Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком!
«Катарсис» я прочел взахлеб. Вначале – впал в ступор. Испытал невероятное потрясение. Не мог выразить свои чувства. Похожее состояние я пережил в юности, когда впервые прочитал роман Войнич «Овод». Объяснить суть этого состояния не мог. Художники творят по наитию. Далеко не всегда они сами ясно понимают свои творения, но им так положено. А когда я закончил писать эти строки, то нашел объяснение своего состояния после прочитанного: Боже милостивый, ведь это благословенный катарсис! Сакен Жунусов. Книга содержит нецензурную брань.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
ЧАСТЬ 1
ПРИКЛЮЧЕНИЯ юриста-авантюриста
2000 год. Колония общего режима на окраине города Петропавловска, Северный Казахстан
Сырая, промерзшая камера ПКТ, на первый взгляд, совершенно не подходила для существования в ней человека. Температура не превышаладвенадцати градусов тепла. Обледенение на стенах, начинающееся от потолка, спускалось к полу толстыми наслоениями льда. Было три часа ночи.
Все постояльцы камеры уже спали. Кто-то пребывал в героиновой нирване, кто-то видел сны под расслабляющий гашиш. Лишь Дима Максимов по прозвищу Адвокат сидел у стены на матрасе. Под тусклый свет ночника он читал очередное послание президента.
Лейтмотивом послания было сообщение народу о том, насколько еще более демократичным стало государство, насколько еще более защищенным стал этот самый народ и каких успехов добилась страна на внешнеполитическом направлении. И, конечно же, о том, как восторженно восхваляют международные институты происходящие в стране процессы. Прежде всего ОБСЕ, куда Казахстан вступил еще семь лет назад.
Поскольку никаких иных газет в зону не проникало, двадцатипятилетний арестант перелистывал одну за другой страницы «Общереспубликанской правды», самого многотиражного издания. Она финансировалась государством за счет налогоплательщиков, иначе говоря, самих граждан. Реализовывалась за счет них же, путем привлечения бюджетников — учителей, врачей и библиотекарей, — к добровольно-принудительной подписке. Естественно, за их кровные деньги.
На момент описываемых событий Дима был еще абсолютно аполитичен, но его цепкий мозг не мог не отметить явных противоречий между изложенным на бумаге и происходящим в реальности. Ведь сложно оставаться оптимистом, если еще не утихла боль в области почек от ударов ногами и дубинками, полученных вчера в оперативном отделе исправительного учреждения. Туда Диму днем ранее вызвали пьяные лагерные опера, решившие после избиений других зэков провести профилактическую беседу со «спецподопечным». Так, без причины, в воспитательных целях.
Говорить именно с Максимовым у оперов и на трезвую голову получалось слабо, а по пьяни они даже и не пытались начать разговор. Когда Адвокат в серой БУРовской робе осторожно переступил порог оперативной части, замерев посреди кабинета, старший оперуполномоченный лейтенант Бекназаров резко вскочил со стула, подошел к зэку и визгливо заорал:
— Сука! Что-то глаза у тебя больно умные!
За этими словами последовала экзекуция; несколько ударов сверху вниз от плеча дубинкой, затем подсечка. От удара головой об угол сейфа Дима потерял сознание. Пьяные опера, подумав, что Максимов симулирует, со всей дури пнули его пару раз под ребра, но когда поняли, что он действительно в отключке, оставили в покое. Дневальный оперчасти по кличке Лелик спешно принес из туалета холодной воды, и Диму окатили прямо из помойного ведра.
Придя в себя, жертва избиения, прихрамывая, отправилась обратно в БУР. Опера, допив из бутылки остатки водки, подались в заведение по соседству, в следственный изолятор. Расположившись в кабинете на женском продоле5, тюремные басеке6 забавлялись с симпатичными зэчками.
Читая «Общереспубликанскую правду» и узнавая о том, насколько государство стало еще более правовым, молодой зэк Максимов сопоставлял прочитанное с реальностью, чувствуя, как его буквально захлестывает гнев. От постоянных переживаний развилась бессонница. В очередной раз наткнувшись на фото президента Марата Бексултанова (уже четвертое в газете), бегло просмотрев следующую публикацию, посвященную заслугам органов прокуратуры, Максимов окончательно вскипел, швырнул лживую агитационную бумажонку в угол камеры и лег на матрас.
Наступало утро. Распорядок дня в ПКТ, которое находилась «под крышей» ШИЗО, стартовал на час раньше. В пять утра прозвенел звонок, то есть команда «Подъем!». Соседи по камере продолжали спать на полу, не реагируя на оглушающую трель.
Балабол7 начал громко вещать на весь БУР. На уши его обитателейобрушилось последнее послание президента:
«Мы стали полноправными членами ОБСЕ. Каждый гражданин в нашей стране чувствует защищенность государством. Также ОБСЕ уже признало серьезный прогресс в вопросах соблюдения законности и прав людей в нашей стране. Коррупция в судах скоро будет полностью ликвидирована. С 1992 года, ознаменовавшегося вступлением Казахстана в ряды ООН и ОБСЕ, страна взяла курс на демократизацию, устойчивое развитие экономики, развитие стабильного и толерантного общества, укрепление региональной международной безопасности, интеграцию в мировое сообщество»
В стенах БУРа громкая, помпезная речь главы государства носила совсем иной характер, далекий от идеологии. Тюремная администрация, специально врубив радио на полную катушку, пыталась разбудить зэков, а заодно заглушить возможное перекрикивание между камерами. Однако все продолжали спать, проснулся только Дима.
Несмотря на то что Максимов провел в неволе уже два года, происходящее до сих пор казалось ему кошмарным сном. Он все еще верил: вотсейчас откроется дверь и его поведут в просторный кабинет, где важный басеке в строгом костюме и при галстуке сообщит, что произошла ошибка, органы во всем разобрались, а Максимов полностью оправдан. В силу бурной фантазии Дима очень часто рисовал сам себе подобные картинки, от чего его лагерная жизнь разделилась как бы на два мира. Один — реальный, истязающий душу и тело. Другой — его фантазии. Сотни раз Максимов мысленно видел свои первые шаги на свободе, возвращение к семье, жене и маленькому сыну. Сейчас, слушая слова президента о совершенно другом мире, арестант вновь мысленно уносился в иное измерение — то самое, где «справедливо» правил страной Бексултанов. Резкий металлический стук открываемой кормушки для приема пищи вернул Диму в камеру. Получив хлеб и чай, он снова сел на матрас.
И вновь лилась оглушающая речь лидера страны о том, как хорошо живется гражданам его государства. Испытывая острую боль от вонзавшихся в легкое костей — ему сломали ребро, — Максимов невольно стал вдумываться в смысл помпезной речи. Откровенная ложь первого лица государства вызывала боль в душе, куда более сильную, чем физические страдания.
Что за чушь несет этот человек! На фоне какого зверского произвола, повальной коррупции, стремительного обнищания народа господин Бексултанов рассуждает о правах человека, Конституции и благосостоянии граждан!
У Дмитрия была причина изнывать от душевной боли: почти за два тюремных года он навидался всякого. Особенно тяжко прошли первые девять месяцев ада в застенках следственного изолятора, где Максимов двенадцать раз умудрился побывать в бетонном мешке карцера размером 1,5× 4 метра. Снизу, между полом и дверью, — щель в пятнадцать сантиметров. Сверху в стене — вентиляционная труба радиусом десять сантиметров, через которую в карцер залетал снег, кружась вихрем по бетонному полу. Провинившегося бедолагу засунули в этот мешок в одной тонкой робе на голое тело. Через час материя стала скользкой, влажной и почему-то жирной на ощупь. У Димы почти все сроки помещения в карцер были максимальными — пятнадцать суток. Выдержать подобное непросто. После такой отсидки сил у зэка, как правило, не остается, и его обмякшее тело выносят хозбандиты8.
В перерывах между карцерами Диму постоянно помещали в пресс-хаты, где он попадал в лапы зэков-садистов, работающих на оперативный отдел. Выгода была обоюдной: прикормленные арестанты годами избегали этапов в лагеря, а опера меньше пачкали руки, ломая непокорных. Бо́льшую часть грязной работы делали эти выродки.
Пытки, схватки, карцера… И это продолжалось без малого два года. Беспрерывно. Последний год — уже в колонии.
Глава 1
УКРАДЕННОЕ ЗЕРНО
Март 1997 года. Северный Казахстан
Черная полоса в жизни Дмитрия началась три года назад. Тогда, в 1997 году, молодой авантюрист работал юристом по долговым вопросам на байсальской птицефабрике — в просторечии «пташнике» — да так активно, что уже через год образовалась серьезная сумма, начисленная с процентов от взысканий. Владелец «пташника» Ербол Аскарович Черняев не выплачивал долги из принципа. Платить дебиторам, имея родственные связи в разных силовых структурах, по его разумению, глупо. К Максимову — а он был тот еще жук — Черняев обращался лишь в крайних случаях, потому что за этим следовала просьба рассчитаться хотя бы частично.
Когда на стол директора птицефабрики легло претензионное письмо от АООТ9 «Сулейман», возникла именно такая ситуация. Черняеву пришлось срочно отправлять своего водителя за Максимовым. Тогда он впервые увидел директора «пташника» настолько серьезно озадаченным.
— Здравствуй, Дима! Помощь твоя нужна. Сейчас, правда, дело не в дебиторах. Теперь с нас требуют! Посмотри. Надо как-то разрулить это дело. Сам понимаешь, до суда доводить нельзя ни в коем случае!
