НАБАТОМ БЬЮ В КОЛОКОЛА! Поэма покаяния

Борис Алексеевич Ефремов, 2019

В нынешнем океане стихотворного сочинительства вряд ли найдётся хотя бы один опус, в котором наша жизнь рассматривалась бы с точки зрения православной Истины, с позиций учения Христова. Большинство интернетских обитателей об этой высшей Правде и знать ничего не знают. Самобытность новой книги Бориса Ефремова именно в том, что поэт убедительно доказывает, что без такого взгляда на действительность ее не только нельзя объяснить, но и смысл самой жизни пропадает. Автор рассказывает о своём трудном духовном взрослении, ведёт нас к пониманию, что выход России из долгого кризиса только в сознательном возвращении к отцовской вере.

Сквозь ветер декабрьский, хмельной…

«Груз — 200»

1

Сквозь ветер декабрьский, хмельной,

Рок, песни —

Натужно гудит над страной

«Груз-200».

2

С небес безголосо вопят

О мести

Застылые трупы ребят —

«Груз-200».

3

Кошмары афганских потерь

Воскресли.

«Тюльпанами» звали. Теперь:

«Груз-200».

4

В беспамятстве мать голосит

В предместье.

Застрелен чеченцами сын.

«Груз-200».

5

Застрелены мать и отец

С ним вместе.

Безжалостны цинк и свинец.

«Груз-200».

6

Жених никогда не придёт

К невесте.

Невеста винтовку берёт.

«Груз-200».

7

Руины — последний редут,

Как в Бресте…

И беженцев толпы бредут.

«Груз-200».

8

Но цепко попутал уже

Гнев, бес ли

Сатрапов, кому по душе

«Груз-200».

9

Им грезится Новый Союз,

Хоть тресни,

И груз им, понятно, не в груз —

«Груз-200».

10

Забудем ли о палачах?

О чести?

На веки у нас на плечах —

«Груз-200».

Я плачу от бессилья…

Я плачу от бессилья.

Война, опять война.

Ах, мать моя Россия,

Кровавая страна…

8 декабря 1994 года, первые гробы из Чечни

Ни за что на свете не пойму я…

Ни за что на свете не пойму я,

Хоть пробьюсь над этим целый век,

Как разбойно на судьбу чужую

Поднимает руку человек.

Не пойму, какой метелью лютой

Зло во тьме души его поёт.

Кто ему в жестокую минуту

Право на бесчувствие даёт.

Почему ни разу в миг ненастья

Сумрак дум его не обожгло, —

Что страшнее в мире нет несчастья,

Если человеком правит зло.

Что одна единственная вера,

Стоящая смысла бытия —

Не убить ни птицу и ни зверя,

Не ступить ногой на муравья…

Сергею Есенину

Прочитал я первый том стихов Есенина и чуть не взвыл от горя, от злости. Какой чистый и какой русский поэт.

Максим Горький

Разошлись запоздалые гости.

Отогнав нетерпения дрожь,

На диван возле шляпы и трости

Ты садишься и гранки берёшь.

Невесёлое счастье поэта

Душу, будь ты хорош или плох,

В книжки вкладывать. Новая, эта —

Первый том из намеченных трёх.

Но какою щемящею силой

Типографские дышат листы! —

Не забытою родиной милой,

Где в тоске и дома и кресты.

Роковыми годами скитаний,

Где, взрослея, вскипала душа

Против бритвенных жизненных граней,

Каждый шаг свой в крови верша.

Сердце ныло, звенело, страдало,

Но ему не знаком был страх.

Где жестоких прозрений начало?

Может, в этих давнишних строках?

«Худощавый и низкорослый,

Средь мальчишек всегда герой,

Часто, часто с разбитым носом

Приходил я к себе домой.

И навстречу испуганной маме

Я цедил сквозь разбитый рот:

— Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму всё заживёт»…

Но в далёком незрелом начале

И сегодняшний брезжил день —

Во вселенской смертельной печали,

Божий свет превращающей в тень.

“Как тогда, я отважный и гордый,

Только новью мой брызжет шаг…

Если раньше мне били в морду,

То теперь вся в крови душа”…

Били больно, расчётливо, гнусно:

«Что ж ты всё о себе да себе?

Напиши — вот сегодня искусство! —

О российской свободной судьбе.

За отжившей свой век деревней

Ты не видишь, как новый век

Вызревает надёжней, чем кремний,

Чтоб свободой дышал человек».

Но и взглядом ты видел и сердцем

Сквозь густую словесную тьму,

Что свободы скрипучая дверца

Открывает дорогу в тюрьму.

