Колодезная пыль

Борис Георгиев

Артмастер – счастливый человек. Что ему стоит дом построить? Нарисует – будет жить. Он трудится как пчела, стены модерновых сот из наноармированного бетона растут быстро – вверх, вверх, до самых высот – но что бедняга артмастер будет делать, когда ничего у него не останется, кроме четырёх стен и клочка неба над головой? Не превратится ли он от жизни такой в насекомое?

Глава третья

Грубая настройка скелета автомобильного кузова была закончена, можно бы взяться за доводку, но Ключик заметил вдруг, что мажет мимо меток привязки «Прерваться надо бы», — решил он и потащил с головы шлем. «Экая тьма за окном, не хуже чем в мастерской. Который час?»

На стенных часах, с анероидом которые, восемь с четвертью, вечер. Семьсот сорок два миллиметра на барометре. Валентин кряхтя вылез из кресла — ноги-руки затекли, в глазах пятна, мутит, — постучал по выпуклому стеклу. «Вот оно что». Остроносая стрелка перескочила на дождь. «Семьсот тридцать, потому и мутит», — подумал артмастер, но тут же понял: не виновата погода, просто очень хочется есть. «И опять пересидел в шлеме. Забылся». Инструкция предписывала после двух часов работы перерыв, но как прерваться, когда держишь в каждой руке по оси, локтями правишь радиусы кривизны, а правой ногой тянешься выключить тупой сплайн-аппроксиматор. Или когда мечешься подобно ошалевшей мухе из одной точки обзора в другую, силясь понять, в какой момент летит к свиньям перспектива и вырастает на спине модели квазимодов горб. «Ночью снова будут мучить кошмары, одно спасение — плотно поесть». Ключик поплёлся на кухню, на ходу соображая, осталось ли в холодильнике съестное или придётся переться на ночь глядя в супермаркет заготовлять фураж. Жены вроде бы нет дома? Ленка!

Задавленная темнотою память ожила. Ленка так и не перезвонила. Квартира с видом. Женечка. Пыль. В супермаркет не выйти. Стальная леди. Арестант. Погонщик слонов. Эвакуация. Потерпевший.

Ключик переменил намерение, не направо по коридору в кухню (всё, что там было, почато вчера и доедено утром), а налево, в гостиную повернул. Из окна выглянуть. На подоконнике телефонная трубка. «Ну да, тут я её и оставил, когда решил: чем тратить время на муниципалитет, лучше возьмусь за работу. Посмотрел в окно, подумал…»

— Да, я подумал о том, как буду за жратвой со второго этажа выбираться. Подумал я так и решил: а ну его к чёрту, потом позвоню в мэрию, пусть там решают, как помочь потерпевшему. А ведь можно было бы…

Валентин вытянул из кармана джинсов связку соседских ключей. «Можно к Вельможным спуститься и через их окно вылезти на улицу, — подумал он, погремел ключами, поморщился. — Ну нет. После того, что на прощание наговорила Василиса? И я ей. Лисе Вельможной. Я тоже хорош. Нет, ноги моей там…»

В памяти ожила склока, зашевелилась, как в мешке дикобраз.

***

Василиса принесла ключ последней, с неделю назад. Не переступая порог, протянула ногтистую пухлую лапку ладонью вверх и, старательно не попадая в глаза, проговорила с ненатуральной живостью:

— Привет, Ключик. Ма сказала, ты заделался ключником?

Помолчала, заметила, что похожий на золотистую рыбку ключ не исчезает с ладони; глянула, отвернулась и снова буркнула в сторону:

— На, возьми.

Каблучок лисьей туфельки нетерпеливо прицокивал по плитчатой нижней веранде. Поскрипывала натянутая на телесах Василисы дорогая тиснёная кожа куртки. Круглое, замакияженное наглухо личико выглядело как обычно, но что-то произошло с голосом. Выцвел.

Валентин поймал рыбку за брелочный хвост и с некоторым опозданием поздоровался:

— Привет, Василиса.

Повисла пауза. Вельможная молча смотрела в сторону; артмастер с профессиональным интересом изучал массивную пустяковину, украшавшую собою мочку лисьего уха.

