Про Иванова, Швеца и прикладную бесологию #3

Вадим Валерьевич Булаев, 2020

С работы уволили, на личном фронте проблемы, друзья разбежались или вообще пропали с житейского горизонта. И что остаётся? Правильно – идти и учиться колдовству. Вот только куда? Примечания автора: Главы будут выходить без привязки к конкретным датам и дням недели. Я буду безмерно благодарен за любые комментарии и иное проявление неравнодушия к этой книге. Содержит нецензурную брань.

История первая. Право на выбор. Глава первая

— Серёжа! — Маша печально смотрела на заставленную кастрюльками кухонную плиту. — Иди кушать! Я супчик грибной сварила, кашка есть свежая, мясо тушёное, пирог скоро дойдёт…

— Нет, спасибо, — донеслось из комнаты. — Я не голодный!

Такая постановка вопроса домовую явно не устроила. Для кого старалась? Для кого у конфорок, пропади они пропадом, как белка в колесе, крутилась? Всё с пылу, с жару, свеженькое…

Кицунэ даже поскандалить захотелось от такого неуважения к своему труду, но она мужественно сдержалась и сделала ещё одну попытку решить дело миром:

— Ну для кого я готовила? — попробовала пронять парня жалобным голоском девушка. Иногда прокатывало. — Что, совсем не вкусно?

— Нет. То есть да. Вкусно. Очень вкусно. А давай я потом поем, — не повёлся Иванов. — Я занят.

Хитрость не удалась, заставив Машу нахмуриться. «Ну вот, похоже, переиграла. Придётся что-то новое сочинять», — с неудовольствием думала она, прекрасно осознавая, что слишком часто злоупотребляла этими маленькими, безобидными манипуляциями. Однако сдаваться девушка не собиралась, раздосадовано прошипев: «Ну, держись!».

Зло топнув ножкой и мысленно наплевав на все свои попытки провести день в тишине и согласии, кицунэ, сжав кулачки, направилась в комнату, полная решимости разобраться с этим неблагодарным верзилой.

— И куда мне всё это девать?! — ещё из коридора начала заводиться Маша. — Самой есть и толстеть?! В бочку превращаться?! В тумбочку на ножках?! Или Мурке отдавать? Так ей нельзя! И не съесть ей столько!..

В этот момент только что упомянутая домашняя питомица молнией спрыгнула с любимого подоконника и, ловко путаясь в ногах у домовой, прошмыгнула в комнату. Там она, задрав хвост трубой, грациозно запрыгнула на диван, с дивана на шкаф и с неодобрением уставилась на хозяйку, посмевшую усомниться в её, Муркиных, талантах по поглощению пищи. Даже лапкой неодобрительно махнула.

На шкаф кошке тоже было нельзя (кицунэ очень переживала за то, что её любимица может упасть оттуда и удариться). Задолбала Машка, откровенно говоря, животное своей заботой. Но сейчас раззадоренная девушка на это попросту не обратила внимания.

За полгода проживания в Серёгиных апартаментах Мурка очень изменилась. Из когда-то принесённого в дом Антоном Швецом шелудивого приблудыша она превратилась в очень миленькую, средней лохматости, ухоженную молодую кошечку с довольно спокойным характером и присущей этому племени истинной независимостью, на которую могла посягать только Маша. Да и то под настроение.

Нет, воспитанная мурлыка никогда не позволяла себе оцарапать хозяйку или зашипеть на неё, но зато могла всем своим видом изобразить такое ледяное равнодушие к каким-нибудь глупым, по её мнению, претензиям домовой, что без куска сочной свежей печёнки вопрос не решался никак.

А с Ивановым кошечка просто дружила, позволяя ему играть с ней и втайне баловать вкусненьким.

— Ты мне ответь! Не молчи! — продолжала возмущаться маленькая представительница домашней нечисти, грозной фурией входя в комнату. — Куда мне всё девать?! Не ешь ничего, только куришь. О гастрите с язвой мечтаешь? Таблетки вкуснее?! Тогда давай я вообще готовить ничего не буду! Себе творожка куплю обезжиренного — и хватит! А ты свои идиотские рекорды по голоданию ставь…

Иванов, сидящий на диване с книгой в руках, оторвался от чтения, поднял глаза на разгневанную труженицу кухонной плиты и веника, оценил её боевой настрой и понял — не отстанет.

— Машуля, а давай чайку попьём, — пытаясь всеми силами избежать скандала, Сергей честно попробовал найти компромисс, но только ещё больше раззадорил свою домохранительницу.

— Чай? — взвизгнула она. — Опять чай? — и начала перечислять, демонстративно загибая пальчики на руке. — Завтрак — чай. Сказал, что не голодный. Обед — снова чай. Говорил, что чуть позже поешь. Полдник — чай с сушками. Целых две съел, — крайне саркастично уточнила девушка, притворно закатывая глаза от уважения к такому огромному числу. — А уже ужин на носу — на часы глянь. И опять чай?! И вчера, и позавчера… который день — один чай! Не ешь ведь ничего! Целый день на диване с книжками своими мудрствуешь, а к холодильнику даже не подходишь! Нельзя так, — кицунэ и сама не заметила, как сменила тему. — Пошёл бы погулял, воздухом подышал, проветрился. Скоро из одного места корни расти начнут. Сиднем ведь сидишь. Только в магазин и выходишь, да и то, когда я заставлю.

