Нежить

Вадим Иванович Кучеренко, 2007

Ставший жертвой обмана, леший Афанасий, рискуя жизнью, идет в город за ведуном (лекарем) для водяного. Там он встречает ведьму Марину, которая служит в театре актрисой. Между ними зарождается любовь, и в лес они возвращаются вдвоем. Но кроме любви ведьму ведет еще и месть к духам природы, когда-то приговорившим к страшной смерти ее родную мать… Герои поэмы «Нежить» – лешие, водяные, русалки, домовые, люди и даже библейские персонажи. Поэму характеризует оригинальный сюжет и почти детективное развитие событий, которые не позволят читателям скучать до последней строки произведения. В оформлении обложки использована фотография из личного архива автора.

Глава 3, в которой леший Афанасий приходит в город и в поисках знахаря встречается с домовыми.

Лишь тот из нежити, кто не боится сглаза,

Увидев город, в ужас не придет:

Как будто зверь притих тысячеглазый

И, злобою терзаясь, жертву ждет.

Но из таких — ну, домовые разве,

Ведь не случайно в городах живут они.

А впору лешему и слепота, и язвы,

Когда кругом огни, огни… и вновь огни.

А воздух городской? Его нет гаже,

Опасен он для тела и души.

Не ядовит так газ болотный даже.

Будь осторожен, леший, не дыши!

Но за бедой беда идет опять —

И нос сочился, и глаза слезились.

Не будь упрям так, повернул бы вспять,

И долго бы потом кошмары снились.

…Так город лешего сразил,

Едва начался бой;

Он нежить страхом заразил.

И духом пал герой.

Едва живой в кустах лежал,

Пережидая день.

И потому лишь не сбежал,

Что выдала бы тень.

Но шли часы; чем ближе ночь,

Тем крепче духа дух.

И в полночь страх изгнал он прочь

И стал к сомненьям глух.

Он осторожно сделал шаг —

Не дрогнула земля,

И скрылся в подворотне враг,

Растерянно скуля.

И леший, осмелев, пошел…

Неведомо куда.

В лесу он быстро бы дошел,

А в городе — беда!

Один средь множества домов,

И улицы пусты.

Нет ни тропинок, ни следов…

Как лешие просты!

Ведь Афанасий думал как?

Мол, главное — дойти.

Ни разу не спросил, простак,

Где ведуна найти.

Лесною меркой мерил,

Считал, найдет и так.

В удачу слепо верил,

Как и любой чудак.

Но в городе удачи нет

Из леса чужаку.

И освещал уже рассвет

Дорогу лешаку,

Когда услышал он — петух

Вдруг солнцу гимн пропел.

Мерещится, подумал дух.

Но вновь тот захрипел…

— Откуда взялся здесь петух,

Ведь город — не село? —

Воскликнул Афанасий вслух,

А в мыслях: «Повезло!»

Ведь Никодим же говорил, —

И как он мог забыть! —

Селянин в прошлом Доможил…

А что? Все может быть!

Так леший — ночи не прошло, —

Всем лешим изменил.

Вражду он осудил как зло,

И домовых простил.

А Афанасий уж спешил,

Пока не смолк петух.

За домового все решил

Лесной и глупый дух.

Он с торной улицы свернул

И пробежал дворами,

Овраг глубокий обогнул

И свалку за домами.

И вот уже не разобрать,

Куда и занесло.

Домишек обветшалых рать…

Не город, не село.

На пустыре вразброд стоят

Замшелою ордой,

Как будто василиска взгляд

Настиг за чехардой;

По окна в землю все вросли,

Ограды — ни одной.

А лопухи так подросли,

Что дом спасали в зной.

Вот в этом царстве старины

И вековечной лени

И жил губитель тишины,

Любитель песнопений.

Петух на диво был красив

В цветастом оперении,

Но также дьявольски спесив,

Нуждаясь в поклонении.

