиле «нуво», а те, в свою очередь, перетекали в хитроумные здания «барсо». Радикальные галаниты перестроили Бей-Гатар в современном стиле, навсегда избавившись от наследия ненавистных им адигенов. А вот на Верзи отдали предпочтение роскошному «энтику», украсив Жерн домами с колоннадами и портиками. Небоскребов в стиле «энтик» не построишь, строения получались приземистыми, не выше десяти-пятнадцати этажей, зато надежными. Как и сами верзийцы.

Надежность вообще была козырем этого мира: во внутренней политике, во взаимоотношениях с соседями, а главное — в финансах. Репутация верзийских банков обеспечивала им непререкаемый авторитет во всем Герметиконе, и каждый человек знал: если хочешь сохранить и преумножить свое золото — неси его верзийцам. Проценты небольшие — а что вы хотите от консерваторов? — зато выплачены будут точно в срок. И люди несли свое золото верзийцам, потому что…

Надежность, надежность и еще раз надежность.

— Каатианские дукаты? Неплохо, неплохо… — Уличный меняла, владелец малюсенькой, состоящей из одной-единственной комнатушки лавки, внимательно, но не прибегая к алхимическому анализу, изучил серебряные монеты, после чего поинтересовался: — Цехины или верзийские марки?

— Ассигнации.

— Мой курс один тридцать восемь, на один пункт лучше, чем в банке.

— Поэтому я здесь.

А еще потому, что обменивать деньги на улицах Жерна совершенно безопасно. Все финансисты Верзи — и уличные менялы, и владельцы крупнейших банков — были членами Золотой Гильдии и не рисковали плутовать, опасаясь позора и пожизненного отзыва лицензии.

Надежность, надежность и еще раз надежность.

А еще Жерн был единственным сферопортом Герметикона, на улицах которого, как шутили, чаще рычали тигры, чем слышалась нецензурная брань. Тигров провозили в клетках бродячие циркачи, а за ругань вездесущие полицейские выписывали людоедские штрафы, равные недельному заработку квалифицированного рабочего. Это заставляло следить за языком всех: и местных, и пришлых. Цепарь ты или адиген, честный работяга или бандит — полицейские различий не делали. А сновали они всюду, даже в обязательном для любого большого сферопорта криминальном районе, который в Жерне звался Поднебесьем. И местные боссы Омута воспринимали присутствие стражей порядка как данность: так повелели верзийские дары, а с дарами в адигенских мирах предпочитали не спорить.

Надежность, надежность и еще раз надежность.

Неофициальный титул «главного банка Герметикона» ко многому обязывал, и верзийцы тщательно следили за безопасностью мира, не только быстро раскрывая, но и умело предупреждая преступления. «Сундук» — жернская штаб-квартира верзийской жандармерии, — представлял собой четырехугольное шестиэтажное здание мрачноватого серого камня, внушающее уважение одним только видом. Оно занимало целый квартал и было специально выстроено в адигенском стиле, напоминая древнюю крепость — мощную и несокрушимую. И так же, как и во все древние крепости, в «Сундук» можно было попасть не только через ворота — в него вели многочисленные потайные ходы.

Поворот в неприметный переулок, узенький, но чистенький, тщательно подметенный, несколько шагов и условный стук в дверь: три удара подряд, пауза, еще два удара. Открыли сразу — ждали. И не просто ждали, но точно знали, кто придет, а потому лишних вопросов не задали.

— Вам назначено.

— Я знаю.

А он и не спрашивал.

Охранник тщательно запер дверь, жестом пригласил следовать за собой и указал на лестницу:

— Два этажа вниз, направо и все время прямо.

— Я помню.

Верзийская жандармерия считалась одной из наиболее эффективных служб безопасности Герметикона, соперничать с ней могли лишь лингийская тайная полиция да Департамент секретных исследований Компании. Мощная организация, напрямую подчиняющаяся Палате Даров, жандармерия держала в узде местных воротил Омута, следила за полицией, занималась разведкой, контрразведкой и всеми вопросами, связанными с безопасностью планеты. Служба в ней считалась среди верзийских адигенов делом столь же почетным, как служба в армии, а потому недостатка в кадрах жандармерия не испытывала.

Еще одна дверь и еще один охранник — короткостриженый здоровяк из простолюдинов. На этот раз в форме, поскольку подземный коридор упирался в подвал штаб-квартиры.

— Оружие?

— Нет.

Охранник, судя по всему, был натренирован распознавать ложь — обыскивать не стал, кивнул и указал:

— Третья дверь направо.

Короткий переход по широкому коридору и вежливый стук в дверь.

— Можно?

— Входите.

Вопреки распространенному мнению, подвалы «Сундука» состояли не только из мрачных камер, в которых томились измученные допросами преступники. Были здесь и вполне комфортабельные помещения, предназначенные для тайных встреч с агентами и осведомителями. Обычно такие переговоры проходили на конспиративных квартирах, и агенты получали вызов в «Сундук» лишь в исключительных случаях.

— Добрый день.

— Добрый.

— Чай, кофе?

— Я вижу, что у вас много дел, и не хочу отнимать больше времени, чем необходимо.

— Спасибо за понимание. — Фраза не стала данью вежливости: в голосе прозвучали нотки искренней благодарности.

На встречу с агентом пришли два офицера. Один знакомый — Сол дер Шост, первый заместитель начальника жернского отделения жандармерии. Второй вспомнился по виденной когда-то фотографии в газете: Фердинанд дер Тук, правая рука главы всей верзийской жандармерии. Держались офицеры спокойно, однако их красные глаза показывали, что последние пару суток дер Шост и дер Тук спали урывками. Если вообще спали.

«Что же случилось?»

— Вас рекомендовали как опытного и чрезвычайно ловкого агента, обладающего широчайшими связями в Омуте, — пробасил дер Тук.

— Благодарю, синьор генерал.

— Обойдемся без чинов и без имен.

— Извините.

Странное, конечно, пожелание, но если дер Туку так удобнее, — пусть будет так. В этой игре правила устанавливает он.

— Возникла серьезная проблема, — взял слово дер Шост. — Задание будет крайне опасным, не совсем по вашему профилю, но выбора нет. Скрывать не буду: мы поднимаем на ноги всех людей, способных оказать хоть какую-то помощь, однако заинтересованы в том, чтобы информация о случившемся не стала достоянием гласности.

— Я не первый год служу в жандармерии, адир, все мои задания были секретными и ни об одном из них не узнали газетчики.

— Вам придется действовать на территории Анданы, — сообщил дер Тук. — Вы ведь знаете этот мир?

— И очень хорошо.

Мир Ожерелья, отделенный от Верзи тремя переходами. Анданийские дары крепко дружили со своими верзийскими родственниками, и тот факт, что жандармы не обратились к союзникам за помощью, говорил о секретности миссии гораздо больше, чем присутствие на встрече дер Тука.

— В чем заключается задание?

— Необходимо выследить одного нашего ученого, который… — Дер Шост на мгновение замялся. Было видно, что он не первый раз произносит эту фразу, и всякий раз на этих словах его охватывает раздражение. Или злость. — Который решил досрочно прервать действующий контракт. Он покинул секретный научный центр и… и его нынешнее местонахождение неизвестно. Андана — один из возможных миров.

— Что делать, если я его найду?

— Через два дня в Анамарак зайдет с дружественным визитом импакто «Зоркий». В сферопорту он пробудет столько, сколько потребуется. Если вы сумеете отыскать цель — обратитесь к капитану корабля.

— Ученый опасен?

— Крайне опасен. Убит руководитель исследований — профессор дер Жос.

— Гораздо хуже, что наша цель — необычайно сильный гипнот, — добавил дер Тук. — Так что вы должны быть предельно осторожны.

— Спорки?

— Да.

Пауза.

— Нужен только ученый?

— Нет, — ровно ответил дер Шост.

А дер Тук вздохнул.

«Теперь я услышу главное».

— Что вам известно об эрханских мырах?

«Ого!»

— Немного. Естествознание не мой конек.

— Планету Эрхана открыла Третья Астрологическая экспедиция примерно двадцать лет назад. Она находится на задворках Южного Бисера и в настоящий момент является свободной, колонизировать ее никто не планирует. — Дер Тук помолчал. — В том числе потому, что на планете обитают мыры.

— Хищники?

— Романтично настроенные ученые называют их идеальными убийцами, — проворчал дер Шост.

— Есть основания?

— Помимо зубов и когтей, мыры обладают развитыми гипнотическими способностями. И если бы их кровожадность не уравновешивалась ленью, они давным-давно съели бы всю эрханскую фауну. — Дер Тук пристально посмотрел на агента. — Примерно семь лет назад Палата Даров санкционировала проведение исследований этих… гм… редких животных. Тайное исследование, как вы понимаете. Мы хотели отыскать способ их… гм… приручения.