Сергей, слушавший девушку вполуха и откровенно пропускавший её сентенции по поводу своего образа жизни, из всего текста опытно вычленил главное и опешил. Как ужин? Мельком взглянул в окно — действительно, темно уже. В доме напротив почти везде свет горит, люди в окнах мелькают. Зачитался. Опять зачитался. И опять день впустую прошёл.

Отложив книгу, парень поднял руки вверх и миролюбиво предложил:

— Пошли ужинать. Заодно и поболтаем.

Донельзя довольная своей маленькой победой, кицунэ вприпрыжку (что совсем не соответствовало статусу приличной, солидной домовой, но ведь можно, когда никто не видит) упорхнула на кухню, а Иванов, покряхтывая, встал с дивана и принялся искать невесть куда запропастившийся тапочек. Один, как ему и положено — стоял словно правильный часовой — именно там, где его и поставили — на полу под ногами, а второго не было. Не иначе в самоволку ушёл.

Пропажа нашлась, как и следовало ожидать, совсем не там, где думалось, а наоборот — в самом неожиданном месте — за шторой. Каким образом и почему предмет домашней обуви попал именно туда — для Сергея оставалось загадкой, поскольку он точно помнил, что сегодня к окну не подходил и разувался исключительно у любимого дивана.

Впихнув ногу в удобное нутро тапочка, бывший инспектор Департамента Управления Душами с интересом заметил что-то блеснувшее в самом углу, под батареей. Нагнулся, кое-как просунул пальцы между ребристым чугуном и полом, но зацепил находку с первого раза. Осторожно вытащил, сдул пыль. Это оказалась гильза от Smith & Wesson Антона. Так вот куда она закатилась во время чистки оружия… а он её где только не искал.

Бережно, с непонятной нежностью глядя на маленький цилиндрик, место которому на помойке, Сергей пошёл на кухню. И тут накатили воспоминания…

* * *

…С момента увольнения прошло уже почти три месяца. Февраль на дворе…

За это время в жизни Сергея Иванова случилось множество больших и малых, однако в подавляющем большинстве бытовых, не откладывающихся в памяти событий, а по факту — ничего существенного. Унылая текучка и сплошные разочарования.

Швец так и не появился. Что с ним, как у него дела — Сергей не знал, но не переставал верить в изворотливость друга и его феноменальную способность обходить всевозможные правила, в избытке портящие жизнь сотрудникам Департамента Управления Душами. Раз не приходит — значит не может. Действительно не может, без дураков — иначе раздолбай Тоха точно бы наизнанку вывернулся, но весточку о себе прислал. Не мог не прислать, не тот он человек, чтобы вот так, просто, перечёркивать дружбу.

Не объявлялся призрачный инспектор и у своей подружки Розы. Она поначалу приходила почти каждый день и долго, с надрывом, пыталась вытряхнуть из Иванова хоть какие-то новости о своём ненаглядном Антоше. Потом плакала. Частенько на пару с сердобольной Машкой, которая не могла спокойно смотреть на эту трагедию и искренне сочувствовала подруге.

Потом стала заходить пореже, понимая, что своими страданиями приносит в Серёгин дом печаль и уныние. Если и плакала — то в апартаментах у домовой, где обе девушки полюбили уединяться за женской болтовнёй. Во всяком случае, за последний месяц слёз на глазах у Розы парень не видел.

Оставалось лишь ждать и надеяться, что весёлый и слегка шебутной Антон Швец рано или поздно появится на житейском горизонте.

…Оборотень Пауль, с которым Иванов неожиданно сдружился после матёрой пьянки по поводу его увольнения из Департамента, уехал ещё до Нового Года. Приличный оказался вервольф. Честный, порядочный, с неожиданно хорошим чувством юмора.

Выйдя из тени властного отца и всласть погуляв по местным клубам и ресторанам, он поначалу честно хотел осесть в городе и открыть какое-нибудь своё дело, однако после встречи с государственной машиной в лице миграционной службы плюнул на всё, тепло попрощался с новым другом и отбыл восвояси. Как оказалось — у него ещё и канадское гражданство, помимо латвийского, имелось. Звонил недавно, в гости звал…

Какие именно причины повлияли на решение сменить страну проживания — Сергей не знал, однако при одном упоминании о слугах государевых Пауль непроизвольно переходил на немецкий бранный, а его лицо норовило трансформироваться в жуткое, оскаленное волчье рыло.

Парень пробовал предложить свою помощь и поискать знакомых в этой самой миграционной структуре, чтобы «порешать» непонятные осложнения, однако правильно воспитанный оборотень гордо отказывался и становился ещё злее.

Так и уехал, не раскрыв причин. Наверное, ушлые сотруднички в погонах очень хотели поиметь немножко с человека с крайне непопулярным сейчас гражданством Латвии, а насквозь европеизированный Пауль намёков просто не понял. Потому и не срослось.

Но это были всего лишь домыслы.

С Эллой тоже не слишком складывалось.

