Салам, бача!

Иван Цуприков, 2022

Война в Афганистане. Свистят над головой душманские пули, на дорогах подстерегают засады и мины, в горах рыщет враг, а в рядах Советской армии процветает дедовщина. Смерть ждет повсюду, и, вернувшись живым после выполнения опасного задания, можно погибнуть от рук своих же сослуживцев. Командир группы снайперов пробует решить проблему неуставных отношений в своем подразделении, но многое неподвластно даже ему. События, описанные в книге, не вымышлены и происходили на самом деле.

© Цуприков И.В., 2022

© ООО «Издательство «Вече», 2022

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2022

Сайт издательства www.veche.ru

Салам, бача!^[1]

Глава 1

Допрос

1

Виктор следил за грязной, испачканной то ли в золе, то ли в копоти, ладонью молодого следователя. Тот с дрожанием зажатой в пальцах ручкой выводил на сером листе карманного блокнота буковки, больше похожие на какие-то китайские иероглифы.

— Д-далще расскажи-те, — посмотрев на Баталова светло-серыми глазами, теряющимися в темном прищуре, прошептал тот.

«Видно, тоже парню досталось? — вдохнув в себя горячий воздух афганского июня, подумал старший лейтенант и, вытерев пот со лба рукавом, посмотрел на темно-коричневое лицо молодого человека, ведущего у него допрос. — Контузило, а теперь герой, готов рвать всех на части!» — стиснув зубы, не утаивая ненависти на лице, думал Баталов.

И немножко выждав, пытаясь хоть на чуть-чуть угомонить свои нервы, спросил:

— А что еще говорить вам, лейтенант?

— Соз-зда-ся впеш-щатлени, шо вы мне сощиня-те! — лейтенант с трудом говорил, глотая часть слов, и нервничал, а когда пытался что-то сказать, сильно повышал голос. Почему он так вел себя, понятно: контузия на некоторое время делает человека глухим, и поэтому он говорит громко, чтобы расслышать свою речь.

Но сознание Баталова противоборствовало этим мыслям, призывающим его к снисхождению к лейтенанту. Нет, оно все видело по-другому, его издевательскую мимику на лице — пышущую якобы ненавистью, отвращением и презрением. И это понятно, молодому лейтенанту захотелось поживиться новым делом, и если оно таковым даже не является, то и кролику можно прикрепить рога с волчьей пастью и сделать его страшным хищником. А на войне чего только не бывает, даже проявленный героизм можно назвать трусостью. Все зависит от человека, ведущего дело. Дело! Или — дело?

— Ну, как хотите. — Баталов, достав из кармана пачку «Охотничьих» сигарет, вставив недокуренный бычок в сухие потрескавшиеся губы, чиркнул спичкой, прикурил и глубоко затянулся. Было о чем подумать: «И что ж там тебе, лейтеха, про меня наговорили, а? На тюрьму или высшую меру?» Закашлялся.

— Ижжвини-тЕ, — приложив под каску ладонь левой руки, лейтенант в сером, с пятнами то ли от масла, то ли от пота, комбинезоне, опустил голову и некоторое время молчал.

По его лицу бороздками течет пот, преломляющийся в солнечных лучах в розовый и желто-белые оттенки.

— Так каску бы сняли, здесь же не стреляют, лейтенант! — невольно прошептал Баталов. — Да и жара невыносимая.

— Не-не-нЕ, — помотал тот головой и, опустив ладонь на ящик из-под снарядов, взял ручку и поднес ее к блокноту. — Продож-жайте, пож-жАлста.

«Легко сказать, продолжайте рассказывать, — задумался Баталов. — Три дня просидели в дозоре. Если бы не приказ по рации сворачиваться, то все было бы по-другому, не духи нас, а мы бы их накрыли. А ведь чувствовал, чувствовал, что не нужно было торопиться. Хорошо, вторая группа не пошла за нами впритык, а с разницей в полчаса. Как чувствовал…»

— Г-говорыт-ТЭ, — повысил голос следователь.

