Крылья напрокат

Борис Фабрикант

Как будто я пишу не о себе,

А вижу сон под зонтиком Лукойе,

Где, наконец, гоняю голубей,

От солнца заслонив глаза рукою.

Как будто я уже всё пережил,

Но кто-то за меня считался с Богом,

А я ходил всё время по дорогам

За чистой правдой и по лужам лжи.

Теченью жизни счёт ведут в годах,

А я пересекал их на пароме.

Какой-то незнакомый посторонний

Рассказывал, что там, на берегах.

Начало взлёта — вдох и взмах крыла.

Меж временем и Богом, жизнью, мною

Дрожала тонко связка, но жила.

Не знаю до поры, какой ценою.

Прошедшее менять я не хочу.

А планы, эти клетки с облаками,

Мне Богу диктовать не по плечу.

Былое сшить цветными лоскутами,

И в простоте не потерять лица,

И пот не путать с божьею росой.

И вдруг понять, у жизни нет конца,

И улететь без крыльев по косой.

Уйти за горизонт не на закат,

И встречный, бывший, кажется, сосед,

Как в детстве во дворе велосипед,

Даст крылья на два круга напрокат

«Было бы окошко между временами»

«Горячее молоко, сода и мягкий мёд…»

Горячее молоко, сода и мягкий мёд,

масло плывёт, как желток, островком.

Этот рецепт со мною живёт

впитанный с маминым молоком.

Если простуда, гланды, можно лежать-читать,

в школу ходить не надо, туда-обратно.

Но одеяло к печным изразцам прижать,

чтобы теплом накрыть меня старым ватным.

Там за окном зима, тьма на несколько дней,

простуда пройдёт сама, или уйдёт за ней

и отпадёт листком: веточка, календарь?

Это потом dot.com, адрес простой — январь.

Тянется новый год резаный на куски,

счастие принесёт, или крошки с руки.

Длинно журавль кричит, кличет синицу в руке.

Жёлтенький островок

плавает вдалеке

«Чтоб остановить мгновенье, я записывал…»

Чтоб остановить мгновенье, я записывал

на бумажке время и число

в новогодний вечер, думал числами

прикрепить к судьбе. Но, как весло,

обтекла вода, загрёб, и каплями

утекли и время и клочки.

Всё делила жизнь, как лисы с цаплями,

хоть не разжимал я кулачки.

Но загадывай и не загадывай,

знать не стоит долю наперёд.

Прошлое, как в память ни заглядывай,

всё равно никто не разберёт.

Перемены в жизни переменами,

только, как ты их ни называй,

хоть победами, а хоть изменами,

всё равно храни как урожай.

И не трудно разобраться с числами,

Разбросай колоду-календарь,

выбирай любую дату чистую,

на бумажку запиши, как встарь

«В тесных улочках памяти…»

В тесных улочках памяти

Все давно познакомились,

Ходят в гости заранее

Через годы и смерть.

Мамы с папой, танцующих,

Чтоб надолго запомнились,

Сделал снимок «Любителем»,

Проявить бы суметь.

Мы равняемся возрастом,

Им всё легче вальсировать,

Иногда мне доносится,

Мама песни поёт.

Это память замешкалась

Рядом с нашей квартирою

И по памяти старой

Голоса узнаёт

Шестидесятые

За молоком с утра пораньше

нам выйти очередь занять,

нам с братом, я на девять старше

и мне решать.

Наискосок вдоль магазина

в любую пору поутру,

как лента старая резины,

соседи наши по двору.

О чём-то их негромкий говор:

«Я здесь стоял!», «Я отойду».

Дверь отжимала шайбой-гровер

всю эту тёмную гряду.

Тогда о денежной реформе,

про эти кровные свои

судачили. Я в школьной форме

с ремнём. И по краям струи

две складки черпаком литровым

нам изливались с молоком.

Я рубль давал за это новый,

сжимая сдачу кулаком.

«Неси, слабак!» — послал я брата,

и он свой тяжкий крест взвалил.

Не в рост. Силёнок маловато.

Перекосило. Уронил.

Он виноват, а я невинен.

Его уж нет, не помнит он.