— Верзи хочет колонизировать Эрхану?

— Верзи хочет приручить мыров.

«Идеальные убийцы с гипнотическими способностями… Такие зверюги пригодятся и армии, и жандармерии».

— Насколько я понимаю, попытки предпринимались не только у нас.

— Совершенно верно. Мыров пытались приручить все, но лишь профессор дер Жос ухитрился отыскать ключ. Он разработал сложную методику воздействия на мозг молодого мыра, которую должен был осуществлять опытный гипнот. Эксперимент длился два года и завершился успехом. Гипноту удалось взять мыров под контроль.

— А потом он сбежал и прихватил с собой новых друзей. Шесть особей.

На стол легла фотография цели.

— Вот тот, кто нам нужен.

— Приметное лицо.

— Но оно тщательно скрывается.

— Приметное лицо и этот большой «багаж» — отыскать нетрудно.

— Мы тоже так думали, однако ошиблись. Гипноту помогают. — На столе появилась еще одна фотография. — Бегство было прекрасно организовано.

Профессионал из Омута, гипнот и шесть хищников. Задание действительно непростое. Но самое интересное заключалось в подписях под фотографиями, из которых следовало, что…

— Получается, профессор дер Жос пал жертвой слепой отцовской любви?

Дер Шост угрюмо кивнул. Судя по всему, у него это обстоятельство тоже вызывало удивление. Смешанное со злостью.

— Вы сентиментальны? — Дер Тук поднял брови.

— Нет.

— Вот и хорошо. Отправляйтесь на Андану и выследите эту парочку.

* * *

— Мне было непередаваемо, невероятно хорошо, — негромко продолжила Свечка. — Можно сказать, я познала истинное блаженство.

Она говорила медленно, не скрывая довольную улыбку, но при этом не смотрела Грозному в глаза. То ли стеснялась, то ли просто не хотела.

— Катастрофа произошла в момент оргазма, и все мои чувства, и без того возбужденные, были усилены в тысячу или миллион раз. Я сама превратилась в оргазм, понимаешь? — Короткая пауза. — Нет, ты не понимаешь. Ты и представить себе не можешь, что чувствует женщина рядом с хорошим мужиком, но то, что досталось мне, было в миллиард раз великолепнее. Наслаждение в Пустоте оказалось настолько острым, что мне не хотелось возвращаться. — В глазах Свечки вспыхнули яркие огоньки. — Я не думала о смерти, не боялась ее и не понимала, что она есть, ибо утонула в удовольствии. Пустота стала сладким повидлом, обмазала меня с головы до ног, всосалась внутрь, стала мной, стала моим оргазмом и зажгла так, как никогда раньше. И если бы не вы, я получила бы в подарок вечность, полную чистого удовольствия.

— Смерти не было? — заинтересованно уточнил Грозный.

— Только экстаз.

— Тебе повезло.

— Не совсем. — Губы Свечки дрогнули, почти скривились, как от боли. — Ведь мне хочется вернуться.

— Но ты понимаешь, чем это закончится.

— Понимаю, — согласилась девушка. — Но не знаю, как буду жить дальше. Меня тянет…

— Пройдет время, и воспоминания потускнеют.

— Только не эти.

— Хорошее забывается быстрее, чем плохое.

— Это не хорошее, — тихо ответила Свечка. — Это сверхъестественное, а потому — незабываемое. — Она вздохнула, словно говоря: «Да ничего ты не понял!», улыбнулась и почти весело спросила: — А что видел ты?

И Грозный, к некоторому удивлению девушки, кокетничать не стал.

— Я растерялся, — честно ответил он.

— И все?

«Какая ерунда: растерялся!»

— Да как тебе сказать… — Он потер затылок. — Я ничего не помню о себе, не знаю, кем был и каким был. Время в Пустоте — единственный мост ко мне настоящему. Точнее — ко мне прошлому. Я знакомлюсь с собой, снова и снова прокручивая в памяти свое поведение в Пустоте, анализируя свои чувства, эмоции… Я совершенно точно помню, что не боялся смерти. Или думал, что не боюсь смерти. Или даже хотел…

Грозный замолчал.

— Хотел умереть? — участливо спросила Свечка.

— Судя по всему, я так часто думал о смерти, что мысль потеряла остроту. Я считал, что останусь спокойным до конца, а потом… растерялся. Я пытался разговаривать с Пустотой, задавал ей вопросы, говорил, не переставая, как спятивший граммофон. Я растерялся. И помню, мне стало стыдно.

— Ты мечтал о смерти…

— Возможно, — признал Грозный.

— А там, в Пустоте, вдруг понял, что не хочешь умирать, — мягко продолжила девушка. — Что же в этом постыдного?

Мужчина прищурился, но промолчал, не мешая Свечке говорить.

— Ты не помнишь ничего из прошлого, не знаешь, почему мечтал о смерти, но достойно встретил Пустоту, и… И ты ее победил.

— Что?

— Ты не растерялся, Грозный, — улыбнулась девушка, беря мужчину за руку. — Ты настолько силен, что даже на самом краю продолжал думать и анализировать. И ты понял, что спешил не туда. Ты разобрался в себе, Грозный, тебе невероятно повезло.

— Разобрался и обо всем забыл?

— Ты вспомнишь. — Свечка мягко провела ладонью по его щеке. — Ты ведь сильный.

— Не помешала?

Громкий женский голос прозвучал совсем некстати, но Свечке хватило выдержки не отдернуть руку. Она медленно повернула голову, посмотрела на стоящую в трех шагах Привереду и неспешно ответила:

— Нет.

Грозный же на появление нахалки вообще никак не среагировал: продолжил напряженно смотреть на Свечку, словно ожидая продолжения разговора.

— Обнимаетесь?

— Болтаем.

— Секретничаете? — Привереда приблизилась на пару шагов.

— Нет.

Свечка опустила руку, Грозный усмехнулся.

— О чем не секретничали?

Упорство, с которым Привереда возвращалась к этой теме, говорило об одном: подсмотренная сценка выбила ее из колеи. То ли жест Свечки оказался слишком неожиданным, то ли слишком неприятным, но факт оставался фактом: Привереда на какое-то время потеряла контроль над собой.

— Так о чем вы шептались?

— О том, что вы не доверяете Грозному, — легко ответила Свечка. — Пошли на поводу у Рыжего, о котором тоже ничего не знаете, и раскололи команду.

— Мы никогда не были командой.

— Мы стали, оказавшись здесь.

— Допустим, — сдалась Привереда. И покосилась на Грозного: — Тебя это беспокоит?

— Когда я очнулся, меня беспокоили ребра. Я их проверил и выяснил, что переломов нет. С тех пор все в порядке.

Свечка рассмеялась, Привереда порозовела, но сдержалась.

— Я видела, как ты снимал одежду.

— Теперь я буду тебе сниться, — прокомментировал Грозный.

— Не слишком ли ты о себе возомнил? — не стерпела Привереда. — В конце концов…

— Что бы я о себе не возомнил, это я возомнил о себе. И тебя никто не заставляет слушать.

Свечка думала, что резкая отповедь вызовет скандал, что Привереда обязательно ответит лысому, но та лишь вздохнула:

— Я всего лишь хотела сказать, что у тебя очень дорогой тельник, Грозный. Цапа потертая, свитер грубый, а тельник — из маринорского батиста с изящной ручной вышивкой.

— И что это значит?

— Ты — адиген.

— Или я ограбил адигена.

— И повесил себе на шею его золотой медальон с Добрым Маркусом? Не смеши меня. — Привереда оправилась от удара и вернулась к ироничному тону. — Ты ничего не помнишь, но характер не изменишь. Я ведь вижу, как ты себя ведешь: единолично принимаешь решения, жестко ставишь на место тех, кто пытается бросить тебе вызов, и заботишься о тех, кто с тобой. Ты адиген, Грозный, хочешь ты того или нет, но ты адиген.

— А у тебя слишком буйная фантазия?

Привереда улыбнулась и ровно произнесла:

— Тебе не нравится моя брошь.

Жакет девушки украшала небольшая, но искусно выполненная роза, в золотых лепестках которой поблескивали три рубина.

— Не нравится, — подтвердил, после паузы Грозный, вызвав изумленный взгляд Свечки. — Кажется, я терпеть не могу розы.

— Я немного разбираюсь в людях, — продолжила Привереда. После чего сняла брошь, спрятала ее в карман, помолчала, и негромко закончила: — Теперь ты перестанешь смеяться над моими «фантазиями»?

Красивый, хорошо продуманный ход не мог не вызвать одобрения.

— Ты молодец, — признал Грозный. — Но что скажешь о наручниках?

— Их никто не видел.

— Следы говорят сами за себя.

— То есть ты согласен с Рыжим?

— Только в том, что он говорил о наручниках. Преступником я себя не ощущаю.

— Ты ничего не помнишь, — заметила Свечка.

