Стоящие свыше. Часть II. Усомнившиеся в абсолюте

Бранко Божич, 2023

Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется. Известие о том, что Йока – мрачун, ломает его жизнь и перечеркивает будущее. Влиятельный друг семьи обещает ему помочь, но сколько правды в этих обещаниях? Студент-повеса клянется кровью, что никогда не явится миру в облике змея и не станет ничьим орудием в борьбе за власть. Но злые духи, отнимающие у людей сердца, все равно поработят его мир…

10 мая 427 года от н.э.с. Раннее утро

Воскресную встречу Стриженый Песочник назначил на половину шестого утра, когда полиция и добропорядочные граждане спят самым крепким сном. Йока выбрался из дома в сумерках. Он просыпался каждые полчаса, глядя на будильник, — слишком боялся опоздать и явился в парк едва ли не самым первым: прятался за кустами, промочил ноги росой и продрог. Туман был таким густым, что садился на лицо большими каплями, и вскоре челка прилипла ко лбу, а рубаха — к спине. А оделся Йока так, чтобы и не выделяться, и в то же время иметь вид романтический, соответствующий его настроению: в свободную белую рубаху, не стесняющую движений, с широким матерчатым поясом, несколько раз обернутым вокруг талии, и узкие брюки, заправленные в легкие сапоги. И не ошибся: многие из рощинских ребят оделись похоже и напоминали то ли благородных разбойников, то ли пиратов.

По дороге на сытинские луга Йока немного волновался. Он был одним из самых младших среди ребят Светлой Рощи (а набралось их человек сто, не меньше), поэтому старшие подбадривали его увесистыми хлопками по плечам. Вместе с ребятами чуть поодаль шли девушки — и ровесницы Йоки, и совсем взрослые девицы на выданье — поддержать своих парней. Их было немного — не больше десятка. И он вдруг вспомнил сны о танцующей девочке. От волнения это воспоминание показалось особенно будоражащим, Йока представил на секунду, что и эта девочка из снов могла бы идти сейчас вместе с рощинскими девчонками и поворачивать голову, высматривая его в толпе. А потом не мог отделаться от ощущения, что так оно и есть.

Солнце только-только поднялось из-за горизонта, разогнав туман и розовые сумерки, когда впереди показался выжженный широкий луг, еще местами дымившийся и пыливший черной золой. Но сквозь черный прах прошлогодней травы уже виднелись молодые ростки. Сытинские луга были местом во всех отношениях удобным: далеко и от деревни, и от Светлой Рощи, без проезжих дорог рядом, с двух сторон прикрытое березняком.

Через поле навстречу рощинским шла толпа ребят из Сытина. Они не были похожи на пиратов, скорей на разбойников, но не благородных героев приключений, а разбойников с большой дороги — в длинных льняных рубахах навыпуск, в шапках и тяжелых сапогах из грубой кожи. И оружие их впечатляло: почти все они были вооружены цепями, в то время как рощинские в большинстве предпочли металлические прутья, издали напоминавшие шпаги.

Стриженый Песочник вышел вперед, навстречу предводителю сытинских. Они перекинулись двумя-тремя словами и громко повторили немногочисленные правила: выбросить ножи, не бить по лицу, по шее и ниже пояса, не бить лежачих. Победа признается за теми, кто дольше всех продержится на «поле боя» и не отступит за проведенную за спиной черту.

Йока не чувствовал страха, только волновался все сильней и сильней, до нервной дрожи. Страх появился потом, когда настало время сходиться. Это очень мало напоминало уроки фехтования и вольной борьбы, зато было похоже на настоящий бой, как его описывали в книгах. Два «войска» ринулись навстречу друг другу, словно собирались смести, растоптать противника. И ножи показались Йоке не самым опасным оружием по сравнению с тяжелыми цепями и толстыми железными прутьями. Да и шипастые кастеты, надетые на руки почти у каждого сытинского бойца, не оставляли сомнений: один удар такой штукой в лицо если не убьет, то точно покалечит.

Йока в начале даже задохнулся от страха, ощущая, как кровь отливает от головы, а ноги делаются ватными и холодными. И сделать шаг вперед — все равно что прыгнуть в воду с вышки. Если не прыгнешь, засмеют. Засмеют, даже если на секунду задержишься, отстанешь. Йока бежал вместе со всеми и не чувствовал под собой ног: пространство вдруг сжалось до узкого пятачка, за пределами которого ничего не существовало, только он сам и противник впереди. Может быть, это потемнело в глазах?