Открывает дорогу в забвенье,

Открывает дорогу в ничто.

Кто из русских такое смиренье

В сердце впустит? Смирится кто?

И в кремлёвскую волчью стаю,

Как великий российский пророк,

Ты швыряешь «Страну негодяев»,

Главарей посшибавшую с ног.

Гэпэушники в пене и в мыле.

Всё настойчивей, всё смелей

Намекали, пугали, просили:

«Извинись перед ними, Сергей!»

Мол, одними лишь чувствами дышишь,

И от этого скользкая жизнь.

А по пьянке чего не напишешь.

Извинись, дорогой, извинись!

Но обман ты ухватывал чутко

И бросал им шутя, на бегу:

«Я ведь всё-таки Божья дудка.

Ничего изменить не могу».

И тогда тебе так сказали:

«Сам к себе ты излишне строг.

Этот год проживёшь едва ли,

Подводи, дорогуша, итог».

Эх ты, жизнь! Ты и вправду приснилась!

И отлит уж для сердца свинец,

И сидишь ты, без права на милость,

Самый лучший российский поэт.

До последней решающей драки,

Где ударят сильней, чем под вдох,

Надо выправить свежие гранки

Первой книжки из плановых трёх.

Пусть твой взгляд уже не увидит

Этой книжки, ведь дело не в том,

Но есенинский все-таки выйдет

Хоть один, но классический том! —

Вдруг разбил тишину «Англетера»

Ключ, упав из двери на паркет.

Вот те раз! — воровская манера?

Но не вор там, не вор там там, нет.

Дверь пинком хулиганским открылась.

Гэпэушники — хуже, чем тать.

«Всё б ты, божья свистулька, трудилась.

Но пора уж и совесть знать!»

И врастяг рукояткой нагана

В переносье ударил главарь.

И вскипела смертельная рана.

Вкус железа во рту, как встарь.

И уже прошептал ты не маме,

А в чужой и хохочущий сброд:

« — Ничего! Я споткнулся о камень,

Это к завтраму всё заживёт».

Процитированы строфы

из стихотворения Есенина

«Всё живое особой метой…»

Экспромты

1

О РУСЬ! СОЖЖЁН ТВОЙ ТРЕБНИК…

О, Русь! Сожжен твой требник,

Безумцы правят бал.

Очередной волшебник

Тебя околдовал…

2

РОССИЯ — ЭТО НЕ МОСКВА…

Россия — это не Москва

И не пути, Кремлём указанные,

А это Божии слова,

В начале Новой Эры сказанные.

30.05.12 г., день

3

РУСЬ! РОССИЯ!

ТОНЕШЬ ТЫ В РАЗВРАТЕ…

Русь! Россия! Тонешь ты в разврате.

А вокруг цветение и синь.

Помолись за нас, о Божья Мати!

Ты прости грехи нам, Божий Сын!

30.05.12 г., день

Стихи о всеобщем терроре

Когда святой порыв к свободе

Террором по кремлёвской моде

Державный объявляет хлыст, —

По сути, по своей природе,

Он самый главный террорист.

Когда над нацией изгоев

Кровавый занесён топор, —

Скажите, что это такое,

Как не разбой и не террор?

И если снова брат на брата,

И ложью кровоточит жизнь,

И крахом будущность чревата, —

То это ли не терроризм?

В стране, где душно и нечисто,

Где не видать сквозь ложь ни зги,

Мы все для власти террористы,

Изгои, нелюди, враги.

Как пасынки в округе отчей,

Уже отвыкнув от зарплат,

Бастует террорист рабочий,

Бунтует террорист солдат.

И, новой ложью одурманен —

И на земле, и без земли —

Пьёт водку террорист крестьянин

В своей отверженной дали.

И, кланяясь прохожим низко,

На леденящем сквозняке

Стоит старуха террористка

С подачкой нищенской в руке.

Когда опустится рука…

Когда опустится рука,

Когда померкнет тайна слова,

Я собираюсь в путь.

Я снова

К себе иду издалека.

О, этот путь себя к себе

Через ошибки и паденья,

Как сквозь ночные наважденья

К огню

в возникшей вдруг избе.

И вот я вновь в родном краю,

За расставание повинный,

Под белой вьюгой тополиной

На берегу реки

стою.

И, поднимая над бедой,

Река за всё меня прощает.

И очищает,

очищает

Своей прозрачною водой.

И, как в былые времена,

Я полон свежих сил.

И снова

Таинственно мерцает слово,

Как светлый камешек со дна.