— Адигены часто попадают в странные ситуации, — махнула рукой Привереда. — Возможно, тебя взяли в плен политические враги.

Она добилась главного: перевела разговор на Грозного и адигенов, о которых можно рассуждать часами, она надеялась, что увлекшиеся собеседники раскроются, но ошиблась. Стоило Привереде расправить крылья, как ее тут же вернули на землю.

— А что скажешь о себе? — поинтересовался Грозный, проигнорировав замечание о политических врагах. — Ты внимательна, наблюдательна и умна. Неужели не пыталась разобраться с собой?

— Или не хочешь с нами делиться? — поддакнула Свечка.

Огрызаться на белокурую Привереда не стала — не время, сейчас Грозный ей доверяет. И вместо зубов продемонстрировала девушке дружескую улыбку:

— Почему же? Охотно поделюсь.

— Мы слушаем.

«Мы»! Похоже, эти двое окончательно спелись.

— У меня нет обручального кольца, значит, скорее всего, я не замужем, — ровно произнесла Привереда. — Правда, в некоторых мирах носить кольца не принято, но мне кажется, что я с Ожерелья, а не из какого-нибудь захолустья.

— Или ты сбежала из захолустья в Ожерелье, — поддела нахалку Свечка.

— Или так. — Привереда оставила шпильку без внимания. — Одежда на мне дорогая, модная, украшения подобраны со вкусом, но они достаточно скромны. Платок и белье без монограмм, однако качество ткани хорошее… Скорее всего, я простолюдинка, но не из бедных. Или дочь богатого коммерсанта, или же у меня собственное предприятие.

— Я поставил бы на второе, — хмыкнул Грозный. — Ты весьма энергична.

— Спасибо.

— Остается один вопрос, — добавила Свечка. — Что тебе нужно от Грозного?

Ответить девушка не успела.

Увлекшись разговором, они существенно сбавили темп, позволив Рыжему, Тыкве и Куге догнать себя. Привереда ожидала, что спутники присоединятся к беседе, но услышала:

— Тихо!

И тут же увидела, как Тыква прижимает к губам указательный палец.

— Тс-с…

— Что…

— Тихо!

Рыжий выразительно посмотрел на Привереду и вытащил из поясной кобуры небольшой черный пистолет.

— Еда, — прошептала Куга.

Чуть впереди каньон сужался шагов до пятидесяти, и отвесные скалы буквально нависали над рекой, оставляя для прохода метров по десять с каждой стороны бурного потока. Берега были усеяны крупными камнями, идти по которым было весьма тяжело, однако путники не думали о предстоящих трудностях, потому что на террасе, тянущейся вдоль противоположного берега, беззаботно щипал траву горный козел.

— Мы с подветренной стороны, — прищурился Грозный. — Он не почует.

— Мясо, — облизнулась Привереда. — Я не отказалась бы от мяса. И от хлеба тоже.

— От яблока или апельсина, — поддержала ее Свечка. — Я согласилась бы на что угодно.

До сих пор путешественники гнали мысли о еде: к чему ныть о недостижимом? Никаких животных они не видели, а редкие птицы парили слишком высоко. Растения тоже не радовали: хвойники походили на сосны, лиственные на клены, кусты определению не поддавались, но орешника среди них не оказалось. Короткий разговор о еде, состоявшийся в самом начале путешествия, закончился предположением, что им придется ловить рыбу, и надежда на реку подбадривала путников всю дорогу. Теперь же они увидели нечто весьма интересное.

— Мясо!

— Сейчас я его убью, — рисуясь, пообещал Рыжий.

Они с Тыквой прошли вдоль берега, оказавшись напротив козла, и остановились. Спорки пригнулся, опершись руками о камень, а Рыжий, используя спутника в качестве упора, стал целиться в добычу. Куга отправилась с мужчинами и теперь стояла рядом, напряженно ожидая развязки.

— Не надо стрелять! — неожиданно бросил Грозный.

— Что?

Свечка и Привереда изумленно посмотрели на лысого.

— Встаньте под скалу! Укройтесь! — велел им Грозный, а сам быстро, но бесшумно подбежал к охотникам. — Не надо стрелять.

— Не мешай, — огрызнулся Рыжий.

— Ты его спугнешь, — поддержал приятеля Тыква.

— Почему? — поинтересовалась Куга.

— Мы на дне каньона. — Грозный обвел рукой скалы. — Если пальнете, вызовете камнепад.

Куга испуганно вздрогнула. Козел продолжал невозмутимо щипать траву.

— Я хочу есть, — процедил Рыжий.

— Все хотят. Но убиваться ради этого не стоит.

— Хватит командовать!

— Грозный, не сейчас, — подал голос Тыква.

— Не дергайся!

Рыжий замер и на выдохе, как положено, начал давить на спусковой крючок. Грозный сделал шаг к скале.

— Куга, отойди!

— Я… — Девушка беспомощно развела руками. Она выбрала Тыкву и не хотела его покидать.

— Куга!

Выстрел заставил девушку вскрикнуть и подпрыгнуть на месте. Козел недоуменно посмотрел вниз, чем вызвал законное негодование Тыквы:

— Ты промахнулся!

— Из-за гребаного Грозного!

— Стреляй еще!

— Сейчас…

Первый камень упал в трех шагах от Рыжего. Не очень большой — с конскую голову, он тем не менее произвел нужное впечатление: Рыжий заорал и, выронив пистолет, бросился под защиту скал. Следующие булыжники рухнули в воду, подняв облако брызг, а гул продолжал нарастать.

— Камнепад! — Тыква припустил за Рыжим. — Спасайся!

— Я…

Куга осталась совсем одна. И не просто осталась — ее парализовало. Девушка понимала, что должна бежать, но не могла пошевелиться. Видела летящие камни, но продолжала стоять. И тонула в страшном, все нарастающем гуле.

— Ядреная пришпа!

Грозный издал не крик — настоящий рык разъяренного зверя. В три прыжка добрался до замершей девушки, схватил ее в охапку и стремительно, как показалось перепуганной Свечке — едва ли ни одним шагом, — вернулся под защиту скалы.

— Мужик! — ахнула Привереда.

А там, где только что стояла Куга, шарахнул о землю многотонный валун.

— Мама, — прошептала синеволосая.

— Стой здесь!

— Что? — Девушка бессмысленно таращилась на спасителя. — Не уходи.

— Стой здесь и не шевелись! — Грозный чуть подался вперед, посмотрел на падающие камни, что-то прикинул, вновь рыкнул: — Ядреная пришпа!

И покинул убежище.

— Нет!!!

Три крика слились в один. Свечка, Привереда и Куга завопили одновременно, однако остановить Грозного не смогли. Да и не следовало ему останавливаться, потому что каждое его движение было рассчитано до миллиметра. И скорость тоже. И повороты. И редкие остановки. Казалось, Грозный успел пересчитать весь каменный поток, вычислить, когда и в какое место рухнет очередная глыба, и проложить под смертоносным дождем оптимальный путь. Вот он обогнул только что свалившийся камень. Вот остановился, нагнулся, подхватил что-то с земли и сразу же бросился в сторону, уходя от очередного «подарка» потревоженной скалы. Вот он прыгнул. Потом еще раз, и еще. Вновь остановился, плавным и очень спокойным движением вскинул правую руку, в которой…

Грохнул еще один выстрел.

Ошарашенная Привереда посмотрела вверх, куда был направлен ствол пистолета, и ойкнула, увидев заваливающегося набок козла. Зверь остался на террасе, тоже пережидал камнепад, и был замечен Грозным. И не просто замечен.

— Что же он за человек?

А лысый мужчина уже бежал обратно, подальше от второй порции потревоженных камней.

— Вы как?

Глаза горят, на губах усмешка, вид — бешеный. Но довольный, довольный…

— Ты идиот! — Свечка перестает сдерживаться. Подлетает к Грозному и трясет его за плечи. — Идиот! Идиот!

— Спасибо. — Куга плачет. Сидит, прижавшись боком к скале, и размазывает по лицу слезы. — Спасибо, спасибо…

— Ты его убил. — Привереда пронзительно смотрит на Грозного.

— Я знаю, — коротко отвечает тот и смотрит на зажатый в руке пистолет так, словно встретил старого друга.

— Зачем ты бросился под камни?

— Понял, что успею. И еще понял, что козел собрался удирать.

— И пусть бы удрал! — Свечка отступила. — Пусть бы ушел этот проклятый козел. Пусть!

И услышала спокойное:

— Нам нужна еда.

Грозный ответил негромко, однако был услышан, а это означало, что гул прекратился. Разозленные скалы выплюнули на незваных гостей все, что приготовили, и можно выйти из укрытия.

— Все живы? — осведомился подбежавший Рыжий.

— Какая заботливость.