— А что вам говорить-то, а? — еле слышно спросил старший лейтенант. — То, что духи оказались над нами и открыли огонь? Так я уже об этом вам рассказывал, товарищ, или как уже вас называть — гражданин лейтенант? — Сплюнув горько-кислый табак, продолжил: — А, значит, чтобы быть хорошеньким для вас, нужно было лезть к духам наверх под расстрел? Так? — раздавив в кулаке пачку сигарет, встал Баталов. — Да?

— Н-не понял ва-Ас? — на лице лейтенанта надменную ухмылку сменила злость. По желвакам видно, что сильно напряг мышцы скул. — Нэ кричИ-тЕ! — И попытался встать, но что-то помешало ему это сделать и, приподнявшись наполовину, плюхнулся назад.

Видно, сильная контузия у человека, что и равновесие потерял.

И Баталов снова погасил в себе новую волну желания «размазать» по лицу следователя сжатую в кулаке пачку из-под сигарет.

— А что понять вам надо-то, прокурор? Что?

Из медсанбатовской палатки вышел высокий мужчина в белом халате и со злостью начал кричать:

— Да что за балаган вы здесь устроили, товарищи офицеры? Еще подеритесь! А ну, идите отсюда! Здесь медсанчасть все-таки, а не казарма. Полевой госпиталь!

Виктор, глянув на врача, приложив ладонь к сердцу, сказал:

— Извините, пожалуйста, доктор. Допрашивает меня товарищ из прокуратуры.

— Кто, этот, что ли, из прокуратуры? — удивился врач. — Эй, как вас там? — посмотрел он на лейтенанта и, подойдя к нему ближе, продолжил: — Живы его солдаты, так и запишите. Вовремя доставил он своих раненых к нам. Понятно говорю?

— Н-не мешА-те! — со злостью посмотрел на врача следователь.

— Вот это дела! — Выпрямился во весь свой почти двухметровый рост врач. — Ну, смотрите, блин, не выдержу. — И по-боксерски приблизив кулак к своему лицу, напряг его с громким хрустом в пальцах. — Понятно говорю? Здесь полевой госпиталь, а не балаган! — И резко развернувшись к лейтенанту спиной, вернулся в палатку.

Баталов, не зная, что сказать, растерянно смотрел то на прокурора, то на уходящего врача.

— Продолж-жА-тЕ! — в голосе лейтенанта появилась жесткость.

Баталов сел на камень и смотрел себе под ноги, на мелкие пластинки скальной осыпи, перемешанные с песком, размышлял: «Вот тебе и лейтенант! Звание — пшик, а гонора-то, как у нашего чекиста. Что же я сделал там такого, лейтеха, что с такой надменностью допрашиваешь?»

— Продолж-жА-те, — съязвил Баталов. — Вам все повторить? — И что-то сжалось внутри груди, как бы не сердце. Через несколько секунд камень стал оттаивать, появилась возможность глотнуть воздуха. Не вдохнуть, а глотнуть, а вот протолкнуть его внутрь, нет, сил не хватало.

— Дэ-д-даше!

«Фу, отпустило». Воздух пошел внутрь через нос, и спазм отступил, освобождая глотку. Баталов несколько расслабился, аж повело, словно спирта неразбавленного много глотнул. «Фу».

— Когда мы спускались со скалы, по нам сверху душманы открыли огонь, — глотнув слюну, посмотрел на лейтенанта разведчик.

— Г-г-ромчЕ! — срывает голос прокурор.

— Короче, я приказал своим прижаться к скале. Другого выхода не было, лейтенант! Сверху по нам стреляют, нужна мертвая зона, другого выхода нет! Но тогда закидают гранатами. Слышишь, лейтенант?

Сзади железо о камни стукнуло. Серегин, ефрейтор, как вкопанный стоит и смотрит глазищами такими! — глядя на песок под ногами, Баталов его не видел, а только расширенные глаза своего ефрейтора.

— Это автомат он выронил, лейтенант, слышишь?