После эпичных разборок с големом Тоучем у её обожаемой бабки сильно подорвалось здоровье. Буквально на следующий день по возвращении в город субтильная старушка слегла с тяжелейшей простудой, которую наверняка подцепила в разрушенном коровнике и долго, тяжело болела, при этом семимильными шагами впадая в давно преследующий её маразм. Пришлось обращаться в больницу.

К выписке Ольга Матвеевна ещё больше постарела, подурнела и обзавелась безумными, крохотными огоньками в глазах. Разговаривать сама с собой она не прекратила, но делала это теперь невнятно, хрипло, до чёртиков пугая окружающих своим бубнёжом. Если не вслушиваться — и не поймёшь, что человек говорит. Больше на птичий клёкот смахивало.

К сожалению, старая ведьма примерно в эти же дни окончательно перестала узнавать окружающих, постоянно жаловалась на всё на свете и доставляла внучке массу хлопот, делая жизнь Серёгиной избранницы совершенно невыносимой.

Поначалу Элла честно пыталась нанять профессиональную сиделку, пусть и задорого, однако склочный нрав впавшей в маразм бабульки, помноженный на богатый опыт травничества, мог вывести из себя и святого.

За полтора месяца пришлось сменить трёх вполне приличных женщин, согласившихся присматривать за старушкой. И если к выходкам пожилых и страдающих всевозможными формами деменции людей они кое-как привыкли, то мелкие шуточки полубезумной Ольги Матвеевны доставали даже их.

Насколько знал Сергей, одной бабуля слабительного в чай подлила да в такой концентрации, что бедную сиделку прямо с рабочего места увезли в инфекционку с подозрением на отравление. Другую — сонной травкой угостила. Элла насилу смогла её разбудить. Третью… и не упомнишь. Но тоже ничего хорошего.

После таких выходок любимой бабки пришлось молодой ведьмочке отказываться от услуг наёмных работников, не без оснований полагая, что старушка может вполне кого-нибудь из них и на тот свет по забывчивости отправить. Не рассчитает дозу декокта какого-нибудь — и всё. Ищи гроб по акции.

Элла уволилась с работы, нашла себе непыльное и малооплачиваемое занятие по удалёнке и переквалифицировалась в сиделки, полностью переехав к Ольге Матвеевне.

Иванов хотел было подкинуть деньжат на мелкие расходы, однако с удивлением узнал, что его пассия — девушка весьма небедная, из довольно богатой семьи. Родители у неё, как оказалось, жили за границей, в городе бывали лишь наездами и регулярно присылали не пожелавшей эмигрировать с ними дочери довольно кругленькие суммы, которые она предпочитала не тратить и жить за свой счёт. Потому финансовый вопрос, как таковой, Эллу заботил не слишком — могла себе позволить.

Именно из-за Ольги Матвеевны отношения между молодыми людьми и стали охладевать. Каждую минуту ведьмочка переживала за бабку, говорила о ней, постоянно звонила домой и интересовалась о самочувствии и делах, а в ставшими редкими минуты близости старалась сделать всё по-быстрому и умчаться к старушке.

Парень её не осуждал. Понимал, что это вопросы семейные и что долго так продолжаться не может — ей придётся принимать решение — вместе они или остаются друзьями. В состоянии вечного подвига никто долго жить не способен.

Но Элла пока помалкивала, а Сергей — попросту ждал неизбежного финала.

«Знаешь, — сказала домовая, когда Иванов однажды, в порыве откровенности, поделился с ней складывающейся на любовном фронте ситуацией. — Она тебе бабку простить не может. Я не говорю, что она тебя в той истории обвиняет — судя по твоим рассказам, ведьма слишком умна для этого, но простить не может. Объяснения этому нет, просто поверь. Однако не вздумай сейчас пускать ситуацию на самотёк. Кто знает, может, и наладится всё — мы, женщины, народ переменчивый».

Вот только бывший инспектор в этом сомневался. Более того, он даже звонить Элле перестал. Не из вредности, не от обиды, но, когда тебе на девятнадцать звонков из двадцати отвечают: «Нет. Мы с бабулей сейчас кушаем/ чай пьём/ отдыхаем/ в поликлинике/ процедуры/ магазин/ прогулка в парке/ заняты» — любое желание общаться пропадает. Как будто на три буквы послали, только вежливо. Да и навязчивым чувствовать себя начинаешь, прямо преследователем каким-то.

Потому и плюнул Иванов на это дело, сердечно попросив девушку позвонить самостоятельно, если случится свободная минутка. Обиделась Элла или нет — осталось непонятным, но с тех пор она так и делала, от силы раз в неделю.

Если бы не взятые у неё книжки по ведьмовскому делу — совсем бы ничего общего не осталось…

…На изучение имеющейся литературы по колдовству Иванов поначалу честно тратил всё своё свободное время, силясь разобраться в том, как работает Сила и что с ней можно сделать. Однако получился пшик — иначе и не скажешь.

У Эллы имелись лишь книги по травничеству и несколько тонких тетрадок по ритуализму, которые Иванов фактически «проглотил» с первого раза и ещё раз пять перечитывал, силясь найти в них какой-нибудь скрытый смысл. Не повезло — не нашёл. Везде дар, конечно, упоминался, но как-то вскользь, словно сама собой понятная величина. Ни разъяснений, ни пояснений. Понимай как хочешь.