Дмитрий сел за стол и углубился в содержание претензионного письма. Черняев нетерпеливо вышагивал по кабинету, ожидая вердикта от своего советника по щекотливым вопросам.
— Ербол Аскарович, это типичная разводка, — резюмировал наконец Максимов. — Изначальную сумму в один миллион четыреста тысяч тенге их зарвавшийся юрист накрутил аж в три раза. Эти пять с лишним миллионов рассчитаны незаконно. «Сулейман» считает и рефинансирование, и штраф, и проценты штрафных санкций. Не беспокойтесь, сведем все к сумме основного долга, тем более что мы же не отказывались от выполнения своих обязательств. И нет никаких документов, на то указывающих.
— Не понял. Мы с ними уже два года не рассчитываемся.
— Это не мы, а они не выражают намерения получить от нас зерно в счет погашения долгов, и обратного доказать не могут. Вот единственный документ — претензия от них со штампом и датой, адресованная «пташнику».
— Интересно… Молодец! Дим, их вообще пора на место ставить. Это они нам должны! Возрожденовке и Матовскому задолжали. Мы оба села приняли на себя со всеми долгами и уже много выплатили за них. Если предъявим встречный иск, возьмешься?
— Ербол Аскарович, я-то готов. Но я ведь уже более восемнадцати миллионов тенге — причем даже из категории сомнительных и невозвратных долгов — вам вернул. А вы мне так и не выплатили ничего.
— Это мы решим. Я снова ставлю тебя в график: десять—пятнадцать коробок яиц в неделю.
— Ербол Аскарович, несерьезно это… Ну да ладно. Пока хоть так. Давайте более детально рассмотрим ситуацию с «Сулейманом». Когда мы приватизировали оба хозяйства, я ознакомился с их разделительным балансом и обратил внимание, что в 1996 году около трехсот тонн пшеницы ушлона тот же «Сулейман», а расчета так и не последовало. Сейчас они обязаны уплатить за зерно уже не хозяйствам, а нам. Мы приняли на себя не только их кредиторскую задолженность, но и их должников.
— Да, Дима, есть такое дело. Это грандиозная афера в пользу турок. Мелких махинаторов сделали за наш счет миллионерами. С нашей стороны нажились только чиновники. Губернатор под это казахстанско-турецкое СП10 сотнями тонн отнимал зерно у всех хозяйств области. Они и Голованова в итоге подвинули. Изначально учредить СП было идеей бывшего директора петропавловского элеватора. Он несколько раз летал в Турцию. Оборудование на свои личные деньги поставлял. И в итоге оказался на улице. Только по данным прошлого года наши совхозы лишились зерна на миллионы долларов, не получив взамен ничего.
— А сейчас как обстоят дела? Кто-то пытается вернуть свое?
— А смысл? Там личный интерес губернатора. Вон даже Зеленченко вроде и дружит с президентом, а сделать ничего не может.
— Вы хотите, чтобы я предъявил им встречный иск, а сами говорите, что смысла нет. Поэтому я вижу лишь один путь.
— Какой?
— Объединить всех пострадавших. Но начать с Зеленченко — как самого влиятельного человека в области.
— Отличная мысль! Дерзай! Если потребуется моя помощь, не стесняйся. Пусть турки вообще про нас забудут. И еще заплатят!
Прежде чем наведаться в КТ11 «Зеленченко и Кº», Дима обстоятельно изучил суть вопроса. Поднял в архивах все совместные протоколы и даже побывал в областной библиотеке, где перелистал старые газетные подшивки с заметками о создании будущего совместного предприятия АООТ «Сулейман».
Из публикаций с множеством фото президентов обеих стран следовало, что уставной капитал «Сулеймана» формировался за счет совместных инвестиций в сумме сорока миллионов долларов. Был создан фонд, где пятьдесят один процент акций принадлежал казахстанской стороне, а сорок девять процентов — турецкой. Но турки фактически никаких инвестиций в этот проект не вложили: АООТ создавалось за счет казахстанской стороны. Сам элеватор, его переоборудование и строительство макаронного комбината оплачивались из карманов сельчан.
Так было и в 1996 году, когда губернатор области своим решением постановил: «В связи с необходимостью завершения строительства АОТТ ‟Сулейман» выделить из средств казахстанской стороны необходимую сумму».
Самое интересное происходило дальше. Руководитель комиссии по оперативным вопросам, первый заместитель губернатора области Худохтар Гадлиев, экстренно собирает совещание, на котором принимает решение передать в собственность «Сулеймана» пшеницу урожая 1996 года по цене сто шестьдесят два доллара за тонну. За сданное зерно хозяйствам рекомендовалось выдать акции предприятия-получателя. Под этим решением стояли подписи руководителя комиссии по оперативным вопросам Х. Гадлиева и заместителя губернатора по экономическим вопросам П. Черкашина.
Даже беглого ознакомления с этими документами хватило, чтобы понять: это афера губернатора и его подручных, грандиозная по масштабам и наглая по сути. Пшеница изымалась буквально у всех хозяйств, пользовавшихся услугами хранения зерна на элеваторах области. Молодому, дерзкому, только начинающему юридическую практику Максимову сразу пришел в голову резонный вопрос: «При чем же здесь собственность частных лиц и решение комиссии по оперативным вопросам?».
Изучение архивов подтвердило, что такая комиссия создана решением губернатора в 1994 году во исполнение постановления правительства страны. В задачу комиссии входило экстренное решение вопросов при чрезвычайных ситуациях, например стихийных бедствиях или эпидемиях. Но распоряжаться чужим зерном она полномочий не имела. Изучив документы, Максимов поехал в село Новорильское, где находилась контора «Зеленченко и Кº». Директора долго искать не пришлось.
— Здравствуйте, Василий Степанович!
— Здравствуй, Дима! С чем пожаловал?
— Василий Степанович, вы помните, что вопрос по приватизации плодоовощной базы удалось благополучнозакрыть?
— Да, спасибо. Я в долгу не остался.
— Верно. Но я сейчас по другому поводу и, кстати, противники те же.
— Слушаю внимательно.
— Зерно 1996 года в «Сулеймане».
— Да, проблема серьезная. Я уж подумываю с президентом связаться. Нет на них управы. Нагло украли мое зерно, и на этом все закончилось. А ты что предлагаешь?
— Я считаю, надо объединить всех пострадавших, в том числе и вас. Вот Черняев — за. Однако если вы подтвердите уступку прав требований, то все остальные, увидев, что сам Зеленченко на это пошел, подключатся не задумываясь. Однако этот вопрос следует решать только в рамках уголовного преследования. Ведь это же чистой воды криминал! А если сунемся в суды — завязнем.
— Естественно. Я то же самое твержу этим кабинетным юристам — бездельникам и прокурору, а они меня в суд отправляют! Но разве ты не понимаешь, Дима, с кем связался. Зачем тебе лишняя головная боль?
— Хороший вопрос, Василий Степанович. Буду краток. В том году вы лишились своего зерна. Получить его обратно — дело бесперспективное. Вы недосчитались четырехсот тонн. Если я верну вам зерно в количественном выражении, вы будете довольны?
— Но тебе-то какой в этом прок?
— Зерно изымалось по цене сто шестьдесят два доллара за тонну. Сейчас оно стоит чуть более девяноста долларов. После урожая этого года цена опустится до восьмидесяти долларов. Я же буду предъявлять иск на сто шестьдесят два доллара, а с вами заключим соглашение о возврате зерна за минусом десяти процентов.
— Понял. Ты вернешь мне долг не деньгами, а зерном, триста шестьдесят тонн. Удержав сорок тонн, останешься в наваре. Хочешь разницу в цене нынешнего урожая и 1996 года в свой карман положить? А ведь сейчас она упала ровно вдвое! Неплохо придумал… Ладно, я все подпишу. Однако честно заявляю: мне это зерно не нужно — у меня почти сорок тысяч гектаров посевных площадей. Но я хочу наказать губернатора. Он посягнул на мою собственность. Я просил его вернуть мне мое, но он эту просьбу проигнорировал. Поэтому смело рассчитывай на меня.
Прощальное рукопожатие было крепким. Это и стало началом пути, который привел Дмитрия Максимова в зону.
Глава 2
СИСТЕМА
Тогда наивный юнец, которому через неделю исполнялось двадцать три года, всерьез верил, что сможет победить систему. Ведь закон же на его стороне! Кроме того, как уже говорилось, Дима обладал богатой фантазией, которая рисовала в его воспаленном воображении чемоданы новеньких стодолларовых купюр, которые он срубит с этого авантюрного, но обязательно успешного проекта. Система… Миллионные суммы ущерба… С одной стороны, «Сулейман», макаронный гигант, с другой — он, двадцатидвухлетний пацан. Весовые категории противников, мягко говоря, были несопоставимы, но задатки правозащитника проявлялись у Димки уже в детстве. Первую коллективную акцию протеста он провел в неполные тринадцать лет, умудрившись подбить пассажиров школьного турпоезда на проведение голодовки в знак протеста против отмены обещанной дискотеки в вагоне-ресторане. Правда, голодать в итоге пришлось ему одному.