— Больше ничего не хочешь сказать, кроме привета? — бесцветно поинтересовалась, выждав, сколько хватило терпения, соседка снизу.

Ленка Викторовна уверяла Ключика, что Василиса к нему более чем неравнодушна. Повторив много раз собственное измышление, сама в него поверила и поэтому относилась к девушке с ревнивым высокомерием. Ключик, знавший соседку с того дня, как её торжественно привезли из роддома, жалел девчонку, считая глупышкой и несчастливицей. Властная мать, отец — запойный философ, вечно вокруг истерический ор. Даже чёрный вальяжный кот Вельможных, названный в честь главы семьи Василием, и тот подвергался остракизму ежедневно за распутный нрав, хоть и не был пойман на горячем ни разу. Может ли в таких условиях расцвести бледненькое растеньице? Неудивительно, что ушла из дому лет шестнадцати и с тех пор появлялась на Девичьей редко. Не странно, что регулярно попадала в истории. Вполне естественно, что за помощью обращалась не к матери (та, громогласно скандаля, нередко обзывала дочь потаскухой), а к соседям. Выглядела при этом, несмотря на попсовый прикид, жалко, и Ключик её жалел. «Вправду что ли она ко мне… — покаянно размышлял он, сжимая отобранный у Василисы ключ. — Боится потерять и потому в глаза не смотрит? Не хочу ли я ей что-то сказать?.. Но что?»

— Василиса, всё к лучшему. Ну, бывает, надо с чем-то расстаться. И чем плохо — ты сможешь разъехаться с родителями. Я слышал, что ты… Я хотел бы… — Ключик мучился, подбирая слова, но подворачивалась плоская банальщина вроде счастья в личной жизни.

— Расстаться?! Слышал он! Нет, ну знала я всегда, что ты тот ещё жучок, но это перебор, — с неожиданной злостью выпалила Вельможная и теперь уж глянула прямо в глаза. — Слышал. Растрепали тебе, а ты и решил под шумок сбагрить, думал — съеду, забуду.

— Что сбагрить? — опешил Ключик.

— Шматьё моё и технику. Что, скажешь, не ты тут химичил на раздаче?!

Ольга Александровна, когда съезжала, оставила Валентину ключи от квартиры номер три и попросила отдать кое-какие вещички двум-трём родственникам, которые зайдут на днях. Обещала присылать записки с точными указаниями. Первые десять-пятнадцать человек действительно предъявляли пожелтевшие выдирки из тетради в косую линейку, на которых пляшущим почерком Ольги Александровны накарябано было: «топчан вас зел бол комн», «мойка кух» или «занаве цветаст все», а ниже красовалась разбитая параличом подпись. Хоть гости и не были похожи ни на кого из Вельможных, особенно вьетнамец, унесший все цветастые занавески, Ключик исправно выдал и занавески, и топчан Василия из большой комнаты, и мойку из кухни, и множество других полезных вещей. Через две недели поток записок иссяк, но родственники поступали в том же темпе. И гости пошли какие-то подозрительные, поэтому пришлось Валентину Юрьевичу требовать телефонного подтверждения, каковое подтверждение он получал неизменно. Обязанности кладовщика утомили его. Вещи, казалось, не закончатся никогда, но в один прекрасный день явилась бомжеватого вида компания и забрала всё тряпьё, ворохом валявшееся по углам, а напоследок сняла карнизы и обрезала под потолок люстры. Каждая тряпица при этом послужила объектом отчаянного телефонного торга, в итоге кладовщика ожидал приз: соседка сдержано поблагодарила его в телефонном режиме и сказала, что больше не придёт никто. Вполне понятно — приходить-то незачем, разве что Ольга Александровна ухитрилась бы продать кому-нибудь паркет и бывшие в употреблении обои. Но кое-кто всё же пришёл. Василиса Васильевна Вельможная.

— Ты о вещах? Ну, я отдавал, — помявшись, ответил Валентин.

— Ну-ну, баранки гну, — жёстко молвила Лиса Вельможная. — Деньги где?