Кричу ему: «Ко мне, боец!» А он как статуя, по-ни-ма-ешь-те, лейтенант? Сразу и не понял, что он ранен. — И, глубоко вздохнув, Баталов продолжил: — До младшего сержанта Ивакова это быстрее дошло, что Серегин ранен. — Голос старшего лейтенанта дрогнул. Ерзая серыми кроссовками по камням, он продолжил рассказ: — Тот кинулся к нему, схватил и потащил его к стене. Слышу, джинь, такой звук, пуля в каску младшего сержанта попала. Он завалился вместе с ефрейтором. Ухватил его за плечи, притянул к стене, потом — Серегина, — и замолчал.

— Да-лше, — сморщившись, ухватился рукой за каску лейтенант.

— Духи по нам стреляют, а мы — в небо, получается. От стенки отойдешь, пуля в голову, и — все. Кому это надо, а, лейтенант? Потом одного из них, ну душмана, тело грохнулось, чуть не задело меня. Кому-то из наших, получается, удалось этого душмана завалить.

Потом второй их моджахед нам под ноги грохнулся. Граната рядом со мною упала, к счастью, те забыли снять с нее чеку, а то бы…

— Нэ-ша граната? — поднял голову и посмотрел на Баталова лейтенант.

— Та не наша, хоть и «эргэдэшка», мы такие не таскаем с собою, а «эфки» в основном, — помотал головой Баталов. — Ясное дело, что духовская это была граната. Да я ее сразу и не заметил. Исаев, боец мой, увидел и упал на нее, накрыв собою. Герой! Я без шуток, лейтенант! К ордену представлю его, обязательно, к ордену!

Сначала я подумал, что он ранен. Выскочил вперед на метра два от скалы и начал палить вверх, чтобы этого бойца прикрыть. Ору ему, сучку этому! А он лежит. Ухватил его за ворот и — к стене. Оказывается, у него та граната духовская в руках зажата была, к счастью, не с сорванной чекой, как я уже говорил. — И, переждав какое-то время, собираясь с мыслями, Баталов продолжил. — Была одна надежда, лейтенант, за нами спускалась группа моего заместителя сержанта Спелова. Леонидом его зовут. Сначала думал, что они и должны были этих духов накрыть.

Но, судя по тому, как душманы вели по нам огонь, я понял, что душманы об их присутствии не знали. И мне только и оставалось, что ждать этого момента, отвлекая внимание моджахедов на себя. Понимаете? Мы спускались с той группой с разницей, как я вам говорил, по времени в полчаса.

— Дэ-даше.

— Даше, даше, — передразнил следователя Баталов. — Ну, Рыжий, то есть тот самый Исаев Володя, который гранату собою закрыл, он первую помощь бойцам оказал. Он медбрат. Кровь остановил у Егорова. Пуля, к счастью, пробив бронежилет, вкось пошла, не в грудь, а в руку, через мышцы, насквозь, навылет.

А у того бойца, у которого каска слетела, ну, в смысле — у младшего сержанта Ивакова, то пуля каску сбила и кожу на затылке порвала. Ему Исаев голову перебинтовал.

Короче, огонь прекратился. Около минуты тишина. То, что наши к душманам с тыла зашли и их уничтожили, у меня в голове как-то не складывалось. Слышу вверху стоны. Понимаете, огонь по нам они прекратили вести. Что делать? — Баталов посмотрел на лейтенанта, продолжающего что-то записывать. И замолчал, наблюдая за ним.

— Дэ-даше, не м-мошит-та, — напомнил старшему лейтенанту Баталову следователь, не отрываясь от записей в блокноте.

— Слышу, сверху меня окликнули. Это голос сержанта того, что я говорил, Лени Спелова, который старшим второй группы моего взвода был. Спрашиваю у него, все нормально? Тот говорит да, пять душманов мертвы, больше никого. Вот и все.

— Он-ны их убил? — следователь поднял глаза на Баталова.