А мне и завтра будет виден

мой брат и выпавший бидон

«Я бежал молодым под ливнем…»

Я бежал молодым под ливнем,

Сняв рубашку и мокрый до клеток.

Время было самым счастливым,

Это давнее новое лето.

Мне четырнадцать или пятнадцать.

Шёл троллейбус. Взгляд женщины взрослой,

Взгляд, как будто игра в пятнашки.

Стой! Ты пойман — десант на остров,

На котором ещё я не был,

Но увидел в глазах так остро,

Как вблизи грозовое небо.

Этот проблеск из ближней дали

Сквозь залитое ливнем стекло

Сразу в прошлое закатали,

Чтоб полгорода не сожгло

«Метку поставить на время любое, как вешку над снегом…»

Метку поставить на время любое, как вешку над снегом,

столб верстовой, он для всех, но я знаком отмечу своим.

Можно часами считать, можно лунами или пробегом

и позабыть календарь, и конец и начало, как дым.

Жизнь — это ветер, швыряющий листья неизданной книги.

Сдуло, и больше не вижу себя никогда малышом.

Главы о брате: учёба средь сумрачной солнечной Риги,

умер в Америке, строчки о Львове карандашом.

Мамина шляпка лежит в непогожую долгую среду,

рядом расчёска, перчатки, ключи, кошелёк и помада,

список, что надо на рынке купить на неделю к обеду,

снова суббота, но сдуло страницу июльского сада.

Влево склонён мамин почерк, и что на листке, я запомнил,

но всё тянусь разглядеть неизвестный покуда ответ.

Не увидать, что подписано в свет, что рукою заполнил,

Будто охотник, зачем-то берущий свой сбившийся след

«Закрываю глаза, нет ни севера, ни востока…»

Закрываю глаза, нет ни севера, ни востока.

Лягу навзничь, высот и глубин не сравнить, не узнать.

Только слышу порывы родного в груди кровотока,

И летает разведчица жизнь, чтоб меня отыскать.

А запомнится толстый ковровый рисунок заката

И ковёр на софе, слово новое, мебель стара.

Все мы к ходу событий прибиты, как буквы плаката,

Ну и флаги, их дворник на праздник развесил с утра.

Календарные даты — каморки, хранящие утварь

И касания к ней, память трещин, эмалевый скол.

В прошлых днях и без нас каждый день начинается утро,

И семья, «С добрым утром!» включив, всё садится за стол.

Красной миской, которую мама из дома до Львова

Довезла сквозь Ташкент, Балашов от начала войны,

Как ключом я открою те годы, в которые снова

Я вернусь, чтобы всё записать на запасные сны.

Это время листком, незаполненным прошлым, маячит,

По нему не отыщешь ни место, ни запах, ни звук.

Я тогда был младенцем, для памяти пуст и прозрачен.

И беспамятством этим когда-то замкнётся мой круг

«Приснился сон — действительности эхо…»

Приснился сон — действительности эхо.

Вернул минуты, звуки, жесты, даты,

Свет, запахи, чтоб обменять с успехом

Сей час на позабытое когда-то.

Там очередь стоит из третьих лишних

За правом стать вторыми при обмене,

И давний таймер зазвонит неслышно,

Лишь в памяти поставит nota bene.

Ах, как воспоминанья не прочны,

Сон, облачный узор, фонарь в ночи.

Их ношеные шлёпанцы смешны,

Их грусть — тепло нетопленой печи.

Они живут за тонкой звонкой плёнкой,

Поют негромко, по углам снуют,

Глядят на нас и нас не узнают,

Как старый пёс подросшего ребёнка.

Мы снимся им без признаков беды —

Трофейный фильм без знаков препинаний.

Мы состоим уже не из воды,

Не из воды, а из воспоминаний

«Было бы окошко между временами…»

Было бы окошко между временами,

Даже небольшое мутное стекло,

Подышал бы тихо и протер руками

И смотрел бы долго, чтобы повезло.

Брошу две монетки, сдвинется заслонка.

Контролёр в фуражке песенку свистит.

В очереди сзади кто-то плачет тонко,

Номер на ладонях, дождик моросит.

Наклонюсь над светом в пластиковой раме,

В нашем прошлом утро, солнце и тепло.

Может быть, увижу маму вместе с нами.

Жалко, не услышу — толстое стекло