Хроники Нетесаного трона. Последние узы смерти

Брайан Стейвли, 2016

Двое братьев и сестра, потомки правящей династии, разобщены и растеряны, в то время как будущее Аннурской империи находится на острие клинка: к столице приближаются орды диких кочевников. Адер, провозгласившая себя императором, не сможет долго сдерживать их наступление без помощи гениального, нечеловечески жестокого полководца – кенаранга Рана ил Торньи. Но что, если он снова предаст Адер? Сумеет ли она противопоставить свою волю и разум его чудовищному интеллекту?.. Ее брат Каден, который должен был унаследовать Нетесаный трон после смерти своего отца от руки убийцы, отрекся от престола в пользу республики. Кадену известно, какая угроза исходит от кенаранга. Но ни один из советников принца не хочет поступиться своими амбициями ради общего дела… Валин, брат Кадена и Адер, воин элитного подразделения, считается погибшим в схватке, хотя о том, что случилось на самом деле, знают только сестра и еще один свидетель. Она желает одного: чтобы эта правда никогда не выплыла наружу… Принадлежать к династии правителей означает принять на себя весь груз истории. Тому, кто желает властвовать, придется сделать неоднозначный выбор: умереть ради империи или разрушить ее, чтобы спасти. Впервые на русском!

9

Из ссадин на лице и под волосами еще сочилась кровь, когда Адер толчком распахнула дверь в палату совета. Вернее, хотела распахнуть. Огромные створки из красного дерева — каждая в два ее роста и толщиной в ладонь — были тяжелее быков и, когда она с кряхтением всем весом навалилась на них, плавно качнулись на петлях, расходясь так бесшумно, что мало кто из собравшихся заметил открывшуюся дверь.

Адер на миг опешила. Она слышала, конечно, о знаменитой карте в палате совета. Пока рушились границы республики, пока умирали от голода граждане Аннура, эти новоявленные властители увлеклись проектом, выделяя на блестящие украшения средства, которыми можно было прокормить десятки тысяч людей. Адер до тошноты наслушалась о проклятой карте, но слышать — не то что видеть. Стоя в широком проеме дверей у начала проложенных над миром мостков, она смотрела, как плещется в своем ложе океан, как журчат по искусно проведенным руслам реки, и не могла двинуться с места.

Не совет, не восседающая на круговом помосте посередине знать приковала ее к месту. С такими она имела дело с детских лет и считала, если судить по идиотизму последних месяцев, что эти будут даже поспособнее многих. Нет, она остолбенела от зрелища Аннура. У нее у самой были карты — разумеется, десятки и сотни карт. Карты Вашша и Эридрои, и каждого из городов двух континентов, и стратегических направлений, и вероятных полей сражений. Лучше ее карт не добыть — на них были тщательно прочерчены линии побережий, зоны налогообложения, водные пути и спорные границы. Она полагала, что эти карты открывают все, что ей надо знать о разваливающейся империи. И, как во многом другом, ошибалась.

Чего они не передавали, так это масштаба. Во что ее поразило. На карте виднелись свежие шрамы, следы недавних разрушений, но они не много меняли. Города — волшебные миниатюры из камня, самоцветов, где каждый дворец, каждый дом шедевр, стоивший мастерам сотен часов труда. У подножия Ромсдальских гор росли леса карликовых сосен, по теснинам Поясницы змеились лианы. Она нашла взглядом Эргад на севере. Старинный замок, девять месяцев служивший ей резиденцией, гордо высился на каменном взлобке над Хаагом. Вот там, в приземистой северо-восточной башне, ее сын, может быть, плачет сейчас — требует обеда или зовет ее. Она отогнала мысль о нем.

Это уж слишком. Все это — слишком.