Приставал с расспросами к подружке, однако ведьмочка грустно отвечала, что такие знания, как использование Силы, или, как её величали в Европе — магии, передаются устно, от учителя к ученику. «Показывать надо, — говорила она. — Примеры приводить. Не научишься боксу или балету по книжке, как ни старайся».

Не растерявшись, бывший инспектор тут же попросил дать ему пару уроков по этой дисциплине, однако и тут его ждало фиаско. Девушка с ещё большей грустью напомнила, что она, по сути, крайне слабая травница и Силы в ней совсем крохи — в своё время бабушка её даже учить не стала этим особенностям дара — смысла не видела.

Настырный Иванов не преминул попытаться разузнать хоть что-нибудь у старой ведьмы, когда случайно попал к ней в гости — но его снова постигло горькое разочарование. Вместо ответа бабка насупилась, долго сверлила его глазами, а после, ничего не объясняя, ушла к себе в комнату. Оттуда стала ругаться, называя Сергея почему-то Петром Геннадьевичем, мастером цеха. Элла её потом долго успокаивала, а парня и вовсе попросила уйти.

Вывод, после всех этих беспорядочных попыток понять природу приобретённого дара, напрашивался сам собой — нужен учитель.

По старой памяти бывший инспектор направился было к здешней предводительнице ведьмовского профсоюза — старой и злой Яге, с которой в своё время неоднократно пересекался по службе. Но она и говорить с ним не стала. Даже на порог не пустила. Не хамила, но очень рекомендовала адрес забыть.

В причины такого поведения Сергей вникать не стал, но зарубочку в памяти сделал — припомнить при случае. Этой старой мыльнице они с Антоном ведь навстречу пошли в своё время — не стали шум поднимать из-за того, что половина участниц Ведьминого Круга физиономии себе попортили кремом именно её изготовления. Интересное было дело, запутанное… со стриптизёрами и демоном.

Могла бы хоть выслушать из вежливости, карга старая…

Однако подспудно парень чувствовал истинные мотивы такого скотского отношения к себе — всё дело в отсутствии власти. Прознала, хрычовка пакостная, про его увольнение, и теперь позволяет себе смотреть на опального инспектора как на дерьмо.

Что же, знакомое ощущение. Такое после увольнения из полиции уже пришлось один раз пережить. Пока при власти ходил — всем был нужен, словно братик любимый. Телефончик пробить по базе или про человека нужного что-либо разузнать — очереди стояли из любезных и почти родных знакомцев. Все сладкие, златые горы сулили на гражданке. Каждый второй к себе в фирму звал замом и зарплату оглашал — аж голова кружилась. Да только сложилось почему-то иначе. Как только Иванова из полиции выперли — все сразу куда-то пропали, упорно игнорируя звонки старого товарища, а при встрече, отводя глаза, отделывались тоскливым: «Понимаешь… ситуация изменилась, самому есть нечего», садясь в очередной новенький автомобиль.

Сергей тогда не слишком обозлился на сложившуюся ситуацию, не искал виноватых. Вместо бессмысленных обид он просто сильно почистил круг своего общения и сделал определённые выводы на будущее.

Но именно тогда, на пороге у Яги, Иванов крепко разозлился. Не на главную ведьму, а вообще. По сути, обращаться за разъяснениями ему было больше не к кому. Ведьмаки — встретился разок, ещё на службе в Департаменте, поглядел — набор старых алкашей. Если кто-то чего-то и умеет, то либо скрывает, либо это умение настолько незначительно, что о нём и говорить не стоит.

А больше он никого и не знал.

Не особо надеясь на положительный результат, обращался Серёга и к своему компаньону по турбазе, белкооборотню Ерохе — просил свести с каким-нибудь знатоком в области Силы. Зачем, для чего — не объяснял, отмазываясь личными интересами. Парень не без оснований считал, что о своих новых талантах надо помалкивать в тряпочку, просто на всякий случай.

Компаньон не помог. На все вопросы он лишь разводил руками и клялся, что выходов на нормальных колдунов у него нет. Наверное, врал. Слишком умён и оборотист был хозяин ресторана для нечисти, слишком обширными связями обладал, чтобы не найти путёвого специалиста требуемого профиля. Скорее всего, по каким-то своим причинам не хотел обращаться к нужному Иванову человеку, даже за деньги.

Пришлось проглотить и эту горькую пилюлю.

И тут достигшая апогея злость на собственную беспомощность дала плоды. Не сразу, но именно из-за собственного упорства и постоянного анализа тех крупиц знаний, которые удалось собрать, Сергей принял решение учиться самостоятельно.

Бывший инспектор и сам толком не знал, зачем ему это нужно — Сила вела себя хорошо и не беспокоила (видимо из-за отсутствия Печати, с которой она, если верить Фролу Карповичу, бывшему шефу, входила в некий малоизученный резонанс). Казалось бы — живи себе спокойно, не дёргайся, но нет — Иванов почти физически ощущал желание разобраться в себе и своих возможностях как следует, чтобы потом решить — удалять из себя эту штуку или оставить.