Поверив, что окраска

Таланта признак есть,

Добавил черной краски

И падким стал на лесть.

Ее добыть пытаясь,

Вовсю он голосил

С утра, надеждой маясь

И не жалея сил.

Но слобода его

Сном праведника спала,

Не слыша ничего,

И солнце не вставало…

— Эй, птица, полно горло драть,

Изрядно послужил, —

И, приказав ему молчать,

Лешак врага нажил.

В лесу фазан — и тот постиг,

Что леший власть имеет.

Петух же разъярился вмиг:

С ним так никто не смеет!

Он гребень низко опустил

И растопырил перья.

«Кукареку» как клич пустил:

Мол, гляньте все на зверя!

Но Афанасий не сробел.

По клюву забияку

Он, размахнувшись, так огрел,

Что тот забыл про драку.

И, трусостью пятная честь,

Петух бежал позорно

В курятник, где взлелеял месть —

Мечтать ведь не зазорно…

А Афанасий, каясь,

Бранил себя за ссору,

Так драться зарекаясь,

Что и святому впору.

Замучить духа совесть не успела,

Терзаниям три крысы помешали.

Они с лихого возвращались дела

И, шум услышав, явно поспешали.

Но Афанасий крыс едва завидел,

Как в тот же миг о петухе забыл.

Он не оскал и мерзкий хвост увидел,

То домовой в крысиной шкуре был.

И сами крысы, недруга признав,

Все разом в голос злобно запищали.

С какой охотой бы, имея злобный нрав,

Они ему сейчас бока намяли!

Но осторожность удержала их.

Ведь домовой, увы, почти бессилен

Без старых добрых закутков своих,

А дух лесной под ясным небом — в силе.

И как им было с лешим поквитаться,

Пусть больше их, и проучить детину,

Когда пришлось бы на дороге драться,

От глаз досужих скрыв свою личину…

И вот пред лешим в космах встали трое:

Один седой, на вид совсем старик,

А по бокам моложе вдвое — строем,

И, в гнев себя вгоняя, сразу в крик:

— Ты кто таков, зачем сюда явился?

— А петуха почто обидел, лиходей?

— Не то, лешак, ты часом заблудился,

Как призрак бродишь посреди людей?

— Не разом всем, но каждому отвечу, —

Не дрогнул леший под огнем их глаз. —

Ведь сам искал я с домовыми встречу.

Мне Никодим рассказывал про вас!

— Так ты знаком с беспутным полевым? —

Спросил старик без тени интереса.

— И что за радость, дедушка, быть злым? —

Обиделся вдруг выходец из леса.

Он мог простить, когда его ругали,

Но за друзей всегда стоял горой.

— Ты доживешь до вечера едва ли,

Начав судить столь раннею порой!

— Ты Доможил, и Никодиму друг, —

Ответил Афанасий без запинки. —

И что бродить нам около да вкруг?

Я не затем шел в город из глубинки.

— Разумен, малый, ты не по летам, —

Съязвил старик. — Ужель в лесу родился?

— Позволь-ка, дедушка, я честь тебе воздам! —

И Афанасий в пояс поклонился.

(Он не забыл совета Никодима).

Поклон нежданный так растрогал Доможила,

Что по щеке его скользнула, невидима,

Слеза, за ней еще… И прошлое ожило.

И вспомнил старец враз и Никодима,

И дружбу старую, и старое село —

Все то, что было некогда любимо

И что, казалось, навсегда ушло.

Пусть не привыкли домовые плакать —

Ведь не всегда сентиментально зло, —

Но Доможил дождю позволил капать…

Лесному духу снова повезло.

Глаза омыв и память растревожив,

Был домовой радушно-суетлив.

Так долго жил он, сам себя стреножив,

Что, путы сняв, внезапно стал болтлив.

— Так Никодим, ты баешь, жив и здрав

И старика не позабыл доселе?

Тебя ко мне направив, был он прав.

Эй, молодцы, сегодня быть веселью!