Первый раз возвращаясь в Аннур, принимая на плечи императорскую мантию отца, она думала, что представляет масштаб предстоящей задачи. Покрывая форсированным маршем расстояние от Олона до Андт-Кила, она воображала, что постигает просторы империи. Она думала, что сознает меру ответственности, встречая бегущих от ургулов истерзанных мужчин и женщин. Она уверилась, что прочувствовала огромность необходимой жертвы, когда следила за сражением у северной оконечности озера Шрам, видела гибель Фултона и сама погружала нож меж ребер брата.

После всего этого карта, пусть и очень большая карта, не должна была ее поразить. И все же при виде раскинувшейся перед ней страны, перед всеми просторами ее царства, уместившимися в одном зале, перед всем величием земель, которые она взялась охранять и защищать, Адер застыла, стиснув кулаки повисших рук, с непросохшей и не остывшей на лице кровью, которую глупое сердце гоняло все сильнее и быстрее от ужаса: сколь многое от нее зависит — и сколь многое она способна погубить!

— Если она пострадает, договору конец…

Адер, все еще никем не замеченная, застала разгар спора.

— Не все мы одобрили этот договор.

— Потому что вы глупы. Нам необходимо единство.

— И если ее убьет толпа, мы его получим. Не забывайте, что Адер сама решилась въехать в город без предупреждения, без почетного караула, не уведомив совет и не спрашивая нашего дозволения. Едва ли нас можно будет обвинить в ее смерти.

— Еще неизвестно, погибла ли она. — Этот голос был тише других и показался смутно знакомым. — При первом известии о ее появлении мы выслали солдат. Они могли не успеть. Ничего еще не известно.

Адер, скрипнув зубами, оторвала взгляд от громадной карты и шагнула на мостки, по изящному изгибу стали и кедровых досок, подвешенных к далекому потолку на толстых канатах. Она прошла над полумесяцем Маджарской империи, над Веной, над красно-золотыми песками пустыни Дарви, прошла под светильниками — большими шарами дутого стекла, изображавшими, очевидно, луну и звезды. Почти все они не горели, белые нитяные фитили тихо плавали в прозрачном масле. Совет все переругивался.

— Патрульные донесли, что она одна.

— Вот именно, так что эта идиотка, скорей всего, погибла. А значит…

Адер прорезала последние слова своим голосом:

— Нет. Что идиотка — согласна, но не погибла.

Она не замечала растерянных, удивленных восклицаний, скрежета поспешно отодвигаемых кресел, воздетых в изумлении рук. Еще десять ступеней провели ее над пиками Анказских гор из кроваво-красного песчаника, поднимающихся на высоту мостков. Лицо у нее горело — и этого она тоже не замечала.

— Не сомневаюсь, что разочаровала вас, посмев выжить, — говорила Адер, задержавшись чуть западнее земляных валов и низких куполов Моира. — Но жизнь полна разочарований. При нынешнем жалком состоянии вашей так называемой республики вы должны были к ним привыкнуть. Я, безусловно, привыкла. Существенный вопрос — что мы намерены предпринять далее?

Она, подняв брови, впервые всмотрелась в эти мужские и женские лица. Конечно, она заучила сорок пять имен, выяснила родословную и историю каждого, попыталась по возможности разобраться, что заставило каждого из членов совета присоединиться к безнадежной затее Кадена. Большинство просто жаждали власти: они ухватились бы за любой шанс увидеть Малкенианов у своих ног. Одним из таких был Бура Бури (Адер легко нашла его взглядом — потного, разодетого в шелка и унылого), а также Зиав Мосс и Ону Ан. Среди горстки идеалистов выделялся Габрил Красный. Этот сидел почти точно напротив нее, смотрел остро и хищно, темными, как у коршуна, глазами. В былые времена напор этого взгляда заставил бы ее отвернуться. Теперь нет. Она взглянула ему в глаза, раз кивнула и обратилась к делегатам Аннура.