После беседы с доверенным лицом президента из села Новорильское Дима вернулся в город. Составил бланк договора об уступке прав требований и распечатал его в пятидесяти экземплярах. Суть договора состояла в том, что он, Дмитрий Максимов, наделен от уступающей стороны полномочиями по востребованию долга. Через два дня он снова встретился с Зеленченко для подписания бумаг, а на обратном пути в Байсал свернул в сторону райцентра Булаево, на птицефабрику к Черняеву. Разговор получился недолгим, но продуктивным.
— Ербол Аскарович, вот, Зеленченко подписал. Посмотрите.
— Отлично! От меня что требуется?
— Подписать, принять мои условия.
Руководитель птицефабрики последовал примеру Зеленченко и поинтересовался:
— Может, помощь нужна?
— Да, не откажусь. Всех объездить мне не под силу. Думаю подать объявление в бегущую строку на телевидение и пригласить всех на собрание. Как вам идея?
— Отлично. От меня что требуется?
— Помещение вашего Дома культуры при «пташнике». Дадите?
— Без проблем!
После рукопожатия новоявленный борец за права крестьян наведался в областной телерадиоцентр.
Вниманию руководителей хозяйств области! Всех пострадавших вследствие незаконного распоряжения губернатора области по факту передачи пшеницы урожая 1996 года в пользу АООТ «Сулейман» просим 12 апреля 1997 года к 18.00 явиться в ДК байсальской птицефабрики.
Оргкомитет
Скорее всего, объявление вышло в эфир по чьему-то недосмотру, и двое суток текст непрерывно крутили на областных каналах. А потом разразился дикий скандал. Когда на телецентр обрушились репрессии, за которыми последовали истеричные угрозы губернаторских чиновников, Диме начали названивать перепуганные работники телецентра. Стало очевидно, что директора птицефабрики тоже начнут травить и прессовать. Проницательный ум борца за права сельских тружеников подсказал, что с Черняевым до собрания лучше не пересекаться, в связи с чем Дима до наступления «часа икс» якобы уехал в командировку в Омск. В действительности же он затаился на съемной квартире, которую называл обителью любви. О какой любви шла речь, вы и сами догадаетесь.
12 апреля, за час до назначенного времени, возмутитель спокойствия губернатора вышел из автомобиля у проходной птицефабрики. Не успел он поприветствовать подошедших к нему знакомых, как услышал визгливый, как звук фрезы, окрик директорской секретарши Анны Ивановны, потребовавшей, чтобы Максимов срочно прошел к шефу.
Разъяренный Черняев набросился на Диму буквально с порога, даже не ответив на приветствие:
— Во что ты меня втягиваешь?! Охренел, что ли? Не понимаешь, с кем связываешься? Меня уже пять дней дрючат! И районный глава, и прокурор области! А сегодня в восемь утра дрючил сам губернатор! Выстрелов «Авроры» здесь не будет! Ты понял меня?
— Да понял я все! Только хочу напомнить; это не я вас, а вы меня втянули в дело с «макаронкой». Вы что, всерьез подумали, что наши противники не поднимут бучу?
— Хватит! Разговор окончен. Я тебя уважаю, ты принес нам много пользы, но пока не свернешь эту авантюру, дорогу ко мне забудь! Срочно все отмени, и чтобы никто сюда не совался. И вот еще что: пока все не уляжется, в пределах моей видимости не появляйся!
Сев в машину, Дима недолго обдумывал ситуацию. Мысль отказаться от намеченного ему даже в голову не приходила. Истерика Черняева подстегнула его к еще более активным действиям.
Вечером, без пятнадцати шесть Максимов сидел в машине у поворота трассы к байсальской птицефабрике. Он встречал тех, кто решился бросить вызов макаронному монстру, будучи уверен, что кто-то, во всяком случае, жители ближайших окрестностей, обязательно откликнется, пусть даже ради любопытства. Но развернувшиеся события превзошли все его ожидания. До назначенного времени оставалось еще десять минут, а его «восьмерка» уже стояла среди служебных машин руководителей пострадавших хозяйств. Понимая, что ожидается массовый съезд представителей совхозов, Дима, оставив с управляющими своего водителя Федора Барбича, помчался в местную школу, чтобы не проводить собрание на улице. Он вошел в кабинет директора, но, даже не успев поздороваться, получил резкий отказ в аренде и актового зала, и даже класса. Непонятно, как директор школы мог узнать или догадаться, зачем к нему нагрянул юрист Черняева. Ответ на этот вопрос Дима получил на крыльце школы, где лоб в лоб столкнулся с раздраженным начальником РОВД майором Жирновым.
— Дима, никаких собраний здесь не будет! Не сей смуту, отправляй всех по домам.
— Во-первых, здравствуйте! Во-вторых, Николай Борисович, я не сею никакой смуты. Мы всего лишь решили провести переговоры с совхозами по предъявлению претензий к «Сулейману».
— Да знаю я все. Езжай в город, в другой район, и проводи там все, что хочешь, хоть государственный переворот. Только не на моем участке!
Продолжать разговор не имело смысла. Дмитрий отправился обратно, туда, где оставил Федю и директоров совхозов. За это время там произошли значительные перемены. Бедолага Федор сидел в милицейском уазике и обреченно взирал через зарешеченное стекло на своего товарища и босса. За тот год, что Федя работал у Димы, произошло много чего малопонятного ему, простому сельскому пареньку из Байсала. Повидал он и главу района в компании бандитов, и пьянки с налоговыми полицаями, а как-то раз даже возил загулявшего Диму на курортную базу Боровое в компании судьи Петропавловского городского суда. Пока босс зажигал в номере люкс с красивой тридцатилетней служительницей Фемиды, сам Федька пил горькую в придорожном мотеле. Да много чего бывало! И нешуточные наезды чеченцев, когда было страшно приближаться к собственному дому, где могла оказаться засада. Но такого затравленного взгляда, как сейчас, Дима у своего «Санчо Пансы», запертого в уазике, никогда еще не видел.
Тем временем люди все прибывали, количество приехавших на встречу директоров хозяйств росло как на дрожжах. Вдоль обочины растянулась вереница служебных «Волг», с десяток машин стояли и вдоль основной трассы перед поворотом. Свернуть на дорогу к птицефабрике им мешали сотрудники ГАИ.
— Товарищи, приношу вам свои извинения, — обратился Максимов к собравшимся. — В ДК нам в последний момент отказали, даже школьный класс не получилось арендовать. Поэтому сейчас, чтобы не нервировать милицию, прошу всех организованно проехать за мной, за черту Байсала в сторону города. Все знают объездную дорогу? Туда я и сверну. И там, прямо в поле…
Договорить пылкому оратору не дали. Максимова, взяв под локотки, препроводили в милицейский бусик, где находился весь личный состав сотрудников райотдела. И вся компания проследовала совсем в другое место.
Следующие три часа Дмитрий Максимов бессмысленно проторчал в кабинете заместителя начальника РОВД. Последний, не зная, чем занять этого бузотера, не раз предлагал ему «раздавить бутылочку», но в итоге, получив окончательный отказ, приговорил ее в одиночку.
По освобождении, направляясь на выход мимо дежурки, озадаченный последними событиями Дима увидел поджидавшего его Федора. Сказать, что «Санчо Панса» был шокирован происходящим, — не сказать ничего. Отчаянно жестикулируя, перескакивая с темы на тему, Федя начал рассказывать, что случилось.
Выяснилось, что Федя имел весьма веские причины столь ужасно себя чувствовать. Как только Дима уехал, к трассе подъехали на крутом джипе люди в штатском и уазик с автобусом, под самую маковку забитые ментами. Штатские сунули в нос Федору корочки КГБ и сообщили, что он арестован по подозрению в подготовке государственного переворота…
И тут с Федей произошло то, что в научной литературе зовется измененным состоянием сознания. Метаморфоза была стремительной, в форсированном, так сказать, режиме, и, разумеется, без воздействия каких-либо веществ. Если ранее, согласно Фединым представлениям, его босс Дмитрий Максимов являлся обычным авантюристом, имевшим главной целью срубить бабла, при этом неважно на чем, то теперь его образ виделся кардинально иным. Иначе Федя стал воспринимать и сам мир.
Когда Федора, подталкивая в плечо, вели в уазик, один из гэбэшников пробубнил ему в спину, что на свободу «подельник экстремиста» вернется в лучшем случае лет через двадцать пять, и то если избежит расстрела. Вот тогда-то до Федора и дошло, в насколько серьезном деле он замешан. Все это он пересказывал на одном дыхании, причем настолько искренне, что у Димы не возникло и тени сомнения в том, что его оруженосец воспринял глупую шутку людей в сером всерьез. Верного товарища следовало успокоить.
— Федор, не кипятись! Между сторонами найден консенсус на высшем уровне. Нас решено обменять на иностранных резидентов. Так что расслабься, не переживай, и давай поскорее смоемся отсюда!
Недоумевающий Федор, так ничего и не поняв, засеменил за своим боссом. Кто эти стороны, что за консенсус, и зачем их с Димой на кого-то менять? Однако задавать глупые вопросы в момент судьбоносного решения сторон об обмене Федя не решился.
Монолог водителя продолжился и на улице. Максимов слушал его вполуха, обдумывая ситуацию. К реальности Диму вернул очередной эмоциональный вопль рассказчика в наиболее живописном месте повествования. Вспомнив выражение глаз Феди, когда тот, сидя в уазике, действительно полагал, что сейчас его повлекут в подвалы КГБ, где примутся выбивать признание в заговоре и откуда, «если, конечно, повезет», он вернется лет через двадцать пять, Дима вдруг засмеялся. Точнее сказать, разразился громким хохотом, чем окончательно добил своего «Санчо Пансу». Тот обескураженно замолчал и непонимающе уставился на виновника своих злоключений.
