Колодезная пыль

Борис Георгиев

Артмастер – счастливый человек. Что ему стоит дом построить? Нарисует – будет жить. Он трудится как пчела, стены модерновых сот из наноармированного бетона растут быстро – вверх, вверх, до самых высот – но что бедняга артмастер будет делать, когда ничего у него не останется, кроме четырёх стен и клочка неба над головой? Не превратится ли он от жизни такой в насекомое?

Валентин Катаев, «Святой колодец»

© Борис Георгиев, 2016

© Борис Гончарук, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава первая

Дверь цвета слоновой кости спела деревянным голосом, лениво повернувшись на петлях.

— Что ж такое опять? — спросил Валентин Юрьевич и взялся за литую ручку.

— Недели не прошло, — брюзжал он, слушая дверной скрип.

Квартира номер четыре старчески зевнула, показала коридорное горло.

— В прошлую пятницу тебя стесал, — напомнил Валентин Юрьевич стёсанному чуть не до палубных досок пола порожку. Весь в зарубках, ни дать ни взять — календарь Робинзона.

Валентин Юрьевич осмотрел дёсна дверного зева: «Опять?..» — и убедился, что был прав. Снова перекосило коробку. Тогда он, не слушая скрипучие причитания, прихлопнул дверь, налёг плечом, вонзил с вывертом ключ, вытащил. На ходу бросил через плечо:

— Дождёшься, когда-нибудь я тебя уволю вчистую. Выставлю за дверь.

Посмеялся — не так-то просто выставить дверь за дверь! — спустился, выскочил на нижнюю веранду, — не проще, чем выгнать из дому дом! — оглядел по-соседски двери нижних квартир — вторая… третья… пятая…

— О, где же ты, Резиновая Зина? — шепнул он цифре «пять» на медной бляшке, вбитой в дерматиновую стёганку. Пожалел, что никогда больше не услышит из-за приоткрытой двери обычное: «На службу, Юрочка?» Беспамятная Резиновая Зина вечно путала сына с отцом. Подумал: «Никогда», — резво скатился по короткой лесенке нижней веранды, свернул возле крыльца шестой квартиры (вельзевулово логово!) на асфальтовую, треснувшую вдоль стены дорожку. Прочь со двора, за уго…

— О!

Чуть не ухнул в бездну. Что за новости? Там, где вчера ещё торчал строительный забор, где приходилось тискаться меж корявыми ребристыми листами и стеною, зияла пустота. Пропасть, обрыв. В него, вертясь и ныряя, валились вялые листья — сорил янтарём ясень. Валентин пал на четвереньки, подобрался к самому краю и заглянул в ямину. «Метра четыре, не перепрыгнуть, — подумал он. — Да и к чему прыгать?» Бесполезно. Широкая, ровная траншея шириною четыре метра уходила вправо за угол дома, куда заглянуть не хватило духу, и влево — впритирку к зеркальной скале новостроя. За траншеей островок земли, усыпанный кирпичным крошевом — останками дома номер восемь по Девичьей улице, — но именно что островок, усеянный строительным мусором прямоугольник в окружении рвов. Валентин Юрьевич вгляделся в темень расселины, — жуть, дна не видать, голова кружится! — в чёрноте ему померещилось бурление, будто кипела смола, потом, когда привыкли глаза, он различил багровые сполохи, словно бы на дне разреза тлели угли. Не кое-как под слоем золы, а ровными рядами — как ёлочные гирлянды или нанодиодные росчерки. Такие с недавних пор повадились лепить повсюду рекламисты, обозначая контуры воздушных замков — будущих новостроев. «Ага, вот это что!» — сообразил Валентин Юрьевич и отполз от края, чтобы не сорваться. Мысль его, оттолкнувшись от воздушных замков, получила верное направление. Не рекламисты, а строители. Не видел никогда вживую, как растёт бактобетонная коробка, но догадался — это она. Сполохи внизу — огоньки СВЧ-активаторов, а бурление… «Страшно представить, что было бы, попади я туда. Силикофаги, знаете ли… Шею бы свернул, вот что. А дальше — какая разница? Переварили бы меня и отгрохали многоквартирный памятник. Нерукотворный». Разыгравшееся воображение вмиг нарисовало, как лезет из земли замешенный на крови, печёнках и селезёнках шестидесятиэтажный монумент — десять этажей под, остальные над — вздымается фаллическим символом новой жизни.