Если внезапное появление Адер удивило Милашку Кегеллен, та ничем этого не выказала. Самая опасная преступница Аннура подняла пухлую руку, пошевелила пальцами в неуместном девичьем приветствии и улыбнулась из-за бумажного веера. Адер кивнула ей так же, как Габрилу. Кегеллен свои многочисленные звания — Королева улиц, Вечная Сука — заслужила не застенчивыми взглядами из-за веера. Веер веером, пальчики пальчиками, а смертоносностью с ней здесь мало кто мог сравниться.

В другой раз Адер уделила бы больше времени ей и худощавому незнакомцу рядом — это не мог быть никто иной, как Киль. Но сейчас она лишь скользнула по ним взглядом, переходя к третьему члену аннурской делегации. К Кадену, к брату. К брату, которого она не убила.

— Ваше сияние, — тихо проговорил он, взглянув ей в глаза и низко склонившись.

В его поклоне не было ни робости, ни покорности.

— Как я понимаю, — холодно ответила Адер, — вы приняли новый титул. Первый оратор.

Она чуть заметно опустила голову.

Каден не выглядел титулованной особой. Наряд и покроем, и богатством ткани уступал одеяниям остальных членов совета. В палате, наполненной блеском драгоценностей, он один пренебрег украшениями. Он оказался выше ростом, чем она ожидала, — выше Валина и стройнее. Выбритая голова напомнила ей легионеров, и в его манере держаться было что-то от солдатской выправки. Только в отличие от людей, виденных ею на передовой, Каден не бахвалился, не хорохорился. Его сила крылась в спокойствии и молчании и еще в его пылающих глазах.

«Это мой брат», — подумала она, с неожиданным для себя удивлением вглядываясь в огни его радужек.

Но, вспомнив о присутствующих, тотчас стерла с лица всякое подобие чувства.

Совет, оправившись от замешательства, вдруг затих. Адер хорошо знала подобную тишину: впервые она услышала ее в лазарете рядом с матерью. Дворцовые лекари и хирурги, бессильные помочь умирающей жене императора в последние дни ее болезни, шепотом вели ученую перебранку, пока больная кашляла кровью в тщательно вываренные салфетки. Но стоило Адер вступить в светлую белую палату, великие медики умолкали, словно она могла забыть о них и остаться вдвоем с матерью. Уединение не давалось тогда, не далось и сейчас. Всякий разговор с Каденом выйдет публичным политическим действом. В наступившем молчании не было места близости. Да они и не были близки.

— Так вот оно, сердце вашей республики! — проговорила Адер.

Она не дала себе труда скрыть презрение и кипевший внутри гнев. Брату не повредит увидеть, как она злится, да и всем остальным тоже.

— Не моей, — покачал головой Каден. — Нашей.

Адер услышала в его ответе голос отца: ту же холодную обдуманность. И в глазах не было ни растерянности, ни отчаяния; их огни светили холодно и ярко, словно издалека. В этом он тоже был похож на отца. Адер не помнила, чтобы хоть раз видела Санлитуна удивленным.

— Какая щедрость, — мрачно отозвалась она.

Каден развел руками:

— Если бы вы нас предупредили, мы обеспечили бы вам безопасный проход по городу. Я вызову врача, пусть займется вашими ранами.

Адер коротко мотнула головой — так, что кольнуло шею. Она не обратила внимания на боль.

— Нет надобности, да и времени нет. О чем вы думали, посылая на улицы вооруженных людей, приказывая им поднять оружие против собственного народа?

Каден моргнул. Хоть какое-то отличие: Санлитун никогда не моргал.

— Нам донесли, что собирается толпа. Разъяренная толпа.

— И вы отправили несколько сотен тупоголовых болванов убивать горожан?

— Убивать? — резко отозвался Габрил.

— Да! — Адер развернулась к нему. — Убивать. Людей топтали лошади, головы им разбивали мечами. Дорога Богов завалена телами, как мусором. Да, я бы назвала это убийством.

— Страже было приказано защитить вас, — сказал Каден. — Любой ценой.

