Стоящие свыше. Часть II. Усомнившиеся в абсолюте

Бранко Божич, 2023

Никто не верит в пророчество о гибели двух миров, но оно сбудется. Известие о том, что Йока – мрачун, ломает его жизнь и перечеркивает будущее. Влиятельный друг семьи обещает ему помочь, но сколько правды в этих обещаниях? Студент-повеса клянется кровью, что никогда не явится миру в облике змея и не станет ничьим орудием в борьбе за власть. Но злые духи, отнимающие у людей сердца, все равно поработят его мир…

9 мая 427 года от н.э.с.

На площади у вокзала духовой оркестр играл один и тот же бравурный марш, ядовито-яркая зелень блестела на солнце, с лотков продавали сласти и шипучку. Поезда привозили дачников, в парке прогуливались парочки: солидные господа и дамы с зонтиками, чинные мастеровые и аккуратно одетые работницы, молодые парни с краснеющими деревенскими девицами.

Змай нисколько не стеснялся своего пиджака, надетого на голое тело, коротких брюк и босых ног. И Йоке это нравилось, как нравилось то, что на них оглядываются с удивлением и даже с возмущением. Они прошли через парк к рынку, миновали ряды со снедью, где с селянками шумно торговались домохозяйки и кухарки, и вышли к вещевым лавочкам, деревянным, с облупившейся краской и покосившимися дверьми. Йока никогда в них не заходил, ему и в Славлене-то редко покупали готовую одежду, только обувь: мама любила менять портных, но терпеть не могла иметь дела с сапожниками.

В лавке было темно — маленькое окошко пропускало не много света, а тусклый солнечный камень под потолком толком не освещал стен, на которых был развешан и расставлен товар: от нижнего белья до картин и фарфоровых статуэток (неприлично дешевой мазни и слащавых собачек и пастушек).

— Любезный, — Змай положил локти на прилавок, заглянув лавочнику в глаза, — я хочу одеться поприличней.

Лавочник был толстым, даже, пожалуй, жирным, но проворно выскочил из-за прилавка, походя дав подзатыльник щуплому мальчишке-подручному.

— Начнем с ботинок? — с воодушевлением начал он, оглядев Змая с головы до ног.

Змай посмотрел на подставку, где толпились лаковые остроносые ботинки, которые носят деревенские модники, брезгливо поморщился и ответил:

— Нет, пожалуй, с сапог… А еще лучше с носков.

— Проигрался? — лавочник понимающе подмигнул Змаю.

Змай ничего не ответил и демонстративно глянул в окно.

Из лавки они вышли через час, и теперь Змай ничем не отличался от мастеровых или рабочих Славлены: в добротном пиджаке с жилеткой и в темно-синих штанах, заправленных в высокие, крепкие сапоги. Не хватало только кепки — почему-то летом рабочие всегда надевали кепки. В матерчатой сумке через плечо Змай нес смену белья, стеганый ватник и брезентовую плащ-палатку.

Возле бочки с пивом в стороне от входа в парк он остановился и вопросительно глянул на Йоку:

— Не хочешь?

— Чего? Пива? — Йока прыснул.

— Не вижу ничего смешного.

— Это такая же гадость, как и хлебное вино?

— Никакого сравнения. В хлебном вине есть хоть какая-то польза, от пива один только вред.

Они пристроились в хвост небольшой очереди рабочих со станции, одетых примерно так же, как и Змай. Опрятная женщина в белом фартуке, разливавшая пиво в большие стеклянные кружки, время от времени покрикивала на тех, кто плевал на землю и сорил.

Змай взял две большие кружки с белыми шапками пены, и женщина пристально осмотрела Йоку, прежде чем дать Змаю сдачи с полулота.

— Не рано ли ребенка приучаешь, папаша?

Змай не стал отвечать и подмигнул Йоке. Они отошли в тень деревьев, к ограде парка, и сделали по глотку. Йоке пиво не очень понравилось, но он нашел, что из «взрослых» напитков это лучше и виноградного, и тем более хлебного вина.

