Совок

Вадим Агарев, 2023

Я ни разу не писатель и, тем более, не фантаст. Я мент. Из фантастики в этой книжке только сам факт перенесения души из старого мента в нового. Здесь не будет ни пения, ни прогрессорства, ни просветительской работы с генсеками. Спасения СССР не будет вообще. Равно, как и магии.

Глава 7

Проснулся я от приглушенных закрытой дверью звуков, доносящихся со стороны кухни. Вчера как-то так получилось, что до полноценного приготовления еды дело не дошло, обошлись тем, что можно было быстро нарезать и съесть. Потом начались половецкие пляски. Без сабель и поначалу даже очень осторожно, и бережно. Я прислушивался к своему идущему на поправку организму, а Татьяна приглядывалась к моим прислушиваниям. Либидо не подвело и уже после первого захода судейским решением я был признан симулянтом. И далее никаких скидок на трудную судьбу, и на мой печальный недуг мне уже не было.

Из кухни начали просачиваться основательно подзабытые ароматы жареного мяса. Натянув трусы, я пошел принимать водные процедуры. С газовой колонкой я разобрался еще вчера, поэтому к столу я вышел франтом уже минут через пятнадцать. Если бы не экзотичность моей стрижки, то я бы вообще не отворачивался от зеркала. Нынешняя физиономия меня вполне устраивала. Татьяна суетилась на кухне в тельнике с закатанными рукавами. Чей это тельник, мой или Локтионова, я так и не вспомнил. Однако размер указывал на то, что мой, локтионовский был бы ей почти до колен. Вова рассказывал, что он на голову меня длиннее. Хотя, быть может, и не длиннее, а выше. Но, чтобы это понять, надо было бы мне с майором пообщаться.

Судя по тому, что татьянино постиранное бельишко висело в ванной на веревке, под тельником на ней ничего не было. С завершением этой логической цепочки, мысли о еде отошли на второй план. Любовь, вернее, взыгравшее любострастие, победило голод, который еще несколько секунд назад правил миром в моей голове. Да уж, горе от ума, это точно. Особенно от моего пытливого умища, терзаемого посттравматическим приступом похоти. Под утро я искренне думал, что натешил восставшую из руин плоть впрок дня на два, а то и на все три. Но получается, что ошибся. Чтобы не фраппировать приличную барышню стоящими шалашом трусами, я непринужденно держал комок полотенца в самом низу живота.

Интригующая и потому почти всегда работающая с женщинами фраза: «Пойдем, чё покажу», на этот раз дала осечку. А силой тащить судью в койку я не решился. И в результате от этого только выиграл. Положительные эмоции от поедания запеченного в духовке мяса захлестывали и сознание и вкусовые рецепторы. И было непонятно, в какой последовательности это происходило. Ощущения не намного уступали тому упоению, которое я получил этой ночью от приятных до неприличия плотских утех. Татьяна мне нравилась все больше и больше. И швец, и жнец, и, несмотря на пуританскую эпоху соцреализма, на дуде игрец… Да к тому же еще и судья… Как она лихо по моей просьбе Черняева засудила! Достойная барышня! Мечта поэта!

— Ты, Таня, молодец, очень вкусно! Сейчас я доем, еще раз зубы почищу и от всей души благодарить тебя стану! — попытался я ей выразить свои планы на обратную приятность.

Выразить внятно, из-за набитого рта, не совсем получилось, но Татьяна меня поняла и счастливо рассмеялась. Сама она ела очень мало, пила кофе и подкладывала в мою тарелку мясо с горячей жестянки.

