Халид. Во власти врага

Ая Кучер

– Ты никуда не денешься, Ада. Ты принадлежишь мне. Халид привык играть с людьми, а я стала его любимой игрушкой. Я лишь хотела отомстить мужчине, разрушившему мою семью. А попала в плен к его помощнику. Или Халид не просто правая рука? Время покажет, что сильнее – моя жажда мести или желание Халида обладать мной. И кто он на самом деле – мой враг или…

Глава 6. Ада

Халид ещё что-то говорит, но я больше не слышу ни слова.

Цербер?

Он?

Мысли шумят в голове, захлёбываясь моей истерикой. Слишком резко всё меняется. Словно я всё время ждала удара с одной стороны, а ураган подкрался со спины. Срывает крышу, рушит фундамент. От меня только пыль остается.

А пыль не может думать и планы строить.

Мужчина был правой рукой Цербера, это все знали. С властью, зелёным светом на все решения. Он не отчитывался, не согласовывал никогда. «Я сам буду перед Цербером отвечать» — слышала слова, когда пыталась подобраться ближе.

Но может и отчитываться не нужно?

Когда ты сам себе хозяин, легко любое решение принимать.

— Да, завтра.

Продолжает по телефону говорить, но меня за запястье дёргает. Кивает на свою ширинку, под которой заметно внушительный бугор. Кристально прозрачно, что дальше мужчина потребует.

А я смогу разве?

Была готова, когда считала его правой рукой. Учитывая, какой эффект он на меня производил. Гормоны бушевали, голова отказывалась работать. И все мысли о якобы-парне по имени Лука выбивались из головы.

Только он был Халидом, а теперь его статус не определён. Цербер или только играет его роль? Сейчас нельзя ошибаться и лишние движения делать. И отказывать тоже нельзя.

— До завтра, брат.

Глаза мужчины впиваются в моё лицо. Понимаю, что он недоволен. Но у меня так мало времени было обдумать, что не могу ничего сделать. Только часто моргать, надеясь, что Халид исчезнет подобно миражу.

Не исчезает.

— Я не люблю, когда меня расстраивают, Ада. Мой намек был слишком прозрачным?

— Ты достаточно напроверялся, нет? — пытаюсь хоть что-то выдавить. Отодвигаюсь на край дивана, подтягивая к себе ноги. Стараюсь не думать, что этот мужчина только что делал со мной. — Мы договаривались о другом!

— Мы ни о чем не договаривались, — Халид расслабленно откидывается на спинку дивана. Спокойный, уверенный, будто в джинсах ничего не жмёт. Тянется к столику за бокалом, не предлагая мне. — Ты пока меня не радуешь.

Конечно, развлечения с убийствами я не организовываю. Почти что обнаженная девушка — сплошная скука.

— И как я должна радовать?

— Покажи, насколько тебе нужны бабки. Для начала — поцелуй.

Поцелуй я могу. Наверно.

Передо мной тот, кто разрушил мою жизнь. Отобрал единственных близких. Могу вытянуть ладонь и коснуться его пальцев, которыми мужчина сжимал пистолет. Заглянуть в глаза, которые смотрели на то, как горел дом. И провести по венке на шее, которую хочется перегрызть.

— Поцелуй.

Киваю, пытаясь собраться. Господи, я выживала в таком аду, который Халиду даже не снился. Прикоснуться к тому, кого ненавижу, самая малость, что могло случиться. И кончить от его пальцев. Лучше, чем на протяжении долгих лет отбиваться от приставаний других детдомовцев и преподавателей.

Я ничего не смогу сейчас сделать. Даже ножа под рукой нет, чтобы разобраться с Халидом. Цербером. Кем бы этот мужчина не был. А значит, я должна сделать то, что всегда умела. Затаиться и выжидать. Играть по чужим правилам, пока не найду другого варианта.

— Нет, детка, — ладонь мужчины зарывается в растрёпанные волосы, не давая приблизиться. Рушит всю уверенность, что у меня оставалась. — Хочу твои губы ниже.

