Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном

Афанасий Кускенов

Приезжает к мужикам в тайгу один такой редиска, выкладывает из машины продукты. И все? Они ждут от него, ждут… Что бы вы сделали на месте тех мужиков? Правильно – набили бы морду.Или представьте: за вами гонится медведь. И тут в сантиметре от головы со свистом пролетает смертоносный заряд. Что может произойти с нормальным человеком после такого стресса? Правильно…Такие вот незатейливые истории присутствуют на страницах всего повествования. Рассказать в двух словах невозможно, лучше увидеть. Книга содержит нецензурную брань.

Друзья-однокурсники

С Сашкой и Назаром мы учились на одном курсе экономфака. В 80-х годах специальность экономиста вдруг стала очень модной и перспективной. По этой причине курс наш был очень пестрым и переполненным донельзя.

Кого там только не было: и военные прапора, и милицейские сотрудники всех мастей, торговые работники, учителя, профсоюзные работники, и даже была одна балерина.

Это еще не полный перечень обучающегося люда, жаждущего получить диплом о высшем экономическом образовании. Были в наших рядах и партийные чинуши, и советские работники, считавшие себя элитой тогдашнего общества.

И вся эта разношерстная масса дружным строем переходила от одной сессии к другой. Набирая такой большой курс, руководство факультета, по всей вероятности, рассчитывало на естественный отбор.

Во всех «нормальных» ВУЗах всегда бывает большой процент отсева после первой же сессии. На такой результат, наверное, и было нацелено руководство нашего факультета, набирая непомерно большой курс.

Но оно допустило просчет. Наши люди, хоть и «не ездют в булошную на таксё», но за призрачный образ востребованной специальности в будущем, ухватились мертвой хваткой.

Никто не хотел уходить без боя. Все, удивительным образом, с успехом сдавали сессии и переходили из курса в курс. Преподаватели не уставали нам повторять:

— Мы не нуждаемся в экономистах в таком количестве и в любое время можем с вами расстаться.

Это они без устали повторяли, имея в виду тот фактор, который должен был сработать против нас и наши ряды должны, когда-то поредеть. Но все тщетно, народ твердо решил, во что бы то ни стало дойти до финиша и получить диплом экономиста.

На фоне всего этого обстановка внутри коллектива была нервозной, напряженной. Все делали друг другу мелкие пакости и разного рода подставы. Редко кто на экзамене мог протянуть утопающему товарищу руку помощи.

В общем, группа была большая и каждый жил в ней своей собственной жизнью. Мы же, три шалопая — Сашка, Назаревич (по правде говоря, его зовут Назар) и я, относились к учебе по-философски просто: особо не напрягались, красная корочка, в виде диплома не затмевала наш разум; могли прогуливать лекции, пропускать семинары.

Притчей во языцех стали наши «брызгания». Причем брызгали мы, как перед самой сдачей экзаменов, также, в обязательном порядке, и после сдачи. Многие наши сокурсники были с западных регионов, были с Севера, например, с Якутии и им было невдомек, что это значит «брызгать».

С религией в стране была напряженка. Что говорить о тех, кто был издалека, когда наши же местные барышни, по-первости, не совсем принимали наш обряд. Бывало, спрашивают нас, намылившихся слинять с лекций:

— Парни, куда это вы лыжи навострили?

Мы им в ответ:

— Брызгать пошли, завтра же экзамен!

Нам троим, в плане учебы везло несколько больше, чем некоторой части наших коллег. Долговременных «хвостов» не имели, все причитающиеся испытания сдавали вовремя и задолженностей, практически, не имели. За исключением отдельных, досадных случаев.

К концу первого курса нашего полку прибыло. Мы, как сдружились с лучшими девушками нашей группы, во главе со старостой, так и прошагали дружной компанией вплоть до получения дипломов.

Глядя на нас, некоторые личности женской половины, доставали нас вопросами:

— Ребята, как это у вас ловко получается — не блещете образцовыми посещениями лекций, не проявляете особого рвения к учебе, однако, «хвостов» за вами не наблюдается?

На что мы неизменно ответствовали:

— Так мы же с Богом дружно живем. Всегда вовремя угощаем его — брызгаем от души, не гневим его, словом, мы очень богобоязненные люди.

Они кивают головами и в знак согласия тоже проявляют желание совершить, что-нибудь этакое:

— Мы сегодня, с девочками, тоже пойдем брызгать.