Баталов, глядя на него, пожал плечами:

— Нет. Сам не понимаю, кто их положил, этих душманов. Сержант Спелов сказал, что не они их убили. Когда душманы появились на выступе и открыли по нам огонь, у них положение было не лучше, чем у нас. Спуск со скалы на том участке был почти вертикальным. Бойцам, спускавшимся по ней, только и оставалось, что замереть и наблюдать за ходом боя. Они висели на скале, понимаете, цепляясь руками и ногами за выступы. Другого выхода у них не было. Не бы-ло! Духи могли с ними разобраться в два счета, как и с нами.

Так что до сих пор не пойму, кто расстрелял тех душманов. Сами друг друга поубивали, что ли? — пожал плечами Баталов.

— В-врат-те! — выпалил следователь.

— Я только одного не пойму, зачем вам, военной прокуратуре, это нужно, а? Что, получается, мы должны были этих моджахедов не убивать, что ли? — посмотрел на следователя Баталов.

— К-кака прок-ктура? — теперь на него с удивлением смотрел лейтенант. — Г-глупост га-га-те, — прижимая ладонь к виску, прошептал тот. — Ка-камандыр в-вас г-герой наз-зва. Я кор-р-р-рэ-дент, газззз-зе-тА.

— Еклмн! — вскочил ошарашенный этой новостью Баталов. — Вот тебе и баба с возу! Статью о нас написать, говоришь? Да вы что, еклмн?.. — И начал по сторонам кого-то искать. — Ну, шутки, блин, у вас, товарищ майор Беленков, — сплюнул Баталов. — Допрос, прокуратура. Ну, съездил по уху Исаеву, чтобы не лез поперек батьки на гранаты. Сучок! Так что, за это трибунал, что ли? Е-кэ-лэ-мэ-нэ!

Баталов сел на лежавшее у палатки колесо от БТРа и замотал головой.

— Тэк, вы ж был-л ок-кружен. Кого из боцов наг-г-града? — смотрит в глаза старшего лейтенанта корреспондент.

— А знаешь, лейтеха, а не пошел бы ты, а? — отмахнулся от него Виктор. — Я ж сказал, младший сержант Константин Иваков и рядовой Исаев. — И, заметив, что лейтенант держит свой блокнот в сжатом кулаке, ткнул в него рукой, словно напоминая ему, куда нужно записывать.

И тот, поняв это, стал под диктовку Баталова записывать:

— Младший сержант Костя Иваков под обстрелом душманов выдвинулся к раненому пулеметчику ефрейтору Серегину Михаилу и вытащил его из-под обстрела. И был ранен.…

Вдруг лейтенант стал подниматься, пытаясь отдать кому-то честь.

— Спокойно, спокойно, — услышав чей-то голос за спиной, поднялся и Баталов. Это был начальник политотдела подполковник Савицкий. — Все-все, ребята. — Тот, ухватив Баталова за локоть, опуская его руку, шепотом спросил: — Вы все рассказали лейтенанту?

— Так точно!

— Молодец! — И, посмотрев на корреспондента, обратился к нему: — Сейчас вертолет будет, вы, Семенов, с ранеными бойцами в Кабул полетите.

— Н-нет, т-тооварищ подпо-полковник, разрешит-та оста-са. Зэ-завтра бой, а мне нужно… — Лейтенанта начало трясти.

— Нет! — повысил голос подполковник. — Вы, лейтенант, контуженый, вы мне нужны здоровым! Понятно? Капитан? Капитан, — обернувшись, позвал кого-то подполковник. Им оказался тот самый медик-великан, просивший пять минут назад угомониться Баталова с допрашиваемым его лейтенантом. — Посмотрите его.

Великан, аккуратно сняв с головы лейтенанта каску, осмотрел его забинтованную голову.

— Товарищ подполковник, пусть лучше его там, в медсанчасти, осмотрят. Контузия средняя, слаб, свежих потеков крови на бинтах нет. Посмотрите на мой палец. — И немножко подняв его и поведя в сторону, стал смотреть лейтенанту в глаза, а потом шепотом спросил: — Как слух? Хорошо слышите, лейтенант?