Тыква стыдливо промолчал, а Рыжий попробовал ответить:

— Я все равно считаю…

— Заткнись. — Привереда сверкнула глазами и тут же улыбнулась, заметив, как вытянулось лицо Рыжего при виде вооруженного Грозного.

— Ты… — Рыжий сглотнул. — Ты нашел мой пистолет?

Его руки вдруг задрожали.

— Я ведь говорил, что не нужно стрелять, — мягко произнес Грозный.

— Ты… Ты был прав. — На Рыжего было жалко смотреть. — Извини.

— Буду очень признателен, если впредь ты станешь прислушиваться к моим советам. — Грозный выдержал паузу. — Мы договорились?

— Да, — пообещал Рыжий. — Буду.

— Очень хорошо. — Грозный взял оружие за ствол и протянул его Рыжему. — Это твое.

— Спасибо.

Подавленный Рыжий принялся неловко запихивать пистолет в кобуру.

«Мужик, — прошептала про себя Привереда. — Мужик! — И покосилась на Свечку: — Даже не надейся, девочка, эта дичь не для тебя!»

— Тыква!

— Да.

— Поднимитесь с Рыжим на террасу и принесите сюда козла, — распорядился лысый.

— Мы его убили? — удивился спорки.

— Он его убил. — Привереда ткнула пальцем в Грозного. — А вы едва все не испортили.

— Дамы! — Грозный посмотрел на девушек. — У нас будет большой привал. Но не здесь, а чуть дальше, где скалы расходятся. И еще…

— И еще кое-что от меня! — Заплаканная Куга подошла к Тыкве и влепила ему пощечину.

Подъем на террасу получился труднее, чем казалось на первый взгляд, да и располагалась она, как выяснилось, выше ожидаемого. И выступы, на которые опирались мужчины, норовили оказаться ложными, не частью скалы, а небольшими камнями, случайным образом прилепившимися к прочной тверди. Рыжий соскальзывал два раза, и лишь ловкость Тыквы не позволила ему позорно свалиться вниз.

— Обратный путь будет сложнее, — отдышавшись, заметил Тыква.

— Ты, судя по всему, и раньше в горы карабкался, — ответил Рыжий только для того, чтобы хоть что-то сказать. К тому же ему было неприятно, что спорки оказался ловчее.

— Может быть. — Тыква подошел к краю террасы и плюнул вниз.

— Помню-помню, ты ничего не помнишь.

— И мне это нравится. — Спорки помолчал. — А ты еще не привык?

— Грозный меня поимел, — сменил тему Рыжий.

— И как ощущения?

— Бесит.

— Но он действительно убил козла. — Тыква по дошел к туше и покачал головой. — И пистолет тебе вернул.

— Это как раз логично, — неохотно процедил Рыжий.

— Ты же говорил, что он преступник.

— Преступник, но не дурак. Оставь он пистолет себе, этой же ночью мы связали бы его и… и, скорее всего, бросили бы.

— Пожалуй, — подумав, согласился Тыква. — Я бы подписался.

— А ему нужно заручиться нашим доверием. — Рыжий потер подбородок. — Пистолет у меня, но главный все равно он.

— И тебя это бесит, — припомнил спорки. — Извини, дружище, ничем не могу помочь.

— Согласен ему подчиняться?

Спорки помолчал, задумчиво почесывая круглую голову, после чего ответил:

— Он добыл одежду для Свечки, спас Кугу и убил козла. Привереда, конечно, стерва, но она права: с Грозным спокойнее. — Тыква вновь сплюнул, на этот раз себе под ноги. — Знаешь, Рыжий, мне действительно нравится ничего не помнить, действительно нравится чувствовать себя абсолютно свободным человеком, но это не значит, что я не хочу выжить. Хочу. Очень хочу. И Грозный кажется мне надежным компаньоном.

— А меня смущает то, что он убил козла, — хмуро произнес Рыжий. — Завалить такого зверя из моего пистолета очень трудно. В упор, шагов с пяти-десяти еще куда ни шло, но с шестидесяти метров — нет. Нужно попасть в голову или сердце, поэтому я и промазал — целил в сердце.

— А почему не в голову?

— Ею вертят. К тому же у таких тварей прочный череп, а пуля будет на излете.

— То есть ты все делал по науке и облажался. А наш грозный друг…

— Наш грозный друг влепил пулю точно в глаз, видишь? — Рыжий указал на рану. — Без подготовки, не особенно целясь, стоя под камнепадом.

— Ему повезло, — пожал плечами Тыква. — У везучих людей и в почках бриллианты.

— Или же наш грозный друг — бамбальеро.

— Или так, — согласился Тыква. — Адигены уважают Хоэкунс.

Через сто пятьдесят шагов скалы разошлись настолько, что между ними и речкой сумела разрастись приличных размеров роща местной разновидности кедра — идеальное со всех точек зрения место для привала. Привереда предположила, что Грозный знал о нем заранее, и шутка слегка расслабила напуганных последними событиями женщин. Приободрившаяся Свечка поинтересовалась, нет ли у него поблизости охотничьего домика, а Куга заикнулась насчет слуг. И оказалась провидицей, потому что Грозный, внимательно оглядев рощу, приказал идти за хворостом.

— У нас будет костер?

— Я не в настроении есть сырое мясо.

— А как мы сделаем костер?

— Подожжем дрова.

Привереда поняла, что обсуждать детали Грозный не собирается, а потому закончила разговор самым правильным способом: отправилась собирать хворост. За этим она, наконец, смогла поделиться с подругами переполняющими ее чувствами:

— Не похоже, чтобы раньше я занималась чем-нибудь подобным.

— А из цеппеля выпадать приходилось? — язвительно осведомилась Свечка.

Привереда бросила на соперницу высокомерный взгляд и холодно ответила:

— Ни голой, ни одетой.

— В таком случае наслаждайся новым опытом.

— А вам не кажется, что Грозному все это не впервой? — подала голос Куга.

— Падать с цеппеля?

— Путешествовать по горам.

— Может, он охотник, — предположила Привереда. — Адигены это любят.

— Или…

— Экстренный выпуск! Знаменитый путешественник возвращается из опаснейшей экспедиции на Тутомар!

Мальчишка хватает протянутый медяк и сует ей в руки газету. На первой полосе фотография: лысый мужчина хмурится в объектив, а рядом с ним жизнерадостно улыбаются два офицера Астрологического флота. Большие золотые погоны не оставляют сомнений в том, что офицеры эти — весьма высокого ранга.

«Самая дальняя планета Северного Бисера раскрывает свои тайны знаменитому…»

— Куга!

— Что? — Синеволосая тряхнула головой и вытаращилась на Привереду.

— С тобой все в порядке?

— Я… Мне… — Куга хрустнула пальцами.

— Ты что-то вспомнила?

— Мне показалось, что я видела Грозного. В газете.

— Ты работала в газете?

— Нет, я ее читала… О нем.

— Его разыскивали?

— Его превозносили… Он путешественник… — Синеволосая потерла лоб. — Все расплылось.

— А имя?

— Не успела увидеть.

— Жаль. — Привереда вздохнула.

— В любом случае, Грозный — человек опытный, — произнесла Свечка.

— По-моему, Куга имела в виду другое, — догадалась Привереда. И посмотрела на синеволосую: — Когда ты говорила об опыте Грозного, ты хотела сказать, что он все вспомнил?

— Я бы не удивилась.

— Вряд ли, — не согласилась Свечка.

— Почему?

Белокурая выпрямилась, помолчала, после чего ответила:

— Я читала в какой-то книге, что человеческая память похожа на корабль: есть надстройки, верхние палубы, а есть корпус, основное. Мы не видим надстройки, не видим себя, но все наши знания и умения остались при нас, вот Грозный ими и пользуется.

— Надо было назвать его Крейсером.

— Чушь какая, — проворчала Привереда. — Надстройки, палубы… Или мы все помним, или нет.

— Но ведь ты знаешь о Герметиконе.

— Я…

Привереда замолчала, и некоторое время девушки собирали хворост молча.

За время их путешествия солнце успело подняться в зенит, и теперь висело прямо над каньоном. Однако особенной жары не принесло — посылаемое звездой тепло сжирала прохлада бурной реки. Поработав, девушки вновь собрались вместе, и Привереда продолжила разговор:

— Слушай, Свечка, а в той книге…

— Я не помню ее название, — тут же сообщила белокурая.

— Неважно, — отмахнулась Привереда. — Там говорилось, когда память вернется?

— Иногда она возвращается сама по себе: проходит время, и человек все вспоминает, — медленно ответила Свечка. — Иногда помогают образы прошлого: знакомые лица, предметы, слова…

— То есть идея Тыквы насчет ассоциаций была не такой уж и глупой?

— Получается. — Свечка отбросила с лица прядь волос. — А еще там писали, что память может вернуться в момент сильного душевного потрясения. То есть клин вышибается клином.