Халид опускает руку на своё бедро, что я точно поняла, насколько «ниже». Сам расстёгивает ширинку, не давая опомниться. Вжух. С таким же звуком всё внутри обрывается.

Отпускает меня, чтобы стянуть вниз брюки. Вместе с трусами, не оставляя никакого шанса на план. Подумать, играясь с одеждой, отвлечь разговором. Отстрочить неизбежное.

— Давай, Ада, у меня дела ещё.

Во рту сухо, а на шею словно удавку накинули. Лучше бы Халид ладонью кислород перекрыл, чем то, что он делает сейчас. Освобождает возбужденный член, шире раздвигая ноги.

Я не смогу.

Смогу.

Не смогу?

Я…

— Надоела.

Я с надеждой жду, что сейчас Халид поднимется и вытолкнет меня за дверь. Потеряю шанс, но смогу найти потом другой. Я за эти года, что к Церберу старалась подобраться, постоянно так действовала. Пыталась, теряла ниточки, и снова начинала.

Раз за разом.

И в этот смогу. Ещё раз столкнусь, продумаю всё, подготовлюсь. И узнаю, насколько Халид и Цербер — один человек.

Но мужчина всё рушит. Обхватывает за шею сзади, крепко. Цепко, как нерадивого котёнка. Чтобы выбраться не могла. Сам моё лицо опускает, пока напротив лица член не оказывается.

Ещё немного и уткнусь совсем. Сделаю именно то, что так хочет мужчина. И чего не хочу я.

Упираюсь ладонь в его бедро, чтобы остановить. И равновесие сдержать. У Халида горячая кожа. Или у меня настолько холодные пальцы?

— Ты будешь сегодня работать или нет?

— Я не умаю. Халид, я…

— Рот, для начала, открой. Дальше научу.

Но в этом и вся проблема. Как можно позволить Церберу сделать это со мной? Он «отымел» мою семью, теперь сделает это со мной.

Символично.

В детдоме много уроков было. Не только по истории. Один из самых главных быстро выучила, чтобы выжить. Сделать вид, что не с тобой всё происходит, о ком-то другом просто историю услышала. Психика гибкая штука, ко всему привыкаешь, чтобы не сломаться.

А меня ни воспитатели, ни дети сломать не смогли.

И у Цербера тоже не получится.

Поэтому подскакиваю, вырывая у мужчины стакан. Делаю жадные глотки, чтобы заменить непонятный жар внутри на приятное тепло от алкоголя. Так легче будет, особенно если Вселенная надо мной сжалится и даст опьянеть.

— Ты охрене…

Делаю последний вдох и поступаю так, как велел мужчина, обрывая его фразу. Открываю рот, касаясь губами головки. Пытаюсь понять ощущения, закрывая глаза.

— Вот так, да.

Никакого горького или кислого вкуса, как девушки в комнате шептались. Едва солоноватый и тяжестью на язык давит.

Нашла когда мир изучать.

Ожидаю, что мужчина сейчас на всю длину толкнётся. Заставит захлебнуться и подавиться. Грубым будет, жестоким. Но он накрывает моё щеку и подталкивает только. Не давит и дальше не входит.

Ни единой мысли, что дальше делать.

— Глубже, Ада.

У Халида хриплый голос, от которого мурашки бегут. По всему телу эхо проходит, прогибая. Заставляя приказ выполнить, хотя отказать могла. Если такому мужчине отказать вообще можно.

Мысль проскальзывает, что будь у меня под рукой оружие — всё быстро закончить можно было бы. Зубы сжать, в самое чувствительное место раня. А после добить. Но под рукой только пистолет мужчины, который из кобуры быстро не достать.

А после способность мыслить и анализировать рушится от рук Халида. У него вообще удивительно легко получается всё рушить. Особенно когда пальцами грудь накрывает, хватая соски. Тянет легко, а меня словно молнией прошибает в этом месте.

