Обочина

Борис Давыдов

Умом Денис находил некую общность между ними, ведь его также кидает от женщины к женщине, словно голодного, перед которым поставили несколько блюд, и он накидывается то на одно, то на другое и в результате вообще не понимает вкуса пищи. Но у него есть оправдание – он мужчина. Женщина в этом случае проигрывает – так повелось издревле. Но, к сожалению или к счастью, мужиков всегда тянет на «сладкое». Природой, что ли, заложено? Но ведь есть же любовь человеческая, есть!

Глава 5. Свадьба

В середине сентября влюблённые подали заявление в ЗАГС. А в ближайшую субботу Денис остался ночевать в квартире будущей тёщи, которая всё ещё не одобряла выбор дочери. Но… делать нечего, пришлось смириться.

В воскресенье Алла познакомила Дениса со своей лучшей подругой, обаятельной шатенкой Таней. Судя по заинтересованному блеску её зелёных глаз, по оживлённому шушуканью с Аллой, Денис понял, что понравился девушке.

«А она тоже ничего, — пригляделся он к подруге своей невесты. — Стройная, и всё при ней». Но, познакомившись вскоре со старшей сестрой Аллы Викторией, Денис обомлел: подобной красавицы он даже в кино не видел.

Двадцать три года, инженер-экономист, ростом и роскошными формами она походила на мать. Движения её были плавными, голос нежный, воркующий; кожа шелковистая. Белокурые волосы, в отличие от материнских, спускались с головы мелкими волнами, окутывая её холёные плечи. А глаза-а. Денис только сейчас понял смысл выражения: в эти глаза нырнуть хочется. «Эти глаза напротив, чайного цвета…», — пел Валерий Ободзинский. У Вики глаза не чайного цвета, а тёмно-голубые, «смотрящие» на висок. «Удивительная женщина, — думал он. — И почему она замуж вышла за такого замухрышку? — перевёл он взгляд на её мужа Владимира, невысокого, толстого, рыжеволосого, с заплывшими глазками неопределённого цвета. — Он и старше её, кажется, намного. Неверное, из-за того, что высокую должность занимает».

В первые минуты знакомства с Викой Денис чувствовал себя скованно. Но она настолько непринуждённо себя вела — шутила, смеялась, что он вскоре почувствовал себя в доме своим. А когда взял в руки гитару и запел, Вика восхищёнными глазами смотрела на него, хлопая по окончании каждой песни в ладоши.

— Браво! — улыбаясь, выкрикивала она. — Молодец, Дениска!

Виктория уговорила будущих молодожёнов остаться у них на ночь, постелив им на софе в гостиной. Ладушку, так ласково она называла четырёхлетнюю дочь, они с мужем забрали с собой в спальню.

Обнявшись с Аллой, Денис и в постели продолжал про себя восторгаться красотой Виктории. Представлял её лучистую улыбку, волнующие сердце глаза, нежный голос, когда она сказала ему перед сном: «Спокойной ночи, Денисушка, хороших тебе снов, мой маленький». Правда, и Алле она пожелала спокойной ночи, при этом поцеловав её. «Меня бы поцеловала, — с подавленным вздохом подумал Денис. — Ну, хотя бы в шутку. — Стряхивая наваждение, он поцеловал Аллу, которая плотно прижалась к нему. — Алёнушка у меня тоже красавица».

Через неделю Ананий Фёдорович, Елизавета Порфирьевна, их старший сын Иван с супругой и Денис приехали к Ротмановым сватать Аллу. Гостей ждали невеста с матерью и Виктория с мужем. Правда, сватовства, каким обычно его представляют, не было, просто решали, где проводить свадьбу, и что покупать для стола. Играть свадьбу договорились в деревне, на чём настоял глава семейства Кирилловых.

— Дом у нас большой, места всем хватит, — рассуждал он. — И народу с нашей стороны больше, в основном из деревни. Да и не принято по нашим обычаям свадьбу у невесты проводить.

Валентина Васильевна согласилась с ним.

— Насчёт солений, грибочков там разных тоже можно не беспокоиться, — вступила в разговор Елизавета Порфирьевна. — И картошку, другие овощи мы тоже берём на себя. А уж разных там деликатесов, к примеру, апельсинов или колбаски копчёной, давайте думать.

Выпив водочки и закусив «деликатесом» — апельсинами и копчёной колбасой, часа через два все вопросы утрясли. Алла с Денисом тут же покинули квартиру, а вскоре и сваты, попрощавшись с Валентиной Васильевной, Викторией и её толстяком мужем, отбыли восвояси.

Выйдя из подъезда, Ананий Фёдорович сказал, щурясь в улыбке:

— Да-а, у них вся семья как будто не от мира сего, что старшая сестра Алёны, что их мать. Поэтому я всегда говорю, что мы разные: кто-то из нас замешан на молоке, а кто-то — на ржавой воде.

— Точно, — подняв светлые брови, согласился Иван: — эти бабёнки наверняка замешаны на молоке, причём на хорошем. Белые, сдобные, значит, и в детстве питались хорошо.