— Ага! — Привереда тут же переключилась на Кугу: — Тебя сегодня прилично потрясло, ведь так?

— Так, — не стала спорить синеволосая.

— И что?

— Ничего.

— Не вспомнила?

— Нет.

— Жаль, что тебя камнем не приложило…

— Привереда! — возмутилась Свечка.

— Я пошутила. — Нахалка с отвращением посмотрела на кучу хвороста и прошлась вдоль присевших на камни спутниц. — Как думаете, Грозный сильно волновался, когда спасал Кугу?

— Я бы не сказала, — отозвалась белокурая.

— И стреляет он блестяще, — задумчиво протянула Привереда.

— Намекаешь, что он все-таки преступник?

— Не намекаю, предлагаю подумать. — Привереда присела около задавшей вопрос Куги. — Что мы будем делать, если он окажется преступником?

— Ты говоришь только о Грозном, — заметила Свечка. — Складывается впечатление, что ты делаешь это специально.

— Еще скажи, что я влюбилась, — огрызнулась Привереда.

— Скажу, что ты не хочешь говорить о себе, — продолжила белокурая.

— О себе я все сказала.

— Так уж и все?

— Когда вы успели так возненавидеть друг друга? — меланхолично поинтересовалась Куга. — Не сумели поделить Грозного?

— Заткнись.

— Заткнись.

— От моего молчания ничего не изменится. — Синеволосая поднялась и взяла в охапку свою кучу хвороста. — Грозный, как я заметила, не любит ждать. Так что советую поторопиться.

Небольшая полянка, которую лысый определил местом для лагеря, встретила собирательниц запахом дыма, потрескиванием умирающего в костре дерева и равномерным стуком. Избавившись от груза — Свечка не забыла подбросить в огонь несколько принесенных веток, — девушки отправились на поиски Грозного и обнаружили его сидящим на большом валуне. В правой руке мужчина держал средних размеров булыжник, которым аккуратно и очень сноровисто, стучал по другому камню, черному, прижатому к валуну. Услышав девушек, Грозный оставил свое занятие и повернулся:

— Как все прошло?

— Отлично, — опередила Свечку Привереда. — Принесли много, и там еще осталось что собрать. На всю ночь хватит.

— А я подбросила веток в костер, — доложила белокурая.

— Очень хорошо, — одобрил Грозный.

В отличие от спутниц, которых работа не заставила расстаться хотя бы с частью одежды, лысый сидел на валуне обнаженным по пояс. Широкий в плечах, широкий в кости, он напоминал борца — неброского, не обладающего рельефной мускулатурой силача, способного и соперника любого завалить, и быка опрокинуть точным ударом.

— Что делаешь? — поинтересовалась Куга, сообразив, что разглядывать полуголого мужчину, мягко говоря, неприлично.

— Здесь много обсидиана, — коротко, но непонятно ответил Грозный.

— И что?

— Далеко же вы забрались!

— Мы ноги истоптали!

— Не козел, а самый настоящий боров!

— Тяжел, подлец!

Ломать палку и привязывать к ней тушу, например, своими ремнями, Рыжий с Тыквой не стали. То ли не додумались, то ли поленились. Тащили, ухватив за ноги, а потому изрядно умаялись.

Бросив козла у камня, они демонстративно выдохнули, показывая девушкам, как трудно далась им победа, после чего Рыжий осведомился:

— Слышь, Грозный, а как будем разделывать добычу? Неужели пистолетом?

— Ха-ха, — заученно расхохотался Тыква.

Грозный чуть приподнял брови, внимательно посмотрел на мужчин, после чего сделал вывод:

— Репетировали?

— Неважно, — задиристо ответил Рыжий. — Вопрос-то правильный.

— Как? — добавил Тыква.

— Сейчас покажу.

Грозный отвернулся, ударил по зажатому в левой руке камню еще пару раз, после чего положил булыжник, легко спрыгнул с валуна, подошел к туше, на ходу перекладывая в правую руку плоский черный камень, задрал козлу голову и резанул по шее. Шкура разошлась в стороны.

— Хня мулевая, — пробормотал ошарашенный Тыква.

Куга вздрогнула и отвернулась, Свечка осталась невозмутима, Привереда зло расхохоталась, а униженный в очередной раз Рыжий побледнел.

— Не хня, а обсидиановый нож, — объяснил Грозный, показывая спорки пятиугольную бритву с тонкими, необычайно острыми краями. — Не ругайся при женщинах.

— Где ты этому научился? — спросила Куга.

— Понятия не имею. — Грозный оценивающе оглядел спутников. — Привереда и Свечка помогут мне с тушей, а вы трое отправляйтесь за хворостом — нам понадобится много дров.

* * *

— Все в порядке, синьор Вальдемар?

— Что? Э-э… да. — Поднявшийся на мостик Осчик на мгновение смутился, но все-таки ответил на вопрос Хеллера с улыбкой. — Все в порядке.

— Очень хорошо, синьор Вальдемар. — Петер вздохнул. — Вы заставили нас беспокоиться.

— Кажется, во время перехода я отключился?

— Вы поймали Знак, — подтвердил старпом.

Рулевой усмехнулся, и Осчик понял, что изрядно повеселил цепарей. Неприятно, конечно, но что делать — такова реальность межзвездных переходов. Вальдемар покосился на рулевого — тот мгновенно стер с физиономии усмешку — и с деланым равнодушием поинтересовался:

— Долго я пробыл без сознания?

— Почти десять часов.

— Прилично.

— За это время не произошло ничего интересного, синьор Вальдемар. Мы легли на курс и благодаря попутному ветру преодолели почти шестьсот лиг.

Учитывая, что «Черный Доктор» был под завязку нагружен да еще нес под пузом грузовую платформу, пройденное расстояние оказалось весьма большим.

— Я впечатлен, — признался Осчик.

— Мы все удивились, — кивнул Петер. — Пока Ахадир добр к нам.

— Будем надеяться, что его благосклонность не иссякнет.

— Совершенно с вами согласен, синьор Вальдемар.

Петер Хеллер поразительно походил на своего капитана — Жака Вандара. Такое же круглое дунбегийское лицо с носом-картошкой и маленькими, потерявшимися в толстых щеках глазками. Лет ему было заметно меньше, а потому сначала Вальдемар принял Петера за сына Вандара и сильно удивился, узнав, что они не родственники. С Осчиком Хеллер вел себя подчеркнуто вежливо, а в отсутствие капитана — подобострастно, грубо намекая, что не прочь выслужиться перед крупной шишкой из всемогущей Компании. Вальдемар показал, что все понимает, но авансов пока не давал.

— Можно распорядиться насчет кофе?

— Кофе? Разумеется…

Однако отдать приказ Хеллер не успел.

— Как тебе Ахадир, Вальдемар? — Жак Вандар взошел на мостик по-капитански: широким, уверенным шагом, и мгновенно наполнил помещение громогласным голосом. — Нравится? И это только начало. Кто говорил о кофе? Петер, распорядись! Мне большую кружку! Рулевой! Ты не сбился с пути? Вальдемар, мы говорили об Ахадире!

— Он кажется мне темным.

— Ха-ха-ха! Темным! Петер, ты слышал? Темным! Это потому, что сейчас ночь, чтоб меня манявки облепили, самая настоящая ночь. Ты слишком долго спал, Вальдемар. Петер, ты распорядился насчет кофе? Вальдемар, познакомься с Даном. Дан, это Вальдемар.

Следом за капитаном на мостик поднялся худощавый мужчина лет тридцати на вид, с очень узким, словно сдавленным прессом лицом. У мужчины были длинные темно-русые волосы, которые он вязал в хвост, тонкие усики и редкая бороденка, от которой, по-хорошему, имело бы смысл избавиться. Но больше всего Осчику не понравилась одежда узколицего: темно-зеленая форма лингийского егеря со споротыми нашивками. Консервативных адигенов с Линги галаниты почитали недругами, бесились при одном их упоминании, а потому форма вызвала у Осчика понятное отвращение.

— Вальдемар, позволь тебе представить лучшего разведчика пограничья — Дана Баурду. Парень родом с Игуасы и способен выследить даже ночную живку! Дан?

— Способен, кэп.

— А что я говорил?

Осчик молча протянул руку — ладонь следопыта оказалась узкой, но твердой, как доска, — и поинтересовался:

— Мы собираемся охотиться?

— Мы собираемся захватить одно укрепленное место, Вальдемар, а для этого требуется серьезная подготовка, чтоб меня манявки облепили. Дан и его ребята проползут в любую щель, срисуют всех врагов, вернутся, расскажут нам, куда идти, а после вырежут охрану… Кофе! Отлично! — Вандар шумно хлебнул горячего напитка, после чего кивнул на окно: — Горы! Те самые. Мы почти у цели, Вальдемар. Скоро заиграет музыка!

