Нежить

Вадим Иванович Кучеренко, 2007

Ставший жертвой обмана, леший Афанасий, рискуя жизнью, идет в город за ведуном (лекарем) для водяного. Там он встречает ведьму Марину, которая служит в театре актрисой. Между ними зарождается любовь, и в лес они возвращаются вдвоем. Но кроме любви ведьму ведет еще и месть к духам природы, когда-то приговорившим к страшной смерти ее родную мать… Герои поэмы «Нежить» – лешие, водяные, русалки, домовые, люди и даже библейские персонажи. Поэму характеризует оригинальный сюжет и почти детективное развитие событий, которые не позволят читателям скучать до последней строки произведения. В оформлении обложки использована фотография из личного архива автора.

Глава 1, в которой старый леший Прошка задумывает украсть у Афанасия зайцев и отсылает его обманом в город.

Средь леших мало пастухов.

Попробуй-ка, поспей за зайцем,

Когда он деру даст без слов,

А беглеца не тронь и пальцем!

Но Афанасий знал секрет,

Как управлять косой зверушкой.

Он стадо выводил чуть свет,

И то тучнело на опушке,

Пока сам Афанасий млел

Под солнца жаркими лучами,

Иль мастерил свой самострел,

Охотой балуясь ночами.

В то утро леший был рассеян.

Своей природе вопреки,

Забыть не мог, как был осмеян

Он на рассвете у реки.

Младые нагие шутовки

Его забрызгали водой,

Крича, что очень он неловкий,

И почему не с бородой?

Взыграла кровь… Но водяной,

Заслышав крик и смех не в пору,

Русалок всех прогнал домой

И помешал их разговору.

Но Афанасий все ж успел

С одной из дев перемигнуться.

И вот теперь понять хотел,

Чем мог ей леший приглянуться.

Русалки чарами сражен,

Забыл мечтатель наш о деле.

А потому не сразу он

Заметил филина на ели.

Тот затаился средь ветвей

И был на вид совсем как птица,

Вот только не было бровей

И словно опалил ресницы.

Каким ни слыл бы простаком

Наш леший, но не усомнился:

К нему в обличие таком

Далекий родственник явился.

Не филин был то — леший старый,

Своим дурным известный нравом.

Легко затеять мог он свару,

Когда не получал что даром.

А что мог Афанасий дать?

Ну, разве желудей в лукошко,

Иль стадо зайцев перегнать,

Когда бы было то у Прошки.

Ведь старый был беднее мыши,

Чужим добром лишь мог разжиться.

Затем и из лесу он вышел,

Чтоб парой зайцев поживиться.

Но Афанасий был сильнее,

Отнять рискни — так быть беде.

Пусть хил ты, Прошка, но умнее,

Так думал леший о себе.

Коварный план обдумав, тенью

Гость к Афанасию слетел.

Вернув свой облик, возмущенье

Изобразил и заскрипел:

— Как можешь быть ты безмятежным,

Ведь каждый леший на счету.

А может, стал ты слишком нежным,

И я напрасно речь веду?

Тогда беги, скрывайся в чаще,

И носа высунуть не смей.

Что из того, что все пропащим

Сочтут тебя, ведь жизнь ценней.

— Постой, за что меня ругаешь? —

Был Афанасий изумлен.

— И зайцев ты моих пугаешь,

Им портишь аппетит и сон.

— Кикимора, не леший ты.

А я еще не верил слухам!

О прялке все твои мечты…

— Эй, Прошка, враз получишь в ухо!

Наш Афанасий осерчал,

А Прошке лишь того и надо.

Обида, старый леший знал,

И черта выманит из ада.

— Бес в воду, а пузырья вверх, —

Ответствовал без страха Прошка.

— Ты ссоры ищешь, как на грех.

Подраться можно бы немножко,

Да только не затем я здесь,

Чтоб кровью орошать кусты.

Тебе принес дурную весть,

Так выслушай сначала ты,

А там решим, чем нам заняться,

Куда нам силушку девать.

Недаром лешим битвы снятся —

Пришла пора повоевать.

Был Прошка мастер завирать.

Любил он юным лешим спьяну

То быль, то небыль рассказать.

Вот и сейчас пустился рьяно:

— Лешак и водяной всегда

В согласии и мире жили.

Нам лес навек, ему вода —

На том когда-то порешили.

Раздора не было с тех пор

Меж лешими и водяными.

Блюли мы строго договор

И стали, почитай, родными,

Не чванясь тем, что ближе леших

Был водяной нечистой силе,

Нередко конных мы и пеших

Из леса в омут заводили,

И водяной их всех топил,

Тряся зеленой бородою.

А после гоголем ходил,

Всплыв колесом по-над водою.

Косматый весь, опутан тиной,

То выпью крикнет, то совой —

Утопленник бы сам картиной

Залюбовался, будь живой.

Теперь совсем другое дело.

Как будто беса подменили:

Ему оставили лишь тело,

А чести бесовской лишили.

Он леших вздумал обвинить:

Мол, милосердны те не в меру,

Готовы людям все простить

И перейти в чужую веру…

Нет в этом правды ни на грош,

Но верь мне, леших ждут напасти!

Ведь слово лживое как вошь

Свербит и разжигает страсти.

Недолго ждать нам — водяной

Всю нечисть ополчит на леших.