Не то чтобы парень изменил первоначальное решение — избавиться от малонужных ему возможностей, просто он хотел иметь исключительно своё, никем не навязанное право на выбор и принять решение самостоятельно, без уговоров, служебных необходимостей и подковёрных интриг с незримыми подталкиваниями к нужному результату.

Иначе какая же это, к чёрту, самостоятельность, когда за тебя другие решают, как тебе жить и чем заниматься?

Не затягивая, Иванов принялся за дело. Здраво полагая, что любой практике должна предшествовать хоть какая-то теоретическая подготовка, он неожиданно придумал способ пополнить свои знания о Силе.

Способ, как бывший инспектор сам себе признавался, откровенно слабый, притянутый за уши, попахивающий кретинизмом и не гарантирующий результатов, однако на полном безрыбье попробовать стоило.

Зауми в задумке не имелось никакой — один голый, хотя и запутанный, расчёт.

Идея, посетившая Сергея от безнадёги, заключалась в том, что он начал читать книги, а именно фантастику и фэнтези, в сюжетах которых тем или иным способом присутствовали маги, колдуны и прочие волшебники.

На первый взгляд — недостойная глупость, однако только на первый. При более детальном рассмотрении ситуация несколько менялась.

Парень прекрасно понимал, что приплетать к своим реалиям вымысел автора — полный бред и нелепость, достойные разве что прыщавого фантазёра, а потому он, с достойным уважения упорством, искал произведения, в которых существование и законы этой самой магии обосновывались хоть как-то логически.

Проще говоря, Иванов считал, что среди огромной армии писателей-фантастов ему обязательно попадутся умные люди, которые через свои тексты помогут подобрать подходящую теорию для понимания и обоснования базовых принципов Силы. Ведь наверняка же не он один на эту тему голову ломает? И не всем авторам хочется писать о падающих с неба на голову герою магических плюшках — некоторым из-за пытливого ума однозначно взбредёт в голову хоть как-то обосновать их появление. Чай, не рояли ведь в кустах! Тем более, других вариантов всё одно нет.

А если совсем уж начистоту — то бывший инспектор попросту искал свежие идеи таким вот оригинальным способом, втайне надеясь, что какого-нибудь настоящего колдуна обуяет жажда графомании и он завуалированно поделится опытом.

Перелопатив гору литературы, продравшись через тысячи страниц откровенного шлака и внимательно изучая некоторые найденные абзацы рассуждений в очень избранных книгах, Сергей постепенно начал делать определённые выводы:

Первое — необходимо понять, сколько в нём этой самой Силы помещается.

Второе — надо разобраться, как можно (да и можно ли) самому пополнять внутренние резервы дара, а не ждать, пока запас накопится естественным путём.

Третье — необходимо пробовать пользоваться приобретёнными возможностями. Вот только как? Было слишком страшно ещё кого-нибудь нечаянно угробить.

С первым пунктом Иванов разобрался относительно легко. Просто, в очередной раз приехав по каким-то делам на свою турбазу, нашёл местечко потише и попробовал запустить в небольшой холм сгустком внутренней энергии.

Получилось не сразу, но получилось. Если тогда, во время драки с Тоучем, он швырялся Силой в ярости, не контролируя своё состояние, то теперь пришлось изрядно попотеть. Оказалось, высвобождение и относительно контролируемый запуск нужного сгустка по самоощущениям больше всего походил на открывание от себя тяжёлой, ржавой гермодвери бомбоубежища или толкание забуксовавшего грузовика до надрыва пупка. Точнее определить не получилось.

Вылетевший сноп Силы довольно шумно взорвал выбранный в качестве мишени холмик, а на второй сил попросту не хватило — накатило опустошение, как будто уже вытолкал этот самый грузовик или открыл дверь, причём в одиночку. Но оно и понятно — Печати-то нет. Нет подпитки и дополнительной мощи. Исключительно внутренние резервы.

И сразу вылез новый вопрос: сколько Силы он сейчас использовал? Много или мало? И в чём, и как её мерять?

Исходя из простеньких рассуждений — много. Просто потому, что он, Серёга, не умеет, не понимает, как управлять процессом. А значит — перерасход неизбежен.

Зато бывший инспектор теперь точно знал — на один ба-бах его хватит даже сейчас, при полной некомпетентности, и Силой действительно можно управлять. Начало обнадёживало.

Ко второму вопросу он приступил уже с энтузиазмом. Способность видеть ауры никуда не делась, потому Иванов по-прежнему мог спокойно лицезреть не только людей, а и их скрытые характеристики. Почему так случилось — долго ломать голову не пришлось. Отгадка лежала на поверхности и заключалась в хронологии взаимодействия Иванова с даром.

Получалось примерно так: служебная Печать в своё время дала это умение, потом добавилась Сила из блюдечка, потом Печать изъяли, а умение осталось. Причина сохранения виделась однозначной: из-за постоянной подпитки энергией жизни возможность видеть ауры… не отключилась, что ли, из-за его увольнения, а продолжила работать, перейдя на резервный источник питания. Ну или что-то подобное.