— Зачем забор убрали, идиоты?! — крикнул, вытянув шею в юго-западном направлении Валентин. Стоя на четвереньках у края обрыва, озверел больше от бессилия перед мощью техники, чем от запоздалого страха. Вопль, перекатившись через ров, потерялся над снесённым кварталом — весь западный склон холма был готов к застройке, и кое-где уже лезли из земляных дёсен желтоватые зубы бактобетонных стен. Тут Валентин Юрьевич припомнил, что строители были в своём праве, убрав забор. Дом номер десять на перекрёстке улиц Девичьей и Черноглазовской числился отселённым, стало быть, винить в разгильдяйстве нужно не застройщиков, а себя. И не себя даже, а дражайшую половину, Ленку Викторовну, затеявшую перед отселением обмен.

— Елена Распрекрасная, — проворчал Валентин. Решил, не поднимаясь с четверенек, осторожно глянуть за угол — вдруг как-то можно исхитриться и выбраться на Девичью?

Из траншеи воняло дрожжевой фабрикой, над провалом дрожал и струился воздух. У дальнего края котлована Валентин разглядел два длиннейших вагона, оба на автомобильном ходу. Из одного спускался в яму толстый ядовито-зелёный хобот, из другого свешивались фестоны глянцевых чёрных кабелей. Позвать некого, людей рядом с насосной и силовой не было, а главное — стало ясно, что встречу с заказчиком придётся отложить. Тому, кто не умеет летать, думать нечего выбраться. Ровная, как хирургический разрез, кромка котлована достигала улицы. Строители не только дорожку начисто срезали, но и крыльцо первой квартиры вместе с палисадником.

— Пропали бальзамины Екатерины Антоновны, — резюмировал без особого сожаления Валентин и попятился, потому что уже сыпалась из-под ладоней в бездну асфальтовая крошка. Пряча по-черепашьи голову, успел заметить надпись на голубом фургоне: «B.В.Elephant inc».

«Застройщикам звякнуть? Большим блу элефантам инк. Где-то был телефон их отдела продаж, Ленка оставила. Пусть решают как-нибудь. Но гриб?.. Молодец я, что за час вышел. Понедельник, утро, стало быть, гриб на портале своём проторчит до самой встречи. Успею застать. Интересно, чем он живёт, когда не работает?» Что-то коснулось лица, скользнуло. Ясеневый лист лёг на асфальт. Так и не придумав, чем живёт в нерабочее время уважаемый заказчик, Валентин Юрьевич поднялся, небрежно отряхнул на коленях джинсы и побрёл домой. По короткой асфальтовой дорожке, мимо вельзевуловой пристройки, по четырёхстопной лестнице на веранду, где двери номер два, три, пять и лестница на второй этаж. Ах эта лестница — дубовая, сто двадцать лет, без малейшего скрипа, с балясинами точёными, крашеными под слоновую кость — чудо! И дверь с бильярдным номером четыре чудом была, если б не перекашивало от малейшего чиха коробку. Котлован под боком — не чих малейший. Ворочался большой голубой элефант в посудной лавке, давил в крошку фарфор кирпичных стен и зацепил фундамент — основу основ. Лестница — что ей сделается? Но дом перевалился, как на гребне волны корабль, охнул дубовыми балками, крякнул лагами, половицами скрипнул… Неудивительно, что перекосило коробку.

Последний жилец отселённого дома влачился полутёмным коридором четвёртой квартиры, будто бильярдный шар к лузе, мысли его костяными шарами катились по мягкому сукну без столкновений. Стоило опуститься в кресло и сунуть голову в шлем… Борт!