Из парка доносились звуки тяжеловесного вальса — духовой оркестр перебрался ближе к карусели.

— Хорошее пиво, — удовлетворенно кивнул Змай, — и вообще — уютный мирок.

— Что ты сказал? — переспросил Йока.

— Я говорю, богато живет Славлена.

— Отец говорит, это оттого, что чудотворы поддерживают социал-демократов. Регулирование экономики в сторону соблюдения социальных гарантий, прогрессивная шкала налогов… И местная благотворительность еще.

— Ну-ну, — Змай поморщился.

— Ты не согласен?

— Отчего же… С этим нельзя не согласиться. Справедливое устройство. Интересно, что бы стало с этим миром без солнечных камней?

— Как что? Без солнечных камней наступит эра мрака, нищеты и невежества. И люди снова будут вынуждены добывать хлеб насущный в поте лица…

— И я о том же. Все богатство этого мира — это энергия чудотворов. Отними у него эту энергию, и уютный мирок рухнет. Вот придет Веч… Враг и порвет в клочья границу миров.

— Змай, а почему прорыв границы миров погасит солнечные камни?

— Потому что исчезнет единое энергетическое поле, которое держат аккумуляторные подстанции чудотворов. Это сложный вопрос. Для этого мало естествознания, тут нужно оперировать понятиями теоретического и прикладного мистицизма. Но если хочешь…

— Йока! — прервал его вдруг удивленный возглас со стороны ворот парка.

Йока повернул голову и увидел Инду Хладана, которого меньше всего думал здесь встретить. Он был в форменной куртке, но фривольно расстегнутой, и все еще опирался на трость.

Чудотвор подошел ближе, и Йока про себя усмехнулся: пусть расскажет отцу, чем он занимается и с кем проводит время. Отец демократ, ему это должно понравиться.

— Йока, что я вижу? — Инда спрятал улыбку и укоризненно покачал головой.

— Привет, Инда, — ответил Йока, но тот не ответил, пристально разглядывая Змая. И Йоке показалось, что более всего чудотвора заинтересовал ожог в форме трехлучевой звезды. Змай тоже смотрел на Инду Хладана как-то странно. Они словно обменивались мыслями, как будто молча говорили о чем-то, о чем Йоке знать не положено.

— Ты пьешь пиво? Аяяй! — наконец вяло сказал Инда — впрочем, не глядя на Йоку.

— А это разве запрещено законом?

— Нет, конечно. Но кроме закона есть еще приличия и положение в обществе. Ты не думал об этом?

— Может быть, ты нас представишь друг другу? — спросил Змай, тоже не глядя на Йоку.

— Это Инда Хладан, друг нашей семьи, — с готовностью ответил тот и повернулся к чудотвору: — А это мой друг, его зовут Змай.

— Мне, несомненно, очень приятно, — задумчиво кивнул Инда, — но, к сожалению, я не могу пожать руку новому знакомому…

Он кивнул на трость в правой руке.

— Мне повезло больше, — ответил Змай, показывая глазами на сломанную левую руку, — но я редко напрашиваюсь в друзья чудотворам.

— Если я ничего не путаю, это чудотворы должны искать дружбы со столь значительной личностью…

— Да, почему-то чудотворы действительно ищут дружбы со мной. И ты ничего не путаешь.

Йока слушал их и мало что понимал, но чувствовал, как между двух скрещенных взглядов проскакивают искры. Их загадочный диалог лишь укрепил его в мысли, что Змай выполняет тайную миссию и чудотворам о ней известно, — Инда разгадал Змая меньше чем за минуту.

— Вот как… Значит, я ничего не путаю… — сквозь зубы пробормотал Инда, опустив голову, но тут же вскинул взгляд. — Ты чувствуешь себя столь неуязвимым?

— Я практически неуязвим. Мне нечего бояться.

— Тогда почему бы тебе не заявить о своем появлении во всеуслышание?

— Я уже заявил о себе. Но я, как и вы, не хочу паники.