— Што говори-т-т, по-пово-вторит! М-можно я ос-станусь? — Он умолительно смотрит на медика.

Баталов, присвистнув про себя, поднявшись, начал пятиться назад, чтобы не мешать врачу, осматривавшему раненого. И, взглядом, попросив разрешения у подполковника, направился к своему подразделению.

2

Мысль о недосказанности о храбрости своих солдат не отягощала Баталова. Наградные листы он оформит позже, после боевой операции. Это не проблема. И стыда за свой испуг, приняв эту встречу с лейтенантом за допрос, у него не было. Это с ним уже происходило, и не раз, когда переступал черту недозволенного. Как и сейчас, подставив свою и вторую группу, спускавшуюся за ними, душманам под чистый расстрел.

Как это можно назвать? Бестолковостью командира? А по-другому и не скажешь.

Да еще и младший сержант Иваков подлил масло в огонь, показывая ему с майором Беленковым дыру в своей каске, мол, по ним вели огонь не только эти душманы. А майор на меня, как баран на новые ворота: «А ты куда смотрел? Что своих бойцов от одних духов спрятал, а другим выставил в рост, как в тире?»

Да, видно, что в последнее время тучи над Баталовым начинали сгущаться. Эта мысль в его сознании закрепилась уже месяц назад и пустила в нем свои разрушающие корни.

В апреле три раза он со своей группой возвращался пустым с осмотров крупных караванов. И не потому, что они были чистыми. Наоборот вооруженными, как говорится, до зубов. Это он понимал, когда его группа в очередной раз была окружена моджахедами и каждый из его бойцов был под их прицелом. И уходили моджахеды тихо, продолжая сопровождать свой караван, а Баталов по возвращении в часть молчал. И бойцы — тоже. Цену жизни знали: не раз провожали свой очередной «двухсотый» на борт самолета в последний путь.

Первый удар под дых ему нанес главный разведчик две недели назад при разборе очередных «полетов» его взвода. И имя этому удару — несоответствие должности. Да на его месте Баталов так же бы оценил свои последние выходы. Столько профукал из-за своей… трусости? Нет, нерасторопности или… А что или?

Если вспомнить два последних майских выхода. На первом, когда вышли на группу душманов с гранатометом или переносным зенитно-ракетным комплексом. Какое из этого оружия у них было, трудно определить, расстояние до них было большим. Но они видели моджахеда, стоявшего на вершине горы и целящегося в самолет, взлетевший из аэропорта. Тогда времени на раздумье не было. Вся группа открыла по душману огонь. Выстрел по этому стрелку гранатометчика Алексея Сидорцева был точным. Самолет пролетел, душман убит, оружие свое выронил, и покатилось оно по камням, падая со скалы. В ответ душманы по его группе открыли беспорядочный огонь, что не позволило Баталову добыть тот самый ПЗРК или гранатомет.

Второй случай был не менее интересным. Обнаружили небольшой пикап «тойота», едущий по горной дороге с Пагмана в сторону Кабула. Два афганца, стоявших в кузове, накрывали тряпкой миномет. Сидорцеву (гранатометчику) удалось только со второго выстрела уничтожить набиравшую скорость машину. Не подкачал парень.

Но добыча досталась не им, а царандоевскому патрулю (афганской милиции), появившемуся на дороге минут через пятнадцать — двадцать после уничтожения «тойоты». На этом участке спуск со скалы был тяжелым для группы Баталова, так что добраться первыми до разбитой машины им не удалось.

Подъехавшие к тому грузовичку афганцы, увидев приближающихся к ним шурави, вскинули автоматы. Уговоры переводчика таджика Малика Туроба на них не подействовали. Кто первый, тот и молодец. Царандоевцы душманский миномет посчитали своей добычей.

А майор Беленков воспринял доклад Баталова очередной его сказкой.

3

— Виктор Сергеевич, вас можно попросить остановиться? — раздался чей-то тихий мужской голос.