Справедливости ради стоит отметить, что за эти сутки Таня повеселела. Было видно, что удовлетворение и радость от попрания морально-нравственных норм испытываю не только я. Татьяна тоже оказалась девушкой с активной жизненной позицией. И, судя по всплескам дикого темперамента, месяц ее воздержания, пока я продавливал больничную койку, дался ей нелегко. Остается только надеяться, что вынужденный целибат никак не отразился на излишней тяжести выносимых ей приговоров. Провожать Татьяну Павловну я пошел, когда уже начало темнеть. До того, она еще днем бегала на улицу к телефону, чтобы предупредить родителей, что будет дома только вечером. Про родителей я ее не спрашивал, чтобы не пугать девушку ущербной памятью контуженного придурка. Завтра запытаю Нагаева, он мне все расскажет. И я предполагаю, что не менее содержательно, нежели сама Татьяна. Пару остановок мы прогулялись, потом моя подруга зашла в троллейбус, а я неторопясь побрел обратно. Хотелось спать. Ночь почти вся была бессонной, днем подремать мне тоже не удалось, судья Липатникова умела быть требовательной. Да уж, тяжела и неказиста жизнь советского юриста…

Всю следующую неделю я дисциплинированно посещал поликлинику УВД.

Капельницы и уколы мне за последний месяц изрядно надоели, зато здоровье существенно поправилось. И своей прической я все меньше походил на пострадавшего во внутрикамерных разборках зека. Позавчера мы с Вовой проведывали Локтионова. Хорошо, что накануне Татьяна принесла мне самодельных коржиков, их я и прихватил в качестве гостинца, дополнительно прикупив на рынке кило яблок. В магазине шаром покати, а сок был хоть и в ассортименте, но только в трехлитровой таре.

До областной клинической больницы мы доехали на трамвае. Нагаев провел меня через приемный покой и мы поднялись на третий этаж. Было видно, что Вова проведывает нашего старшого не впервые. В палату мы не пошли, а через местного болящего вызвали Михалыча в холл, где стояли в ряд киношные фанерные кресла. Вышедшего из дверей отделения рослого мужика, годов сорока и одетого в спортивный костюм, я не знал. Вернее, не узнал, потому что он-то как раз сразу протянул мне руку. Какая-то слишком избирательная память у меня. Вову и Толика я признал, а Татьяну и Локтионова, как будто впервые встретил. Где логика? Это при том, что с Татьяной я был знаком ближе некуда и достаточно продолжительное время.

— Эк, тебя отму#охали! — разглядывая меня, покачал головой мой старший инспектор. — Рассказывай, как все было? Сначала факты, потом мысли. И не торопись, вываливай все подряд, но старайся соблюдать хронологию!

Я послушно пересказал все, что было в голове относительно побоища. И про мысли по поводу случившегося, вернее, про почти полное их отсутствие.

— За две недели ты врагов нажить не мог, значит, это ты на своей земле кому-то перцу по хвост насыпал. Что у тебя до «мясухи» было? Вспоминай! — майор с любопытством меня рассматривал. — Слава богу, не в америках живем, не валят у нас ментов так запросто. То, что тебя не грабить шли, это точно.

— Михалыч, мы по его территории и по моей всегда вместе работали, не было там ничего такого, — влез в разговор Нагаев, — Если ему память отшибли, то уж я-то все помню, — он посмотрел на меня, — Это поселок ему аукнулся, точно говорю!

Я согласно кивнул и мы с напарником уже вдвоем уставились на старшего участкового. Локтионов сел на стул и задумался. Мы с Вовой как два недоросля стояли и ждали, когда в голове старшего товарища сложатся пазлы. Со слов напарника я знал, что Валерий Михайлович только последние два года, как работает старшим участковым в районе на земле. А до того он был старшим инспектором уголовного розыска в УВД области. И по слухам, опером он был очень даже неплохим. Карьеру ему подкосил развод с его очередной женой и ее непрерывные жалобы в партком УВД.

— Ты наш разговор помнишь? Перед тем, как я на больничку заехал? — сидящий майор смотрел на меня снизу вверх изучающим взглядом.

— Не помню. Я вообще, мало, что помню. Без него, — я кивнул на друга, — Я бы даже твоего, Михалыч, адреса не вспомнил. Это Вова меня к тебе на хату привел. Врачи говорят, что память восстановится, но вот только когда?