— Мне было бы интересно поговорить с тобой… Без свидетелей. — Инда глянул на Йоку и улыбнулся: — И чему же ты учишь мальчика?

— Дурному, конечно, — усмехнулся Змай и за плечо привлек Йоку к себе. — Пить пиво и хлебное вино.

— Я, конечно, не ангел, но все же выбирал напитки, приличествующие его положению в обществе.

— У меня на родине это не считается зазорным даже для аристократов.

— В Славлене свои неписаные законы, — пожал плечами Инда.

Змай посмотрел вверх и неожиданно сказал:

— Хорошая погода сегодня, не правда ли?

Это прозвучало будто пароль, какой-то тайный смысл был вложен в эти слова, потому что Инда насторожился.

— Да. Неплохая. Солнечно… — ответил он вполголоса и побледнел.

— Там, откуда я пришел, солнечных дней почти не осталось.

Змай сказал это будто бессмысленное заклинание, не вложив в слова ни капли эмоций. Но они вдруг пробрали Йоку до костей. Может быть, это действительно была какая-то магическая формула? Взгляды Змая и Инды встретились, и между ними снова проскочила не искра даже — молния. Они понимали друг друга, а Йока их не понимал. И, похоже, расспрашивать Змая не имело смысла: он хранил свои тайны не менее ревностно, чем чудотворы или мрачуны. И лишь одно стало понятно (но и внесло в мысли некоторую сумятицу): Змай не просто чудотвор, он стоит выше всех чудотворов, вместе взятых.

Инда быстро откланялся, не сказав Йоке ни слова, и скорым шагом направился к вокзалу, хотя до этой встречи явно шел в другую сторону.

— Ну что, Йока Йелен, друг вашей семьи расскажет твоим родителям, как весело ты проводишь время вне отчего дома? — Змай смотрел вслед Инде.

— Подумаешь! Ерунда. Главное, чтобы они не узнали, куда я отправлюсь завтра. Вот это отцу точно не понравится.

— А куда ты отправляешься завтра?

— Завтра мы идем драться с сытинскими. И если в драке кого-нибудь убьют или покалечат, отцу придется меня выгораживать. А он этого очень не любит.

— А кого-нибудь обязательно убьют?

— Не знаю. Ножи в этот раз запрещены правилами. Только цепи, металлические прутья и кастеты.

Конечно, прозвучало это как неприкрытое бахвальство, но Йоке давно хотелось кому-нибудь похвастаться.

— До чего же ты серьезный парень, Йока Йелен.

— На самом деле я думаю, что Стриженый Песочник позвал меня именно из-за отца. Но… может, и нет… — Йока вопросительно глянул на Змая.

— Меня тоже в первый раз взяли в серьезную драку в четырнадцать лет. Но у нас было запрещено оружие, только кулаки. Зато какие были кулаки! — Змай вздохнул и добавил: — Любил я это дело… Когда-то…

— Я думаю, мне тоже понравится.

— И что, совсем не боишься?

— А чего же бояться?

— Я в первый раз боялся. Главное — один раз через страх перешагнуть, а потом…

* * *

Инда Хладан шел в сторону Тайничной башни, осознавая: ему никто не поверит. Даже Приор. То, что он увидел собственными глазами, то, что он почувствовал, ощутил кожей, какими-то внутренними фибрами души, — в это никто не поверит. В это невозможно поверить. Он отдавал себе отчет: начни он настаивать на своей точке зрения, и его сочтут сумасшедшим. И, наверное, будут правы. Этот человек не может быть тем, кем его посчитал Инда.

Он уже отправил в тригинтумвират отчет о своих подозрениях насчет Йоки Йелена и третьего дня получил добро на оборудование лаборатории вблизи границы Обитаемого мира — пока для проверки догадок. Как назло, Инда сам настоял на том, чтобы лабораторию открыли к началу нового учебного года, — надеялся прикрыться переводом Йоки в закрытую школу под патронажем чудотворов, о чем так мечтала Ясна.