— Твоя мама…

— Ты стрелки не переводи. Па говорил, что из всех соседей самый хитрозобый Паша, но оказалось — нет. Мать, говоришь? Короче, вот как сделаем. Я там тебе денег сколько-то была должна, так теперь в расчёте. Если что, остаток слупишь с моих. Можешь квартиру нашу сдать пока суд да дело, свободна же. Всё. Некогда с тобой вошкаться, у меня скоро свадьба. Привет.

— До свидания, — выдавил Валентин, глядя, как Василиса спускается по четырёхстопной лестнице.

— Лучше прощай.

— Поздравля… — начал Ключик, но не договорил. Поздравлять некого, лиса вильнула хвостом, скрылась.

Валентин ободрал с ключа брелок, поискал куда деть, не нашёл и с досады швырнул в угол. «Чтоб я ещё раз! Ноги моей больше в их квартире не будет», — думал он, накручивая на кольцо связки последний соседский ключ. Тоскливо стало ему. Вспомнилось, какою Василиса была, когда впервые пришла просить денег в долг, и какою была, когда заглядывала по-кошачьи в окно кабинета, взобравшись на старую акацию. От акации остался корявый неохватный пень, а Василиса… «Когда успела остервенеть? Не заметил. Почему только она? Все мы».

На облитой осенним солнцем нижней веранде он стоял неделю тому назад и разглядывал связку с ключами всевозможных цветов и фасонов. Пытался вспомнить.

Рассобачились. Когда? Да вот же, когда потянулась бодяга с расселением. А началась она, как и положено, склокой.

***

Середина июля, жара. Солнце ушло, окна кабинета нараспашку, но это помогает мало, дворик раскалён, как жаровня. Утром — ничего, с восточной стороны дом закрыт высоченной стеною многоярусной дорожной развязки. Днём — ничего, с юга зеркальной скалой торчит новострой. Но часов после трёх, в самое пекло, солнце выглядывает из-за стеклянной грани высотки и заливает двор жаром. Нет спасения от него, не помогает зажатый в каменный угол ясень. Восьмой дом прикрыл бы, но он снесён, от строительного забора толку мало. Акация спасла бы, но её спилили давно, в полдневной тени пня может укрыться разве только мышь. И остаётся мучиться в зашторенной комнате от духоты, потому что клиенту всё равно, потел артмастер над заказом или нет. Но часам к пяти можно распахнуть настежь окна, чтобы хоть горячим ветром, но обдуло лицо.

В половине шестого, в середине июля Ключик полулежал в рабочем кресле, расслабленно следя за тем, как плавятся в восходящих потоках облизанные солнцем леденцовые грани небоскрёба. Заказ сдан, можно пожить на выдох.

— Куда это вы, Ядвига Адамовна? — услышал он и подумал: «Резиновая Зина не дремлет. Глаз да глаз».

Зинаида Исааковна Гольц из пятой квартиры редко упускала случай узнать цель соседских перемещений.

— К подруге, Зиночка, золотце, — ответил звучный голос Ядвиги Адамовны Вишневской, редкой красоты и душевности женщины, до старости ухитрившейся не растерять оба качества.

— А не в мэрии ли случайно работает ваша подруга? — пискнула Резиновая Зина тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

«Чего она взъелась?» — лениво подумал Валентин. Вставать не хотелось.

— Она давно на пенсии, — ответила Ядвига. Вставать не было нужды, чтобы представить, как она остановилась на лестнице, подняла голову и заломила левую бровь.

— Значит, она подвизается там на общественных началах, — ядовито скрипнула Резиновая Зина.

— С чего это вы взяли, Зинаида Исааковна?

— А с того, Ядвига Адамовна, что сегодня принесли странное письмо. Признайтесь, вы тоже получили. Ведь так?

— А, вот вы о чём! Но, простите великодушно, какое я к этому имею отношение?

— А такое! Кто недавно сказал Павлику Зайцу, чтоб уже искал дом?

«Письмо? Какое-то пришло. Я ещё подумал, опять бумажный спам. В прихожей оставил, не посмотрел даже. Причём здесь Павлик и его дом?» Павел Петрович Заяц, жилец из квартиры номер один, всем успел надоесть уговорами продать разом все квартиры в доме номер десять и переехать в деревню. Всерьёз его болтовню никто уже не воспринимал.