Сергей долго вглядывался в руки, в ноги, в окружающий мир. Слушал себя, пытаясь почувствовать наполняющий его ручеёк, однако ничего у него не вышло. Вдумчиво перекурив, он не отчаялся и принялся думать дальше…

А через полчаса парень попробовал восполнить свои запасы по-другому (тоже из книжки читаный способ): приблизился к ближайшему дереву, положил на него руки и попробовал втянуть в себя Силу. А почему нет? Оно же живое, пусть поделится. Невольно вспомнилось: обычно такими номерами раненые эльфы грешили, но всё не брали — шибко уважали лес.

Дерево почувствовалось сразу, да так сильно, что Иванов испугался и отскочил, нервно озираясь по сторонам. Опасливо посмотрел на собственные руки, испачканные чешуйками коры, нервно закурил и долго стоял, бездумно глядя по сторонам и пытаясь переварить новые ощущения: он его чувствовал! Реально чувствовал! Словно сросся с дикой деревяшкой!

Успокоившись, решил попробовать ещё раз. Мысленно пожелав себе удачи, Сергей вернулся к дереву, снова приложил руки к холодной, шершавой поверхности. Немного труся неизведанного, закрыл глаза и постарался полностью отрешиться от мира, сконцентрировавшись на заполнение внутренней пустоты…

По рукам пошло нежное тепло. Немножко, крохи, но какое же оно приятное… Лучше, чем мороженое в жаркий день. Наслаждаясь новым, необычным ощущением, Иванов попробовал прислушаться к дереву, понять, что в нём происходит.

…В стволе подопытного еле-еле теплилась жизнь, словно оно умирало. Холодное, беспомощное, усталое. Не растение, а древний старик на смертном одре. Бывшему инспектору опять стало страшно от непривычности, новизны переживаемого, однако через мгновение к нему пришло понимание — дерево просто спит. Зима. Всё нормально. Оно отдыхает, копит в себе Силу для продолжения жизни, для продолжения рода, для каждой, даже самой захудалой, веточки…

А он, Серёга, сейчас это чудо природы убивает, откачивая, словно упырь какой, всё накопленное с жадностью нефтяного насоса. Накатил брезгливый стыд за самого себя.

Иванов, стремясь исправить ситуацию, попробовал вернуть отнятое. Туго, словно через патоку, Сила нехотя потекла обратно. Парень приободрился, даже забормотал обнадёживающе:

— Сейчас, сейчас… я не хотел. Сейчас отыграем…

Он немножко усилил напор, и неожиданно патоку словно заменили вакуумом. Из Серёги в дерево ухнуло всё, что было взято и немного больше. Он даже понять толком ничего не успел. И кто знает, чем бы всё это закончилось — истощением от перерасхода жизненных сил или лёгким испугом, однако на помощь ему пришли его собственные ноги, безвольно подкосившиеся от внезапно накатившей усталости.

Экспериментатор-естествоиспытатель, натужно дыша, грузно упал на бок, руки сами собой оторвались от ствола.

«Теперь понятно, как Печать на лечение работала — перераспределение Силы — медленно думал Серёга, лёжа в мелком сугробе и глядя на набухшие не по сезону почки на ветках. — Дело в контроле… А ведь я сейчас чуть коньки не отбросил! Вполне мог таким способом новую Буратину родить или энта какого… Вот только сам бы наверняка помер».

Продолжать сомнительные тренировки с закачкой и выкачкой жизненной энергии парень не стал. Не захотел. Отвалявшись и немного придя в себя, он отправился обратно, к книгам, искать новые ответы на свои размышления.

Третий вопрос — вопрос рационального использования Силы — оказался пока не по зубам.

* * *

— Садись суп есть! — скомандовала домовая, едва завидев Сергея на кухне. — И никаких мне «не хочу»! Ты со своим чаем худой стал, как велосипед, скоро штаны словно на пугале висеть будут! И все скажут, что я тебе голодом морю! Никто ведь не поверит, что ты сам себя, заметь, добровольно и без принуждения, до такого состояния довёл!

Парень состроил покаянную физиономию.

— Машуля, я действительно не голодный, — начал он, искоса посматривая на девушку. — Чайку попью, бутербродик какой-нибудь съем — и дальше читать. Сама ведь знаешь, зачем я это делаю.

Вместо ответа на столе, сопровождаемые небольшим стуканьем о столешницу, появились миска с супом, ложка, блюдце с ароматным, свежим, ещё тёплым хлебом, печь который кицунэ была большая мастерица.

— Ешь!!!

Поняв, что возражать бессмысленно, Иванов послушно сел за стол и механически принялся хлебать золотистый бульон, в котором весело плавали шампиньоны с зеленью. Вкуса он не ощущал — просто делал работу. Сказала Машка съесть — съест, ему не сложно. Пусть ей будет приятно.

Домовая между тем уселась напротив, шикнула на собравшуюся было пройтись с подоконника по столу Мурку, подпёрла щёчку кулачком и, дождавшись, пока в Серёгиной тарелке останется на самом донышке, печально сказала:

— Хватит, не мучай себя. Вижу — через силу ешь, вкуса не чувствуешь. Положи ложку.