Скрывать утрату памяти от этого тертого опера было можно, но не долго. Да и зачем? Дешевле было не драконить Локтионова враньем и не настраивать тем самым против себя. Я же понимаю, каково это, когда матерый опер видит, что какой-то салабон пытается водить его за нос. Нет, не надо нам таких высоких отношений. Нам надо выяснить, кому и где я так на мозоль наступил.

— Я тебя просил никуда не лезть и только почту исполнять. Ну и надзорников проверять. И все! А теперь давай вспоминай, по мясокомбинату у тебя, что-то было? Может, информация какая прошла? С кем ты общался? Повод?

Н-да, Михалыч мент заслуженный, да только ведь и я не щенок сопливый, каким он меня допрежь знал. По той своей ментовской жизни я ему сотню очков форы дать могу. И как агентурист, и по работе на земле в самых жестких условиях. У меня в активе два успешно реализованных внедрения, если что. И полдесятка дел по ОПС, прошедших через суд с обвинительными приговорами через все апелляции. И прочая, прочая… Моя израненная черепушка совершенно отчетливо выдавала мне понимание, что, вероятнее всего, знает Локтионов, откуда мне прилететь могло. Или очень обоснованно предполагает. Но давать расклад почему-то не спешит. Почему?

Я присел рядом со старшим товарищем и начал разглядывать его глаза.

— Михалыч, ты ведь не хочешь, чтобы меня добили? — тихо спросил я.

Майор в ответ только отвернулся и, хлопнув себя ладонями по ляжкам, громко втянул носом воздух. Локтионов продолжал молчать, что-то обдумывая, а я не торопил его, понимая, что суетиться сейчас не самое время.

— Застрял я в райотделе, Сергей, а мне в область возвращаться надо, — Михалыч смотрел в сторону, вроде бы безразличным тоном выдавая информацию.

— Твой входной билет назад в областной «угол», Михалыч? Решил громкую палку по мясокомбинату рубануть? Но я-то тут каким боком? — я еще внимательнее вгляделся в глаза опального майора. — Колись, Михалыч, добьют ведь меня эти суки!

— Не надо было тебя к себе селить, глупость я сделал. Помочь хотел, ну и, чтобы за квартирой ты присмотрел, пока я здесь. Зря! Не надо было. Ты там куда-то сунулся, а еще вдобавок у меня живешь. Переоценили они тебя.

— В чем переоценили? Кто переоценил? Что я там зацепить мог, Михалыч?

— Сам понять хочу! — было видно, что Локтионов колеблется и никак не может решиться на то, чтобы выдать полный расклад по своей разработке. А в том, что у него была серьезная разработка по «мясухе», я уже не сомневался. И было совсем непохоже, что Локтионов пытается меня сейчас задурить. Не играет он меня втемную. Наоборот, было похоже, что нападение на меня ломает какую-то уже сложившуюся картинку в его голове. И все громадье его планов тоже летит коту под хвост.

— Тем более, ты с земли в следствие мылишься. Можно при желании так понять, что тоже очков набрать хочешь. Кстати, берет тебя Забелин?

— Не берут его, — ответил за меня Вова, — Говорят, что вакансий нет. Врут, есть вакансии, я узнавал.

— Валерий Михалыч, да хрен с ним, со следствием, быть бы живу! Мы с Вовой много чего передумали и, по всему выходит, что прилетело мне с твоей земли, так что, давай, делись своей оперативной инфой! Рассказывай, чего ты там затеял? — «прилетело», «инфа» — слова выбирать было некогда и я сыпал жаргонизмами своего века.

Я настырно не отводил взгляда от прошаренного язвенника, затеявшего какую-то грандиозную оперскую авантюру и понимал, что его надо дожимать. Здесь и сейчас дожимать. Да и сам Локтионов тоже наверняка осознавал, что теперь уже это не только его игрушки, а потому деваться ему некуда и надо колоться.