— Федор! Милый мой Федор! — патетически заговорил Максимов. — Все только начинается! Поверь мне, нас голыми руками не возьмешь. Нас ждет очень увлекательное путешествие, даже не сомневайся! Мы с тобой войдем в историю! Потомки будут помнить нас и с трепетом произносить наши имена. В школьных учебниках напечатают наши фото. Да-да и твое тоже! Фото скромного поселкового паренька, которому посчастливилось стать правой рукой самого́…
На этом месте Дима запнулся. Определение собственного места в истории, а проще говоря, того, кем будет этот «сам», требовало времени. Однако долго размышлять на эту тему не позволяли ни обстановка (крыльцо РОВД), ни атмосфера (было начало апреля, уже стемнело и похолодало). Взглянув на своего преданного помощника, застывшего с отвисшей челюстью, Максимов продолжил.
— Кстати, у тебя есть фотография, достойная для размещения в учебниках?
— Нет. Есть… — противоречиво ответил Федя.
— Все понятно. Где наш транспорт? — подытожил беседу Дима.
Когда оба уже сидели в машине, а прогретый движок распространял по салону приятное тепло, Дима снова заговорил.
— Итак, Федор, подведем итог. Старт дан мощный! Это же совсем другой коленкор! — Максимов чувствовал себя в ударе, несмотря на сильный голод. — Брестский мир подписан самим Николаем II. Согласен?
В присутствии Феди Дима любил сыпать умными словечками, значение которых часто и сам не понимал. Ведь чем больше он — гений, босс! — умничал, тем больше преданности читалось в глазах «оруженосца» и тем реже у того возникало желание заводить речь о зарплате. Честно говоря, на этой странной работе зарплаты у Феди — в обычном понимании — не имелось. Изредка он мог похвастаться перед домочадцами парой стодолларовых купюр, но подобное случалось нечасто. А сейчас так и вообще не до того: как можно было заикаться о столь низменных вещах, когда при подведении итогов несостоявшегося мероприятия выясняется, что Брестский мир подписан самим Николаем II? Спрашивать, что такое Брестский мир, понятное дело, тоже не стоило, хотя бы из соображений безопасности, — это могло оказаться государственной тайной.
Выразив полное согласие непонятно с чем, водитель предпочел выехать со стоянки без лишних комментариев.
— Итак, дорогой мой друг и соратник Федя, какой следующий шаг предпримет наша корпорация? — продолжал разглагольствовать Максимов. — Как поступит наш стачком, сформированный высоким синклитом представителей тружеников села?
При очередном потоке словесных излияний босса Федор снова счел за нужное промолчать. Он уже давно привык к такой манере общения, когда Максимов вроде как и задавал вопросы, но ответов на них не требовал. Да и отвечать представлялось делом неблагодарным. Попробуй догадайся, какой зигзаг выкинет в следующую минуту мозг Димы! Тот и сам не раз признавался, что порой даже предположить не может, куда поток сознания занесет его через час, а тем более через сутки или неделю.
Единственное, к чему Федор реально не мог привыкнуть, — слишком частой смене вывесок передвижной «конторы», состоявшей из них двоих. Порой ему казалось, что где-то там, в закулисье, существует и активно действует коллектив, руководимый его начальником, но в реальности их было всего двое.
Гордое название «Стачком представителей тружеников села» Федор воспринял как новую вывеску и подумал, что выглядит все это довольно странно. Еще неделю назад они разъезжали по области, требуя с тех же тружеников села вернуть долги птицефабрике. А теперь что?
Тогда Дима придумал интересный трюк. От прикормленного налогового полицая он узнал, что до сведения налоговиков доведено распоряжение правительства о содействии предприятиям, имеющим задолженность перед бюджетом, по взысканию долгов с дебиторов. Пока никто не успел понять, как следует толковать эту норму, Дима уже заключил соглашение с начальником областной налоговой полиции господином Эрфардом. Из текста соглашения следовало, что налоговая полиция Северо-Казахстанской области оказывает содействие по вынесению ограничений на право распоряжения имуществом предприятий, состоящих в должниках у птицефабрики. После чего, по словам самих руководителей хозяйств, «этот пацан Максимов» стал для них гораздо страшнее чеченцев. «Те хоть пугают сначала, что зеленкой обольют12, а этот вместе с налоговым полицаем сразу описывает и забирает имущество на сумму предъявленных претензий», — сетовали хозяйственники. Федя это слышал не раз.
А теперь вдруг шеф возглавляет стачком по защите тех же самых сельчан. В итоге его, Федора Барбича, сегодня задерживает КГБ и обещает в лучшем случае «четвертак» вместо расстрела. Потом их с Димой выпускают из застенков, пообещав обменять на каких-то резидентов
«Интересно, а если я сам пойду в КГБ с повинной, может, не станут менять? — думал Федя. — Может, снисхождение какое выйдет?»
Проблема состояла в том, что он не понимал, в чем должен признаваться, чтобы избежать обмена. Из тяжелых раздумий его вывел голос Димы:
— Что делает любой уважающий себя арестант после того, как откинется?
— Не знаю. Я не сидел, — недовольно буркнул Барбич.
— Деревня! В загул уходит! Мы с тобой побывали в плену РОВД, пережили муки неволи. Теперь имеем право. Держим курс в «Утенка»!
Когда Дима с Федором входили в кафе «Утенок», намереваясь загудеть по случаю освобождения, губернатор Северо-Казахстанской области в своем кабинете в пух и прах разносил подчиненных, в том числе и начальника КГБ вверенной ему области полковника Мусенко за поднятую в области шумиху.
— Что это вообще за фрукт?! — орал Генрих Андерсович Гиберт на своего зама. — Ты хоть понимаешь, что двадцатилетний пацан до такого бы не додумался? Может, это Черняев свою игру ведет? У него ведь и сходка эта планировалась.
— Нет, — пытался парировать тот. — Судя по всему, все исходит от Зеленченко. Только он может взбунтоваться против нас, ведь и его зерно изъяли. А на приватизацию элеватора у него свои виды имелись, сами знаете. Вот он и нашел дурачка, который теперь бучу поднимает.
— Тогда все ясно, — сказал губернатор, немного успокаиваясь. — Да и не из того теста Черняев, чтобы нам зубы показывать. Ему только перед бабами чешуей блистать. Сейчас позвоню Зеленченко. Может, он уже и от президента благословение получил мочить нас?
Секретарша соединила губернатора с Зеленченко.
— Алло, здравствуй, Василий! Гиберт потревожил. Да, спасибо, здоровье в порядке. Степаныч, мы ведь с тобой давно дружим, поэтому давай напрямик. Да-да в связи с этим вашим собранием в Байсале…
Закончив разговор, глава области подытожил:
— Зеленченко здесь не при чем, похоже, кто-то другой. Или и правда этот щенок самодеятельностью занимается? Кто он вообще такой?
— Да обычный выскочка! В прошлом году при приватизации овощной базы он нам немало хлопот доставил. Кстати, по поручению того же Зеленченко, — устало вздохнув, ответил Гадлиев.
— Да, точно! А я думаю, откуда мне его имя знакомо…
— Смотрите, — Гадлиев нервно сглотнул. — Вот что указывается в служебной записке, которую нам предоставил присутствующий здесь товарищ полковник. Этому Дмитрию недавно исполнилось двадцать три года. Последние полтора года работает у Черняева юристом. Бомбит хозяйства по их долгам. Сколько техники в счет долга позабирали, сами уже счет потеряли. Слабое место — девочки и хранящееся в архиве уголовное дело, возбужденное в 1995 году, тогда же и закрытое. Не дал он ментам себя сцапать.
— Это твоя головная боль! Сделай так, чтобы я больше про этого сосунка не слышал, — еще более устало ответил губернатор.
Тем временем виновник диалога между первыми должностными лицами области во всю прыть отплясывал джага-джагу в кафе «Утенок», а вокруг него отжигала, демонстрируя изгибы соблазнительного тела, полуфиналистка конкурса красоты «Мисс Петропавловск-1996». За ней и двумя ее подружками смотался в город Федор, пока Дима распоряжался накрыть поляну в уютной кабинке с камином. Отсюда в течение следующих трех суток Максимов выбирался лишь в свою обитель любви за тем, о чем здесь писать неприлично…
16 апреля 1997 года он вернулся домой, к жене Ирине и четырехлетнему сынишке Степе. Спустя еще два дня, утром 18 апреля, Максимов сидел в комнате ожидания на проходной областного КГБ. За два дня, проведенных с семьей, он составил текст заявления по факту неправомерных действий сотрудников Байсальского РОВД. Упомянул и повестку сорванного милицией собрания, а также изложил историю хищений зерна у сельхозпроизводителей области. В заключение просил принять меры касательно милиционеров, незаконно задержавших его в Байсале, и содействовать в возбуждении уголовного дела в отношении ряда лиц, связанных с «Сулейманом» и причастных к хищениям зерна с элеваторов области. Именно «хищениями» Дмитрий назвал несанкционированную передачу зерна, поскольку никаких разрешительных документов на право распоряжения чужой собственностью ни губернатору, ни его замам, ни тем более туркам никто не выписывал.