Холодный пот побежал по разгоряченному телу Баталова. Так обратиться к нему могли только люди из особого отдела (Комитета государственной безопасности), что происходило уже не раз. А это значит…

Он остановился и посмотрел на стоявшего у вездехода ГАЗ-66 с кунгом молодого офицера. Человек среднего роста, по возрасту — лет двадцати пяти — тридцати, без погон.

— Капитан Воронцов, особый отдел, — представился он. — Прошу вас пройти со мной. — И показал рукой в сторону машины. — Ивлев, — обратился он к солдату, стоявшему с автоматом у автомобиля. — Мы заняты, кроме вышестоящего руководства, никого к нам не пропускать, если что, записывайте обратившихся ко мне людей, позже с ними встречусь.

— Так точно, товарищ капитан! — ответил солдат.

Офицер пропустил вперед Баталова, показав рукой, чтобы тот поднимался по лесенке в кунг машины. Там их уже ждали.

На откидных от борта салона стульях сидели начальник разведки майор Беленков и два незнакомых Баталову офицера. По возрасту они старше его, может, и по званию, один — афганец с красивыми черными усами и бородкой с проседью. А широкие бакенбарды у него — загляденье.

— Старший лейтенант Баталов, прибыл, — стал докладывать им из-за спины командира разведвзвода капитан.

— Присаживайтесь, старший лейтенант, — указал ему один из них на стул, сделанный, как и другие, из железных трубок с сиденьями — из узких досок, покрытых темно-зеленой краской.

На столе лежала развернутая карта, освещенная неярким белым светом, пробивавшимся через затемненные стекла кунга, и желтым — из мутных фонарей в потолке.

— Вы с этим районом уже знакомы, товарищ старший лейтенант? — спросил тот же. По тихому и сухому баритону Баталов мог определить, что этот человек достаточно взрослый, лет сорока, не меньше.

— Минуточку. — Приподнявшись, Баталов стал всматриваться в карту и место, указанное карандашом, упертым в ее лист. Этот участок ему действительно был знаком — кишлак невдалеке от места их дивизии, расположившейся у реки Панджшер. — Товарищ э-э… — И посмотрел на офицера, сидевшего справа.

— Полковник Иванов, — представился тот.

— Товарищ полковник, извините. Здесь расположен нежилой кишлак, он разрушен. Трудно сказать, когда.

— Продолжайте, продолжайте, — стал торопить замолчавшего Баталова майор Беленков. — Извините меня, товарищ полковник, что перебил.

Тот, пропустив выпад майора, застучал задней частью карандаша по карте и сказал:

— Продолжайте, товарищ старший лейтенант. Для информации, этот кишлак был разрушен в 1983 году. Так что вы правы, только не нашими силами, а пришлыми из Пакистана бандформированиями, пытавшимися овладеть им. Кишлак небольшой, Ахмад-Шах Масудом он используется не для проживания в нем мирного населения, а для своего рода таможни, проверяющей проходящие по этому ущелью караваны в Афганистан из Пакистана и обратно.

— Понял, — невольно перебил старшего офицера Баталов. — О том, что в нем неудобно проживать долгое время, согласен с вами. Здесь, кроме небольшого сада и полянки у реки для выпаса скота, больше ничего нет. Состоит этот кишлак из десятка полуразрушенных домов.

— Понятно, — кивнул головой полковник. — А сейчас в каком он состоянии? Вы были в нем неделю назад.

— Когда были над ним, до прохода колонны, присутствия людей в нем не обнаружили. Но когда в него вошли, то стало понятным, что это далеко не так. Несколько домов отремонтированы. В комнатах сено, старые одеяла…

Еще обратил внимание на горный арык, он впадает в реку Панджшер. По его берегу было много свежего конского навоза. Значит, душманы здесь были. И перед тем, когда мы начинали здесь десантироваться с вертолетов, ушли.

— Почему к такому решению пришли? — глядя в глаза Баталова, спросил полковник.