— Да уж, наверно, не крапиву с лебедой лóпали, а получше что-нибудь, — вдруг вспылила худая, невзрачная жена Ивана. — Гладкие все три, как будто сёстры-погодки. И фамилия у них… не выговоришь, чёрт знает…

— Не кипятись, Клавдéя, — приструнил её муж. — Что ты фыркаешь? По-твоему, и чужих баб похвалить нельзя? Чай, я не про что-то такое говорю, а просто свою будущую родню с отцом обсуждаю. Подумашь, фамилия. Была иха, станет наша.

— Тоже мне, нашёл родню. Смотри, только попробуй на свадьбе к ним приставать, я т-те брилы-то поотбиваю.

— Дык не у тебя же гулять-то будем, а у Дениски с Алёной, — пошутил Иван.

— Дык, дык, — передразнила его Клава. — Я тебя ещё раз предупреждаю, что по загривку схлопочешь, если что…

— Цыц, Клавка! — гаркнул на неё Ананий Фёдорович. — Ты что к мужику-то прицепилась? Нам что, помечтать, что ли, нельзя? Э-э, сорнячное вы племя, — недовольно махнул он рукой, — так и норовите нашей кровушки попить. — И, вытащив из кармана папиросы со спичками, пробурчал: — Да, если ума на грош, а упрямством весь зад напичкан, не жди…

— Вы бы об Алёнке лучше поговорили, — улыбаясь, перебила мужа Елизавета Порфирьевна, — а то повернули оглобли невесть куда.

— Ты права, мать — согласно кивнул Ананий Фёдорович. И шутливо хлопнув её по округлому заду, добавил: — Они хороши, но и мы им, пожалуй, не уступим. А?

— Нашёл с кем сравнивать, — добродушно усмехнулась «мать», — у них совсем другая жизнь, без наших деревенских вил и граблей.

— Родители, — снова вмешался в разговор Иван, — а вы не обратили внимания, что Алёнка на Дениса похожа, как будто они брат с сестрой?

— Ка-а-к это не обратили, — протянул Ананий Фёдорович. — С ходу обратили, как только они у нас на пороге впервóй появились.

Пока Кирилловы шли до автобусной остановки, а потом стояли на ней, они успели поговорить и о Денисе с Аллой, и о предстоящей свадьбе, и о том, кого приглашать.

Уговорив сына и сноху поехать к ним на ночь в деревню, Ананий Фёдорович совсем повеселел. Он надеялся, что жена расщедрится, и выставит ради гостей первосортной самогоночки.

— Не дашь, Лизавета, пойду к своей должнице Кýрдиной. «Кирпич на кирпич, — скажу ей, — а где, бабка, магарыч?»

Усмехнувшись, Елизавета Порфирьевна пообещала:

— Ладно, выдам, но не больше бутылки.

На Покров день у дома виновников торжества стоял гул: молодожёнов из ЗАГСа ждали не только гости, но и человек тридцать жителей Луговой. Некоторые ещё раньше успели повидать невесту и судачили меж собой: «Ай да Дени-и-с, какую красавицу в городе подцепил. Не зря учился в техникуме, а в этом году и в институт экзамены сдал. Она, небось, тоже в институте учится». Наконец подъехали три легковые машины — две «Волги» и «Жигули». Из первой чинно вышли молодые со свидетелями.

При появлении молодожёнов гул среди толпы возрос. Но когда из второй «Волги» вышла Валентина Васильевна в чёрном вечернем платье, а следом за ней Виктория в серебристом из парчи (пальто обе оставили в машине), гул упал, зашелестел шёпот: «Кто это, кто это?» Стоящий в общей толпе Иван Кириллов удовлетворил любопытство, мол, это тёща Дениса со старшей дочерью. «О-о-о, — послышалось из десятков ртов, — каки-и-е… Да они, знать, и невесты краше. Да-а… Но в блестящем платье особо хорошá». На других прибывших внимания не обратили. Правда, на мужа Виктории одна женщина кивнула:

— А ентот что за квадратно-гнездовой мужичок? Нюрка, ты у нас холостая, можа, возьмёшь его к себе на ночь? Хоть пузáми померяетесь — у кого больше, всё одно он к тебе ни сзаду, ни спереду не пристроится. Да и «челнок» у него, поди, не больше поросячьего. — Раздался дружный смех.

Свадебное действо разворачивалось как по писаному. Родители жениха встретили молодожёнов хлебом-солью, и после шутливого: «Кто больше откусит, тот и хозяином в семье будет», Денис взял молодую жену на руки и понёс в дом. За ними последовали родители, свидетели и приглашённые.

Гости много пили гранёными стаканами, пели и плясали под гармонь до десяти вечера. Причём не только в доме, но и в коридоре, а то и на улице. Ночевали молодые в родительском доме Дениса. Валентина Васильевна, три пары её знакомых и Виктория с мужем уехали на двух «Волгах».