Проблемы, однако, начались сразу же. Дежурный офицер, которому Дима сунул под нос свое заявление, предложил ему подождать кого-либо из компетентных сотрудников.
— Товарищ майор! — злился Максимов. — Я уже полчаса жду какого-то вашего сотрудника! Вы зарегистрируйте мое заявление, да я домой пойду!
— Минуту еще подождите, к вам сейчас выйдут, — сурово нахмурил брови майор.
В это время полковник Мусенко, главный чекист области, сидел в своем кабинете и с недоумением читал заявление Максимова, сорок минут назад принесенное из дежурки. Он не знал, регистрировать его или нет. Дозвониться до губернатора или его зама полковник не мог, потому что те отбыли с дружеским визитом к губернатору Тюменской области.
— Бекетыч, зайди, — пригласил он по внутренней связи своего зама. — Вот гляди. Прочти прямо сейчас.
В кабинет вошел заместитель и принялся внимательно изучать заявление. Когда он дочитал текст, Мусенко холодно спросил:
— Ну, что скажешь?
— Да что сказать? Голованов практически с этим же вопросом нам уже два года покоя не дает. Тут и так все ясно. Только, сами знаете, «Сулейман» создавался по воле самого Первого. Что мы-то сделать можем?
— Правильно рассуждаешь. Поэтому возьми это и ступай в комнату ожидания. Там сидит юный авантюрист… насмотрелся, видать, итальянского сериала «Спрут». Верни ему заявление и настоятельно порекомендуй не лезть не в свое дело. Понял? — отдал приказ полковник.
— Так точно. Разрешите исполнять?
Как только заместитель покинул кабинет, полковник устало опустился в кресло и закрыл глаза.
Из КГБ Дима вышел взвинченным. Он понимал, что если его обращение отказались даже регистрировать, ничего хорошего ожидать не приходится. Теперь-то как быть? Вышедший к Максимову комитетчик вежливо, но доходчиво объяснил, что его заявление регистрировать никто не собирается, а с жалобами на сотрудников РОВД следует обратиться в прокуратуру соответствующего района. Что касается зерна — в суд и только в суд, а уж никак не в их организацию.
Дима был совершенно деморализован. В следующем месяце он не придумал ничего умнее, чем рассылать это заявление, правда, исправленное и дополненное, в другие правоохранительные органы. Основным дополнением стала жалоба теперь уже на бездействие областного КГБ.
Апрель вместе с растаявшим снегом испарился и канул в прошлое. Май прошел в тщетном ожидании реакции госорганов. В силу наивности, свойственной молодости, и отсутствия истинного представления о реальном положении дел Дима пребывал в уверенности, что механизм правовой защиты вот-вот придет в движение. Да и как иначе? Ведь он обратился к самому президенту Казахстана! Сейчас его администрация устроит грандиозный шухер, и на орехи достанется всем. Маховик закрутится, и против губернатора возбудят уголовное дело!
Реакция не замедлила последовать: маховик закрутился, но, увы, совсем в другую сторону. Начальнику КГБ полковнику Мусенко устроили нагоняй за то, что не пресек на корню действия «протестной суки»! Лихорадило и администрацию губернатора.
— Худохтар Гадлиевич, вы и в дальнейшем собираетесь пассивно наблюдать, как этот сопляк на нас бочку катит? А ведь завтра он в газеты писать начнет. Что молчишь, сказать нечего? — кричал на своего зама губернатор области. — Мусенко, может, хоть ты что-то дельное скажешь?
Глава областного КГБ в ответ лишь вытянулся в струнку и молча уставился на люстру под потолком кабинета.
— Ладно, полковник, не психуй, просто реши вопрос в оперативном порядке… не мне тебя учить, — почти мирно закончил разнос Генрих Андерсович.
Реакция «в оперативном порядке» последовала очень быстро. Вечером 9 июня, когда Максимов возвращался с празднования дня рождения младшего брата, у дома его уже ждала черная «Ауди».
— Дима, салам алейкум13! — произнес через приоткрытое окно водитель. — Аубакар посоветовал нам к тебе обратиться. Если располагаешь временем, иди в машину, поговорить надо.
Не почувствовав подвоха, Максимов отправил домой жену с ребенком, а сам сел в машину, где, как оказалось, уже сидели трое здоровенных чеченцев. Двери тут же заблокировались.
— Не дергаться! Сиди смирно. Ваха, смотри, чтобы не брыкался, — распорядился водитель, выезжая со двора.
Машина остановилась у глубокого оврага. Сначала из салона вышли чеченцы, затем пассажир. Максимов не успел даже сгруппироваться, как получил удар под дых. Хватая ртом воздух, он попытался устоять на ногах, но от следующего пинка в спину отлетел на несколько метров ближе к обрыву. Попытался подняться, но его снова сбили с ног и волоком потащили к краю.
— Ты, демонюга, Чингачгук недоделанный, нохчей14 местных знаешь? — брызгая слюной, спросил самый мордастый. С полминуты Дима молчал. Потом ответил:
— Только Аубакара — он чеченец, товарищ мой, одногруппник…
— А теперь внимательно посмотри на меня и на них!
Двое других, не выражая эмоций, приблизились вплотную, глядя на Диму со спокойным равнодушием профессиональных киллеров.
— Скажи, ты когда-нибудь видел кого-то из нас в вашей дыре?
— Нет.
— Это хорошо. Но если заставишь нас переться сюда еще раз, то следующая наша встреча будет последней в твоей жизни. Понял меня?
— Понял.
— За деньги, что люди заплатили за нашу беседу, мы могли бы тебя здесь живьем закопать. Но нас попросили только предупредить. На первый раз.
Больше Диму не били. Не говоря ни слова, чеченцы сели в машину и уехали. Домой Максимов пришел только к полуночи, добравшись до города на попутке.
«Да, деласерьезные, — размышлял он, лежа дома на диване. — Чехи15 и правда в городе не засвечены. Откуда, интересно, они узнали про Аубакара?»… И Дима провалился в беспокойный сон.
Выяснить это можно было только у самого бывшего одногруппника. На следующий день Максимов встретился с ним. Встреча явно не доставила радости ни тому ни другому.
— Аубакар, тебя никто из чеченцев залетных обо мне не спрашивал? — спросил Дмитрий. Последовал отрицательный ответ, но выражение глаз Аубакара свидетельствовало об обратном.
После этого непродолжительного разговора Максимов ударился в пьяный загул. Несколько дней спустя, придя в себя в доме своей верной подруги Ольги Сулейменовой, Дима вызвал водителя и отправился к Зеленченко.
— Василий Степанович, это не бандиты. Они профессиональные убийцы, наемники. Полагаю, что из России. Может, из Свердловска.
— А почему именно из Свердловска? — поинтересовался Зеленченко.
— Они меня в машину завлекли, сказали, что от Аубакара. Это мой одногруппник. У него в Свердловске дядя, в прошлом из боевиков. А по глазам Аубакара я понял, что он знает о них и встревожен.
— Что ты намерен делать?
— Полагаю, надо поднимать общественность, СМИ. Придется переходить на конспиративный образ жизни. Постараться остаться в тени. Съеду на квартиру, передвигаться буду скрытно. Поднимать шум. Завтра в КГБ новое заявление отвезу о похищении и угрозах убийством, — ответил Дмитрий.
— Правильно, — Василий Степанович потянулся к телефону. — А я с Мусенко сейчас свяжусь. Пусть прекратит голову в песок прятать. — Подняв трубку, он твердо произнес: — Алло, здравствуй, полковник! Зеленченко беспокоит. Давай сразу по делу. Ты, кстати, помнишь, что у меня прямая связь с президентом? Так вот, Дима Максимов сейчас у меня. Его чеченцы какие-то похитили, убить грозились. Я пока президенту звонить повременю, но завтра Дима опять будет у тебя с заявлением. Лучше сразу скажи, что отказываетесь реагировать! Ты же знаешь, я до самого президента дойду! Это что за беспредел творится в области? Сначала у меня зерно украли, а теперь ты делаешь вид, что ничего не происходит! А тут еще эти чеченцы! Может, и ко мне их отправишь?
— Ну зачем ты так? — судя по голосу, Мусенко явно нервничал. — Этот пацан и так уже осиное гнездо разворошил. Я ждал твоего звонка. Пусть завтра в 10.30 прибудет к нам. И обстоятельное заявление про чеченцев напишет. Договорились?
— Обязательно прибудет. И заявление напишет, — пообещал Зеленченко.
— Между нами, Василий Степанович, этот мальчишка все правильно делает. Если и дальше так пойдет — если его не остановят, не купят и не запугают, — поможем, не сомневайся.
Дима слушал разговор по громкой связи. От Зеленченко они с Федей выехали в город. Проезжая на обратном пути Байсал, свернули к дому водителя. Оставив его у калитки, Максимов сам сел за руль. Он ехал не спеша, прокручивая в голове разговор Зеленченко с главным чекистом области. Последняя фраза полковника Мусенко несколько обнадеживала. Но угроза, судя по всему, не миновала.
Верстка! Здесь и далее выделенный текст — на светло-серой плашке с закругленными углами.
Двадцатитрехлетний Дмитрий Максимов, авантюрист и ловкий махинатор, женившись пять лет назад, семейной жизнью толком не пожил. Его хватило на первые шесть месяцев после регистрации брака в далеком 1992 году, когда им с женой исполнилось по восемнадцать лет. В том же году родился сын Степа.