Тащиться в прихожую за письмом у Валентина Юрьевича желания не было. Между тем, пикировка под окном перешла в новую фазу.

— Вы и ваши друзья из мэрии, подлецы-демократы, разграбили страну, — митинговала Резиновая Зина. — А теперь вы хотите выжить нас из дому? Не выйдет!

Несомненно, Зинаида Исааковна открыла дверь полностью, и, уперев левую руку с отставленной горстью в тощий бок, указательным пальцем правой изображала метроном.

— Что разграбили? После ваших друзей коммунистов от страны остались одни развалины, — приятным контральто возражала госпожа Вишневская. — Выселять из дому это ваши методы, Зинаида Исааковна. Нет, ну это же надо! У меня знакомства в мэрии?! Прошу прощения, а ваши связи, на которые вы вечно намекаете?

Вне всяких сомнений, Ядвига Адамовна вернулась на веранду и теперь стояла перед старой комсомолкой в третьей балетной позиции. Внизу грохнула дверь. «Зина вышла из себя во двор», — решил Валентин. И точно — после короткой зловещей паузы прямо под окном вскрикнули: «Мои связи! Она говорит — мои связи!» Слышно было великолепно, точно из первых рядов партера. Видеть необходимости не было, и без того понятно, что Зина спустилась по лестнице, затем, стоя к зрителям спиною, воздела руки к небу подобно королю Лиру и вскричала. Всё было как обычно. В открытое окно кабинета полетели либералы и кровавое энкавэдэ, плутократы и диктаторы, ночные бабочки и банные комсомолки; фурией Троцкий влетел, следом протиснулся Сталин, держа под мышкой товарища Берию, потом почему-то проскакал навстречу Петлюре батька Махно. Впрочем, до настоящего времени стороны не дошли — быстро выдохлись, дал себя знать возраст. За восемьдесят обеим. Вынужденное перемирие. За кашлем и оханьем донеслось до Валентина, как бы из-под земли:

— Вася-а! Вась!

Ольга Александровна звала кого-то: кота или мужа.

— Вася-а! Слышишь меня? Выдь во двор, мне отсюда не слышно!

Оленька Вельможная имела обыкновение в это время суток сидеть у окна своей квартиры — того, что во двор. После рождения дочери расплылась, выходить в мир стало ей тяжко, поэтому утром, подобно сказочной красавице, садилась к северному окошку — к тому, что выходит на улицу, а вечером перебиралась к этому, южному. И витязей посылала на подвиги.

— Вася! Выдь, послушай, про что они. С письмом чего-то. А я тебе говорю выдь! После расскажешь.

Значит, муж, а не кот. Кот, если что и услышит, ни за что не расскажет. Не так воспитан. Джентльмен.

Очевидно, Вася Вельможный, в мальчишестве Дубровский, поддался на уговоры. Ключик услышал как: «Василий Степанович, вот вы как человек высокообразованный скажите, кто виноват?» — слегка задыхаясь, выговорила Резиновая Зина.

— Философ-водопроводчик! — иронически прокомментировала неподражаемая Ядвига.

Василий Степанович Дубровский на самом деле получил хорошее образование, окончил философский факультет университета, но обзаведясь семьёй, сменил фамилию и сделался слесарем-водопроводчиком. Пристрастия к философским умопостроениям не утратил, однако под давлением обстоятельств и жены приобрёл новую склонность — ноблесс оближ! — запил.

— А что тут у вас такое? — хотел спросить Василий Степанович, но получилось у него только: «Ашот тутуас акоэ?» — поскольку конец рабочего дня уже был отмечен должным образом.

— Фу-у! — сказала Ядвига Адамовна. Надо полагать, вопрос угодил в неё вместе с выдохом.

— Ай! Да вы сядьте, Вася, — засуетилась Резиновая Зина, в которую угодил не вопрос, а сам Василий Степанович.

