На роду написано

Борис Давыдов, 2023

Что толкает человека на путь греха? Может ли он преодолеть соблазн или вынужден слепо следовать за ведущими его потусторонними силами? Добром или злом отзовутся его поступки? Эти и многие другие вопросы встают перед Эммой и Максимом – героями романа Бориса Давыдова «На роду написано». Смогут ли они сохранить любовь в переломную для всей страны пору? Станут ли властелинами своих судеб? Или окажется, что права была бабка Эммы, говорившая: «Каждому человеку на роду написано, сколько он проживёт и как – напополам со счастьем или напополам с горестями и нуждой».

Глава 7

Убийство

Воскресным майским утром Максиму позвонил его давний приятель Геннадий Зенин и попросил съездить с ним в деревню к родителям — давненько, мол, не был. Максим не смог отказать товарищу, и менее чем через час они уже были в деревне. По соседству от родителей жили два родных брата Геннадия. Узнав о приезде младшего, они без промедления пришли с бутылкой самогона. Мать Зениных сходила в чулан, откуда принесла ещё бутылку первача.

Выпив полрюмки спиртного, мать запела русскую народную песню «Когда б имел златые горы». Сыновья стали подпевать, в том числе и Максим, хотя он не выпивал. Пробыв в деревне до трёх часов дня, Геннадий с Максимом отбыли восвояси. Хотели идти до города пешком, но передумали и пошли на автобусную остановку, находящуюся всего в полукилометре от деревни. У мужчин вылетело из головы, что сегодня воскресенье, автобусы идут переполненными, поэтому редко тормозят у остановки перед городом.

Постояв не менее тридцати минут, голосуя всё это время легковым автомашинам, товарищи всё-таки решили пройтись пешком. Раздосадованный Геннадий выругался, когда очередная легковушка не остановилась. Однако он снова и снова продолжал махать рукой, рассчитывая, что найдётся-таки сердобольный водитель. В конце концов он подобрал с обочины мелкий гравий и, видя, что очередная машина (зелёные жигули) не снижает скорость, бросил камешек в лобовое стекло. И не с размаху, а неприметным движением, как бы от живота. Максим всё же подметил, что Геннадий поднял с обочины камешек и потом сделал странное движение правой рукой, но не придал этому значения. Приятели прошли уже метров шестьсот, как увидели: им навстречу бегут четверо возмущённых мужчин, причём двое были с монтировками. Максим сначала не обратил на них внимания — мало ли куда бегут мужики? Лишь когда один из них нетрезвым голосом выкрикнул, что за лобовое стекло они дорого заплатят, подумал: «Какое стекло?»

Вдруг голос Геннадия:

— Бежим.

— Куда? — У Максима от удивления глаза полезли на лоб.

Геннадий ничего не ответил, а свернул в кювет и, махнув товарищу рукой, трусцой побежал в сторону деревни — напрямик, через поле. Максим потрусил за ним.

Когда Максим уже подбегал к деревне, его начали одолевать сомнения: «Зачем бежим? Надо было с мужиками поговорить, объяснить им, что мы не какие-то пацаны, готовые ради баловства бить у машин лобовые стёкла. А если бы на рожон полезли, я бы их мигом утихомирил. Но зачем Генка ведёт разъярённых мужиков к дому своих родителей? Бежать, если уж на то пошло, надо было не в деревню, а совсем в другую сторону. Чего он хочет? Непонятно».

Непонятным было и то, что Геннадий зачем-то останавливался, поджидая мужчин, и говорил им злорадным голосом: «Быстрее, мужики, вы что-то плохо бегаете». Метров за пятьдесят до родительского огорода Геннадий сказал Максиму, что бежать надо к его братьям. «Ты что, драку хочешь устроить?» — «Эти хорьки сами напрашиваются на драку».

Максим вбежал в огород братьев Зениных и, в медленном темпе пробежав недлинный участок, оглянулся назад — Геннадий стоял возле калитки на территории огорода и, кажется, поджидал мужчин. Удивившись, Максим не спеша прошёл через другую калитку, ведущую к дому.

Но, сделав ещё несколько шагов, услышал страшный голос Геннадия:

— Максим, помоги-и, убива-а-ют!

Не раздумывая, возвратился в огород и увидел ужасающую картину: Геннадий лежал спиной на земле, голова окровавленная, а на нём сидел лысоватый мужчина — в правой руке у него была половинка красного кирпича. Геннадий крутил головой то влево, то вправо, пытаясь увернуться от опасного предмета. Ещё двое мужчин стояли рядом и тупо взирали на происходящее. Увидев возле двора целый штабель коротких обрезных досок толщиной миллиметров сорок, Максим взял в руки одну из них и подбежал к нападавшим, чтобы воздействовать на них психически. У него и в мыслях не было ударить кого-то, он был уверен: увидев его с обрезной доской, хулиганы прекратят свои преступные действия.