Мы же, строим умные лица и с печалью в голосе сокрушаемся:

— Нет, вам не положено этого делать. Это великое действо должны совершать только лица мужеского полу! Женщинам, а тем более молоденьким девушкам ни в коем случае нельзя; даже думать не моги!

Они хватались за спасительную соломинку:

— А вы нам поможете, составите компанию?

Поломавшись для вида, ровно столько, чтобы бы не перегнуть палку, мы соглашались оказать им «посильную» помощь. Главное наше условие: присутствие всей троицы — не обсуждается. Угощение должно соответствовать уровню столь важного события.

В скором времени о наших проделках разузнали все и каждой группке, стайке девчат, тоже захотелось быть в стройных рядах основной массы сокурсников и оказаться в числе сопричастных к нашему таинству.

Мы никогда и никому не отказывали, но на наши шалости с укоризной смотрели дамы из нашего, так называемого, высшего общества. Им хотелось видеть нас всегда в своем кругу.

Они разработали на этот счет свой стратегический план. Просекнув в наших рядах предательские поползновения, они самым решительным образом, старались пресечь идею брызгания на стороне, в самом ее зародыше.

Взамен на нашу лояльность, обычно презентовали не менее интересную программу, в виде обильного угощения, где имели место и «каравай хлеба, и икры бадейка, и жареная индейка, и стерляжья уха, и телячьи потроха — и такой вот пищи, названий было до тыщи».

Если ничего интересного не предвиделось, то мы вечно пропадали у Сашки. То, якобы, пишем конспекты; то, будто бы, готовимся к экзаменам. Он с семьей, в то время, жил на Батарейке, в собственном доме.

Татьяна, жена его, завидев нашу троицу, всегда удалялась по своим «срочным» делам. Сколько дней и ночей мы провели в Сашкином доме — не сосчитать.

Татьяна имела полное право турнуть нас из своего дома, но она ни разу нас ничем не попрекнула. Золотая женщина.

В стране начинала набирать обороты горбачевская антиалкогольная кампания. Зайти в магазин и так просто купить, что-нибудь из горячительных напитков становилось все труднее. Но мы, как-то справлялись с этой задачей.

Назаревич был постарше нас; Сашка ровно по — серединке; я же был значительно моложе Назара. Придя в Сашкин дом он, на правах старшего, совершал тот самый обряд поклонения Богу.

Он, как-то очень уж прямолинейно, наливал в бокал солидную порцию водки, надевал шапку, выходил с ней на улицу и возвращался с пустой тарой. Раз он так сделал, второй раз, а на третий Сашка не выдержал:

— Назар, ты бы наливал чуть меньше, нам бы больше досталось…

Таких вольностей в отношении религии Назар стерпеть был не в силах. Какими только словами он не ругал Сашку после этого — это надо было слышать.

А Сашка в молодости был очень добродушным человеком, а в зрелые годы, как показала жизнь, тем паче — Назаревич распинается на счет его неуважительного отношения к Богу, а Сашка, знай, только заразительно смеется.

По-человечески и мне было тоже жалко водки, ведь долго мы стояли в очереди, нас толкали со всех сторон, мы, поневоле, тоже на кого-то напирали. А тут Назар так щедро льет её.

Но я молчал, понимал, что наш товарищ не простит нам вольнодумства в этом щепетильном вопросе. Я был на стороне Сашки и всецело поддерживал его, но вслух произносить столь богохульные вещи, остерегался.

Вскоре, один случай расставил по местам наш негласный спор. Зайдя к Сашке домой, мы с ним вдвоем, сразу начинали хлопотать возле стола.

Назаревич же, по дембельски разваливался на диване, и оттуда старался руководить нами. Хотя отношение к дембелизму он имел весьма отдаленное, по той причине, что не служил.

Так же было и на этот раз. Мы с Сашкой на стол налаживаем, а «дедушка» наш на своем излюбленном месте. Оттуда подает голос:

— А…, сходи-ка на улицу, подай угощение Богу!

Когда от него поступила команда, я не стал выходить на улицу, подумав, на манер персонажа Бориса Новикова из киноленты «Тени исчезают в полдень»:

— «У их своя свадьба, а у нас своя», — и совершил обряд, капнув из рюмки водку, по нашему обычаю, на печку. Благо она полыхала ярким пламенем, и бойко трещали в ней разгоревшиеся полешки сухих дров.

Это заметил Сашка и ему дюже понравился такой подход к делу — и волки сыты, и овцы целы. Все последующие угощения, а их до окончания учебы, было превеликое множество, Сашка оставался рьяным последователем традиций «по-нашенски» и неизменно повторял:

— А…, иди-ка ты брызгать, не то наш аксакал опять всю водку выльет и нам меньше достанется.