— Михалыч, ты же понимаешь, если они на меня руку подняли, то и тебе обязательно от них прилетит. Только теперь они учтут все свои ошибки, и уже сработают без осечки. Может, ты собрался объявить всем жуликам на «мясухе», что прекращаешь свои игрища? Так ведь они все равно не поверят и обязательно зачистят тебя! Так, на всякий случай. Или ты в этом сомневаешься?

Локтионов ерзал задницей по фанерному сиденью и отводил глаза от моего настойчивого взгляда. И опять я его понимал, мужику надо дозреть, ему не лаврами жалко делиться, он утечки боится. И боится он уже не только того, что его комбинация сорвется. Видать, дело и вправду серьезное. Хотя, куда уж серьезнее, если троих злодеев вот так запросто и целенаправленно послали действующего мента гасить. Это в совковый-то застой и такие страсти?! Такое и в присные девяностые, рутинным явлением не считалось.

— Ты, Михалыч, не опасайся насчет того, что от нас утечет, мы с Вовой жить хотим не меньше твоего. Это раз! А потом, ты ведь знаешь, что я все равно рыть буду, так что давай уже наши действия как-то согласовывать, иначе беда будет. Ты поверь, мне моя жизнь дороже всех твоих разработок и я активно рыть буду! Последней фразой я не оставил Локтионову никакого выбора и мы это оба понимали.

— Ладно, видно и впрямь по-другому никак, — майор вытер рукавом со лба обильно выступившую испарину и продолжил, — В общем, я там тему с левой продукцией нарыл. Вроде бы экономическая статья, но масштаб там такой, что никакой ОБХСС не посмеет вякнуть, что я на их грядку залез. И я так полагаю, что без покровительства бэхов там не обошлось. Хищают там в особо крупных размерах. И я не предполагаю, я это точно знаю. У меня дома часть доказухи спрятана. Документы. Не только копии, там есть и оригиналы. Тебе пока не надо знать, где. Потому и поселил тебя к себе, ты уж извини! — подставивший меня майор виновато понурился. — Все бы нормально было, если бы ты там никуда не залез! — произнося это он старался быть убедительным.

— Ты, Михалыч, не отвлекайся, ты продолжай! Чего уж теперь каяться, теперь спасаться надо! Всем спасаться, — задавив в себе недобрые мысли к старшему инспектору, подстегнул я майора.

— Да чего там продолжать, по моим прикидкам, это дело потянет на 93 прим. А это сам понимаешь, статья расстрельная. Ребята там замазаны серьезные, с такими я еще не бодался. Знал бы с самого начала, что такой масштаб, я бы и близко не подошел! Чтобы не вставать к стенке, они нас с тобой обоих закопают. И тебя, Володя, вместе с нами до кучи, — Локтионов криво усмехнулся сбледнувшему Нагаеву. — Потому и спрашиваю, Серега, где там твои уши вылезли? Куда ты там залез? Опять же, где, с кем и какие разговоры ты вел? Кому и какие вопросы ты задавал? Ты очень хорошо вспоминай, иначе не просчитаем мы их и вот тогда уж, точно нас завалят, — старшой окончательно перестал таиться и вел открытый разговор. Было видно, что испугался Валерий Михайлович Локтионов, до кровавого поноса испугался.

— Если честно, теперь я и сам удивляюсь, что не с меня они начали, — пожал он плечами, — Недооценил я этих злодеев. Старею, наверное, — без какого-либо кокетства вздохнул майор. — Ты их чем-то спровоцировал, Серега! Думай, чем ты их царапнул? — Михалыч поднялся со скрипнувшего сиденья и протянул руку, — Ладно пошел я, мне лампочку через час глотать.

Про гостинцы, принесенные нами с Вовой, он забыл. Мы тоже о них вспомнили только после того, как Локтионов скрылся в отделении.