Появление рядом с Йокой этого человека делало догадки фактом. Для Инды, конечно, — но не для тригинтумвирата.

Мальчика надо изолировать, и как можно скорее. Профессор Важан — не самая главная фигура в этой игре. Он живет на свете шестьдесят девять лет и минимум пятьдесят пять из них мутит воду. Пусть мутит ее дальше, это не прорвет границы миров, не разрушит свода и не лишит этот мир света солнечных камней. Неужели именно поэтому в ответе тригинтумвирата содержался прозрачный намек на то, что Важана трогать не следует? Временами Инда жалел, что стоит только на второй ступени посвящения, — он был любопытен, а на этом прозрачном намеке будто стоял гриф децемвирата: «Только для первой ступени посвящения».

Мальчик должен быть изолирован немедленно. И оборудовать лабораторию для этого необязательно — можно договориться с Приором и воспользоваться какой-нибудь метеостанцией. Чтобы превратить догадки и смутные ощущения в факт, довольно одного мрачуна-эксперта и энергии Внерубежья.

Инда искал аргументы и не находил, а ему хотелось быть последовательным. Он не привык лгать своим, и если уж идти на такое, это должна быть безупречная ложь. Если бы он не настаивал на отсрочке до осени так убедительно!

Приор встретил его удивленно:

— Инда, что-то произошло? На тебе лица нет.

В апартаментах Приора сидел еще и мозговед Длана Вотан (третья ступень посвящения — отметил про себя Инда, но, подумав, на конфиденциальности разговора настаивать не стал).

— Я просто неважно себя чувствую — наверное, немного простыл. Акклиматизация.

— Брось, ты здесь уже две недели, какая акклиматизация…

— Вряд ли это чувство вины. Знаешь, я был неправ. Нет смысла ждать конца лета. Надо изолировать Йоку Йелена как можно раньше.

— Я, возможно, разделю твою точку зрения. Более того, я изначально считал, что ждать осени бессмысленно. Но почему вдруг передумал ты? Твои аргументы показались мне весомыми.

— Я вдруг понял, что обольщаюсь. Я верил в свое обаяние, а мальчишку тем временем обрабатывал Важан. И я представил на минуту, что профессор перетащил парня на свою сторону. Согласись, это стало бы непростительной ошибкой: тогда вместо уютной лаборатории нам потребуется тюрьма с крепкими запорами. А действие по принуждению всегда менее эффективно, чем добровольное.

Приор поднялся и прошел по кабинету.

— Инда, ты не договариваешь чего-то. Но я не стану тянуть из тебя информацию клещами. Спрошу только: как ты объяснишься с его родителями? Он усыновлен по всем правилам и юридически ничем не отличается от родного сына судьи Йелена. Ты собирался прикрываться переводом в другую школу. Чем ты прикроешься теперь?

— Пока не знаю. Придумаю.

— Насчет принуждения… — словно нехотя вступил в разговор Вотан. — Это не совсем так… Есть люди, которым для достижения максимальных результатов необходимо одобрение, но многие достигают большего, если задето их самолюбие, если ими движет злость или даже ненависть.

— А ты, несомненно, уже знаешь, к какому типу людей отнести Йоку Йелена? — натянуто улыбнулся Инда.

Но мозговед словно ждал этого вопроса:

— Я познакомился с личным делом Йелена: его влечет противостояние, ему нужна победа в трудной борьбе, легкие победы его не интересуют. Еще хочу заметить, что учителя заблуждаются, принимая его за обычного верховода, он не верховод — он одиночка, вокруг него нет компании прихлебателей, как это обычно бывает в коллективе мальчиков. Именно поэтому его лидерство так трудно оспорить — он вроде бы на него не претендует. Кстати, вряд ли Йелена эмоционально заденут такие понятия, как «общее дело», — он индивидуалист, его занимает только его собственное «дело», собственная борьба и собственные победы. Его надо подстегивать, а не увещевать.