Во дворе завозились, покрикивая изредка: «Фсёяссам!» «Сюда, Вася, на крылечко. Осторожно!» «Ашот тутуас?» «Вот он, ваш пролетарий умственного труда, Зиночка, во всей красе».

— Траит суа квемкве волуптас! — звучно и неожиданно отчётливо изрёк, утвердившись на крыльце Вельзевулова логова, философ-водопроводчик.

— Знаю я ваши страсти, — заметила Ядвига Адамовна Вишневская, непримиримая к чужим порокам.

— Правильно, Василий Степанович, все беды от попов и ханжей, — поддержала соседа Зина. Латыни не зная, подозревала, что всякое латинское высказывание имеет клерикальный или антиклерикальный смысл. — Кстати, о ханжах. Павлика бы вызвать сюда, если он дома. Кажется мне, Ядвига Адамовна, что вы с ним по квартирному вопросу снюхались.

«Вызвать в собрание товарища Зайца и отхлестать, — подумал Ключик. — Зина соскучилась по партактивам».

— Снюхались?! Вы полагаете?! — вскипела госпожа Вишневская. — Что ж, позову, если вы настаиваете. Но вряд ли он дома.

— Нусквам эст куи убикум эст! — заявил Василий и скабрезно хихикнул.

Вишневская не услышала, ушла звать Зайца, а Зинаида Исааковна не поняла, сказала только: «Не выражайтесь, Вася», — потому что при словах «куи убикум» философа подвело произношение. Как и предполагала Ядвига, главы семейства Зайцев, Павла Петровича, не оказалось дома. Вместо него пару минут спустя госпожа Вишневская привела — Сюда, Катенька! Послушаете, что она тут врёт! — Екатерину Антоновну. «Добром не кончится, не случилось бы членовредительства, — забеспокоился Ключик. — С Павликом обошлось бы, он дипломат, но у Екатерины Антоновны южный темперамент. Надо туда спуститься». Катя Заяц, женщина с внешностью и телосложением Афины Паллады Джустиниани, родом была из кавказских греков и степенною казалась только на первый взгляд. Рождение трёх дочерей и сына нисколько не смягчило её нрава; мила и смешлива была лишь в добром расположении духа, в гневе же становилась страшною. Взвесив обстоятельства, Ключик засобирался во двор, но замешкался в прихожей. Письмо упало за вешалку и нашлось не сразу. Валентин разорвал конверт на ходу, вытащил стандартный, сложенный втрое лист, развернул. Пока спускался по лестнице, перед глазами прыгали слова: заявление, муниципалитет, аварийным, Девичья, компенсация, решение, явиться, жилищный, предоставить. «Что?!» — изумился Ключик, поименованный в письме «гр. Ключко В.Ю», но осознать в полной мере случившееся не смог. Только открыл нижнюю дверь, как:

— Он, я знаю! Ваш Заяц.

— Что вы знаете?!

— С ханжеской поповской улыбочкой воткнул! Нож! В спину!

— Улыбочкой? На себя посмотрите, Зина! Втыкать не во что!

— Зиночка, вам не стыдно?

— И вы с ним заодно?! Снюхались! Подмазали кое-кого в мэрии. Мазью имени вашего папочки. А? Что скажете, госпожа Вишневская?

— Латет ангуис ин херба!

— Что вы сказали?!

От боевого визга Резиновой Зины кровь застыла в жилах у Валентина Юрьевича.

— Вась! Вася-а! — волновалась за мужа Оленька, улёгшись пышной грудью на подоконник и вытянув шею. С ней Ключик от растерянности даже не поздоровался. Судьба несчастного философа-водопроводчика висела на нитке. «Некстати он о змее, любая из мойр примет на свой счёт», — подумал Валентин и спустился во двор, держа развёрнутое письмо как белый флаг миротворца.

— Деус экс махина! — провозгласил Василий, приветственно подняв руку. Широчайшая улыбка осветила его лицо.

— Я? Секс махина?! — оскорбилась Резиновая Зина, однако, проследив за взглядом философа, заметила Ключика и его белый флаг.

— А-а! — выкрикнула она и ринулась к Валентину.

— А-а! А! — Екатерина Антоновна и Ядвига Адамовна тоже не удержались от восклицаний.