Иванов с недоумением уставился на свою домохранительницу — Маша разрешает не есть? Нет, мир точно перевернулся…

— Ну, что смотришь? — с печалью в глазах продолжала кицунэ. — Всё я понимаю. Тяжело тебе, переживаешь, оттого кусок в горло и не лезет. С работы попёрли, друг пропал неизвестно куда, оборотень, с которым ты почти подружился, свалил за океан. С девушкой проблемы, с Силой этой твоей — тоже непонятно. Сплошная, как теперь модно говорить, чёрная полоса наступила в жизни. Да… Тут кто хочешь на стенку полезет от безысходности. А ты крепкий, не гнёшься… Хочешь — верь, хочешь — нет, но я до сих пор удивляюсь — как ты в запой не ушёл по вашему мужицкому обычаю? Восхищаюсь… нет, правда восхищаюсь! Выдержал, с депрессией бороться пытаешься…

Сергей, очень внимательно слушавший новоявленного домашнего психолога, донельзя удивился такому повороту Машкиного монолога:

— Какой депрессией? Я им вроде не подвержен.

— Ага! Сейчас! — не согласилась домовая. — Тогда растолкуй, как назвать человека, который будто Кащей над книжками чахнет? Не ест толком, спит плохо, весь такой на результат нацеленный да зацикленный. С лица спал, щёки ввалились, того и гляди — бросит тебя Элла! Я с ней хоть и не знакома лично, но в это верю.

— Уже, фактически, бросила, — начал сердиться парень. Но на кицунэ это не подействовало.

— И правильно сделает! — убеждённо сверкнула она глазами. — Кому такое, извини за прямоту, фуфло нужно?! Сидишь, как древний дед, будто у тебя в жизни ничего хорошего не было! Ни на улицу не выходишь, да… — у девушки аж дыхание спёрло от праведного возмущения, — да никуда не выходишь! Закуклился, словно гусеница в кокон, и ждёшь неизвестно чего! Именно это и есть депрессия! Я в интернете читала! — победоносно, как ей казалось, припечатала Машка.

Иванов хотел было возмутиться, однако передумал. Не то чтобы парня очень задели слова девушки — он прекрасно понимал, что таким провокационным образом домовая пытается его расшевелить, но вот замечание про отсутствие радостей укололо больно. Укололо тем, что вот так, с первого раза, вспомнить о них и не удалось. Пришлось напрячься…

* * *

…Ванька. Именно немой стал отдушиной в череде неприятностей и неудач последних месяцев. Умница-Маша, конечно, делала всё, что могла для блага обожаемого домовладельца, однако все расстройства по поводу несправедливого, по мнению Сергея, увольнения убрал именно он. И, как всегда, без спроса или согласования.

А случилось это в первый приезд на турбазу после памятного разговора в ресторане с шефом. Едва завидев теперь уже бывшего инспектора, блаженный сразу подошёл к нему и с возбуждённым мычанием схватил за правую ладонь, после чего долго, больно ковырял её, неодобрительно хмурясь и цокая языком.

— Нет больше Печати, — честно сообщил ему Иванов. — Нет. Выгнали меня с работы.

Такая новость Ванечке не понравилась. Он ещё больше насупился, но руку отпустил. Так и стояли — друг напротив друга. Один сгорал от непонятного стыда из-за своего увольнения, другой о чём-то усиленно размышлял.

Через пару минут блаженный, до чего-то явно додумавшись, занервничал, поводил своими ладонями над Серёгиной головой, затем обошёл его по кругу, внимательно рассматривая. Бывший инспектор немому чудику не мешал — знал, просто так он дёргаться не станет.

А дальше началось совсем уж удивительное.

Что-то мумукнув на своём, Ванечка крепко схватил парня за рукав и целеустремлённо потащил к сработанной домовыми часовенке. Имелась такая в укромном месте, специально для него сделанная.

Не сбавляя хода, он ловко открыл дверцу и втянул Иванова внутрь, поставив изумлённого парня строго посредине крохотного помещения. Посмотрел на иконы, на горящую перед ними свечку, на Серёгу. Снова поводил руками. Потом улыбнулся.

Улыбнулся той самой, светлой, жизнерадостной улыбкой, от которой теплело на сердце — словно радостью окатил.

И подмигнул. Озорно, задорно, весело, по ребячьи, словно подбивал соседскую яблоню обнести ночью, пока хозяева спят.

— Ты чего, Вань? — обескураженно поинтересовался бывший инспектор.

Вместо ответа немой ткнул ему пальцем в правую ладонь, потом поднял вверх руку, а затем, шаловливо сощурившись, опустил её в интернациональном жесте «да и хрен с ним» или «забей».

И тут сами собой вспомнились когда-то слышанные слова Фрола Карповича о том, что блаженный в таких делах не ошибается и раз уж посоветовал на собственное увольнение забить, оставить его воспоминанием в безвозвратном прошлом — то так и нужно сделать. Для нервов спокойнее.

— Ванька… спасибо, — от чистого сердца бормотал Серёга, осознавая, как понемногу с души спадает камень.

* * *

— Зря ты так, Маша, — преувеличенно-постно поджав губы, заговорил парень. — Нет у меня депрессии, врут всё в этих твоих интернетах. У меня — паранойяльный синдром!!! — состроив зверскую рожу, замогильным голосом прохрипел Сергей, сделал страшные глаза и, пародируя киношного зомби, попытался понарошку схватить кицунэ за косу.