— И что ты предлагаешь? Позволить ему стать врагом чудотворов на основании его индивидуализма и лидерских качеств? — Инда смерил Вотана взглядом.

— Я считаю, что профессор Важан может стать для Йелена хорошим наставником.

Инда сперва опешил и, чтобы не выдать удивления, переспросил:

— Его личное дело ты тоже изучил?

— Разумеется. Важан — педагог, каких мало. К тому же он мрачун и имеет опыт обучения молодых мрачунов.

— Нет, нет, Длана… — вдруг опомнился Приор. — Это совершенно исключено.

Вотан не стал препираться.

— В таком случае лучшим местом для Йелена станет Брезенская колония, а не уютная лаборатория с толпой добреньких наставников, которым он немедленно сядет на голову. И ты, Инда, это понимаешь не хуже меня, только почему-то не хочешь признать.

Инда поморщился: в чем-то Вотан был несомненно прав. Хотя бы в том, что Инде очень хотелось выполнить данное Ясне обещание, а не упрятать мальчишку за колючую проволоку.

— Давай не будем забывать, что гипотетически он может прорвать границу миров, а наша задача удержать его от этого.

— Чтобы прорвать границу миров, Йелену потребуются годы ежедневных упражнений и наставник, способный раскрыть его потенциал. И только в том случае, если гипотеза подтвердится.

— Тогда давай начнем с проверки гипотезы, — Инда недовольно сжал губы, — а не с Брезенской колонии. Ты можешь что-нибудь предложить? Кроме профессора Важана, конечно…

— Разумеется. Я бы не ввязался в дискуссию, не имея предложений. Определить потенциал мальчишки лучше всего сможет профессор Мечен, у него большой опыт работы с подростками.

Приор еле заметно улыбнулся и в ответ на вопросительный взгляд Инды пояснил:

— По иронии судьбы, профессор Мечен — директор Брезенской колонии. Но это в самом деле один из лучших экспертов в вопросах определения энергетического потенциала подростка. Он у нас на хорошем счету.

— Мне казалось, Брезенской колонии требуются не профессора, а надсмотрщики, — поморщился Инда.

— Мечен преподает в Брезенском лицее и числится профессором закрытого Брезенского университета, так что и опыт наставника у него есть. Лучше расскажи, как идет твое расследование относительно происхождения Йелена.

— Медленно. Я бы сказал, почти никак. Я пока не нашел женщины детородного возраста, умершей в день появления мальчика на свет. Из десяти тысяч женщин, умерших в эти дни, все либо слишком старые, либо слишком молодые, либо не могли быть беременны, либо находились слишком далеко отсюда.

— А ты не пробовал предположить, что его мать осталась жива? Забеременела малолетняя селянка от своего дружка да и вытравила плод раньше времени, не ожидая, что он выживет.

— Старуха говорила, что рассекла чрево его матери.

— Старуха была чокнутой. Она много чего говорила, не надо же всему верить, — улыбнулся Приор.

— Я сомневаюсь, что его матерью была малолетняя селянка. Селянки не способны рождать гомункулов с неограниченной емкостью, это плод герметичной антропософии, а не случайной связи, — поддержал Инду Вотан.

— А чем занимается Йера Йелен? — спросил Приор.

— Почти тем же, чем и я. Ищет мрачунью, которая могла бы родить Врага. Но ему трудней, он не знает даты его рождения. Изучает Откровение. Создал экспертный совет из историков, этнографов и физиологов.

— Физиологов?

— Конечно. Он же работает на публику, ему надо убедительно доказать обывателям, что росомаха не может родить мальчика.

— Подкинь ему книгу, которую мы конфисковали у мрачуна. С медицинским атласом.

— Хорошая мысль. Но, боюсь, книга введет его в заблуждение, — усмехнулся Инда, представив себе лицо судьи при виде этого трактата.

— Ничего страшного. Или ты полагаешь, истина ему не нужна?

— Йера Йелен — честный человек. Или очень хочет быть честным. Он не позволит себе отбрасывать факты, которые ему не по вкусу. Но… Йера Йелен не способен предположить невозможное.