И в лес придет народ иной,

И будет вволю беса тешить.

А нам придется пасть геройски,

Или бежать всем в города.

Ведь, я скажу тебе по-свойски,

Не победим мы никогда.

Давно уже угас наш дух,

Нам зайцы белый свет затмили.

Был леший воин — стал пастух.

Прав водяной, мы все забыли.

Умолкнул Прошка, и слеза

Скатилась вниз по наглой роже.

Он пальцем обмакнул глаза,

Ведь плакать лешему негоже.

А Афанасий странно тих.

Он вракам всей душой поверил.

Казалось, даже лес затих,

И в страхе разбежались звери.

А вместо них из всех оврагов,

Из ям, берлог и буераков

Полезли полчища врагов,

Подобия кошмарных снов.

Бесплотные, стоят безмолвно

За каждым деревом и пнем,

Команды ожидая словно

Всех леших истребить огнем…

— Да не бывать такому ввек! —

Нахмурился он грозной тучей.

— Ужель храбрей нас человек?

И длань моя его могучей.

Но даже слабый род людской

Сражается с нечистой силой,

И та всей злобою мирской

Досель его не подкосила.

Я верю, сдюжим все и мы.

Ты прав, мы, лешие, забыли,

Что водяной — исчадье тьмы,

И потому с ним мирно жили.

Но нет изменнику прощенья.

Он хочет леса моего?

Жестоким будет отомщенье:

Из вод глубоких вон его!

А Прошка сам уже не рад.

Он, в раж войдя, наплел такого,

Что будь то не слова, а град,

Побил бы насмерть водяного.

Когда бы веская причина,

А то ведь зайцы в грех ввели…

«Эй, плачет по тебе осина, —

Подумал леший. — Не шали!»

— Где надобно умом раскинуть,

Там норовишь рубить сплеча.

Недолго лешему и сгинуть, —

Заметил Прошка, — сгоряча.

— Так посоветуй мне, приятель.

Я знаю, тертый ты калач!

— Видать, что водяной наш спятил.

Здесь знахарь нужен, не палач.

— Ведун?! — и Афанасий сник. —

Ты сам здоров ли часом будешь?

Он в городе живет, старик…

— Ой, зверя ты во мне разбудишь!

Не посмотрю, что ты здоров,

А наломаю хворостины…

— Смотри, не потеряй портов.

Не лешачонок я — детина.

— Так я к тому и речь веду, —

Стучатся, слышишь? Так впусти! —

Рискнет кто на свою беду

Такого задержать в пути?

Куда там с Прошкою тягаться!

Словами с ним не совладать…

Но в страхе как тому признаться,

Кто ужас всем привык внушать?

Лукавил старый, знал и сам

Что урожденный дух лесной

Скитаться мог лишь по лесам,

А прочий мир пред ним стеной.

Как горожанину ужасен

Дремучий бор ночной порой,

Так город лешему опасен:

Где дом — ведь там и домовой.

Но не было такого сроду,

Чтоб леший с домовым дружил.

Чтил каждый и свою породу,

И тот удел, что получил.

И забредать в чужие веси

Чревато было карой злой…

Когда б все Афанасий взвесил,

Рискнул бы разве головой?!

Не то недолго леший думал,

Не то тем утром на беду

Он мир вдруг изменить задумал,

Но только он решил: «Иду!»

Свершилось! Прошка ликовал.

Одно лишь омрачало радость:

На смерть, возможно, посылал

Он Афанасия… Но жалость

Недолго лешего терзала.

Она исчезла без следа,

Едва о зайцах услыхала.

— А стадо как же? Вот беда!

То Афанасий вспомнил вдруг,

Что был с утра еще пастух.

— Как будто я тебе не друг, —

Изрек с обидой Прошка вслух.

— Не брошу зайцев я твоих,

И сберегу все стадо.

Тебя любя, люблю я их,

Тревожиться не надо.

Был взгляд его на диво чист,

Лишь в глубине туманен.

Так грязной кляксой белый лист

Бывает опоганен.

Но Афанасий вдаль глядел,

Не лешему в глаза.

Наивный малый скрыть хотел,

Что веки жгла слеза…

Он в дудку свистнул — зайцы вмиг

Сбежались на поляну.

Теснясь, подняли визг и крик

От сутолоки рьяной.

Там лапу отдавили, здесь

На ухо вдруг присели…

Казалось, лес кружится весь

В пушистой карусели.

Но Афанасий свистнул вновь,

И стихли зайцы сразу.

Привыкла заячья их кровь

Смиряться по приказу.

— Я ухожу, — так леший начал, —

Куда, зачем — вам ведать ни к чему.

Надеюсь, ждет меня удача.

А вы послушны будьте вот ему.

Любить он обещал вас. Правда, Прошка?

— Я их люблю не меньше, чем своих, —

Заверил тот. — Сюда иди, эй, крошка!

И ты, толстяк… Я обожаю их!

— Ее Малыш зовут, того — Обжора, —

Заметил леший, не сумев скрыть грусть.

— Так мы с тобой закончим здесь не скоро.

Давай мне дудку, сам я разберусь!

И дудку выхватил старик без лишних слов.

Устал уже скрывать он нрав свой вздорный.

Надул он щеки, дунул — звук был нов,

Но заяц был дуде всегда покорный…