Он закричал:

— Прекратить! Что вы делаете, сволочи?!

На него бросился один из мужчин — в правой руке он держал монтировку. Максим машинально стукнул доской по вытянутой руке, и нападавший, будто споткнувшись обо что-то, упал. После этого ударил того, кто бил Геннадия половинкой красного кирпича. Боковым зрением увидел: на него бежит ещё один мужчина, и тоже с половинкой красного кирпича в руке. Но поскольку Максим оказался с ним почти нос к носу, не стал предпринимать против него никаких действий. Тем не менее, тот всё равно упал: то ли от растерянности, то ли отчего-то другого. Четвёртый, стоявший возле яблони, не рискнул атаковать Максима. Максим же, заметив, что окровавленный Геннадий встал с земли и, покачиваясь, пошёл из огорода, бросил доску и направился за ним. Преследователи в эту минуту подошли к своему товарищу, который лежал на земле и не подавал признаков жизни.

Мать Геннадия, увидев его с окровавленной головой, велела одной из снох срочно звонить в скорую помощь. А сама нашла бинты с йодом и стала перебинтовывать сыну голову. Старшие сыновья взволнованной матери, напившись домашнего самогона, в это время спали.

До деревни, где жил Максим, расстояние было около двух километров. Настроение у него было паршивое, может, поэтому и шёл по тропинке черепашьим шагом, задумчиво глядя под ноги. А один раз долго сидел на склоне оврага, анализируя всё произошедшее. В родительском доме Максима дожидалась мать, сообщившая сыну, что за ним приезжала милиция.

Утром он надел спортивный костюм и сам пошёл в городской уголовный розыск. Ему сказали, что слышали про этот случай и нечего, мол, переживать. «Не волнуйтесь, проспится тот товарищ, и всё будет хоккей. Но вы подождите, не уходите далеко».

Максим стал ходить по коридорам милиции, не зная, куда себя деть. Минут через пятнадцать его попросили зайти в тот же кабинет и объявили, что пострадавший скончался в больнице. От услышанного у Максима слёзы появились на глазах. Он вышел в коридор и, сев на стул, закрыл руками лицо. «Я убил человека?! Не может быть». У него не укладывалось в сознании, что он, Максим Муханов, мог убить человека.

Уронив на грудь голову, задумался, но тут услышал:

— Вы Муханов?

Посмотрел на стоявшего перед ним капитана милиции.

— Да, я.

— Пойдёмте в мой кабинет, — спокойным голосом попросил капитан и направился в самый конец коридора; началось следственное дознание.

Максим подробно рассказал о вчерашнем происшествии, потом, расписавшись в протоколе под своими показаниями, решил, что его сейчас посадят. Но офицер милиции сказал, чтобы Муханов подождал пока в коридоре.

Максим позвонил матери и попросил её не расстраиваться, если его арестуют.

— Мам, тюрьма не виселица, и не надо переживать.

Во второй половине дня сотрудники отдела дознания повезли Максима на шоссейную дорогу, где он и Геннадий встретились с водителем жигулей, а также его пассажирами. Затем поехали в деревню, в которой и случилась трагедия. Метровую обрезную доску толщиной сорок миллиметров, валявшуюся у яблони, и две половинки красного кирпича взяли как вещественные доказательства.

Вернувшегося в милицию Максима капитан дознания направил на второй этаж, в следственный отдел, к старшему лейтенанту Охотенко. Войдя в кабинет, Муханов увидел сидящего за столом молодого русоголового мужчину. Предложив сесть, тот сразу повёл себя напористо, задавая вопросы резким тоном. И заносил показания так быстро, что в течение двух часов исписал изрядное количество страниц.

— Прочтите, — небрежно бросил он, — потом распишитесь.

Максим стал читать, а поскольку что-то ему подсказывало, что Охотенко нельзя доверять, читал внимательно. И на одной из страниц увидел то, о чём не говорил.

Решил поинтересоваться:

— Почему вы написали то, чего не было?

У следователя тут же побагровело лицо.

— Выражайтесь конкретнее, гражданин Муханов. Что я не так написал?

— Вы написали с моих слов, что я взял доску с целью защиты Геннадия Зенина, потом от себя приписали, что я умышленно ударил по голове этого…

— Соколова.

— По-вашему получается, что я взял доску с целью защиты Зенина, а Соколова умышленно ударил по голове. Как это так? Никакого злого умысла у меня не было. И по голове я случайно ему попал, потому что он крутился на Зенине.

