Рюкзак, наполненный стихами

Борис Штейн, 2013

В «Избранное» известного русского поэта и литератора Бориса Штейна вошли лучшие стихотворения, написанные за 60 лет творчества и стихи последних лет. Книга выпущена к 80-летию автора.

2

Соленый ветер

Глобус

Когда я только родился

и начал пробовать голос,

(На всю отцовскую комнату

по глупости голосил,

Меня, человека нового,

приветствовал старый глобус,

Приветствовал добрый глобус

наклоном земной оси.

Потом я увидел глобус

одетым в морскую форму.

Я ползал по синим пятнам,

разбросанным по бокам.

Было смешно и здорово:

жизнь мне давала фору,

Я плыл по синему глобусу

к заманчивым берегам.

Но жизнь не всегда баюкала.

Бывало сплошное крошево,

Бывало, качнет, проклятая,

хоть голосом голоси!

Что там небо с овчинку!

Мне шарик казался с горошину,

И я на оси балансировал,

и чуть не слетел с оси.

Но за любою ночью

грядет волшебство рассвета.

На море в последнюю пену

садится последний туман.

Я верю в тебя, мой глобус,

игрушечная планета,

Я верю в тебя, как в добрый,

наследственный талисман!

Прибой

Я был один у самой кромки,

Когда над морем тлел закат.

И чьей-то гибели обломки

К моим ногам принес накат.

И кроме ящиков и тряпок

И перемолотых досок

Крест-накрест пару детских тапок

Сложило море на песок.

Оно гудело равнодушно,

И волны ровные брели.

И было страшно. Было душно

На грани моря и земли.

Улыбка судьбы

Стоит у столба симпатичный моряк.

По насыпи мимо летит товарняк.

И кто-то чумазый при этом

Приветливо машет беретом.

А кто с моряком, дорогая? Причем

Смеется, касаясь горячим плечом

Его отутюженной формы.

А мимо грохочут платформы.

Ах, этот моряк, он мне очень знаком.

Знакома и та, что стоит с моряком,

И насыпь знакома, знакомы столбы.

А поезд похож на улыбку судьбы.

Маячница

Майна-вира, майна-вира!

Уголек чернее ночи,

Островок — кусочек мира,

Обособленный кусочек.

Уголек кладем на тачки,

Нагружаем до отказа

И маячнице Наташке

Улыбаемся чумазо.

А Наташке три годочка.

А Наташка симпатична.

В честь Наташки три гудочка

Капитан дает обычно.

А над морем красотища!

Солнце льется, как из чашки.

И бездонные глазищи

У маячницы Наташки!

Утро на острове

На этом маленьком острове птицы встают на зорьке.

Иногда залетают в комнату, глупые до чего!

Потом старика маячника будят не очень назойливо,

Но все-таки очень настойчиво будят они его.

Маячник сперва улыбается, а уж потом просыпается

(Те, кого будят птицы, всегда просыпаются так).

А солнце желтыми бликами по морю рассыпается,

Большое новое солнце, как вычищенный пятак!

И сразу встает Наташка, маленькая баловница,

И тянется к деду, теплая, румяная после сна.

А маленькая крапивница, желтогрудая птица,

Запуталась в этой комнате и мечется у окна.

Наташка берет крапивницу, теплый живой комочек,

И слушает птичье сердце, и кажется ей,

Что суматошное сердце сбивчиво очень

Просит ее: «На волю! Скорее, скорей!»

Наташка — как это утро. А утро похоже на детство:

Море и небо синью выкрасили окно.

Наташка уже умеет слушать чужое сердце.

В больших городах не каждому взрослому это дано.

А солнце неугомонное плавится и искрится.

Птицы кричат крапивнице: «Боже мой, где ты была?»

Так и живут на острове люди и птицы.

Маяк тем временем светит. Вот такие дела.

Творчество

Маячнице Наташке три с половиной годика.

В далеком детстве в городе видела трамвай.

Она ко мне в каюту спокойно заходит

И коротко приказывает: «Рисовай!»

И я тогда рисую Карабаса-Барабаса.

На бороду исчиркиваю полкарандаша.

У Карабаса рожа невыразимо красная.

Маячница Наташка смотрит, не дыша.

Она глядит огромными синими глазами,

Хватает рисунок, в клочья рвет.

Швыряет на палубу, топчет со слезами:

«Плохой, плохой, противный, вот тебе, вот»!

Милая Наташка, маячникова дочка!

Я вытру твои слезы, хоть мне они — мед,

Поскольку для художника здорово очень,

Когда он нарисует, а кто-то ревет!

Циклон

Внезапно налетел циклон.

И вот уже вторые сутки

Мотает маленькое судно,

Свистит беда со всех сторон.

А капитан плевал на страх,

И, ошалевшие от качки

И от старпомовской подначки,

Стоят матросы на постах.

А где-то в четырех стенах

Не спит бывалый штурманяга,

С лицом, бесцветным, как бумага,

С больным ребенком на руках.

Ребенок бредит на руках,

Ребенок жаркий, словно печка.

И равнодушная аптечка

Своим крестом наводит страх.

А за окном — скуловорот

И ночь, распоротая в клочья.

Как знать, что станет этой ночью,

Кто эту ночь переживет…

Бухта

В ночь великих разногласий

Между небом и водой

Пароходик разноглазый

Возвращается домой.

Я, не высидевши дома,

Побегу на бережок.

Пароходик мой знакомый,

Кто тебя побережет?

А его мотает разно,

То поднимет, то пригнет.

То мигнет мне красным глазом,

То зеленым подмигнет.

Лишь уткнувшись рыльцем в бухту,

И швартовы привязав,

Он закроет до побудки

Свои разные глаза.

Вечер

День растаял.

В нем было намешано красок!

Вечер.

Имя любимой женщины

По синему —

красным.

Четко все.

Нет ни серых туч,

Ни тумана шаровой ваты.

Небо.

Море.

Да красная тушь

заката.

Масштабы

Мы большие и мудрые.

Мы шагаем друг другу навстречу.

Под ногами земля, далека-далека.

Мы находим друг друга.

Я кладу тебе руки на плечи.

И у наших коленей плывут, не спеша, облака.

Солнце — третье лицо

в этой светом пронизанной сини.

Как я ждал этой встречи, как долго тебя я искал!

Мы шагаем, обнявшись, ступая ногами босыми

По зеленым лугам

и по желтым приморским пескам.

Слышишь легкий шумок?

Это море под нами грохочет.

Слышишь слабенький гул?

Это шум городского житья.

Видишь эти фигурки?

Они постоянно хлопочут:

Повседневная ты, повседневный и маленький я.

Но не надо о них, но не надо сегодня, не будем.

Им тащить на плечах напряжение трудного дня.

Будем им благодарны хотя бы за то, что из буден

Хоть на час отпустили огромных тебя и меня!