Парней в группе было много, примерно половина. Но все они вели себя чересчур уж обособленно. Изредка, мы допускали в свою компанию Петьку Кузьмина. Но он немного проучился, ушел после неудачной сессии.

На втором курсе, мы изучали раздел высшей математики — Теорию вероятностей. Эта дисциплина Эйнштейна, была по-своему мудрёной и со своими причудами.

Главное, в этой науке — уметь творчески мыслить и правильно искать информацию. По этой причине преподаватель при сдаче экзамена, разрешал студентам пользоваться всеми доступными материалами.

На экзамене мы с Петькой оказались за одним столом. Смотрим, друг у друга билеты и свободно общаемся. Ему приглянулся мой билет, а мне, в свою очередь, понравилась задачка в его билете.

Договорились с ним поменяться билетами. Это был, пожалуй, единственный случай в нашей студенческой жизни, когда преподаватель не фиксировал нумерацию билетов.

Задача показалась мне не очень сложной и я быстренько записав решение, пошел сдавать. В билете, кроме задачи были и другие вопросы, но преподаватель, обычно, акцентировал свое внимание, именно, на решении задачи, и если оно не вызывало у него вопросов спрашивал:

— Три балла вас устраивает, молодой человек?

Если да, то экзаменуемый выходил с заслуженной оценкой, а если нет, то преподаватель устраивал ему экзекуцию. Мы решили вопрос по-мирному. Я забрал свою Зачетку и пошел не на выход, а к Петьке, якобы собрать вещи.

Тут мой Петька дрогнул. Начал ныть, что ты, мол, сдал по моему билету, а я вот сейчас завалю. Я начал его успокаивать, он плакаться и все наши пререкания дошли до ушей преподавателя. Он строгим голосом:

— Кузьмин и К…, что у вас там происходит?

Тут Петька выложил ему всю правду-матку, будь она неладна. Преподаватель обратно затребовал мою Зачетку и выдал мне новый билет.

Пошел на свое место готовиться к сдаче по-новому, кляня по пути Петьку, препода, правительство и того, кто придумал эти экзамены в летнюю пору.

Деваться некуда, пришлось вновь включать свой «сооброжометр», как говорил один мой знакомый преподаватель по физике.

Смотрю я на билет, смотрю,… а такая задача, почти один в один, оказалась в моем собственном конспекте. Поблагодарил Бога, записал решение задачи и с чистой совестью пошел показывать результаты своих измышлений.

Преподаватель на этот раз долго смотрел с удивлением, то на меня, то на листочек бумаги, который я ему протянул. Его взгляд, как бы говорил:

— Ну вот, можешь же, когда захочешь!

Молча вытащил Зачетку и не глядя всучил ее мне обратно, даже не раскрыв.

А зачем раскрывать-то? Оценка же им была уже поставлена и в Зачетку и в Ведомость. Это я понял только спустя некоторое время. Тупица.

А Петька ушел из института сразу после провала экзамена по той дисциплине. Его с самого начала невзлюбил Назаревич, и всегда искал повод «начистить» ему рожу.

А тут после того, как я рассказал про тот случай, Назар и вовсе распоясался, громогласно обещая ему, чуть ли не кары небесной.

Он у нас был известный боксер, проведший пору своей боевой юности на задворках одного бандитского рабочего поселка.

Несмотря на свой маленький рост и вес, он запросто мог, профессиональным ударом, засветить фингал любому, кто пришелся ему не по нраву.

В следующий раз они оба с Сашкой начудили на экзамене по истории. Преподавателем был старый доцент Боронов, очень интересная и колоритная личность.

В первый раз я с ним познакомился на вступительных экзаменах. Так, ничего себе «дедушка», гонял не сильно, дополнительными вопросами не засыпал. Спросил только:

— На территории, какой современной области состоялась Куликовская битва?

Я этого не знал, он сам подсказал:

— Куликовская битва проходила на территории современной Тульской области. Этого нигде в литературе нет, но запомнить надо.

Расстались мы с ним тогда вполне дружелюбно и дальше, при последующих с ним встречах, он кардинально изменил свое отношение ко мне.

Надо признать, изменился он не в лучшую сторону. Когда на первом курсе я пришел к нему на экзамен, он сразу спросил:

— Молодой человек, почему я вас ни разу не видел на лекциях?