Ключик вздрогнул, попятился, однако бросаться на него, прокусывать шею и пить кровь соседки не стали.

— Юра! И ты получил?! — выкрикнула Зинаида Исааковна, хватаясь за письмо. От возбуждения она опять перепутала отца и сына. Письмо пришлось отдать.

— Ке эси текнон Бруте! — с усталой улыбкой перевёл Василий.

— Так это по вашей жалобе нас признали аварийными? — холодно спросила Екатерина Антоновна, гречанка более чем наполовину.

— Да, точно такое же письмо, — кивая с видом эксперта, сообщила Зинаида Исааковна Гольц.

— В это я не верю, — пропела контральтово Ядвига Адамовна. — Валя, ведь это не вы?

— Что бы сказал бедный твой папа, — горестно кивая, проговорила Резиновая Зина, потом вскинулась: «А-а! Знаю! Это она, та змея!» — и, тыча в лицо Ключика развёрнутым письмом, зашипела:

— Мы твоей жёнушке этим обязаны?!

Ленку Викторовну со дня свадьбы невзлюбила товарищ Гольц и не упускала случая вонзить булавку.

Собрание загомонило: «Да, эта могла!» «И всё равно я не верю!» «Фуренс куид фемина пассыт!» «Василий Степанович! Не выражайтесь при женщинах!» «Валя, скажите же что-нибудь!» «Не Ленка ли действительно накатала телегу?» — подумал Ключик, припомнив отношение жены к дому на улице Девичьей. И в этот пренеприятный для него миг случилось в безобразном спектакле ещё одно явление. Бесшумно отворилась дверь шестой квартиры, на пороге возник её хозяин. Подсел к Василию Степановичу и, возложив на плечо философу руку, заговорил отнюдь не шёпотом. Лицо его, освещённое уходящим солнцем наполовину, дёргалось, кривился рот. Вельзевул. Разные слухи ходили об этом человеке. Был он то ли цыган, то ли армянин, то ли еврей, а скорее — кровей в нём, как и в самом Ключике, намешано было понемногу. Говорили, что некогда работал в цирке с лошадьми. А может, не в цирке, а на ипподроме. А может, не работал, а играл, и не на ипподроме, а в джазовом оркестре на саксофоне. Зинаида Исааковна звала его Гариком, но имя это шло ему, как ирокез панка православному священнослужителю. Вельзевулом за глаза именовала его пани Ядвига, потому что в любое время года, где бы ни появлялся владелец шестой квартиры, тотчас обнаруживались неизвестно откуда взявшиеся мухи. Остальные предпочитали вслух не звать его никак, и вообще избегать по возможности, ибо в тёмном взгляде соседа чудились умыслы тайные, которые, стань они явными, ввергли бы в трепет.

— Вообрази, Вася, — пронзительным голосом равнодушного к чужому мнению человека говорил Вельзевул. — Раз-два и готово дело. В лучшем виде. В два дня сделали сертификат, ещё день на регистрацию прав, вчера договор с брокером, а сегодня… Х-ха!

Вельзевул звучно хлопнул Василия Степановича по тощему плечу. Тот тогда только понял — кто-то сел рядом, он что-то говорит, — и повернул голову.

— А! И что? — сказал он. Пребывая в безмятежном расположении духа, страха перед соседом не испытывал, а может, просто не смог установить, с кем говорит.

— А то, что я с деньгами, Вася. Знаешь, сколько отвалили за мою халупу?

Вельзевул зыркнул на Валентина и потянулся к уху Василия Степановича, словно хотел укусить. Муха, до этого времени беспрепятственно ползавшая у него по щеке, поднялась в воздух и закружилась над головою. Логическая цепочка составилась сама собой: сертификат, халупа, деньги. Вельзевул успел получить за логово компенсацию раньше, чем остальные получили письма о признании дома аварийным. Стало быть, от него и поступила в муниципалитет жалоба. Какое возмещение получено, Валентин не расслышал, заметил только, что на Василия Степановича оглашение суммы повлияло благотворно — взгляд стал осмысленным.