Осчик взял у Хеллера свою кружку — куда более скромную, нежели капитанский жбан, — медленно прошелся вдоль окон мостика, разглядывая едва угадывающиеся в предрассветном сумраке очертания гор, и задумчиво протянул:

— Надеюсь.

— Ты слышал, Петер? Вальдемар надеется! Да я в этом уверен, чтоб меня манявки облепили! Выше нос, Вальдемар, мы войдем в историю!

Хеллер уныло кивнул, Баурда выдал нейтральную улыбку, и Осчик понял, что подчиненные терпят капитана через силу. Впрочем, точно так же, как и он сам.

Вандар был нахрапист, нагл и бесцеремонен. Шумен. Дурно воспитан. Он производил впечатление недалекого и туповатого цепаря, которого не сложно обвести вокруг пальца, но, к огромному удивлению Осчика, оказался замечательным переговорщиком, умеющим настоять на своем. Вандар заставил Компанию оплатить все расходы по экспедиции, вытребовал роскошный аванс — в золотых цехинах, разумеется, иной валюты дунбегиец не признавал, — а напоследок заполучил в свое распоряжение новейший цеппель, поскольку его судно взять все снаряжение не могло, а лететь на двух кораблях Вандар отказывался. «Черный Доктор», всего год как покинувший эллинг Бей-Гатара, предназначался для проведения длительных самостоятельных экспедиций на неизведанные планеты. Эту модель лучшие инженеры Компании разрабатывали почти десять лет. Цеппель получился быстрый, вместительный, способный брать дополнительную грузовую платформу, другими словами, позволял галанитам на равных конкурировать с исследовательскими рейдерами Астрологического флота, и вот конфуз: первый же прошедший испытания корабль поступил под командование Вандара.

Ирония судьбы, иначе и не скажешь.

У Осчика, истинного галанита и патриота Компании, эта ситуация вызывала праведный гнев, и он с трудом сдерживался, глядя на самодовольную харю Вандара, мечтал врезать по ней чем-нибудь тяжелым, разбить до крови, стереть с губ ухмылку, но… Но все это потом.

Потому что сейчас у проклятого дунбегийца был сильный козырь.

* * *

Первыми заселенными людьми мирами, если не считать Изначальный, разумеется, стали девять планет Ожерелья. Девять ярких миров, фундамент которых закладывали Добрые Праведники и Первые Цари, девять жемчужин среди миллиардов звезд и планет. Миры Ожерелья прошли через все эпохи Герметикона, помнили кровавые войны и ужасы Белого Мора, правление императоров и долгую, растянувшуюся на сто пятьдесят лет Эпоху Второго Распада, во время которой люди почти потеряли надежду на восстановление межзвездных путешествий. И не просто помнили, а с честью преодолели выпавшие на их долю испытания.

Ожерелье было богатым и густонаселенным — почти по миллиарду жителей на каждой планете, — лидером в науке, экономике и политике. Другими словами, миры Ожерелья были самыми влиятельными игроками за карточным столом Герметикона. Но не единственными игроками, поскольку в затылок старым планетам все сильнее дышали молодые конкуренты. Хансея, Жухаза, Бахор, Крандага… их освоение началось значительно позже — во времена Инезирской династии и Белого Мора, они были оторваны от Ожерелья в течение сотен лет, но сумели создать собственные, весьма развитые цивилизации, и наступление Этой Эпохи встретили во всеоружии. Молодые и дерзкие планеты Бисера активно развивали промышленность и межзвездную торговлю, а их сферопорты были столь велики, что в них легко мог затеряться цеппель, капитан которого не желал привлекать к себе лишнего внимания.

— Хеллер!

— Да?

— Машину проверил? Что это были за шумы, о которых докладывали позавчера?

— Заменили пару подшипников.

— Дорого?

— Не очень. — Хеллер усмехнулся. — Проверка встала дороже, потому что пришлось вызывать портовую бригаду.

Вандар поморщился:

— За что мы платим шифбетрибсмейстеру?

— Я не знаю.

— А я знаю, чтоб меня манявки облепили! Мы платим, чтобы этому ленивому кретину было на что пить в кабаках!

— Не так уж много мы ему платим, — пробубнил старпом.

К счастью для Петера, отвлекшийся Вандар не расслышал его бормотания.

— Что ты сказал?

— Я говорю, что полностью согласен: нам нужен новый шифбетрибсмейстер.

— Но где взять толкового? — вздохнул Вандар.

— Хороший механик — большая редкость.

— Вот именно, чтоб меня манявки облепили. Вот именно.

Грамотный шифбетрибсмейстер к капитану с сомнительной репутацией не пойдет, найдет, к кому наняться, — толковые профессионалы в портах не задерживаются, и платят им наравне с астрологами. Вот и приходилось довольствоваться теми, от кого отказались крупные компании и удачливые торговцы. А отказывались они лишь от ленивых кретинов.

Вандар посопел, разглядывая невозмутимого Хеллера, после чего вздохнул и сообщил:

— Буду после обеда.

И покинул мостик, оставив помощника самостоятельно разбираться с повседневными заботами. Впрочем, такое повторялось в каждом порту.

Петер проворчал себе под нос короткое ругательство, подошел к лобовому окну гондолы, проследил за тем, как спустившийся на лифте Вандар уселся в повозку — «Знаю я твои дела, скотина!», — после чего вернулся к панели управления и взялся за переговорную трубу:

— Машинное отделение! Что у вас?

— Работаем!

Если вам нужно провернуть серьезное дело, то обращаться следует к серьезным людям. К таким, которые сумеют поддержать не только советом, но и деньгами. Которые вложат в предприятие изрядные средства и, если потребуется, прикроют от разного рода неприятностей, что любят возникать на пути к успеху. Следует обращаться к сильным людям.

Серьезных дел немного, серьезных людей еще меньше, и, выбирая, к кому из них обратиться, ни в коем случае нельзя ошибиться. Серьезными людей зовут не за красивые глаза, а потому что заслужили, потому что своего не упускают и мелочь, которая вокруг плавает, охотно употребляют на завтрак. И на переговорах серьезные люди не только о деле расспрашивают, они еще и просителей оценивают: сможет потянуть проект, не сломается? Нужен ли он или без него можно справиться? И если серьезные люди решат, что проситель собрался откусить не по чину, то могут натравить на него человечков попроще, которые будут ломать просителю ноги до тех пор, пока тот не выложит всю подноготную своего дела. А потом выбросят. Или пристрелят. Тут уж, согласно поговорке, кому как повезет.

Жак Вандар прекрасно знал, что его дело не просто серьезное — серьезнейшее, одно из тех, за которые убивают без раздумий. Партнеров для такого предприятия следовало бы выбирать мучительно долго, чтобы не было потом мучительно больно, но вот беда — не имел Вандар возможности выбирать. Происхождение капитана, гнилая его репутация, а также щекотливые обстоятельства, что проложили ему курс на дело всей жизни, не позволяли Вандару обратиться к кому-либо, кроме галанитов. А точнее — Компании. С одной стороны, о таком партнере можно только мечтать — когда Компания чуяла прибыль, она с затратами не считалась. С другой… Все знали, что доверять галанитам можно лишь в том случае, если ты сам галанит, да и то с оговорками.

— В какое именно место вам надо, добрый синьор? — осведомился кучер, когда повозка въехала в центр Куегарда.

— Улица Длинный Спуск, ресторан «Лебединое озеро».

— Замечательный выбор, — одобрил кучер.

Но про себя подумал, что столь дорогой ресторан не место для капитана потрепанного цеппеля. В «Лебедином озере» собирались воротилы Куегарда, и даже принарядившись в добротный, хорошего сукна сюртук и шелковую сорочку, толстый дунбегиец будет выглядеть среди них белой вороной.

— И поторопись, — важно произнес Вандар. — Мы несколько опаздываем.

— Конечно, добрый синьор.

Встречаться с представителем Компании на Галане было бы глупо и неразумно. Из Бей-Гатара Вандар попросту не вернулся бы, исчезнув, как растаявший Знак — без следа. То же самое ожидало его на какой-нибудь маленькой планете — в приграничных мирах Департамент секретных исследований вообще никого не стеснялся, действовал, как считал нужным, нагло поплевывая на местные законы. Ехать в адигенские миры Ожерелья отказался Осчик: там к высокопоставленным галанитам относились с подозрением, и встреча привлекла бы ненужное внимание местных полицейских служб. В итоге сошлись на независимой Хансее, где ни адигены, ни галаниты не имели особенного влияния. При этом Вандар настоял на том, чтобы провести переговоры не в каком-нибудь закоулке, а в центре города, в респектабельном ресторане.

— Синьор капитан! Очень рад!

— Вальдемар, мы ведь давно называем друг друга по именам.

— Теперь даже не знаю, Жак, вы стали столь недоверчивы…

— Предусмотрительность, Вальдемар, ничего более. Слишком серьезное дело.