Я попытался было опровергнуть его «ошибочное» мнение, полагая, что он физически не может запомнить одного человека среди огромного количества таких же студентов.

Но товарищ Боронов был непоколебим в своей правоте. Отрывисто бросил своим ассистентам:

— Этого молодого человека ко мне!

Сходил на перекур, а после, с засученными рукавами, принялся вытаскивать из моей головы остатки знаний. Результат был предопределен заранее.

Он, обозвав меня «пособником американского империализма», ласковым тоном попросил прийти к нему по осени. Я был страшно возмущен и пока шел по коридору, молча вел с ним пронзительный диалог:

— Зачем вы столько времени изгалялись надо мной? Я ведь уже поверил, что хотя бы на «удовлетворительно» сдал. Если вы решили меня завалить, то выгнали бы в самом начале! По крайней мере, не так было бы обидно.

«Но Цезарь всегда прав», с ним не поспоришь. На втором курсе, я уже не пропустил ни одной его лекции, сидел за первым столом, глядел ему в рот и старательно записывал все его лекции.

Когда пришел на очередной экзамен по истории, Назар с Сашкой уже были в аудитории, и каждый из них дожидался своего череда.

Боронов на подмогу к себе пригласил старую свою гвардию и нескольких молодых ассистентов. Ходила молва в студенческой среде, что Боронов коли, кого невзлюбит, то человеку, попавшему в немилость, не приходилось рассчитывать при сдаче экзамена на его благосклонность.

Я себя относил к этой категории и думал, что он и на этот раз меня накажет. Хотел было, не искушая судьбы, сразу уйти с экзамена, но была надежда, что старый доцент забыл, и если случится чудо, он меня, не глядя, отправит к своим помощникам.

Когда, переборов свои сомнения, я вытянул билет, то он мне показался чересчур легким и простым. Работа Ильича «О кооперации». Я был на той лекции и помнил повествование Боронова на эту тему почти дословно.

Почувствовав какой-то азарт, я решил пойти, именно, к нему и все выложить слово в слово. Но он переправил меня к молоденькому ассистенту, который и сделал свою работу спокойно, главное, без всяких крайностей.

Как потом оказалось, он был однокурсником моей сестры и мы, пожав друг другу руки, очень довольные нашим знакомством разошлись: он остался сидеть на своем месте, а я вышел к своим друзьям — с утра с ними не виделись.

По сложившейся традиции они не сразу ушли после сдачи экзамена, а стояли в коридоре, дожидаясь своего товарища, то есть меня. Назаревич стоит, понуро опустив голову и, как-то неестественно улыбаясь, а рядом с ним Сашка буквально рыдает от хохота.

Он, бедолага, пока я был в аудитории, уже устал от смеха; посинел слегка и икает через раз, но, тем не менее, взрывы смеха нет-нет, да и сотрясают его могучее тело.

Спрашиваю:

— Что, случилось?

На что Сашка, кое-как уняв новый приступ смеха, поведал мне вот такую историю.

Из старой бороновской гвардии, особо усердствовала одна дама бурятской наружности и очень преклонного возраста. Она громовыми раскатами своего мощного баса затмевала даже самого Боронова.

Мне тоже показалось тогда, что Боронов и сам от нее несколько подустал. К ней-то и подсел Назар, на свою голову. Сначала, как рассказывал Сашка, все шло нормально.

Затем, под завершающие аккорды, она, как бы, между прочим, спросила у Назара — откуда он родом и есть ли у него родители.

Назаревич чистосердечно и с детской непосредственностью выложил ей, что он родом из Курумкана и родители его живут там же. На ее вопрос часто ли он их навещает, Назар простодушно ответил:

— Да, езжу к ним, в основном, когда мясо заканчивается, и молочные продукты на исходе.

Услышав от молодого человека не те слова, которые рассчитывала услышать, пожилая женщина, от возмущения перешла от густого баса на визгливый фальцет, и долго отчитывала бедного Назаревича:

— Нет, чтобы помогать родителям, а они ездят только для того, чтобы пополнить свои съестные припасы! Что за люди пошли?

Ну, что за молодежь? Н-е-е-е-т, в наше время все было по-другому! Мы, не успев переступить порог родительского дома, сразу же впрягались в работу.

Короче, досталось нашему другу по самое не могу и вдобавок, она не засчитала ему экзамен:

— Молодой человек, придете ко мне на пересдачу! Не вздумайте, искать других преподавателей. Только ко мне!