Затем, в 1995 году учредив МЧП16 с громким названием «Промторг-инвест», прикоснувшись к большим деньгам, Димка, как говорится, съехал с катушек. Наличные проходили через его руки в больших вещевых сумках, в которых он отправлял деньги в Москву, Питер, Алматы.
Главный способ заколачивания бабок заключался не в коммерческих сделках, а зачастую в граничащих с уголовно наказуемыми деяниями финансовых операциях — таких как помощь по превращению безнала в денежные купюры за определенный процент или обналичивание векселей государственных продовольственных корпораций. Но источником настоящих, больших денег стали гарантированные обязательства областного финансового управления, согласно которым всем государственным предприятиям области вменялось в обязаность принимать в качестве оплаты за свои услуги и продукцию. На деле же эти бумажки в больших мешках, навязываемые частным предприятиям, были, по сути, неконвертируемыми. Ими можно было лишь погасить задолженность по налогам в пенсионные фонды или совершить платежи в бюджет. При этом хождение обязательств заканчивалось 20 декабря 1996 года.
Тогда директор «Промторг-инвеста» придумал простую, но чрезвычайно прибыльную комбинацию. Задел состоял всего из нескольких слов.
Вниманию руководителей коммерческих предприятий!
Принимаем на обналичивание денежные обязательства областного финансового управления. Сумма не ограничена. Обращаться по адресу: г. Петропавловск, улица Ленина, дом 31, МЧП «Промторг-инвест».
Прежде чем обнародовать эту рекламу, Димон, принарядившись в крутой бордовый пиджак и нацепив на шею пятидесятитрехграммовую золотую цепь, посетил руководителей Петропавловского мясокомбината. В застойные времена он был известен по всему Союзу — поставлял Советской армии тушенку. После распада СССР, ближе к 1996 году, «мясик» доживал последние дни. Назначили процедуру банкротства. Задолженность предприятия перед бюджетом и пенсионным фондом составляла миллионы долларов.
Схему молодого, но весьма солидного бизнесмена Максимова руководство «мясика» приняло «на ура»: комбинат закрывал часть долгов перед бюджетом, а на сумму покрытия путем взаиморасчета отпускал продукцию, причем без НДС. Разумеется, кроме официальной стороны вопроса, имелись и частные договоренности.
Директриса «мясика» занялась сбором наличных и поиском потребителей, чтобы Дмитрию не заморачиваться с такими мелочами. Он лишь выписал ей пачку доверенностей с печатью своего МЧП. И пошло-поехало! В октябре, когда до конца хождения этих бумажек оставалось два месяца, в офис «Промторг-инвеста» их свозили пачками. Обналичка шла полным ходом. Правда владельцы векселей получали всего сорок процентов от номинала, но были рады и этому. Ничтожная часть вырученных денег ушла на взятку налоговым полицаям. Благодаря банькам с девочками никаких вопросов у них больше не возникало.
После махинаций с мясокомбинатом Дмитрий Максимов «всплыл» на птицефабрике, где очень скоро взял в свои руки все долговые обязательства перед ней и с азартом взялся за дело. От семьи — расслабиться после непосильных трудов — Дима на сторону не уходил, скорее наоборот: на пару дней возвращался домой отдохнуть от своей бурной деятельности, в том числе бани, казино и девок.
Глава 3
НОВЫЕ ПОЛЕЗНЫЕ ЗНАКОМСТВА
На следующий день Диму, доверенное лицо самого Зеленченко, уже с утра встречали у входа в КГБ. Посетителя сопроводили к полковнику Мусенко. Разговор длился больше часа. Сюда же был вызван и начальник пятого управления Елдос Горманов. После беседы с Мусенко диалог продолжился уже в его кабинете, расположенном в соседнем здании.
Новый знакомый показался Диме толковым, заслуживающим внимания деловым человеком. Судя по лукавому блеску глаз, его вполне можно было взять в долю, а с таким компаньоном, как представитель всесильной организации, дело точно должно пойти в гору. Словно прочитав мысли молодого человека, чекист заговорил:
— Интересная картина вырисовывается! Ну, Дима, теперь все будет путем, однозначно! Раз наверху дали отмашку, не сомневайся! И с чеченцами разберемся. За сутки всех на уши поставим, закошмарим по полной. Пусть только еще проявятся!
— Сказали, если еще раз проявятся, то эта встреча будет последней в моей жизни, — мрачно ответил Максимов.
— Дима, все это понты чеченские. Их уже вычисляют наши люди. Скажи, пожалуйста, — извини, конечно, — а почему столь влиятельный человек именно к тебе обратился? Ты еще молодой — и вдруг на такой уровень замахиваешься!
Уклоняясь от ответа, Дмитрий задал встречный вопрос:
— Елдос Казбекович, если судить по акценту, вы не местный. Южанин?
— Не местный. Но и не южанин. Я тургайский. Слышал про наши места?
— Конечно! Ваши земляки славятся боевым духом… Елдос Казбекович, вообще-то на сухую обсуждать такие дела не очень комфортно. Честно говоря, в утробе вашей организации обстановочка так себе. Может быть, сейчас я пойду, а вечером посидим где-нибудь, поговорим за рюмкой чая? — предложил Дима.
— Да можно, почему бы и нет! Где?
— При птицефабрике в Байсале есть неплохое кафе. Там две «банкетки», кухня вполне приличная. А девушки какие красавицы! Жду вас в восемь вечера.
— Буду обязательно. Только со мной еще два сотрудника придут, не возражаешь?
— Я только за. До встречи!
Из КГБ Дима поехал домой. Он давно хотел куда-нибудь сходить с сыном, а домашние только того и ждали. Радости жены и сына не было предела. В кои-то веки папка с нами погулять собрался!
Стрелки часов приближались к семи вечера. До встречи с чекистами оставался час. С некоторым чувством вины глава семейства отвез жену и сынишку домой. Войдя в квартиру, он между делом набрал номер администратора кафе, попросил накрыть малую «банкетку» на шесть персон, да не ударить в грязь лицом и приготовить бешбармак с головой барана для почетного гостя, как принято у казахов.
Двадцать минут девятого Дима подъехал к кафе. Он нервничал, понимая, что с первых шагов возможного сотрудничества выставляет себя несолидно. Виновницей опоздания стала байсальская красавица Мадина: она обзванивала подружек, чтобы определиться, кто из них якобы случайно появится вместе с ней в кафе в самый разгар застолья, когда мужчины пожелают скрасить досуг. На эти разговоры время и ушло.
К радости Дмитрия, никто из кагэбэшников еще не приехал. Оценив по достоинству великолепно накрытый стол, он подошел к стойке бара, где его ожидал верный Федя. Отдав «оруженосцу» ключи от машины, Дима попросил его часа через полтора заехать за девушками и привезти их в кафе. Пока он разговаривал с водителем, на пороге кафе появились приглашенные.
Как полагается по этикету, хозяин вечера в первую очередь поприветствовал господина Горманова. Двое других представились просто — Дулат и Ербол. Все прошли в «банкетку» и расселись за накрытым столом. Федор, еще немного посидев за стойкой, отправился за девушками.
Обстановка за столом с первых минут сложилась на удивление легкой. Все чувствовали себя раскрепощенно. Одна бутылка армянского коньяка сменяла другую. Говорили о разном, но ни о чем серьезном. Под третью бутылку подали бешбармак, аромат которого заполнил зал, довершив тем самым ощущение комфорта и расслабленности. Выпили за дружбу и продуктивное начало работы, за взаимовыручку и достойные дивиденды для каждой стороны. Последний тост произнес хозяин застолья. Для майора его слова не оказались неожиданными: несколько минут назад, когда сопровождающие ненадолго вышли, Дима кратко изложил ему свои соображения об авантюре с зерном. Тот четко уловил посыл сказанного — иначе говоря, закамуфлированного предложения доли, и мгновенно прикинул, о каких деньгах идет речь. Вырисовывалась сумма не менее чем в полмиллиона американских долларов и возможная доля майора в той же валюте. От цепкого взгляда Димы не ускользнул алчный, довольный блеск глаз собеседника. Чтобы закрепить тему, но избежать некорректных формулировок, Дима и поднял тост за дивиденды. Наполненные коньяком хрустальные рюмки звякнули гораздо сильнее, чем предыдущие, что тоже не осталось незамеченным. Все поняли: этим звоном скреплен негласный союз людей, объединенных одной целью, — личное обогащение с помощью друг друга.
Шел уже двенадцатый час ночи. Девушки в зале вовсю развлекались самостоятельно, правда, было их всего двое — Мадина и Маша. Завершив переговоры и выпив с Елдосом на брудершафт, Дима предложил ему выйти в зал осмотреться. Он нисколько не сомневался, что подвыпивший гость обязательно обратит внимание на Мадину. Максимов заранее предупредил, что с ним придет серьезный дядя. Не знала Мадина только о том, какую организацию тот представляет.
В поселке Мадину с Марией не воспринимали как гулящих, их репутация в Байсале оставалась довольно приличной. Переехав из другого райцентра в связи с ликвидацией района, девушки работали в райсовете, а вечерами часто скучали в арендованной квартире. Но вскоре у них появился новый знакомый, Дима Максимов, и буквально изменил их жизнь. Сначала он стал ухаживать за Мадиной, потом переключился на Машу. Подругам Дима нравился: рядом с ним всегдабыло легко и весело.