На следующий день свадьба забурлила вновь. Мать и сестра невесты были доставлены на «Жигулях» в новых платьях. Курившие на улице мужики, увидев их, даже сигареты и самокрутки покидали. А когда женщины вошли в коридор, один из них, лет пятидесяти, сказал, почесав затылок:

— Эх, дали бы мне на комбайн помощником в уборочную вон ту, что постарше. Ох, и пошуршали бы с ней на зерне.

— Никанорыч, а зачем до уборочной-то ждать? — отозвался другой. — Иван Кириллов говорил мне, что она вдова, попробуй сегодня. На сеновале, к примеру, не хуже, чем на зерне, а даже лучше: зерно не насыплется куда не надо.

— Петрович, а на сеновале мышь может заскочить, — пошутил кто-то с крыльца.

— Хе, так это даже лучше, — весело отпарировал Петрович, — баба под тобой шибче зашевелится.

Все загоготали.

— Никанорыч, а молодую-то не хошь, сдрейфил? — снова спросили с крыльца.

— Не-е, та, пожалуй, не по зубам мне будет. Иша задушит своими волосишами. Да и походка у её больно извилиста, выскользнет…

Тут появился на крыльце Ананий Фёдорович, гаркнув:

— Мужики, кончай перекур! Айда все в дом…

В это утро Денису предстояло перед всеми назвать Валентину Васильевну «мамой». Выдавил он это слово с трудом и смутился. Да и женщина почему-то опешила, что случалось с ней редко. Кстати, старший зять обращался к ней по имени-отчеству. Алла же назвала родителей Дениса «папой» и «мамой» вчера, перед этим вручив им по традиции подарки. Преподнесла подарки брату Дениса и его крёстному с крёстной, а самому Денису подарила рубашку, в которой он и красовался.

Денис через силу назвал Валентину Васильевну «мамой», но зато, выпив рюмку водки, лихо разбил её об пол. Многие за столом одобрительно захлопали в ладоши, а одна гостья, лукаво усмехнувшись, спросила:

— Рюмку-то смело разбил, а вот молодка-то не подвела ли? Кто-нибудь проверял ихнюю постель?

Не ожидая такого поворота дела, молодожёны покраснели. Выручил Ананий Фёдорович. Он встал из-за стола и, посмотрев в упор на любопытную, серьёзно сказал:

— Вы уж простите меня, товарищи дорогие, но мы с Елизаветой Порфирьевной слышали ещё до свадьбы ночной крик невесты, а наутро видели их простыню. Так что жена Дениске попалась самая что ни на есть честная. Ну, — победоносным взглядом окинул он гостей, — утешил я ваше любопытство?

— Уте-е-шил, — протянула женщина, задавшая нескромный вопрос.

— То-то у меня, — сел на своё место Ананий Фёдорович, — а то шмон в наших штанах хотели навести. Это вам не у Параньки за столом, где каждый может пёр… — Последовало неприличное слово и тут же взрыв хохота. Деревенские своих знали.

После безобидного инцидента веселье возобновилось. А вскоре молодую жену подвергли испытаниям, проверив, хорошо ли она «подметает», бросая мелкие монеты не только ей в ноги, но и под столы, расставленные буквой П. Алла старалась вовсю, собрав всё до монетки.

— Молодец, старательная девка, — похвалили её женщины. А одна добавила: — Не гляди, что городская, а под столом лазит, как заправская крестьянка. Да и зад у ей, как у справной хозяюшки.

Веселье продолжалось до двух часов дня. После чего молодые попрощались с гостями, отдельно с Валентиной Васильевной и, закрывшись в пристрое, предались любовным утехам на вполне законных основаниях.

Понедельник у Дениса был выходной — взял административный. Положив в чемодан необходимые на первое время вещи, Денис собрался покинуть отчий дом, до этого объяснив родителям, что будет жить у Ротмановых в городе.

— Вы уж не забывайте нас, — напутствовала молодых Елизавета Порфирьевна, — почаще приезжайте.

— Да, дорогие мои ребятишки, езды тут совсем ничего, поэтому по субботам будем ждать вас, — добавил Ананий Фёдорович. — Да и банька у нас на славу. Алёнка, ты не парилась в нашей бане?

— Нет, Ананий Фёд… извините, папа, — покраснев, поправилась невестка.

— Алёнка, — ласково улыбнулся свёкор, — у нас в деревне не принято родителей называть на «вы», так что изволь говорить нам «ты». Мы с матерью не каких-то там княжеских кровей, а из простого рода. Договорились?

— Договорились, пап, — робко ответила невестка.

— Вот и хорошо, вот и чудненько. А теперь присядем на дорожку да послушаем, что нам будет шептать на уши домовой. Ведь для чего присаживаются перед дорогой? Во-первых, для того, чтобы подумать, а вдруг чего-то забыл взять? Во-вторых, как говорится, послушать доброе напутствие своего домового, который в каждом добром доме имеется.

— И в городе тоже? — удивилась Алла.

— И в городах тоже водятся, а как же? Только под разными личинами, — заулыбался Ананий Фёдорович.