— Ценой жизней аннурцев?

На этот раз он не дрогнул:

— Если необходимо — да. Без вас мы теряем все. Союз. Мир. Необходимое Аннуру единство.

— И на какое же единство вы рассчитываете, когда по мостовой дороги Богов разбросаны десятки трупов? Где ваш мир, поцелуй его Кент?

Гнев, которому Адер расчетливо дала волю, сейчас овладел ею целиком. Она слышала, что говорит слишком громко. Нира сколько раз повторяла: «Прикуси язык и держись смирно». Из ее уст это звучало насмешкой, но совет был хорош. Могла ли Адер править империей, если одно безумное решение делегатов вывело ее из себя? Император слушает, выжидает, судит людей в тихих палатах своего разума и говорит только при необходимости, когда готов обратить слова в действие. Адер это прекрасно знала, но не сумела сдержать ярости. И стоило ей отпустить поводья, ярость пошла в рост.

— Я сознавала, чем рискую, — сказала она, обводя совет взглядом, — когда одна въезжала в город.

— Как видно, не сознавали, — вмешался Зиав Мосс.

Крешканец тронул щеку кончиком пальца, словно напоминая ей о ранах. Жест вышел мягким, сдержанным. В ком другом он мог бы говорить о почтении, только вот Мосс не ведал значения этого слова. Он принадлежал к одному из древнейших родов империи: темная кожа, напомаженные волосы, светские манеры. И говорил он мягко, но мягки и подушки, между тем Адер читала о задушенных подушкой правителях.

— И я пошла на этот риск, — сказала она. — Вы столько обо мне наговорили, что я должна была показаться народу в одиночестве, безоружной. Войти в город не завоевательницей при сотенной страже, а императрицей, гуляющей среди своего народа.

— Как видно, народу это зрелище не понравилось.

Адер обернулась на новый голос — к седоватой, сильно загорелой женщине явно на шестом десятке.

Ранди Хелти. Как же, судовладелица. Не считая Кегеллен, одна Хелти среди присутствующих сама составила себе состояние. Она тоже не питала почтения к царствующему дому.

— Плевать, понравилось или нет, капитан Хелти, — отрезала Адер. — Главное — они увидели.

Она ткнула пальцем в потолок, где высоко над головами сияли солнечным золотом окна-люки. Обвела рукой мостки, кресла, смехотворно-величественную карту — все, вплоть до огромных дверей, через которые вошла. Закрылись они так же беззвучно, как отворились.

— Вы думаете, можно всем заправлять отсюда? — Адер оглядела делегатов. — Думаете, можно править империей с ваших фигурных креслиц?

— Вы смеете… — Бури захлебнулся слюной и готов был вскочить с места.

Мосс прервал его взмахом руки и сдержанно проговорил:

— Мы правим этой республикой без малого год. И намерены продолжать. Вопрос один — пойдет ли ваше… представление на пользу делу. — Крешканец нахмурился, будто и впрямь был огорчен. — Подозреваю, что нет. Вот вы там, на севере, жили бок о бок с вашим драгоценным народом, и что толку?

Адер опешила:

— Что толку? — Пульс забился у нее в висках, кровь снова бросилась в лицо. — Что, провались оно все, толку?

— Вы собираетесь отвечать на вопрос, — шевельнул бровью Мосс, — или намерены лишь повторять его, пересыпая бранью?

— Толк, — прорычала Адер, — в том, что мы еще живы. Я. Вы. Весь Аннур.

— Ценю ваш энтузиазм, однако не преувеличиваете ли вы? Простой солдат может быть восприимчив к подобным прикрасам, но здесь они неуместны. Совет составляют люди образованные и повидавшие мир. Не стоит так бушевать, так забавно всплескивать руками и переоценивать важность событий на севере.

Адер опустила руки, зато стиснула кулаки.