За стол к девушкам проследовали только Елдос и Дима. Подчиненные майора незаметно ретировались, отдав распоряжение сотрудникам охранного агентства птицефабрики приглядывать за их начальником. Выпив с девушками за знакомство, мужчины пригласили их на медленный танец и в «банкетку» вернулись уже вчетвером.
Из кафе девицы увезли кавалеров к себе на квартиру, благо она оказалась трехкомнатной. Места хватило всем, и после бурной ночи все четверо собрались на кухне. Была суббота, ничто не мешало продолжить такой приятный кутеж. Только к вечеру воскресенья оба мужчины, довольные проведенными выходными и скрепленным союзом, вернулись в город и разъехались по домам.
Глава 4
ЯВЛЕНИЕ ГОЛОВАНОВА
Осень 1979 года
В заборе, огораживающем возведенный в конце 1960-х годов прошлого столетия элеватор «Колос», имелась скрытая от постороннего глаза закамуфлированная досками дыра, служившая тайным лазом для мелких крадунов из числа работников крупного зернохранилища, где хранилось до семидесяти тонн зерна. С наступлением темноты рядовые рабочие и молодые специалисты бойко проносили через этот лаз краденую пшеницу в двадцатилитровых ведрах. В то время «на пути к светлому будущему», то есть к победе коммунизма, воровали везде, где что-то плохо лежало. На заводах, фабриках по пошиву белья иобработке древесины и, конечно же, больше всего — в сфере общественного питания. Всем нужно было выживать, кормить детей. Нес зерно с элеватора и молодой специалист Гришка Голованов. От своих товарищей он отличался интересной особенностью: всегда был уверен, что рано или поздно возглавит зернохранилище. «Ничего, ничего, вот посмотфите, я еще дифектофом здесь когда-нибудь стану» — бубнил себе под нос шепелявый воришка.
Шли годы. Смекалистый Гришка продвигался по карьерной лестнице, вступил в партию, заручился поддержкой бюро обкома17 КПСС. Последнее обстоятельство пришлось очень кстати в период распада всего и вся. Система рушилась, и на ключевые должности продвигали лишь «своих», то есть людей с крепкими деловыми задатками. Так в один прекрасный день Григорий МихайловичГолованов и стал директором элеватора, но уже не государственного предприятия, а АООТ «Колос».
С первых дней «коммерциализации» он начал вынашивать идею: как простое хранилище зерновых превратить в прибыльное предприятие по переработке пшеницы в продукцию, пользующуюся в народе большим спросом. В результате на базе АООТ «Колос» был создан макаронный комбинат. Изначально он и являлся автором этого проекта. Еще в 1992 году летал в Турцию, приценивался к стоимости бизнес-плана, налаживал деловые контакты. На начальном этапе инвестировал в проект единолично, вкладывая не только материальные средства, но и душу. В итоге его кинули на деньги, лишили должностии вышвырнули на улицу…
С момента заключения союза с Гормановым деятельность Димы по выбиванию долгов с «Сулеймана» приняла совсем другой оборот. Новым его союзником стал Голованов. Всю свою безудержную энергию Григорий Михайлович посвящалборьбе за возвращение как должности, так и бизнеса, но его усилия были тщетны: он лишь все глубже погружался в пропасть, наживая врагов опасных и способных на самые радикальные действия.
16 июня 1997 года Голованов встретился с Дмитрием Максимовым в кафе «Тути».
— Дима, я три месяца внимательно слежу за тобой и вижу, что ты продвигаешься вперед, — начал Григорий Михайлович. — Но одному тебе не справиться. Предлагаю материальную и информационную поддержку. У меня есть серьезный компромат на турок и губернатора.
— Большое спасибо! Материально я пока не пострадал, а вот информация придется очень кстати. Я намерен привлечь к ситуации внимание СМИ.
— Да, это может принести свои плоды. В общем, давай поддерживать связь. Я кое-что подберу, пока, как говорится, «на закуску», и подкину тебе. Если дело пойдет, еще инфу получишь. Но смотри, будь осторожен. Мне уже сделали предупреждение.
— Чеченцы? — догадался Дима.
— Да. А ты откуда знаешь? — удивился экс-директор элеватора.
— В мае меня у дома так же подловили. Увезли за тридцать километров от города и доходчиво разъяснили, что жизнь — штука весьма условная. Их было трое, и все залетные.
— Да, и со мной разговаривали двое, а еще один в машине сидел…
В конце июня прокурор Ласковец вынесет в Комитет финансового контроля предписаниео проведении ревизии по движению зерна пшеницы урожая 1996 года. Затем состоится еще одно полезное знакомство: Дима Максимов встретится в кабинете Горманова с главным контролером-ревизором КФК Багенбаем Сериковичем Усмановым. Уже через трое суток они станут дни напролет мотаться по районам, объезжая хозяйства, указанные в реестре собственников зерна, переданного «Сулейману».
Им пришлось очень нелегко: целый месяц Дима со старичком ревизором колесили по просторам области, но даже у трети совхозов им не удалось взять объяснительные. Дмитрий как одержимый пытался объять необъятное. В итоге, вспомнив алчный взгляд майора КГБ, он решил, что пора обратиться к своему компаньону.
Найдя Елдоса в пятом управлении КГБ, Дима сообщил о срочной необходимости в разговоре наедине. Была пятница. Вспомнив прошлые посиделки в преддверии выходных, чекист с удовольствием принял предложение Дмитрия встретиться в том же кафе.
На этот раз банкет накрыли на три персоны. Сев за стол, Дима ввел майора в курс дела, а также не преминул похвастаться пухлой папкой крокодиловой кожи, набитой договорами о переуступке праватребования долгов с «Сулеймана». В течение месяца ни один руководитель хозяйства не отказался подписать такой договор. Все с готовностью брались за ручку и уступали Максимову право требования долга, тем более при виде ранее заключенного соглашения с доверенным лицом президента Бексултанова — Зеленченко. Каждое подписание договора наделяло гражданина Максимова Дмитрия Степановича законными полномочиями на предъявление материальных претензий к «макаронке», правом самостоятельного получения в счет долга денег, имущества, заверения своей подписью любых мировых соглашений с должником. Размер общей суммы долга, вытекающего из уступки права, согласно лежащим в этой папке документам, уже превышал двести пятьдесят тысяч долларов.
Дима очень надеялся на помощь и поддержку майора.
— Казбекыч, это только начало! Есть куда более крупные объемы изъятого зерна — в дальних хозяйствах Джамбульского, Возвышенского и Булаевского районов. Надо собрать их представителей в городе. Охватить всех я просто физически сразу не смогу. А если затянем дело, они могут самостоятельно по нашим следам пойти.
— Ты прав. Подумай и поставь задачу. Я все организую, — поддержал его Елдос, закусывая коньяк сочным шашлыком.
— Уже подумал. 24 июля в Департаменте сельского хозяйства состоится общее собрание с руководителями всех хозяйств области. Вот бы мне на нем выступить! И объявить о предъявлении солидарных претензий.
— А раньше почему не сказал? Осталось всего четыре дня! Какого черта ты мотаешься по области? Давно пора на этом собрании сосредоточиться!
Еще полчаса Елдос Казбекович радовался жизни за накрытой поляной, тиская под столом аппетитные бедра Мадины. Однако на этот раз продолжительного загула не получилось с учетом предстоящей встречи с аграриями. Утром следующего дня партнеры вернулись в город к семьям.
Во вторник, 24 июля, дождавшись, когда собрание директоров совхозов подойдет к концу, Дима вышел к трибуне.
— Здравствуйте, товарищи! Многие из вас знают о нашей кампании по возврату собственности незаконно переданного зерна в АООТ «Сулейман» в 1996 году. Некоторые из вас 12 апреля уже приезжали на встречу к птицефабрике, с кем-то мы заключили договора о переуступке прав. Но основная часть присутствующих здесь еще не вступила с нами в диалог. Пользуясь случаем, предлагаю всем вместе присоединиться к нам и предъявить солидарный иск макаронному комбинату. Всех желающих буду ожидать после окончания собрания в своей машине, на стоянке возле департамента. Спасибо за внимание!
Все, кто подходил к его «восьмерке», получали по нескольку экземпляров бланков договоров о переуступке прав требований и других документов для АООТ «Сулейман».
— Вот и началась игра по-крупному, — глядя сквозь лобовое стекло куда-то вдаль, произнес Дима. — Федор, скоро ты будешь мучиться икотой от шампанского, доставленного к нам в номера прямиком из провинции Шампань!
Федя, энергично выруливающий со стоянки, думал о более приземленных вещах. Его уже третью неделю пилила жена: «Мало того, что ты со своим Максимовымпо бабам шляешься, так еще и денег в дом не приносишь!». А у тещи скоро юбилей. И Дима, словно назло, взял курс в фирменный магазин радиотехники. Полгода назад в продажу поступили радиотелефоны. К ним прилагалась станция, усиливающая сигнал до шестидесяти километров, которая устанавливалась в багажнике. Цена технической новинки была астрономической — без малого три тысячи долларов. За такие деньги Федя по тем временам мог купить трехкомнатную квартиру в центре Байсала и наконец-то съехать от тещи.
Последние три-четыре месяца служба всеобщего спасения «Максимов и компания» несла большие расходы, а прибылей не возникало вовсе. За год востребования долгов птицефабрики Дима заработал огромную сумму, начисленную ему и его подставной фирме. В долларовом соотношении — более сорока тысяч. Теперь эти деньги ему должен «пташник».