— Та ты шо?! — весело изумился он.

— Это дело надо обмыть! — в тон предложил Вельзевул.

Заполучить душу Василия Степановича Вельможного оказалось несложно. Вельзевул уволок его в логово, никому более не предложив разделить радость. Душу Ключко Валентина Юрьевича язвило нехорошее предчувствие. Пререканий соседок он больше не слушал, на вопросы не отвечал, письмо у Зинаиды Исааковны беспрепятственно отобрал. «Что-то случится, — думал он, поднимаясь по лестнице обречённого дома. — Что-то уже случилось. Склочничаем. Рассобачились. Что же будет?»

***

Ну что могло случиться после склоки? Много чего. Первым исчез Вельзевул. Отметив с Василием продажу, на следующий день бесследно пропал, словно растворился в воздухе. Ключа не оставил; куда делся, не узнал никто, даже Ольга Александровна, которая утром следующего дня горела желанием встретиться с «этим мерзавчиком» и покарать его за ввергнутого в адский запой мужа. Всезнающая Зинаида Исааковна уверяла, что Гарика забрали за какие-то старые дела в органы, но это вряд ли. Вельзевул пришёл ниоткуда и ушёл в никуда; на Девичью улицу завернул по дороге, чтобы изничтожить десятый дом. Следом за ним потянулись остальные. Каким-то образом стало известно, что Ключик покидать квартиру не торопится, потому что не хочет, и бывшие соседи, приходя прощаться, оставляли ему ключи. Связка росла, набирала вес. Неделю тому назад Лиса Вельможная принесла последний ключ, унылое развлечение, начавшееся склокой, ею же и окончилось.

***

Стоя у тёмного окна, Валентин перебирал ключи. Разные соседи и прощались по-разному, но конец один — нету их. «Вот так вот — выманят из дому и готово дело. Пропаду, как Вельзевул, вместе с ключами». Ключика за сердце схватил страх. «Глупости, — уговаривал он себя. — Обменяет Ленка квартиру, будет вид на реку и отдельная мастерская, столица будет, в театры ездить будем по вечерам». Но не так-то просто заболтать страх, когда он уже ухватил за сердце. Шаг за порог. Рушится дом: падает крыша, складываются внутрь стены, гибнут книги, синюю тарелку давят в пыль кирпичные зубы, а обездомевшего хозяина высасывает, как устрицу, пустота… Нет!

Ключик схватил воздуха, чуть продышался, хотел открыть окно, взял с подоконника телефон, и тут, как будто граната разорвалась прямо в руках, грянул вызов. Валентин Юрьевич от неожиданности чуть было не выронил трубку, но справился, в клавишу попал с первого раза. Пока нёс телефон к уху, в нём пиликала музычка.

— Вас приветствует электронный муниципалитет, здравствуйте Валентин Юрьевич!

«Таким голосом только о лотерейных выигрышах сообщать» — подумал Ключик и сказал:

— Здравствуйте.

— Переключаю вас на информационный отдел службы быстрого реагирования.

Что-то щёлкнуло, лотерейная девушка уступила место мужественному мужчине.

— Гражданин Ключко Валентин Юрьевич? — спросил тот.

— Послушайте…

В трубке щёлкнуло, тот же мужчина снова спросил:

— Гражданин Ключко Валентин Юрьевич?

«Автомат», — понял Ключик и ответил:

— Да.

— По запросу юриста общества с ограниченной ответственностью «Би Би Элефант», господина Старицкого Владимира Александровича, вам присвоен статус «потерпевший». Входящий номер запроса…

Пока автомат читал цифры входящего номера, Ключик подскочил к письменному столу, зашарил в поисках ручки, нашёл, стал искать, на чём записать. Автомат тем временем прочёл регистрационный номер дела. Бумагу получилось найти только когда: «… этот номер. Щёлк! За справками обращайтесь в информационный отдел службы быстрого реагирования по телефону…»

Телефон записать удалось, и тут же — тут, тут, тут — разговор закончился гудки. Служба быстрого реагирования справилась с задачей блестяще — гражданин Ключко Валентин Юрьевич почувствовал себя потерпевшим.