— Переоценивать? — прошипела она. — Положение на севере без преувеличения отчаянное. Длинный Кулак убивает людей. Жарит их. Рвет на части и выкладывает из этих частей узоры. И еще этот выученик-кеттрал, лич Балендин. Он с каждым днем становится сильнее, а злобностью не уступает своему повелителю.

Лица людей, окруживших стол, замкнулись: губы поджаты, глаза сощурены, челюсти сомкнуты. Никто здесь не желал знать правду и уж точно не желал принимать правду от нее. Каден пристально следил за сестрой, опустив на стол неподвижные ладони. Адер ничего не могла прочитать на его лице, но ей чудилось, будто он хочет ей что-то сказать, предостеречь. Но поздно. Минута для примирения, если таковая и была, осталась позади.

Другой император обошелся бы без подобных сцен. Отец ни за что не стал бы орать на совет, не стал бы тыкать их носом в содеянные глупости. Каден, как видно, был из того же теста: действовал спокойно, обдуманно, взвешенно. Другой император сумел бы достичь мира с советом, но где его взять, другого императора? Санлитун мертв, а Каден… Не понять, то ли он трус, то ли уж так кроток, то ли выхолощен. Она и сама не добилась великих успехов, но она, Кент побери, хоть что-то делала.

— Мы получаем донесения, — говорил между тем Бури; взяв лежавший перед ним шест, он указал на северную часть карты, где под миниатюрными сосенками проглядывали маленькие озера. — Не трудитесь читать нам лекцию о ваших… неудобствах.

— О моих неудобствах? — едва не подавилась Адер. — Моих? Если вы беретесь править Аннуром, беретесь вводить законы и определять политику, как указано в вашем договоре, не пора ли вам считать своими проблемами и то, что происходит за стенами этого великолепного зала?

Мосс поднял руку, призывая к спокойствию, — кажется, он чувствовал себя единственным взрослым среди перессорившихся детишек.

— Это была семантическая неточность, юная леди.

— Ваше сияние! — прогремела Адер.

Он оттопырил губы, словно слова эти имели кислый вкус.

— Если вы, как заверяете, намерены залечить раскол, — наседала Адер, — если намерены соблюдать подписанный мною и вами договор, то я — император. Император Аннура и ваш император, так что извольте обращаться ко мне соответственно протоколу.

— Я не раз замечал, что больше всего настаивают на почестях те, — заметил Мосс, — кто менее всего их заслуживает.

Он покачал головой, выражая сдержанное сожаление благовоспитанного человека.

Сидевшая в стороне от него Кегеллен улыбнулась и радостно заявила:

— Согласна как никогда. Предлагаю теперь же отбросить все титулы, как императорские, так и аристократические. Немедленно! — Она легкомысленно помахала рукой. — Я начну.

Присутствующие заерзали. Что ни говори, эти люди всю жизнь полагались на свои имена и звания, привилегии и прерогативы, пользовались и наслаждались ими с детства, с самого рождения. Одно дело — пробовать на прочность императорские права Адер, и другое — видеть, как подрывают их собственные позиции.

Мосс насупился.

— Мы, разумеется, соблюдаем букву договора, ваше сияние, — заверил он. — Однако, возвращаясь к насущным вопросам, полагаю, мой коллега из Ченнери всего лишь заметил, что представленные вами невеселые известия до нас… уже дошли.

— Мы читаем донесения, — снова поднял голос Бури. — Ежедневно.

Адер переводила взгляд с лица на лицо. Многие кивали. Один мужчина с квадратной головой и кривым носом указывал на разложенные перед ним бумаги, будто само их существование доказывало его преданность Аннуру. Мосс переплел пальцы и сквозь них наблюдал происходящее. Огненный взгляд Кадена не оставлял Адер. Ей подумалось, не подойти ли к брату, однако она отвернулась и медленно пошла вокруг стола в другую сторону.

— Возможно, донесения не смогли передать всей серьезности положения, — заговорила Адер, совладав наконец с голосом.