Выпроводив Назара из аудитории, она не успела еще отдышаться, прийти в себя, как пред ее ясные очи, нарисовался Сашка. Мгновенно оценив ситуацию, он оказался, как принято говорить, в нужном месте и в нужное время.

Преподша, опустошенная наглостью Назара, словно он у нее выжал последние соки, рассеянно перебирала свои бумаги и лишь спустя некоторое время приступила к своим обязанностям, взяв сразу быка за рога:

— Кто такой, кто родители, откуда родом?

Сашка был готов к такому сценарию, и запел соловьем:

— Я из Иркутской области, родители — пенсионеры и живут в деревне, в Осинском районе. Я у них единственный сын.

Та согласно кивает головой, не забывая вставлять свой излюбленный вопрос:

— Часто навещаете родителей?

Сашка, начиная входить в роль, еще больше распушил хвост:

— Конечно, часто навещаю их, я же у них один сын. Езжу каждый месяц, работы по хозяйству хватает: дрова надо вывезти из леса; распилить, расколоть все и сложить под навесом, чтобы родителям не в тягость было их брать зимой для растопки.

По весне надо помочь с огородом: мать у меня биолог по образованию, поэтому высаживает в огороде все, начиная от картошки, заканчивая всякой зеленью. Так что, работы с огородом хватает!

Мать уже старенькая, не может, как раньше высаживать сама. Сейчас она больше показывает да учит, а всю черновую работу приходится делать мне, правда, под ее руководством.

Чувствуя, что его внимательно слушают, Сашка с упоением продолжает нести:

— Не успеешь после весенних работ отдышаться путем, приходит пора прополки огорода. Так как, огород у матери большой — 2 гектара с небольшим, работы хватает на все лето.

Окончательно слетев с катушек Сашка продолжает:

— А там глядишь, и ягода входит в рост. Опять же надо для родителей ягоду собрать, варений всяких на зиму приготовить. У нас места богатые земляникой. Нигде я столько земляники не собирал, как у себя на Родине.

Валентин Гафт, в свое время, изрек такую эпиграмму:

— Как нельзя остановить бегущего бизона, так нельзя остановить поющего Кобзона.

Сашку несло, и он продолжал петь без удержу, не хуже Кобзона:

— А в июле, в августе наступает пора сенокоса. Коров родители содержат много, так что весь июль и август у меня уходят на покос.

Бабушка, умиленная рассказами Сашки, начинает проявлять к разговору живой и неподдельный интерес:

— И со всей этой работой вы справляетесь один?

Сашка, вздохнув тяжко, продолжает:

— А что делать, не бросишь же родителей. А переезжать в город они не хотят, вот и приходится мне мотаться из города в деревню. А осенью надо все собрать, что посадили по весне. Солить, мариновать и закладывать все это хозяйство в закрома.

Не успеешь разделаться с этой работой, как к середине октября наступает пора кошения зеленки. Хоть я и заготавливаю сенажа впрок, но зеленая масса, по словам матери, очень плодотворно сказывается на удоях.

Бабушка, растроганная пением Сашки, успевает вставлять, в образовавшуюся брешь его красочного монолога, свое:

— И как же вы справляетесь один? А жена…, а жена что вам не помогает?

На что Сашка, скромно потупив «ясны свои глазыньки»:

— Жена моя тоже деревенская. Но сейчас она мне не помощник. Сидит с детьми. Дети у меня еще маленькие — сын и дочь. Кстати, я им обоим дал имена своих родителей.

Тем самым окончательно разбив сердце пожилого человека, Сашка в ответной речи слышит, приятно ласкающую его слух слова, которые отдаются в его душе сладкой музыкой.

Та, безвозвратно потеряв контроль над своими эмоциями, восклицает:

— Какой же вы молодчина! Передайте своим родителям мое материнское спасибо, за то, что они воспитали такого замечательного сына.

Был тут один перед вами… так тот, вместо того, чтобы помогать своим родителям, все только тянет с них!

Экзамен Сашка сдал на очень «хорошо». Позже он не раз поминал, своего прелестного учителя, добрым словом. Хохотал, по своему обыкновению, до слез и все повторял свое любимое:

— Ужас, ой ужас…

В тот момент Сашка почти сам поверил своим россказням. Удивлялся только потом — откуда и что взялось, и как у него так буйно разыгралась фантазия?

А что касается его родителей, то они были связаны с деревней только по факту своего рождения. И жили они по-стариковски тихо, мирно, во вполне приличном доме и, не менее, приличной и благоустроенной квартире, в стольном граде Улан-Удэ.

_{Октябрь 2016 г.}