Все рецепторы забивает мускусный запах, терпкий. Дыхания не хватает, и это не связано с тем, что глубже беру. Просто жар вокруг и во мне, воздух спирающий.

И от прикосновений мужчины хуже делается. Всё внутри в котёл бурлящий превращается. Своими парами меня дурманящий. Потому что мир даже с закрытыми глазами плывёт и качает. По венам ток пустили, который на каждую скупую ласку реагирует.

Господи, разве так может быть? Почему тело предательски реагирует на чужие касания, которые должны страх вызывать? А у меня сплошное желание, между ног словно горит всё, требуя большего.

И Халид тоже большего требует, толкаясь резко.

— Тише, — бёдра опускает, и сразу дышать легче. — Давай, Ада, делай что-то, пока я сам не взял.

Эти слова должны страх вызывать, а не спазмы внизу живота.

— Рукой обхвати, — Халид перебирает спутанные кудряшки, поглаживая затылок. — Умница.Похвала, которая мне не нужна, пьянит лучше коньяка и коктейлей. Проходится по коже, словно раскалённым металлом, и оседает в голове.

— Пиздец мокрая.

Мычу, когда сильнее толкается. Нет, я не… Не могу, нельзя. Он — чудовище. Мной ненависть должна руководить, желание отомстить. А не то чувство, когда всё тело пульсирует.

— Вот так, Ада, да.

Халид надавливает, заставляя принять больше. Его ладонь на затылке сильнее сжимает волосы, напрягается. Мужчина толкает меня вперёд, задаёт ритм. Слишком огромный, длинный. И я давлюсь, закашливаясь.

Ресницы слипаются от слёз, а горло першит. Халид реагирует мгновенно — чуть отстраняется и даёт отдышатся. Гладит по голове, словно утешая.

— Дыши носом, Ада.

Мужчина стонет, низко, опасно. Ругается на незнакомом языке и крепче дёргает волосы. Я послушно открываю рот шире, принимая его, чувствуя, как от его стонов и вибрации тела, меня тоже накрывает жаром.

Я сильнее сжимаю бёдра, стараясь унять волнение. Только хуже делаю. Прикосновения Халида между ног чувствуются острее, мужские пальцы сильнее надавливают на клитор.

И я срываюсь. Коротким стоном от переизбытка чувств. Тело дрожит, словно в ознобе, прося большего. Член крепнет во рту и я чувствую злорадное удовольствие, от того что делаю его таким именно я.

— Прогнись, — Халид самообладание теряет. Практически рычит и дышит часто, отдавая приказы. — И ноги разведи. Давай ты же хочешь.

Не хочу. Не могу хотеть.

Но послушно выполняю, задыхаясь от того, как его пальцы проникают в меня. Двигаются в такт мне, словно награждая на старания. Мне жарко, душно. Голова кружится, всё плывёт.

— Горячая. Давай, сильнее.

Не представляю, как у него силы говорить остаются. Как может связно предложения выстраивать, когда у меня сплошная вязь в голове. Тягучая, всё собой заполняющая.

Обвожу языком головку, слизывая капли возбуждения и обхватываю губами. Исследую его член, подстраиваюсь под ритм руки.

Халид толкается вперёд, но теперь легче. Направляет в нужном ритме, боль не причиняя.

— Да, вот так, Ада.

Настоящее имя с его уст кажется проклятьем. Жестким, тягучим, обжигающим. Меня скручивает и обволакивает желанием, внутри натягивается всё. Будто тонкая нить вот-вот лопнет, и я в пропасть рухну.

— Уже на пределе, да?

Гладит пальцами мое лицо и шею. Совсем невесомо, легко. Накручивает пряди, тянет. Заставляет взгляд поднять, сталкиваясь с тьмой в его глазах. Цвета не видно, только зрачок расширенный. Или так от возбуждения потемнели, превращаясь в сплошную черноту.

Пугающую, зияющую. Которая в мою душу проникает, где так же темного и опасно.

— Давай, Ада, кончи для меня.

Нить рвётся.

И я лечу.