Она говорила на ходу, и каждый, за чьей спиной она проходила, разворачивался в кресле, стараясь не терять ее из виду.

«Как будто опасаются, что я их перережу одного за другим, стоит им отвернуться, — угрюмо подумала Адер. — А это они еще не знают про Валина».

— Возможно, — наседала Адер, — в витиеватых фразах ваших донесений затерялась мысль о необходимости неотложного действия.

Ссадины на ее лице горели огнем. Горели и оставленные молнией шрамы. Засохшая кровь неприятно тянула кожу.

— Возможно, вы заблуждаетесь относительно натуры вашего народа и относительно вашего перед ним долга. Возможно, не сознаете истинной цены поражения.

Она как раз приблизилась к Бура Бури.

— Вы слишком много на себя берете, — недовольно скривился тот. — Мы каждый день, с утра до вечера, отдаем республике.

Он махнул своей указкой на карту под собой. Даже этот шест был чудом мастерства. Полированное дерево, инкрустированное кольцами драгоценных металлов. Пошедшего на эту деревяшку золота и серебра хватило бы на покупку крестьянского хозяйства, хватило бы заплатить за десять лет работы большого трудолюбивого семейства. И это чтобы тыкать в карту? Бури небрежно очертил кончиком границы империи:

— Пока вы на севере ублажали своего генерала, мы здесь правили Аннуром.

Адер пропустила издевку мимо ушей.

— Как вы можете править Аннуром, — тихо спросила она, — если его не понимаете?

— Что же мы должны понять? — подал голос Мосс с дальней стороны широкого стола. — Объясните нам, ваше сияние.

Он говорил неторопливо, почти скучающе. Адер скользнула по нему взглядом, снова повернулась к Бури, двумя руками ухватила шест и вырвала его у ченнерца. Тот вскрикнул, хотел вскочить, вернуть свою указку, но Адер уже развернулась и с маху ударила шестом сверху вниз.

— А вот что!

Шест разнес вдребезги огромный шар светильника. Осыпанная осколками, Адер даже не вздрогнула. От пары новых порезов на лице хуже не будет. Масло из светильника окатило мостки, блестящая жидкость с едким запахом протекала сквозь доски на земли карты. Адер отошла на два шага и расколотила еще один шар.

— Вот что, — твердила она, — и вот что… И вот что, и вот что…

Удар следовал за ударом.

Люди вскакали на ноги, возмущенно кричали — кто размахивал руками, кто заламывал их. Должно быть, точно так же они встречали донесения от гонцов. Бородатый, весь в шрамах мужчина попытался отобрать у нее шест. Адер сломала палку о его голову, чуть не сбив бородача за перила. Она размахивала занозистыми обломками, разбивая светильник за светильником, пока не добралась до горящего.

— Вот что я хочу вам объяснить… — Она сорвалась на визг, и плевать. — Вот чего вы, болваны, поцелуй вас Кент, не понимаете!

Она ткнула обломком шеста в идеальный ландшафт под собой. Блеск масла на деревьях был чуть заметен, как и пленка на воде рек.

— Это — не Аннур. Здесь совсем не то, что там! Совсем не то, что прямо сейчас творится с вашей говенной республикой!

— Понятно. — Это произнес Каден; голос его по-прежнему звучал спокойно, однако перекрывал грохот. — Мы поняли, Адер.

Она подняла шест к светильнику, коснулась его едва ли не с нежностью. Промасленное дерево вспыхнуло почти мгновенно. Адер подержала факел перед собой, следя за извивами огонька.

— Нет, — сказала она, повернувшись к брату лицом, и понизила голос, усмиренная его спокойствием. — Не поняли. Вот что я пытаюсь до вас донести.

Она швырнула горящую палку за перила мостков.

Порыв ветра был как последний вздох гибнущей земли, а потом — полыхнуло. Огонь скрыл все.