И страх отпустил в тот миг, когда железный прут принял на себя удар цепи, нацеленный в лицо: цепь обвилась вокруг прута несколько раз, Йока подхватил прут за другой конец, надеясь лишить противника его оружия. И прикрывался плечом от ударов кастетом, не чувствуя боли.

Это была не столько драка, сколько давка и свалка, ничем не отличавшаяся от мальчишеских побоищ, за исключением оружия и крепких словечек, которыми так и сыпали обе стороны. Йока никогда не боялся крови и теперь ее не замечал — ни своей, ни чужой. Сытинские нарушали правила, целились по лицу, зная, что так проще всего напугать и заставить противника отступить. Сперва Йока боялся выронить оружие: поднять что-то с земли в толпе было невозможно, а драться голыми руками против цепей и кастетов казалось бессмысленным. Но вскоре стало понятно, что и прутья, и цепи — детские игрушки по сравнению с кастетами и кулаками: из игры бойцов выбивали удары в подбородок, в солнечное сплетение или в болевые точки. И снова становилось страшно, когда рядом кто-нибудь с воплем падал на землю, перегнувшись пополам, или как сноп навзничь валился с ног. Сытинские — как и рощинские — безжалостно добивали тех, кто еще не упал, но согнулся или опустился на одно колено.

Рощинские теснили сытинских, и это вселяло уверенность и силу. Йока прорывался вперед, и вскоре рядом оказался Стриженый Песочник — веселый, с красным лицом, на котором проступили крупные веснушки.

Драка выкосила не меньше двух третей бойцов, некоторых оттаскивали в сторону товарищи, но многие, отдышавшись, поднимались и возвращались на поле боя. И свалки уже не было, каждый старался найти противника по силам, а лучше — кого-нибудь послабей, чтобы вывести его из игры быстро и без потерь. Йоке выбирать не приходилось, даже его ровесники из Сытина были крепче его и шире в кости. То, что он продержался так долго, можно было причислить к подвигу. И Стриженый Песочник, как-то раз снова оказавшись рядом, подмигнул ему удовлетворенно и ободряюще. Может быть, именно это придало Йоке сил, и он мастерским ударом вывел из игры парнишку, неуклюже и сильно махавшего железным прутом: уроки фехтования не прошли даром!

Парень, с которым Йока схватился после, был немногим старше, на каждой руке имел по кастету и дрался двумя цепями сразу. Их поединок оказался недолгим. То ли предыдущая победа так окрылила Йоку, что он позабыл об осторожности, то ли противник оказался ловчее, но Йока не успел прикрыться от удара с левой руки. Удар прошел вскользь и был не очень-то сильным — без хорошего замаха, — но цепь ударила по лицу, задев нос и припечатав щеку под глазом. Йока на несколько секунд ослеп от боли и выронил прут, закрывая лицо руками. Его качнуло назад, он попятился, из носа хлынула кровь, мгновенно наполняя рот, а боль все не отпускала. И тут сквозь пелену слез он увидел, что его противник замахивается снова, на этот раз правой рукой и изо всей силы. Йока не столько испугался, сколько растерялся: безоружного? Он краем глаза заметил Стриженого Песочника, рванувшего ему на помощь, но в этот миг его захлестнула сумасшедшая злоба, какая-то неуправляемая ярость: это против правил! Йока поднял лицо, глядя в глаза противнику, и качнулся в его сторону, зная, что сделать ничего не может.

То, что произошло потом, Йока объяснить не мог. Его противник в одно мгновение обмяк и шагнул назад. Руки его разжались, цепь пошла вперед по инерции, ударяя Йоку в плечо, и довольно сильно, но совсем не так, как могла бы ударить. Сытинский развернулся и бросился прочь, крича «мама!» во все горло. Йока нисколько этому не обрадовался, продолжая зажимать руками нос, из которого кровь лилась ручьем. Слезы все так же бежали из глаз, его шатало, и он бы наверняка повалился на землю (а ему очень хотелось повалиться на землю и свернуться клубком), если бы его за плечи не подхватил Стриженый Песочник, увлекая за собой в сторону.

— Йелен, ты что, дурак? — тихим шепотом спросил он, в самое ухо.

— П-почему?.. — еле выговорил Йока.

— Потому что. Иди, быстро иди отсюда, я скажу, что ты его победил. Ему никто не поверит, струсил и все…

— Я что-то сделал не так? — Йоке было не до того, чтобы держать лицо и выбирать слова и интонации.

