Стоящие свыше. Часть II. Усомнившиеся в абсолюте

Бранко Божич, 2023

Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется. Известие о том, что Йока – мрачун, ломает его жизнь и перечеркивает будущее. Влиятельный друг семьи обещает ему помочь, но сколько правды в этих обещаниях? Студент-повеса клянется кровью, что никогда не явится миру в облике змея и не станет ничьим орудием в борьбе за власть. Но злые духи, отнимающие у людей сердца, все равно поработят его мир…

16 января 78 года до н.э.с. Исподний мир

Письмо, немного подправленное «лучшими людьми», дошло до Государя, несмотря на категорические возражения ректора. Ректор явился на следующее собрание ближе к его концу, полный негодования. Старый, умудренный опытом человек, он был не столько ученым, сколько политиком. Может, благодаря этому университет и процветал много лет?

— Вы ополоумели? — он кричал и топал ногами. — Все собрания прекратить! Все письма сжечь! Все разговоры забыть навсегда! Нашлись спасители мира! Я бьюсь за существование университета как рыба об лед, а мне подкладывают такую свинью! Тупоголовые бездари!

Он был смешон в гневе и никого не напугал.

— Кто составлял эту крамолу? — Ректор скомкал в тонкой холеной руке разложенные на кафедре черновики и потряс ими над головой.

Зимич, сидевший в первом ряду амфитеатра, поднялся — чего бояться человеку, в одиночку убившему змея?

— Это я составлял.

Однако председатель собрания — декан философского факультета — тоже не испугался ректора:

— Он сделал это по моему поручению. И решение это было принято собранием… Не надо искать козла отпущения.

— Козлов отпущения буду искать не я! В прямом смысле этих слов, без всяких иносказаний. Жаль только, что никакое заклание не спасет университет от закрытия! Всем — вон отсюда! А лучше всего — вон из города! Если я еще хоть раз услышу о подобных сборищах, я самолично напишу донос в Консисторию! Я не собираюсь умирать за чужую дурь!

Кто-то попробовал возразить, но ректор хлопнул ладонью по кафедре, и лицо его, без того красное, еще сильней налилось дурной кровью: вот-вот хватит удар.

Зимич хотел выйти вместе со всеми, но ректор его остановил:

— А вы, юноша, не знаю вашего имени, пойдете со мной. — Ноздри его аристократического носа еще раздувались от гнева, но щеки уже шли пятнами — удар миновал.

И всю дорогу до крыла ректората старый профессор-политик фыркал в седую бороду:

— Болваны! Дубье стоеросовое! Бараньи головы!

Наверное, он никогда не слышал ругани не только охотников, но и торговок на базаре.

Зимич не бывал в этом крыле — что там делать студенту? — и видел крытую остекленную галерею, ведущую в апартаменты ректора, только со двора.

Но, как ни странно, пройдя галерею, ректор повел его по лестнице вниз. А потом и вовсе свернул в узкий коридор, вышел на черную лестницу с высокими затертыми ступенями, снова свернул в коридор, еще у́же, темнее и холодней, и на площадке следующей лестницы подхватил из ниши масляную лампу:

— Погоди, зажжем огонь.

В полутьме стукнул кремень, вспыхнул фитиль лампы, осветив руки старого профессора, — огниво его было точь-в-точь похоже на то, половинку которого Зимич нашел возле мертвого колдуна. Только на ручке из оленьего рога был вырезан не кузнец, а цветочный орнамент.

— Откуда у вас эта вещь? — спросил Зимич вполголоса.

— Нравится? — ректор усмехнулся. — Это мне подарил один злой дух, как ты их называешь. Пойдем.

Ступени винтовой лестницы были еще круче, и спускалась она глубоко под землю. Зимич не любил подвалов…

Но вместо мрачных подземелий с тюремными камерами, которые он успел себе навоображать, лестница уперлась в дубовую дверь маленькой уютной комнаты. Ректор зажег десяток свечей, потушив чадившую лампу, кинул лучину в камин — подготовленные заранее дрова вспыхнули легко и бездымно, — а потом запер дверь на засов и указал Зимичу кресло возле камина:

— Садись. Не бойся, этот дымоход ведет не на крышу, а в глухую стену, высоко над землей. Подслушать нас невозможно.

— Я не боюсь, — ответил Зимич.

— Напрасно. — Ректор поставил подсвечник на низкий стол между креслами, и Зимич разглядел вазу с фруктами (редкими в Млчане зимой) и початую бутылку вина. — Итак, расскажи мне, как тебе удалось в одиночку убить змея.

Отпираться было бессмысленно, удивляться — тоже.

— Как вы догадались?