— Тем больше доверия должно быть между старыми друзьями.

— Да как вам сказать, Вальдемар… наверное.

Мужчины присели за столик и обменялись дружелюбными улыбками. Толстый дунбегиец в старомодном сюртуке и молодой галанит в щегольском костюме и вышитом вручную галстуке. Капитан с плохой репутацией, трижды избежавший обвинений в пиратстве за недостаточностью улик, и младший директор хансейского отделения Департамента секретных исследований. Вальдемар без устали подчеркивал, что добился высокого поста благодаря уму и профессионализму, однако Вандар знал правду: молодой человек приходился внучатым племянником одному из руководителей всесильной Компании, что и гарантировало Осчику завидный карьерный рост.

— О чем ты хотел поговорить, Жак?

— Об очень серьезном деле.

Понимая, что завсегдатаи «Лебединого озера» не оставят без внимания явление неотесанного дунбегийца, Вальдемар зарезервировал самый дальний столик. С двух сторон стены, с третьей — роскошный куст густой хансейской черемухи, а потому собеседники оказались почти полностью отрезаными от зала.

— Знаю я твои важные дела, Жак, — махнул рукой Осчик. — Опять нужна помощь?

— Как видишь, я сумел унести ноги, — с достоинством ответил Вандар.

— От кого на этот раз?

— От лингийцев.

— Врешь?

— Нет.

— Ого! — В голосе галанита проскользнули уважительные нотки. — На моей памяти ты первый пират, сумевший пережить лингийскую погоню.

Лингийцы не любили пиратов и не умели останавливаться на полпути. Вцепившись в «синьора удачи», боевые цеппели Союза обязательно доводили дело до конца, а потому Вандара можно было с полным правом называть счастливчиком.

— Я не первый, но это неважно — мне крупно повезло, — не стал скрывать капитан. — Мой старенький цеппель оказался быстрее лингийского доминатора, а встретились мы в глуши, и поддержать погоню было некому. Тем не менее лингийцы скакали за мной целых три мира, и вот в одном из них…

— Не торопись, — попросил Осчик. — Давай сначала.

— Хорошо. — Вандар сделал жадный глоток вина — о существовании правил приличия дунбегиец, судя по всему, не подозревал, — и начал рассказ: — Все началось на Бакрате. Я узнал, что идет богатый транспорт одной из каатианских торговых корпораций, и решил его выпотрошить. Места там дикие, поселений мало, так что о свидетелях можно было не беспокоиться. Мы догнали транспорт…

— Такие подробности меня не интересуют, — твердо произнес Вальдемар. — Грязные детали оставь при себе.

— Понимаю. — Вандар ничуть не обиделся. — Сама операция прошла успешно, чтоб меня манявки облепили, мы сделали все, что хотели, но, когда собрались уходить, появился доминатор…

— Он тебя опознал? — жестко спросил Осчик.

— В этом случае я не рискнул бы появляться на Хансее, — хмыкнул дунбегиец. — Мы все время держались на почтительном расстоянии.

— Но ведь ты отмечался в сферопорту Бакраты.

Вальдемар не имел ничего против сотрудничества с пиратами. Более того, Департамент не раз и не два нанимал «синьоров удачи» для решения щекотливых дел, но было железное правило: связь с пиратами должна оставаться в тайне. Никаких открытых встреч с теми, кого разыскивают военные.

— Мы ушли из сферопорта за неделю до атаки, были дела на планете, — успокоил галанита Вандар. — Все должно было получиться идеально.

— Но не получилось.

— Получилось, — насупился дунбегиец. — Я прилетел на Хансею как честный человек, и мои судовые документы в полном порядке. Считается, что с Бакраты мы ушли на Менсалу, где застряли для ремонта.

— Ладно, ладно, я тебе верю. — Осчик сделал маленький, можно сказать — манерный, глоток вина. — Тебе на хвост сел доминатор. Что дальше?

— Мы прыгнули на Скуру…

— Навелись на Сферу Шкуровича? — вновь насторожился галанит.

— Скура — совсем глухой мир, сферопорт не охраняется, и никто не задает лишних вопросов, — успокоил собеседника Вандар. — Так же обстоят дела на Зоде, куда мы нырнули потом.

— Ты большой специалист по пограничью.

— Нужно хорошо знать места, где работаешь. — Капитан помолчал. — Доминатор не отставал, и мы оказались в ловушке, потому что с Зоды можно отправиться только обратно на Скуру.

— А ты этого не хотел, потому что лингийцы наверняка велели скурийцам встретить твой цеппель.

— Я приказал астрологу навести нас на любой подходящий мир.

Вандар прищурился, вспоминая события недавнего прошлого: негостеприимную Зоду, неизвестные звезды, трясущуюся от страха команду и упрямый доминатор. С пиратами лингийцы обращались без снисхождения: расстреливали из дальнобойных пушек, а если кто-то ухитрялся выжить, например, спрыгнув с парашютом, ловили и вешали.

— Ты сильно рисковал.

— Когда на хвосте лингийцы, по-другому нельзя, — пробормотал Вандар. — К тому же я надеялся, чтоб меня манявки облепили, и мне повезло: астролог отыскал подходящую планету.

— Лингийцы отстали?

— Прыгнули следом. Но к этому времени мы достаточно от них оторвались, и наш следующий переход они не засекли.

— То есть вы рисковали дважды? — уточнил Осчик.

— Пришлось.

— Команда не взбунтовалась?

— Они прекрасно понимали, что лингийцы никого не пощадят. — Разговор прервался появлением официанта, перед собеседниками появились тарелки с горячим, и если галанит не спешил приступать к еде, то Вандар не забывал о яствах, и его фразы периодически звучали невнятно. — Короче говоря, второй переход привел нас в очень странный мир. Очень странный. И именно о нем я хотел с тобой поговорить, Вальдемар. Я думаю, речь идет о полумиллионе золотых цехинов.

Назвав цену, дунбегиец уставился на Осчика, но тот умел собой владеть.

— Полмиллиона — это очень много. — Вальдемар зевнул, не забыв прикрыть ладонью рот. — Что ты нашел?

— Красные камни Белого.

— И где они? — Осчик смотрел с таким видом, словно Вандар должен был выложить загадочные булыжники на стол.

Капитан широко улыбнулся:

— Ты ведь не знаешь, что это?

— Нет, — легко признался Вальдемар. — Зато прекрасно знаю, что такое полмиллиона цехинов. Это гора золота, Жак, и вряд ли Компания заплатит ее за какие-то камни.

— За Красные камни Белого, — повторил Вандар. — Твои боссы наверняка поймут, о чем идет речь.

— Так просвети меня, Жак, не хочу выглядеть идиотом.

— Хорошо… — Дунбегиец закончил с едой и, не удержавшись, рыгнул. — Эта жрачка стоит своих денег, чтоб меня манявки облепили.

— Выпей вина, — поморщился Осчик.

— Пожалуй. — Вандар повертел в руке бокал с красным. Таким же красным, как кровь. И как те камни, о которых он собирался говорить. — Красные камни — это Белый Мор.

— То есть? — поперхнулся Вальдемар.

— Так говорят спорки, — уточнил дунбегиец. — Никто ведь не знает, откуда взялся Белый Мор и почему он, в конце концов, ушел. Официально считается, что помогли жестокие карантинные меры, принимавшиеся в те годы, поскольку лечить эту заразу так и не научились.

— Я все это знаю…

— А спорки верят, что Белый Мор ушел в Красные камни. Спрятался в них и ждет подходящего случая, чтобы вырваться на волю.

— Чушь.

— Звучит действительно глупо, — признал Вандар. — Но на всех планетах, по которым гулял Белый Мор, находили эти камни. Одна штука на мир. Планеты спорки жили в изоляции сотни лет, но на каждой из них возник культ Красного камня, представляешь? Разбросанные по всему Бисеру спорки, независимо друг от друга, создали одинаковые культы. В свое время об этом много говорили.

— Ты посещал библиотеки? Или научные конференции?

— Я общаюсь со спорки и веду дела на их планетах, — пожал плечами дунбегиец. — Я не смог бы с ними работать, если бы не вник в их культуру.

«А он не так прост, как может показаться», — подумал Осчик.

— Так вот, — продолжил капитан, — на каждой планете спорки было святилище, в котором хранился Камень. А после восстановления межзвездных путей спорки свезли их в специально построенный храм и принялись искать Камни на других планетах.

— Зачем?

— Я ведь сказал: они верят, что Камни связаны с Мором.

— И святилище это до сих пор не найдено, — скептически произнес Вальдемар. — Не верю.

— Дело в том, что спорки устроили храм на Ахадире. — Капитан выдержал паузу. — Это название ты должен был слышать.

Осчик молча кивнул.