— Иди, сказал… — Песочник подтолкнул его вперед, но Йока оглянулся: тот стоял и смотрел весьма озадаченно, и на его глупом от природы лице проступали тени множества мыслей.

Йока послушал совета, пробежал вперед несколько шагов, но не выдержал и со стоном повалился на колени, пригибая голову вниз. Кто бы мог подумать, что это будет так больно! Не было и речи о том, чтобы вернуться в драку! А надо было, надо! Чтобы доказать… Почему Песочник назвал его дураком? Что произошло? Может, это из-за того, что он выронил оружие и сдался после первого же серьезного удара? Или он нарушил какие-то правила? Нет, скорей всего, нельзя было так просто сдаваться… И теперь Песочник жалеет, что взял в драку малолетку. И почему убежал этот сытинский парень? Чего испугался? Что Йока его убьет? А в тот миг Йока действительно был готов его убить, голыми руками. Наверное, тот по глазам понял…

Надо встать и вернуться! Иначе…

— Я смотрю, Йока Йелен получил в нос, — раздался голос над головой. Змай! И как он тут оказался?

Йока поднял голову и оторвал руки от лица.

— Ты откуда?

— Да вот мимо проходил. — Змай, как всегда, был совершенно серьезен. — И ты напрасно нагибаешься, надо запрокинуть голову и дышать носом, чтобы кровь перестала течь.

— Это же неудобно…

— Ну да, реветь, конечно, неудобно.

— Я не реву, неправда! Это слезы… когда в нос бьют, слезы сами льются.

— Конечно сами. — Змай сел на траву. — Да ладно, не оправдывайся. Смотри, ваши сытинских явно побеждают. Или тебе уже наплевать?

— Мне не наплевать, — простонал Йока, — я сейчас… Еще немного…

Нос болел так сильно, что перед глазами пульсировали черные круги.

— А я думаю, ты не успеешь.

— Я успею. — Йока начал подниматься, но качнулся и едва не упал. — Дай руку, а?

— Пожалуйста, — Змай подхватил его за локоть и помог встать. Йока вытер глаза рукавом и собирался кинуться в бой с голыми руками, но тут увидел, что кидаться некуда: сытинских оттеснили за черту, Стриженый Песочник громогласно кричал о победе. Его крик подхватила сотня глоток — и те, кто остался в строю, и те, кто оказался в стороне, как и Йока. Никакой радости Йока не испытал: ему показалось, он упустил свой последний шанс. Он медленно опустился на горелую траву и снова закрыл лицо руками. Слезы хлынули из глаз уже от обиды и злости на самого себя.

— Ты чего, Йока Йелен? — Змай тронул его за плечо.

— Ничего. Все нормально, — проворчал Йока, закусывая губу.

— Смотри-ка ты… Все. Полная капитуляция. Да посмотри, хватит киснуть! Сытинские, по-моему, не согласны.

Йока и сам слышал крики и ругань на «поле боя»: сытинские громко качали права.

— Не было такого уговора, чтобы мрачунов сюда приводить!

— Это нечестно! Мы тоже могли бы мрачунов позвать, но мы же не позвали!

— Это правилами запрещено!

— По лицу бить тоже правилами запрещено! А вы все время в лицо метили!

При чем здесь мрачуны, интересно?

— Да этот парень просто струсил! — услышал он голос Стриженого Песочника. — Он струсил и теперь оправдывается!

— Струсил? Он двух слов до сих пор выговорить не может! Струсил!

Йока не повернул головы, но почувствовал неладное. И снова подумал о словах Песочника: ему стало стыдно и захотелось уйти, пока над ним не начали смеяться.

— Сами вы… мрачуны! Я вам сейчас покажу, кого вы назвали мрачуном. Йелен! Йелен, а ну иди сюда!

— По-моему, это тебя, — сказал Змай.

Йока поднялся: глупо делать вид, что не можешь встать. Глупо и неправильно. Стриженый Песочник двинулся ему навстречу, и на его лице Йока не заметил ни презрения, ни злости. Наоборот, тот по-товарищески обнял его за плечо и вывел вперед, к горстке сытинских, оспаривающих свое поражение.

— Вот! Смотрите! Это, между прочим, сын судьи Йелена. Понятно вам?

— Того самого Йелена? Который ищет Врага? Который из Думы? — зашептались сытинские, и Йока не знал, куда спрятать глаза.