— На ваших собраниях присутствовали не только шпионы Консистории, но и мои личные шпионы. — Ректор посмотрел на Зимича презрительно. — Надеюсь только, что шпионы Консистории оказались не столь сообразительными, как мои. Я жду рассказа.

— А что рассказывать? Убил и убил… — Зимич пожал плечами и, вспомнив о расспросах колдуна, добавил: — Вот, шрамы на ладонях остались. От молний.

— У тебя хороший слог. — Ректор не взглянул на ладони, а развернул скомканное письмо и пробежал по нему глазами. — И узнаваемая манера говорить. Может быть, ты знаешь, кто сочинил пресловутую сказку про людоеда?

— Какую… сказку? — Зимич опешил. Может быть, шпионы ректора подслушали и его разговор с хозяйской девчонкой в пивной?

— Ну, о солнечной полянке и пещере с детскими косточками… Ее сейчас рассказывают на каждом углу. Мне поступило предписание от храмовников переделать конец этой сказки: не умный мальчик должен стать спасителем детей, а добрый чудотвор. И сделать это надо так, чтобы сказка получилась интересней предыдущей и чтобы новую сказку рассказывали на каждом углу, а старую забыли. Не хочешь взяться за эту работу?

Зимич усмехнулся:

— Это невозможно.

— Что, неужели жалко портить свое творение? А? А сочинять такие сказки не страшно? — ректор приподнялся и повысил голос.

— Это невозможно по другой причине. Сказки имеют свои законы. Добрый чудотвор может спасти детей, но на улицах такую сказку повторять не станут. Это никому не интересно. Ведь ребенок не может представить себя добрым чудотвором, зато каждый считает себя умным мальчиком.

— Вот и думай, как сделать, чтобы ее повторяли на улицах! Раз ты такой умный и знаешь законы сказок!

— Я не стану этого делать, — Зимич улыбнулся и покачал головой.

— Но как умны, как хитры! Бестии! Они все делают именно так: не уничтожают, а поворачивают в свою пользу. В этом их сила. Не ловить сказочника, не наказывать невинных детей, а придумать другой конец… Чтобы даже мысли не возникло о том, кто такой волшебник-людоед на самом деле. Я уповаю только на то, что и университет они не уничтожат, а повернут себе на пользу. А тут ваши дурацкие письма и собрания!

— Но ведь надо что-то делать. Неужели Государь не видит, что от них исходит угроза?

— Государь видит все. — Ректор повернулся и пристально посмотрел на Зимича. — И Государю видней, что выгодно для государства. Ты понял меня?

— Боитесь, что я шпион?

— Нет! Ты не шпион! Ты безмозглый недоумок! Как все ваши… собиранцы… Никого не интересует, о чем я говорил с тобой на самом деле: на допросе ты скажешь то, что велят. А письмо… с тем же успехом можете написать письмо Надзирающим или сразу самому Стоящему Свыше, с рассказом о том, кто такие чудотворы. А то они без вас не знают!

— Но ведь… но ведь это предательство…

— Предательство кого? Чего?

— Своего народа… — пробормотал Зимич, опустив голову.

— Ты думаешь, кому-то есть дело до народа? Еще раз безмозглый недоумок! Золото! Власть! Покорное стадо вместо неудобных и вечно недовольных чем-то людей! Счастливое стадо! Посмотри, с какой радостью этот народ упал ниц и ползает на брюхе! И, заметь, Надзирающие не отнимают власти у Государя, даже наоборот — они обеспечивают безраздельную власть Государя. Это величайшая сделка за всю историю Млчаны! Вот только университет в этой сделке оказался лишним: никому не нужны мыслители, они выбиваются из стада. Паршивые овцы, рассадник вольнодумства! Я пообещал им факультет феологии, кафедру мистических практик, где будут изучать, как правильно и наиболее продуктивно молиться чудотворам. Я вылез из кожи вон, я расстелился перед ними скатертью-самобранкой! Я подписал соглашение со Стоящим Свыше о безоговорочном подчинении университета Храму! А вы… собиранцы… Откуда у меня в университете столько недоумков?

— Может быть, это не от глупости, а от честности?

— От честности? Я посмотрю, чего будет стоить эта честность в застенках Консистории! Вся ваша честность — только слова, и не более. Ну и довольно об этом. Я позвал тебя не для того, чтобы рассуждать о честности и глупости. Поговорим о силе.

— О… моей силе? — Зимич поднял голову и сузил глаза.