Следователь завозился на стуле и, глядя куда-то вверх, сказал:

— Напишите в конце, что с этой строчкой не согласны.

— Но на суде не будут читать то, что написано ниже показаний. Они прочитают и запомнят, что я умышленно ударил Соколова доской по голове, после чего он умер.

Максим понял, что с Охотенко надо держать ухо востро. Тот немигающе уставился на Муханова.

— Вы что, отказываетесь протокол подписывать?

— Я не буду подписывать то, чего не говорил.

— Вы как ведёте себя? Вы же невинного человека убили.

— Не я, а он убивал человека.

— Не сваливайте вину на покойника.

Понимая, что следователь занял обвинительную позицию и доказывать ему что-либо бесполезно, Максим встал и, глядя на агрессивного милиционера, категорично заявил:

— Я отказываюсь от вас как от следователя, потому что вы предвзято подходите к этому делу.

— А-а! — фальцетом выкрикнул старший лейтенант. — Со мной даже рецидивисты так не разговаривали. Я тебя в камеру отправлю.

— Отправляйте, но подписывать вашу туфту я не буду. Дайте мне бумагу, я сам всё напишу.

Следователь по внутренней связи позвонил кому-то и попросил отправить задержанного в камеру. Вскоре вошёл младший сержант и повёл Максима в КПЗ. Спустившись на первый этаж, Максим уже через минуту оказался в камере — это была каморка, примерно два с половиной метра в длину и два в ширину. Налево у двери стоял бачок, из каких в столовой обычно разливают супы; здесь это называлось парашей. В камере был слабый свет от маленькой лампочки, висевшей над дверью. На деревянных нарах сидел мужчина лет тридцати пяти, который после знакомства объяснил, что на рынке он вытащил из сумочки одной дамы кошелёк, а это случайно засёк уличный торговец и схватил воришку. Оказалось, карманник уже три раза побывал в местах не столь отдалённых и взялся учить новичка, как правильно вести себя в тюрьме. Разговор пришлось прервать — Максима повели в пустую комнату, куда через минуту вошёл Охотенко.

— Пиши сам показания, — недовольно прогундосил он. И, бросив на стол чистые листы, вышел.

Максим сел за стол и начал описывать вчерашнее событие. А поскольку любил писать сочинения, то написал таким красочным языком, что получилось нечто вроде рассказа. Не забыл он описать и своё внутреннее состояние, и что побудило его взять доску, а потом ударить нападавших. Прочитав своё «творение», улыбнулся: «Меня не сажать надо, а как минимум вручить похвальную грамоту». Посидев ещё чуток на пластиковом табурете, Максим подошёл к двери и два раза стукнул в неё кулаком. Через минуту он был в камере, где стал расспрашивать карманника о тюремной жизни — это сегодня интересовало его больше всего.

Неожиданно из дальней камеры послышался женский голос:

— Муханов, не ссы! На зоне тоже жить можно.

Следом окрик кого-то из милиционеров:

— Хватить базланить!

— Да пош-шёл ты, ментяра.

— Я т-те, урка…

— Что-о?!

Женщина из камеры обозвала милиционера драным козлом, после чего выругалась забористым матом. Максим увидел, что карманник вопросительно смотрит на него, поэтому решил прояснить ситуацию.

— Наверное, она на уроках физкультуры у меня была, это кто-то из учениц нашей школы. А в школе есть такие бестии, будь здоров! Но как она узнала, что это я в камере?

— Здесь это быстро узнаётся.

После ужина, который привозили из какой-то городской столовой, в небольшую форточку, прорезанную в двери («кормушку»), Максиму подали свёрток.

— Муханов, — обратился к нему сержант, — тебе жена гостинец принесла.

— Какая жена? У меня нет жены, — произнёс удивлённый Максим. — А как она выглядела?

— Симпатёвая такая девушка, Эмма её зовут.

— Понятно.

Максим развернул свёрток, где оказалось три небольших кулёчка: в одном были горячие куриные яйца — четыре штуки, завёрнутые в фольгу; в другом — кусок горячей отварной колбасы, тоже в фольге. А в бумажном пакетике — кусочки батона. Ровно половину всего Максим отдал новому знакомому.

Тот попытался отказаться:

— Максим, не надо, ты сам всё это умнёшь за милу душу.

— Не стесняйся, перекуси.

С удовольствием съев домашний харч, Максим мысленно поблагодарил бывшую супругу, которая не поленилась прийти в милицию. На следующий день в это же время Максиму вновь передали свёрток с гостинцем. Ассортимент был тот же, но с добавкой — большим куском колбасного сыра.