Он оглянулся — спутники его,

Всегда во всем натурой злой ведомы,

Не скрыв неодобренья своего

Вновь крысами метнулись в щели дома.

И злобный писк окрестность огласил,

Из темных нор глаза вдруг засверкали —

Традиции нарушил Доможил,

И домовые в слободе восстали.

— Ужо я вас! — им старец пригрозил. —

Не сметь перечить, бесово отродье!

Моей руке еще достанет сил

Вернуть вам разум вопреки природе!

Но явно Доможил сконфужен был.

Сказал бы кто — и сам бы не поверил,

Что домовой о вековой вражде забыл

И лешему себя и дом свой вверил.

Он — дух домашний, леший — дух лесной.

Ведут собака с волком смертный бой.

И каждый платит дорогой ценой

За право быть всегда самим собой.

Чем дольше — тем сильней сомненье.

И Доможил уже себя бранил,

Что домовых испытывал терпенье,

Когда их с лешим помирить решил.

Был Доможил как ветер переменчив.

Бунт напугал его; он лешего винил,

Что тот своею лестью беззастенчивой

На безрассудство старика подбил.

Гордыня только старцу и мешала

Отречься от недавних клятв своих.

Дай леший повод — и пиши пропало:

Не миновать ему расправы домовых.

Но Афанасий был наивен, но не глуп.

Он видел все и вскоре догадался,

Что с виду лишь старик кряжист как дуб —

Внутри трухляв… Но страху не поддался.

— Спасибо, дедушка, тебе на добром слове, —

Сказал с улыбкой, — только не взыщи —

Не время пировать; расслышь тревогу в зове

И помоги мне — ведуна сыщи!

— А что искать, живет он недалече, —

Махнул устало Доможил рукой. —

Меж нами договор: он наших лечит,

Мы от людей его храним покой.

Так просто вышло; даже гром не грянул,

И леший не пустился в буйный пляс.

Но пошатнулся он, как будто пьяный,

И побледнел — ответ его потряс.

Не будь собой так занят Доможил —

Растерянность бы лешего отметил

И уж тогда дотошно расспросил…

Но не в себе он был и лишь заметил:

— Тот видишь дом? Тропинку в лебеде?

Дойдешь по ней, но солнца жди восхода.

Затем стучи, когда в большой беде…

И возвращайся к своему народу!

— Спасибо, дедушка! — и леший поклонился. —

Обидел чем — прошу меня простить…

Но домовой, сердито пискнув, скрылся —

Лишь хвост мелькнул, — не дав договорить.

А Афанасий будто потерялся —

То в небо он смотрел, то вкруг себя.

Он прежде даже черта не боялся,

Но к ведуну шел, страха не тая:

Тот был обижен нежитью когда-то,

И пожелай сейчас он отомстить,

То не было бы лучше кандидата…

(Как лешему себе да не польстить?!)

Чесал в затылке Афанасий долго,

Вздыхал и маялся, кляня весь белый свет.

Но пересилило в нем все же чувство долга,

И он пошел… Уж близился рассвет.

Недаром леший мести опасался —

Инстинкт и раньше выручал его, —

Он на заклятии безвременья попался.

Не позабыл ведун, как видно, ничего…

Вся слобода — домишек семь иль восемь,

Но леший шел и шел — и все не мог дойти.

Давно уже сменила лето осень…

Был тяжек каждый шаг в конце его пути!

Безвременье… Однажды время вдруг

Перестает струиться в бесконечность

И, искривившись, образует круг,

Где миг один как будто длится вечность.

Заклятие всесильно — смерть сама

Отступит, утомившись ожиданием.

И можно запросто тогда сойти с ума,

Коль колдовским не обладаешь знанием.

…Века он брел, от ужаса немея.

Но солнце лишь взошло за лешего спиной,

Он на крыльце стоял, в дверь постучать не смея…

— Входи же, — вдруг услышал, — гость лесной!