— О чьей же еще? Змей — это не только оружие, не только участник представления, змей — это разменная карта в игре. Я мог бы потихоньку запродать тебя Государю, но он не сумеет воспользоваться тобой с выгодой для всех. Государь, между нами, глуп. Я мог бы обменять тебя на университет, но чудотворы меня обманут, мне нечем на них давить. А тебе — есть. И я предлагаю тебе заключить с ними сделку: ты принимаешь участие в их представлении только до тех пор, пока университет стоит и его профессоров никто не трогает. Разумеется, я не откажусь от своих с ними соглашений — они пойдут на компромисс, но диктовать себе условия от и до не позволят.

— И… как вы себе это представляете? — Зимич спросил это исключительно из любопытства.

— У тебя будут лучшие наставники. И твоя задача, и задача чудотворов — сохранить твою личность. Иначе вместо представления они получат еще одну безмозглую тварь, коих летает по миру не один десяток. Это сложнейшая задача, которую чудотворам не решить самостоятельно, без твоего добровольного участия. Но и твоего желания будет маловато: нужны умы, ученые, нужна практика. Нужны колдуны, наконец, которые знают об этом побольше чудотворов.

— А если я откажусь?

— Дурак! — хмыкнул ректор. — Ты все равно рано или поздно превратишься в змея. Только у тебя есть выбор: смерть личности и рождение еще одного чудовища или сохранение разума и могущество. Ты будешь богом этого мира! Да, темным богом, но все же… Змеи живут долго, гораздо дольше чудотворов.

— Я не хочу принимать в этом участие. Я не буду дурить людям головы.

— Еще раз дурак. Людям ты уже не поможешь — никто не поможет тем кроликам, которые с радостью скачут в пасть аспиду. Ты спасешь университет. Лучшие умы Млчаны будут передавать знания новым поколениям. Разве это не достойная цель?

— Какие знания? Как наиболее продуктивно молиться чудотворам? Или как правильно любить Предвечного? — Зимич выпрямился. — Разве не этому будет учить новые поколения факультет феологии?

— Молодости свойственен максимализм, — ректор кисло улыбнулся. — Однако жизнь состоит из компромиссов. Умение идти на компромиссы и есть мудрость.

— Я думал, что мудрость — это нечто иное.

— Я тоже так думал. С годами это прошло. — Он помолчал, глядя на огонь. — Ты выслушал мое предложение, не спеши отказываться, отказаться ты всегда успеешь. Мне нет смысла прятать тебя или удерживать силой. Чудотворы рано или поздно тебя найдут. Я думаю, они тебя давно нашли, а теперь просто наблюдают. И когда они придут к тебе, предложи им эту сделку. Только не переборщи: не настолько им нужен змей, чтобы отказаться от чего-то более значимого. Ты лишь часть представления, небольшая часть. Не больше сказки про людоеда, которого должен победить чудотвор. Кстати, о сказке подумай — ты меня весьма обяжешь, если сможешь что-нибудь предложить.

Наверное, пора было уходить… И уйти очень хотелось, чтобы не смотреть в глаза ректору: умные, живые — и в то же время такие самоуверенно порочные.

— Скажите, а почему чудотворы так уверены, что я стану семиглавым змеем? — спросил Зимич, собираясь подняться. — Ведь я убил трехглавого.

— Я не могу сказать этого точно, но, похоже, человек сам выбирает облик змея, в которого желает превратиться.

— Почему же тогда никто до меня не пожелал стать таким огромным змеем? Почему змеи в основном двух — или трехглавые?

— Отчего же… Были случаи, когда люди превращались в пятнадцатиглавых змеев. Только они очень быстро умирали: не могли летать. Семь — предельное число по многим причинам. И вес змея, баланс его тела, и физиологические особенности дыхания, пищеварения, и — главное — принцип, по которому более семи объектов одновременно нельзя слить в единый, воспринять как единый. Работа о том, как действует мозг, разнесенный по нескольким головам, написана ученым из нашего университета, ныне покойным. Очень толковая работа, она есть в библиотеке.

У Зимича осталось и много других вопросов, но не было сил их задать: трудно беседовать с человеком, который вызывает если не ненависть, то столь глубокое отвращение. Интересно, он продался чудотворам, искренне ратуя за университет, или ему дорого ректорство? А может, спасая университет, он спасает в первую очередь свою жизнь? Но ведь нельзя, нельзя цепляться за жизнь любой ценой! Слишком высокой может оказаться цена!

Да, цена может оказаться слишком высокой… Зимич со свечой в руках поднимался по винтовой лестнице и думал, что и сам не смог умереть, сам бежал от охотников. И если ему не удастся остаться человеком, не будет ли это той самой высокой ценой? И бессмысленно оправдывать себя надеждами, будто он никогда не превратится в змея. Никто не знает, как повернется жизнь.