— И, между прочим, его ударили цепью по лицу, что запрещено правилами! — продолжил Песочник. — Как сын судьи Йелена может быть мрачуном? Подумайте сами! Я говорю, ваш парень струсил, а теперь оправдывается!

— Чего-то непохоже, что этот цыпленок мог кого-то напугать…

— Йелен не цыпленок, — грубо оборвал говорившего Песочник, — и испугался ваш парень меня. Потому что я собирался его в землю зарыть, за то что правила нарушает! И зарыл бы, можешь мне поверить! Тащите его сюда! Я сам его спрошу! Назвать Йелена мрачуном — это серьезно. Пусть в глаза это повторит.

— Да ладно…

— Может, и вправду струсил.

— Он же в первый раз… Мог и струсить…

— Надо у чудотворов спросить, чудотворы могут определить, мрачун человек или нет!

— С ума сошел? Еще в полицию заяви! Тебя первого и потащат!

— Чудотворы не могут этого определить, иначе бы всех мрачунов давно перевешали!

— Могут! Я знаю!

— Тогда чего же не определяют?

Стриженый Песочник незаметно оттеснил Йоку за спину и шепнул:

— Иди, Йелен. Иди отсюда. Я с тобой потом поговорю.

— Я… — жалко начал Йока, надеясь хоть что-то сказать в свое оправдание, но Песочник его перебил:

— Да ладно. Ты молодец, хорошо удар держишь. Я видел. Почти до конца простоял. Иди отсюда, потом поговорим.

Йока отошел в полном недоумении. Злится на него Песочник или нет? Что он сделал не так? Что значит «я с тобой потом поговорю»?

— Ты чего такой смурной? — Ему навстречу попался кто-то из «старой гвардии» рощинских и широко улыбнулся. — Здорово дрался! А что нос разбили — до свадьбы заживет! После обеда приходи в ресторацию в парке. Отпразднуем!

— Ага, — кивнул Йока.

Змай незаметно оказался рядом.

— Хорошенькое дело, Йока Йелен в ресторации пьет со Стриженым Песочником, — шепнул он Йоке на ухо. — Я бы телеграфировал в «Славленские ведомости», газетчики понабежали бы это заснять и сунуть в утренний выпуск.

— Ну и телеграфируй! — злобно ответил Йока и пошел вперед.

— Эй, Йока Йелен! — засмеялся Змай ему в спину. — Не думал, что удар в нос так сильно на тебя подействует!

— При чем тут удар в нос?! — Йока развернулся.

— Да перестань. Чего ты расстроился-то?

— Я не расстроился, — вздохнул Йока примирительно.

— Вот и славно. Представляю, как твои домашние обрадуются, когда ты явишься к ним в таком виде.

— Не собираюсь я домой. Пошли к тебе в шалаш… Надо рубаху постирать, а то мама в обморок свалится…

Змай посоветовал не стирать рубаху в ручье Гадючьей балки, и они отправились на речушку Сажицу, бегущую из Беспросветного леса в Лудону. Идти до Сажицы было порядочно, но Йока никуда не торопился.

Солнце поднялось и пригревало, пожженные луга остались позади, и путь к речке лежал через просвеченные насквозь березовые рощицы, желтые полянки, покрытые цветущей мать-и-мачехой, и зеленые опушки c пятнышками ветреницы.

— Змай, ты видел, как я дрался? — спросил молчаливый до этого Йока.

— Видел. Издали.

— И как?

— Нормально. Подучиться, конечно, не мешает, но в целом — неплохо. Главное — смело. Мне вначале было трудно не обращать внимания на боль, а для тебя это, похоже, не проблема.

— Нас учили. Нас учат вольной борьбе.

— А… — протянул Змай, — тогда понятно.

— Я не об этом. Слушай, что я сделал не так? Почему Стриженый Песочник на меня разозлился?

— Разозлился? Я не заметил. По-моему, наоборот, он был доволен. А ты что, из-за этого до сих пор киснешь?

— Я не кисну, я думаю. Он сказал: «Ты что, дурак?» И еще сказал, что потом со мной поговорит.

— А ты не думай. Раз сказал, что поговорит, значит поговорит. И тогда все выяснится.

— Слишком просто.

— А ты хочешь сложней? Пожалуйста, думай сложней.

— Змай, послушай… А то, что я… Ну, что не смог вернуться… И вообще, прут выронил… Это как? Он не из-за этого?