* * *

Йера Йелен чувствовал, что перед ним непосильная задача. Логика бессмысленна без фактов. А фактами владеют мрачуны и чудотворы. И если чудотворы готовы поделиться некоторыми знаниями, то мрачуны не сделают этого точно. Искать Врага (если Враг существует) надо не историкам, а ученым в области теоретического мистицизма — герметичной науки, недоступной простым смертным. А еще лучше — запрещенного оккультизма.

Он, конечно, послал Приору Тайничной башни официальный запрос о помощи Думской комиссии, но в ответ получал пока расплывчатые сведения.

В субботу в коридорах Думы было тихо. Йера бегло просмотрел — в который раз — материалы, собранные комиссией, и зацепился взглядом за короткую записку одного из историков, на которую до этого не обращал внимания. Всего на трех машинописных листах ученый излагал итоги лингвистического анализа двух основных частей Откровения. Вывод был подчеркнут красными чернилами: эти части написаны разными людьми. Конечно, это не многое меняло, и выводы из этого можно было делать самые различные, но Йера отметил в блокноте: провести дополнительную экспертизу и определить, не различается ли существенно и время написания обеих частей. Если доказать, что не Танграус написал последнюю часть Откровения, то будет легче убедить обывателей в том, что это провокация, доверять которой не следует.

К обеду он спустился в буфет, заказать кофе, и был весьма удивлен, столкнувшись там с Индой Хладаном.

— А я к тебе, — улыбнулся чудотвор. — Не сумел найти твоего кабинета, представляешь? И вот сижу тут, жду, когда ты проголодаешься.

— Тебе надо было спросить в справочном. — Йера испытал неловкость: он совсем не хотел заставлять кого-то ждать.

— Справочное сегодня работает до полудня, я опоздал всего на полчаса. А буфетчица вспомнить не смогла.

Йера заказал в кабинет кофе и пирожные, они поднялись наверх и расположились на диване.

— Как дела у комиссии? — равнодушно спросил Инда, и Йера решил было, что он делает это только из вежливости.

— Ты же знаешь, у меня нет фактов. Нелепые пророчества и предположения. Возможно, удастся доказать, что вторую часть Откровения писал не Танграус.

— Я привез тебе одну любопытную книгу. Неофициально. И еще менее официально хочу показать один документ. Книгу можно будет приложить к материалам дела, если потребуется, но о документе я бы предпочел широкой публике не сообщать. Посмотри, когда будет время.

— Спасибо.

— У меня есть к тебе предложение. Я хочу завтра нанести неофициальный дружественный визит профессору Важану — известному знатоку Откровения. Возможно, лучшему эксперту во всем Обитаемом мире. А?

— Захочет ли он говорить честно? И не введет ли комиссию в заблуждение?

— Конечно не захочет! И конечно введет. Но кое-что он скажет, и из его слов мы будем делать выводы. Кстати: он, наверное, не станет отрицать, что эксперт не только в этом вопросе, но и в некоторых областях оккультизма. Это смешно отрицать.

— Оккультизм запрещен законодательно.

— Но мы же прибудем с неофициальным визитом. Если мы захотим воспользоваться информацией против него, он будет все отрицать и мы окажемся в дураках. Уверяю, профессор Важан не ребенок, он знает, когда и что можно говорить. Я заранее составлю список вопросов, и тебе рекомендую сделать то же самое. И не бойся, можешь задавать любые вопросы, ты его не смутишь. На те, что ему не понравятся, он просто не ответит.

— Я попробую. Хотя не верю, что из этого что-нибудь получится.

— А я верю. Важан будет лгать. И по тому, как он будет это делать, можно многое понять. Единственное, мне бы не хотелось предупреждать его заранее. Он, как правило, неприлично поздно встает. Предлагаю явиться часикам к десяти утра и застать его тепленьким. Придется немного подождать у ворот, но зато у него не будет времени подготовиться.