Слухи о загадочной планете гуляли по всем портовым кабакам Герметикона, однако галанит относился к ним именно как к слухам — считал заурядным цепарским фольклором. И вот теперь его убеждают, что планета, о которой грезят все авантюристы Герметикона, действительно существует…

— Я был на Ахадире, Вальдемар, и я своими глазами видел храм. Я видел Камни, своими глазами видел, чтоб меня манявки облепили — их выносили на какую-то церемонию, а я сидел на соседней горе и таращился на спорки в бинокль. Я видел храм…

— Но почему ты решил, что эти сведения стоят полмиллиона цехинов?

— Если заплатите больше, я не обижусь.

— За обнаружение пригодного для жизни мира астрологи Герметикона платят десять тысяч.

— А ты спроси у директоров-наблюдателей, сколько они готовы выложить за собрание Камней?

— И выставить себя на посмешище?

— И стать героем, Вальдемар, — с энтузиазмом ответил дунбегиец. — Я точно знаю, что однажды Компания пыталась перехватить у спорки Камень.

— Из любопытства, насколько я понимаю.

— Погибло двадцать человек.

— Ну и что?

— Ты не знал об этом, да? А ведь ты занимаешь довольно высокий пост.

— К чему ты клонишь?

— Такая секретность объясняется одним: Компания считает Камни необычайно важными.

— Или же абсолютно неинтересными.

— Кто из нас прав, можно выяснить лишь одним способом: отправь сообщение директорам-наблюдателям. У тебя есть связи, а значит, послание не затеряется.

Связи связями, но Осчик все еще был преисполнен скепсиса. Что написать в докладе? Дунбегиец с сомнительной репутацией уверен, что отыскал мифологический мир, в котором спорки хранят коллекцию красных булыжников? Пришлите пять тонн золота, и я куплю подробности. О таком сообщении будут рассказывать анекдоты. Могущественный дед, разумеется, не позволит испортить родственнику карьеру, но хихикать за спиной будут обязательно.

— Все, что ты рассказал, интересно, но…

— Ты не видишь перспективу, — торопливо произнес Вандар, сообразивший, что Осчик планирует закончить разговор.

— Так покажи мне ее.

— Власть.

— Власть?

— Если Белый Мор действительно ушел в Камни или же связан с ними иным способом, то мы говорим об оружии, с помощью которого можно держать в повиновении весь Герметикон.

— Почему же спорки его не используют?

— Возможно, им мешают религиозные запреты. Или же они готовятся к атаке.

Есть ли в этих словах доля истины? Хотя бы небольшая доля, ради которой можно рискнуть репутацией?

— Никто не позволил бы спорки владеть столь мощным оружием.

— Ахадир, — коротко ответил капитан. — Его невозможно отыскать.

— У тебя получилось.

— Повезло.

— Рано или поздно повезет кому-то еще.

— Например, исследователям Астрологического флота.

«Ты хотел долю истины? Ты ее получил».

В том, что директорам-наблюдателям понравится идея утереть нос Герметикону, Вальдемар не сомневался. Но платить за имидж пять тонн золота… дунбегиец явно не в себе. С другой стороны, если булыжники и впрямь имеют отношение к Белому Мору, цена перестает казаться чрезмерной.

— Чего ты хочешь, кроме денег? — спросил Осчик и тут же, не позволив дунбегийцу ответить, уточнил: — Если я все-таки решу доложить о твоем предложении, сообщение должно быть полным.

— Я прекрасно понимаю, что Компания не заплатит такую кучу золота без надлежащей проверки.

«Мы и после проверки постараемся не заплатить».

— Совершенно верно, — кивнул Вальдемар. — Ты требуешь огромные деньги.

— Поэтому придется организовать экспедицию. Моя команда — ваше снаряжение.

— И наблюдатель.

— Разумеется. Мы слетаем на Ахадир и привезем Камни. Я с удовольствием продал бы вам одни лишь координаты, но прекрасно понимаю, что сразу вы не заплатите, а после — забудете. Или убьете меня.

— Как вариант.

Дунбегиец рассмеялся.

— Вот почему ты мне нравишься, Вальдемар — ты не отрицаешь очевидных вещей.

— Есть много способов тебя обмануть, Жак. Допустим, мне прикажут стать наблюдателем. Как только я окажусь на Ахамире…

— На Ахадире.

— Не принципиально. Как только я окажусь на этой планете и узнаю ее координаты, ты станешь не нужен. А твоя наглость…

— Вальдемар, меня можно обмануть тысячью способов, но я попробую предусмотреть все. Во-первых, я приму меры, чтобы твои друзья не сели мне на хвост.

— Это понятно.

— А во-вторых, убраться с Ахадира еще сложнее, чем попасть на него.

— Полагаю, мы сможем вычислить ближайшую планету.

— Нам потребовалось три недели.

— Почему не ушли туда, откуда явились?

— Потому что в той точке астринг работать отказался. — Заметив в глазах Осчика удивление, Вандар осклабился: — Ты плохо знаешь цепарские мифы, Вальдемар, а они, как выяснилось, в тысячу раз правдивее газет, чтоб меня манявки облепили. Ахадир пришвартован к Пустоте, у его луны есть собственный спутник, а по поверхности гуляют Знаки. Я видел застывших в небе птиц и летящие по воздуху камни размером с копну сена. Мы отыс кали шесть точек перехода, но астринг сработал лишь в одной из них, и как сработал: мы прыгнули в четыре раза дальше обычного!

Мог ли он выдумать такие подробности? В принципе мог: цепари — известные трепачи. Но Осчик уже принял решение:

— Ты задержишься на Хансее?

— Ухожу через два часа, я не идиот.

— Как же мы свяжемся?

— Как обычно, Вальдемар, через посредника. — Вандар поднялся из-за стола. — Я уверен, что наша следующая встреча состоится очень скоро.

* * *

Переговоры тянулись месяц и завершились безоговорочной победой Вандара. Капитан с подмоченной репутацией получил от Компании деньги, снаряжение, новейший цеппель и минимальное количество сопровождающих: Осчик и десять солдат. Наверняка радуется, наверняка потешается над галанитами, которым он вывернул руки, но Осчик знал, что Вандар перегнул палку. Директора-наблюдатели не терпели тех, кто осмеливался диктовать им условия, и по возвращении капитана ждали крупные неприятности.

Пока же приходилось терпеть унижения.

— Машинное отделение! Средний ход! — проревел Вандар, схватившись за переговорную трубу. Задумавшийся Осчик вздрогнул. — Рулевой, снижаемся до ста!

Ниже нельзя, поскольку в сорока метрах под цеппелем болталась грузовая платформа со снаряжением.

— Есть, кэп.

— Что случилось? — осведомился галанит.

— Расслабься, Вальдемар, пей свой кофе. — Капитан внимательно оглядел скалистые пики, до которых оставалось около двадцати лиг. — Мы ведь не хотим сообщать о нашем появлении во всеуслышание, правда? Эти горы не столь пустынны, как может показаться на первый взгляд.

— Думаешь, цеппель еще не заметили?

— Надеюсь, чтоб меня манявки облепили, надеюсь! Думать я не могу, у меня от этого изжога делается, остается только надеяться! Петер!

Хеллер отлип от навигационного стола и быстро подошел к капитану:

— Мы идем с востока, точно так же, как в прошлый раз. Дорогу я помню, будем укрываться за горами и подойдем к храму…

— Через сколько? — жадно перебил старпома Осчик. Не сдержался и вновь смутился, увидев понимающую ухмылку Вандара.

«Ладно, потом посчитаемся».

— Будем делать не больше двадцати лиг и подойдем часа за три.

— Почему так медленно?

— Потому что, Вальдемар, если мы заметим внизу живность, то есть каких-нибудь местных туземцев, мы их пристрелим! — Вандар захохотал. — Все ясно?

— Будем надеяться, что не заметим, — дипломатично произнес Хеллер.

— Об этом я и твердил Вальдемару, чтоб меня манявки облепили — надеяться! — Капитан хохотнул напоследок, но внезапно стал серьезен: — Гора, что скроет нас от храма, приметная, мы ее хорошо срисовали. Встанем за ней и отправим Дана с ребятами на разведку.

— Ты же говорил, что горы у храма совершенно непроходимы, — припомнил Осчик.

— Непроходимы для повседневной жизни, но не для разведчиков, — уточнил Вандар. — Дан посмотрит, что к чему, сообщит нам, и тогда…

— Заиграет музыка, — хмыкнул галанит.

— Все правильно, Вальдемар, — музыка, — согласился капитан. — Если все пойдет так, как надо, мы возьмем храм с лета, даже паровозик не распакуем, который твои дружки мне всучили. Перебьем местных, заберем камни и отчалим домой.

«Где я тебя, скотину, выверну наизнанку».

Осчик улыбнулся приятным мыслям, но вслух произнес совсем другое:

— Прекрасный план, капитан.