Легко уклонившись, девушка рассмеялась. Искренне, переливчато, будто в серебряный колокольчик звонила. Таким Иванов ей нравился куда больше, чем печальный, угрюмый и остервенело вперившийся в очередную книжку.

Быстренько доев суп, домовладелец, к вящей радости своей домовой, испросил чаю с пирогом. Съел кусочек, потребовал второй. Машка была на седьмом небе от счастья, даже слезу украдкой смахнула, буквально порхая по кухне с тарелками. Наконец-то удалось хоть что-то съедобное затолкать в этого непутёвого обалдуя! Не зря, значит, старалась…

Покончив с мойкой посуды и ещё раз напомнив Мурке о запрете лезть на стол, кицунэ неожиданно робко, как всегда происходило в случаях, когда ей приходилось лезть в Серёгины дела или сообщать страшную, по её мнению, новость, попросила:

— Выслушай меня, пожалуйста.

Несмелый тон несколько напряг бывшего инспектора, однако виду он не показал. Случись что-то по-настоящему серьёзное — домовая бы не затягивала, давно сказала. Значит, мысли с рассуждениями станет излагать. Послушаем…

— Конечно говори, — не стал возражать Сергей. — Мне интересно, и ты прекрасно знаешь, что я ценю твоё мнение.

От такой неприкрытой лести девушка покраснела, против воли вильнула своим прекрасным лисьим хвостом. Почувствовала от этого себя неуютно — слишком по-щенячьи вышло, потупилась, снова вильнула хвостом — теперь уже от смущения. В сердцах топнула ножкой, разозлившись на такое неподобающее поведение пятой конечности, доставшейся в наследство от мамы — настоящей японской кицунэ, оставившей Машку ещё в младенчестве, и решительно уселась на табурет — так предательский хвост хотя бы не виден. Стол прикрывает.

— Я вот чего подумала, — осторожно начала она. — Помнишь, ты говорил, что тебе тренироваться надо для понимания своих возможностей?

Сергей кивнул.

— Да. Помню. Только пока не додумался, как и где. Сгустки запускать — глупо, потом Сила минимум неделю восполняется; у деревьев жизнь сосать — уже могу, научился. Но не буду. А больше я пока ничего и не придумал, чтобы и по силам, и по уму — как ни старался.

Домовая сделала умное лицо:

— Знаю. И ещё знаю, что ты эти… ауры видеть способен остался. Вот я и подумала — тебе для тренировок заколдованное место нужно.

— Чего? — переспросил Иванов, не до конца осознавая, что именно имела в виду умненькая Машка.

— Место найти… плохое, — и, видя на лице своего любимого домохозяина по-прежнему полное непонимание, затараторила. — Сейчас объясню. Я, как девка деревенская, знаю, что самая распространённая тёмная ворожба — это проклятие. У нас все всех проклинали не по разу, особенно после посиделок. Не опасно — не ведьмы, чай. Но, если довольно сильно прокляли или ритуал какой исполнили — след должен оставаться? Верно?

Сергей прикинул:

— Ну, в принципе, да… Должно. Я своими глазами не видел, точнее не всматривался, но вполне допускаю. Дальше давай! — ему стало интересно.

Девушка согласно кивнула.

— Вот я и рассудила — а если тебе найти такое вот проклятое место и на нём потренироваться, вокруг походить, попробовать его и так, и этак… Не слишком опасное, а так… старое проклятие, почти безвредное. Его ведь совсем не жалко! Можно даже спалить, если захочется — хуже точно не будет!

У парня отвисла челюсть.

— Машуля, ты как до такого додумалась? — ошарашено пробормотал он.

Кицунэ улыбнулась:

— Ты книжки читаешь, а я фильмы смотрю, — и рассмеялась, глядя на вытянувшееся от удивления лицо Серёги. — Шучу я, шучу. Просто вспомнила твой рассказ про нехорошие места. Ну, те — в которых смертоубийство большое раньше было и что ты их чувствовать способен через э-ма-на-ци-и, — по складам выговорила она трудное слово. — Вот и подумала — туда идти, наверное, рановато, а проклятье, точнее место нехорошее — в самый раз. Должно получиться. У нас в деревне после ссор почти всегда сено проклинали и ворота, чтобы, значит, у коровы молока не было и брюхо постоянно болело. Так себе, если честно, получалось — почти никогда не работало. Наверное, потому, что без особого зла делалось, из вредности больше… Все друг другу, почитай, родня. В городе немного не так. Тут народ злее, злопамятнее, а значит, и всяких нехороших мест больше. Просто поискать надо. И ещё один аргумент имею, — домовая важно подняла вверх указательный пальчик. — Места — не люди. Если и напортачишь чего — жаловаться не побегут.

Иванов, долго молчал, обдумывая услышанное со всех сторон и с каждой секундой всё больше проникаясь идеей девушки, потом шлёпнул пятернёй по столу и с жаром заявил:

— Умная ты у меня, ещё и красавица! Завтра же начну! «Плохое» место — чем не тренажёр для начинающего колдуна. Не получится — что-нибудь другое придумаем! Главное — начать!

«А заодно и воздухом свежим подышишь, и делом хоть каким-нибудь займёшься» — подумала Маша, но вслух ничего не сказала.