Схема взыскания долгов выглядела очень удобной. Максимов по соглашению с птицефабрикой в претензионном порядке востребовал долги. На «пташник» в основном переписывались зерно и часть техники. Десять процентов от суммы закрытого дебета за оказанную услугу начислялось на него как на физическое лицо. Но сумма предъявленной претензии должникам зачастую в два раза превышала сумму дебиторской задолженности.
Штрафных санкций претензия не предусматривала, все было гораздо основательнее. Предприимчивый юрист накручивал к сумме основного долга всего лишь ставку рефинансирования, утвержденную Национальным банком Республики Казахстан, которую суды, согласно статье 353 Гражданского кодекса, принимали как безусловную. В 1994—1997 годах инфляция превышала сто процентов годовых, благодаря чему сумма долга, просуществовавшего два-три года, увеличивалась соответственно в два или три раза абсолютно на законных основаниях. При этом откомандированный представитель налоговой полиции, содействующий востребованию долга, при несогласии управляющего тут же описывал ликвидную технику и выносил ограничение на право распоряжения ею.
В итоге должнику некуда было деваться, и стороны расходились полюбовно. Все, что превышало сумму долга, зачислялось уже на счет МЧП — юридического лица. Но превратить эти цифры в наличные на бумаге не представлялось возможным. Пятнадцать коробок яиц в неделю, и то если повезет.
В принципе аналогичная практика в те годы была очень распространена. В лихие девяностые предприятия-производители еле-еле сводили дебет с кредитом. Основным видом расчета по долгам оставался натуральный обмен, в том числе и по заработной плате. На заводах зарплата рабочим выдавалась продукцией, ими же и производимой: на мясокомбинате — тушенкой, на ликеро-водочном заводе — алкоголем. В самом тяжелом положении оказались работники бюджетной сферы: учителя, врачи и библиотекари жили буквально впроголодь.
Махинаторы, подобные Димке Максимову, активно практиковали схему взаиморасчетов или взаимозачетов. Имеющий деньги предприимчивый субъект, покупая у кредитора предприятия долг со значительным дисконтом, после переоформления права взыскания задолженности получал ее продукцией, но прежде находил потребителя в соседней России. Взаимозачеты, как правило, осуществляли бизнесмены калибром покрупнее. Удавалось проводить и межправительственные операции между государствами, связанными добрососедскими отношениями. Словом, для различного рода воротил наступило сладкое время. А для простого люда, «на пути к светлому будущему» честно пахавшего на своих предприятиях, — крайне тяжелое.
Схема переуступки долгов с «пташника» оказалась весьма эффективной. Деньги были начислены немалые. Но если бы кто-то предложил Максимову продать долги за наличные — за треть или даже четверть от общей суммы, — он бы с радостью согласился и оказался бы в выигрыше.
Глава 5
ПЕРЕГОВОРЩИК
Когда Максимов отсчитывал сто семьдесят тысяч тенге за покупку радиотелефона, Федор хотел было остановить босса, но тот настолько твердо решил купить это чудо техники, что отговаривать его не имело смысла. Деньги Дима взял из неприкосновенного запаса, отложенного на поездку в Тольятти за новенькой «девяткой». Однако очередная его идея связаться с «макаронкой» размела в пух и прах ранее намеченные планы, и Федя лишь недовольно бурчал себе под нос что-то невнятное.
Радиостанцию подсоединили к домашнему номеру матери Дмитрия, причем с умыслом. В противном случае его жене пришлось бы несладко от непрекращающихся звонков знакомых барышень мужа. Для первой проверки связи из машины позвонили Елдосу Казбековичу.
Майор сам предложил встретиться в «Утенке» и просто поужинать — причем дал понять, что на этот раз можно обойтись без бордельеро с девочками. В кафе действительно состоялся сугубо деловой разговор. Теперь Елдос обращался к Максимову с предложением, сулящим взаимную выгоду. Интрига крутилась вокруг нынешнего главы района, в прошлом руководителя крупного агропромышленного комплекса «Налобино».
— Их пора доить! Согласен? Надо же и о старости позаботиться.
Такой поворот разговора несколько обескуражил Диму. Ему очень не понравилось то, что имел в виду комитетчик, но назад дороги уже не было. Если он откажется, то Горманов попросту переедет его, словно асфальтоукладчик. Уже завтра процессуальные противники Максимова узнают, что он остался без влиятельной поддержки, а это означает скорую встречу с чеченцами. Последнюю в его жизни. И встреча эта не заставит себя долго ждать.
Просьба Елдоса выглядела не слишком сложной. Диме лишь предстояло пригласить главу района на обед для конфиденциального разговора, во время которого по секрету сообщить ему нерадостную новость — что тот уже полгода находится в разработке КГБ со всеми вытекающими последствиями. Собранной на него доказательной базы достаточно, чтобы как минимум лет на десять переместить районного князька в условия, совершенно непригодные для жизни. Но есть реальная возможность избежать такой печальной судьбы, сделав маленький подарок одному хорошему человеку.
Через четыре дня, за этим же столом, Дима обсуждал результаты оперативной разработки главы района с самим ее объектом — господином Демиденко. В начале беседы тот явно куражился над сидевшим напротив юнцом. Но спокойная, уверенная речь, холодное безразличие к понтам главы района вынудили Демиденко напрячь все извилины и ловить каждое слово Димы.
Дело увенчалось успехом. В конце июля семейство Гормановых въезжало в шикарный двухуровневый коттедж. По такому случаю майор устроил пикник на озере Лебяжьем, в тридцати километрах от города. Компания была сугубо мужская — те же лица, что присутствовали весной на первом застолье в «Утенке»: Ербол, Дулат, сам Горманов и Дима. За прошедшие четыре месяца у троицы из КГБ явно улучшилось материальное положение, о чем можно было судить не только по их внешнему виду: начальник обмывал коттедж, а Ербол и Дулат прикатили на новеньких иномарках.
Диме почему-то запретили ехать на своей «восьмерке». Майор доставил его на собственном «Форде». Причина стала понятна на шестом тосте. Подняв рюмку «Хеннесси», слово взял сам новосел:
— Предлагаю тост. Чтобы, как говорится, у нас все было и нам за это ничего не было! Дима, обращаюсь к тебе. В нашем деле передвигаться на «Жигулях» просто несолидно! Вот ключи от моего «Форда», завтра переоформишь. А теперь выпьем за дружбу, и чтобы машинка не ломалась!
Взяв ключи от шикарной иномарки и опрокинув уже наполненную рюмку, Дима не стал отказываться от подарка, чтобы не портить общую атмосферу. Скромно поблагодарил и сунул ключи в карман, но презент чекиста однозначно решил вернуть. Не сейчас, во время попойки у озера, а завтра, на трезвую голову, тактично объяснив причину.
Такое решение, возможно, станет знаковым, или ключевым, — кому как больше нравится, — во всей последующей жизни Дмитрия Максимова. Но это будет завтра. А сегодня в кармане у него ключи от мечты и множество девчонок томятся в ожидании веселого, компанейского Димы!
Когда коньяк был выпит, шашлык съеден, огонь залит, а компания собралась по домам, Горманов возжелал общества Мадины. Заехав с Елдосом за девушкой, Дима отвез их в профилакторий «Скиф», где парочка незамедлительно предалась любовным утехам. С телефона администратора он позвонил своей подруге, модели Рите, и предупредил, что будет у ее подъезда через десять минут. Возможная встреча с гаишниками его не напрягала — весь личный состав ГАИ знал, кому принадлежит этот «Форд».
С Ритой Дима познакомился год назад на конкурсе красоты «Мисс Бавария», приуроченном к открытию нового ресторана с одноименным названием. Максимов (разумеется, в бордовом пиджаке) входил в состав жюри. Он лично поздравил победительницу и подарил ей видеоплеер.
Утро они встретили в постели, в номере того же «Скифа», но задерживаться здесь парочка не пожелала. Душа требовала куража! Натянули не совсем свежую одежду, разместились в удобном салоне «Форда» и, недолго думая, отправились на поиски компании — заехали за подругой Риты Милой и бывшим одногруппником Димы грузином Гоги. Все вместе отправились в ресторан, где гульнули по полной. Глубокой ночью Дима, не спавший в последние сутки ни минуты, уже гнал «Форд» в курортную зону Боровое. Рита с Милой пытались отплясывать под оглушающие ритмичные мелодии прямо в салоне мчавшейся по трассе машины, Гоги подпевал во все горло. Бордельеро продолжалось еще сутки в гостинице на берегу озера. Пили и в ресторане, и в номерах, и в бане, и у озера. Последние силы покинули Диму в постели, где он усердно трудился над разгоряченной Ритой. В восьмом часу утра он наконец-то отрубился.
Оглавление
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Катарсис. Поколение, обрезанное цензурой. Остаться человеком! предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
Примечания
11
КТ — коммандитное товарищество (товарищество на вере). Коммерческаяорганизация, представляющаясобойобъединениелиц. вкоторомодниучастникиосуществляютпредпринимательскуюдеятельностьотименитовариществаиприэтомнесутсолидарнуюответственностьсвоимличнымимуществомпоегодолгампринедостаточностиимуществатоварищества (полныетоварищи), адругиелишьвносятвкладывимуществотоварищества, неучаствуявегопредпринимательскойдеятельностиинеотвечаяпоегодолгамсвоимличнымимуществом (вкладчики, коммандитисты).