***

Пыхнуло в глаза сияние — Энтер! — погасло. Когда Валентин смигнул, зажглось — Коннект! — рванулось разноцветное ничто, завертелось, словно самолёт из виража сорвался в штопор — Дальше, дальше! Не нужен артмастеру демпфер, с места в бой. Он привычно справился с дурнотой. Дальше! Под светящимися ладонями поплыли облака тегов; рекламные баннеры сунулись было, но тут же, по короткому жесту, пропали. Валентин повернулся на сто восемьдесят в бархатной пустоте (сапожник без сапог, артмастер без портала) отыскал блокнот и в нём адрес входа с пометкой «ГриБ». Ещё жест, и чернота лопнула снизу доверху светлым росчерком. Осталось вцепиться в края и рвануть — В стороны! На себя! — чтоб разошлись, как портьеры, половинки тьмы и пустили из одного небытия в другое.

Доступ дали, значит клиент ещё у себя. Прекрасно. Валентин Юрьевич терпеть не мог опаздывать и откладывать встречи.

— Изменяешь себе, Ключик? — рокотнул откуда-то справа и сверху грибов голос.

Валентин огляделся, вживаясь в мир. Под ногами красноватый гравий. Полукруглая дорожка вокруг фонтана — тюильрийскому дворцу впору. Живая изгородь, за нею геометрически правильный парк. Справа балюстрада широкой террасы, откуда и свесился, издевательски ухмыляясь, гриб. «С камзолом я переборщил, — подумал артмастер, но от гримасы удержался. — Слишком золота много, давит. А этот доволен, цветёт, как хризантема в петлице».

— Здравствуйте, Григорий, — пряча улыбку, проговорил артмастер.

— Борисович, — дополнил клиент, не допускавший, чтобы кто-то, кроме него самого, экономил на отчестве. — Чего тебе взбрело? Договорились же в десять у «пяти углов». Пробка что ли в центре?

Валентин ответил не сразу, сначала взошёл мраморной лестницей на террасу. Поднимаясь, косился на кабриолет, решёткой радиатора влезший в розовые кусты у фонтана. Пантера! Кобальт и хром, глазам больно от бликов. Всё это: кабриолет, парк, фонтаны, дом, камзол хозяина, шахматные плиты под ногами — придумал он, артмастер Ключко Валентин Юрьевич. Выдумал и реализовал, если можно назвать химеры реализацией. «Столик я удачно приткнул, — заметил про себя артмастер, отодвинул лёгкий плетёный стул и сел без приглашения. — Что мне взбрело, спрашиваешь? Не твоё грибово дело».

— Я решил зайти к вам, — ответил он, глядя на хозяина декораций снизу вверх, — в порядке авторского надзора. Да вы присаживайтесь, гри… Григорий Борисович.

«Чёрт, не хватало его в глаза обозвать грибом».

— Это ты хорошо придумал, — пыхтел, усаживаясь напротив, гриб. — А то как-то не по-людски. Вечно ты меня таскаешь по левым забегаловкам.

— Вы же в реале меня к себе не зовёте, — скучливо (сколько можно повторять!) бросил артмастер.

— Сто раз тебя спрашивал, Ключик, зачем в реале?

— Сто раз отвечал: чтобы сделать вас таким, каким вы хотите стать, я должен видеть вас таким, какой вы есть на самом деле, — сказал Валентин, подумавши: «Гриб, который мечтает стать дубом».

— Сто раз ты меня видел в реале, зачем я тебе нужен в сто первый?!

«Стану я тебе рассказывать об итеративной психопластике», — подумал Валентин и сухо ответил:

— Мне нравится беседовать с людьми, а не с призраками, которых я же сам и выдумал. И хватит об этом. Если не возражаете, давайте ближе к делу. Вы говорили, что-то не так с автомобилем?