— Нет, не из-за этого. У каждого в драке свои возможности, свой порог. Конечно, чем он выше, тем лучше. Но у тебя он не самый низкий. И если бы Стриженый Песочник этого не понимал, он бы не был местным предводителем. Кстати, он мне понравился. Полководец. И не такой дурак, каким прикидывается.

— Он не прикидывается, это у него лицо такое.

— Пойдешь с ним пить? — спросил Змай.

— Нет.

— Отчего так?

— Не хочу.

— Жаль, никуда не успеем съездить сегодня. Да и кому тебя покажешь с такой рожей?

Йока потрогал распухший нос и оплывший глаз: пожалуй, Змай прав. Впрочем, отражение в реке оказалось немного приличней, чем он опасался.

Сажица имела пологие берега и илистое дно: стоило ступить в ее ледяную воду, и снизу поднялась черная муть.

— Ну и как тут стирать? — беспомощно спросил Йока. — Сейчас рубаха еще и почернеет.

— А ты подожди, — посоветовал Змай, усаживаясь на траву, — муть уляжется. Чё-то многовато синяков тебе понаставили.

— Заметно?

— Под рубашкой — нет. А без рубашки пожалуй что да. И даже очень.

Ноги перестали чувствовать холод, пока черный ил оседал на дно. Йока уже собирался нагнуться к воде, когда заметил, что со стороны Беспросветного леса к ним приближается лодка. Она показалось из-за поворота совсем близко, и прятаться было бессмысленно, хотя Йока вовсе не хотел, чтобы его кто-то разглядывал. На корме с одним рулевым веслом в руках стоял человек в брезентовой куртке, в высоких сапогах и нелепой зеленой шляпе с завязками под подбородком, которая показалась Йоке знакомой. Цапа Дымлен! Этого только не хватало!

Он совсем забыл, что усадьба Важана стоит на Сажице и речка питает его многочисленные фонтаны! Интересно, что Цапа Дымлен делал в Беспросветном лесу? До усадьбы отсюда не меньше полутора лиг. Йока еще некоторое время надеялся, что Цапа его не узнает, но напрасно: тот повернул к берегу и замахал Йоке рукой.

— Это кто? Еще один знакомый чудотвор? — спросил Змай.

— Нет, это эконом Важана. Которому ты передавал привет.

— Я по-другому представлял себе экономов… Эконом — это же солидней, чем дворецкий, или я неправ?

— У нас нет эконома. Но, вообще-то, наверное…

Цапа пристал к берегу, ловко управляясь с веслом, а Змай любезно принял у него конец.

— Здравствуйте, господин Йелен! — Эконом Важана пошел на нос, сильно раскачивая лодку. — Какая приятная и неожиданная встреча.

Йока застыл с окровавленной рубахой в руках, не зная, что на это ответить. В прошлый раз он, конечно, был одет неважно, хотя и чувствовал себя вполне уверенно, теперь же почему-то растерялся. Впрочем, ненадолго.

— Здравствуйте, Дымлен, — сказал он, чуть приподнимая голову, — я тоже рад вас видеть.

— Цапа, меня можно называть просто Цапа. Я же не какой-нибудь аристократ, я простой человек. — Он кряхтя спрыгнул с лодки на берег и зачем-то отряхнул руки друг о друга, искоса поглядывая на Змая.

— Я бы предпочел официальное обращение, — ответил Йока.

— Как скажете, господин Йелен. Официальное так официальное. Я не ошибусь, если предположу: вы только что приняли участие в некотором… э… мероприятии на сытинских лугах?

Змай сидел на траве и похихикивал, а Йока никак не мог взять в толк, что он нашел в этом смешного.

— А вы только что вышли из Беспросветного леса?

— Да, я был именно там. В верховьях реки образовался затор, и наши фонтаны начали давать сбои. Я не буду слишком навязчив, если предложу вам помощь? Вы, кажется, собираетесь стирать эту безнадежно и навсегда испорченную рубашку?

— Это не ваше дело. — Йока поднял подбородок еще выше.

— Йока Йелен, поехали к Важану, — неожиданно поднялся Змай. — Не думаю, что он сильно обеднеет, если поделится с тобой рубахой.

— Ваш товарищ заметил это совершенно правильно, — кивнул Цапа Дымлен, — господин Важан действительно не обеднеет. И, не сомневаюсь, будет рад встрече и с вами, и с вашим товарищем. Его зовут…

— Змай, — подсказал тот.

— Я так и думал, — хитро усмехнулся Цапа.

И Йока решил, что в последние два дня все вокруг дурят ему голову…