— А? Да. Нет, не то чтоб не так… Стрёмно. Даже не знаю, как тебе…

Гриб мялся, Валентин силился под виртуальной маской клиента — респектабельность, чувство собственного достоинства, безусловное превосходство — разглядеть истинного человека. Припомнил, каким был этот Григорий Борисович, когда в первый раз встретились. Тени тёмных делишек волочились за ним, как хвост за ящерицей, теперь же они едва заметными чёрточками залегли у крыльев носа и в брезгливой складке губ. «Хорошо, что лексикон у него не изменился», — подумал артмастер. Чтоб сдвинуть с мёртвой точки забуксовавший разговор, предложил:

— Попробуйте описать момент, когда ощутили неудобство.

— Момент? Ну, прикинь, отвёз я свою в салон, высаживаю, и тут… Нет, это позже было. Когда вылезала — всё путём. Ножка на шпильке… Чмоки-чмоки… Она вся такая… И дверцей — хлоп! И тут… Ты понял? Нет, не тогда, позже, когда подъезжаю я к офису, поворачиваю, дверь нараспашку, и неспешно так высовываю ботинок… Вот в этот самый момент и ёкнуло.

— Что «ёкнуло»? Текстура сбилась?

— Какая текстура? Внутри ёкнуло. Всё не то, понял? Невдобняк перед пацанами — тачка голубая, сам я получаюсь вроде… Ну, ты понял.

«Понятно. Психологическая несовместимость образов, разрыв».

— Понял. Делаем вторую машину?

— Не, ты не врубился. Как я с двумя буду? Что я — на одной Ариадну в салон, а на другой… И бабок не меряно. Ты мне сделай, чтоб и туда и сюда, понял?

— Трансформер?

— Чего?

— Два в одном. Смену скина я сделаю по вашему эмоциональному состоянию. Жену отвезёте в салон на этой — Валентин кивнул кобальтовой пантере, — а по дороге в офис или на деловую встречу… Одним словом, когда вы подумаете о делах, скин сменится.

— Когда подумаю о делах?.. — с сомнением протянул гриб. — А ёкать не будет?

— Нет, если вы не питаете нежных чувств к паца… К вашим партнёрам.

— Ты на что намекаешь? — возмутился Григорий Борисович, но тут же сник. Пожевав губами, спросил:

— Сколько денег?

— У вас остался расчёт по скину? Прекрасно. Разделите на два. Срок исполнения — неделя.

— За полцены? Ничё, но тоже бабки. Ты смотри, если чё не так… Ты меня знаешь.

Валентин смерил взглядом фигуру в камзоле, развалившуюся в плетёном кресле, и после сказал:

— Знаю. Оплата после приёмки. Нужен доступ к вашей психофизике, без этого работать не начну.

— Внутри у меня копаться будешь? — нехорошо улыбаясь, спросил гриб.

— Больше вовне. Мне всего-то и нужно — ситуационная привязка.

Гриб, не снимая прохладной улыбки, негромко сказал:

— Смотри, если чё — зарою.

— Меня уже зарыли, — неожиданно для себя самого ответил Валентин, которому почему-то вспомнился котлован. Засим он кивнул, выбрался из кресла и хотел отбыть, но гриб остановил:

— Погоди. Надо чтобы и Ариадне подошло. Тебе и её профиль дать?

Артмастер глянул на клиента искоса, при этом роскошный камзол на миг разбился в треугольные дребезги. «А движок-то сбоит, — отметил про себя артмастер. — Надо саппорту настучать, пускай разбираются. Психофизика Ариадны? Обойдусь. Эта никогда не меняется».

— Не нужно, — сказал он клиенту, и, желая пошутить на прощанье, продолжил:

— Разве что вы хотите заодно и жену поднастроить.

— А ты и это можешь? — с надеждой осведомился гриб.

— Я не бог, — буркнул Валентин, подумав: «Не бог и без сапог. Свою бы тоже… Если б мог».

Сухо распрощался, отыскал в облаках малоприметный крестик, схватился за него и дёрнул, чтоб выпасть из чужого небытия в собственное.