— Ну, не только из-за навоза. В нескольких местах нашли рассыпанные патроны от ДШК. Видно, торопились люди, рассыпали их, а собрать времени не было, вертолеты приближались к кишлаку. Мы их из иллюминаторов вертолетов не видели. Спокойно высадились, никто по нам не стрелял.

— Логично, — улыбнулся полковник.

Его лицо на скулах вытянутое, при улыбке появляются небольшие вертикальные морщинки на щеках, покрытых мелкой порослью пробивающейся серой бородки.

— Что еще отметили? — Полковник поднял глаза на старшего лейтенанта.

— У трех домов выстроены новые дувалы (глиняные заборы). В прошлом году их не было. Проходов внутрь их дворов мы не обнаружили, значит, люди забираются в них по веревочным лесенкам или через какие-то подземные переходы. Их тоже не обнаружили.

Товарищ полковник, у нас была возможность сутки наблюдать за этим кишлаком. Дозорные посты были устроены в четырех местах над кишлаком. Я доложил командованию, что афганская колонна, шедшая впереди нашей, в полдень была обстреляна душманами, где-то в километре от кишлака, — продолжал докладывать Баталов. — Приказ снимать свои посты я получил только на следующее утро. Передвижения ни днем, ни ночью, ни на рассвете, ни в кишлаке, ни на подходах к нему не обнаружил, — с последним словом Баталов и выдавил из себя собранный в легких воздух.

— А где расположены эти дома с новыми дувалами?

— Профессионально душманы к этому подошли, товарищ полковник. — Виктор Баталов наклонился над картой. — Один — вот здесь, перед кишлаком, на повороте дороги со стороны Баграма. В метрах ста пятидесяти от него небольшая зеленка идет, фруктовый сад. Второй дом — посередине кишлака стоит. Если это их крепость, то с нее просматривается центральная зона от дороги, до самой реки. Обзор широкий — около полукилометра. А третий дом, с таким же высоким дувалом, стоит на выезде из кишлака в сторону Пакистана. Из него просматривается дорога метров на триста и левая часть скалы.

Кстати, еще на что обратил внимание, в центре около арыка небольшой дом стоит, с открытой верандой. Внутри дома чисто. Даже слоя пыли на скамейках нет.

— На скамейках?

— Да, на середине веранды большой стол и вокруг него скамейки, такие же деревянные.

— Неплохо сработали, — улыбнулся полковник и посмотрел на афганца.

Но тот почему-то развел руками. С чем это связано, только им и было известно.

В дверь салона постучали, и в открывшуюся дверь машины заглянул солдат-охранник, просунув капитану конверт.

Тот, вытащив из него еще сырые фотографии, подал их полковнику.

Баталов приподнялся, желая взглянуть на них, но рука особиста капитана придавила его плечо, мол, не твоего ума дело.

— Вроде его нет, — сказал полковник и глянул на внимательно рассматривающего фотографии афганского офицера.

Тот тоже помотал головой, но в одной из них его что-то заинтересовало. Весь напрягся и, вдруг что-то вспомнив, показал пальцем на кого-то, шепнув полковнику на ухо: «Азат». А может, Базат или Казат, Газат. Баталов четко названного имени не расслышал.

Оказывается, не только он.

— Кто-кто? — спросил у него полковник.

— Та-а, — махнул рукой афганец и что-то громко сказал на своем языке. По резкому голосу, похоже, выругался.

И полковник Иванов, поняв, что тот сказал, помотав головой, вздохнул:

— Этого еще только не хватало! Блин. С такой охраной. Ну, старлей, ну, молодец! Ну, удружил ты нам! — И посмотрел в глаза Баталову.

— Я не понял, — поднялся командир разведвзвода и глянул на протянутую ему афганцем фотографию.

На черно-белом фото было заросшее лицо одного из убитых душманов.

— Твоя работа? — резко спросил у него полковник.

— Этот вторым упал, — пытаясь смочить слюной рот, глухо прошептал Баталов.

— Ну, молодец!

— Товарищ полковник, не наша это работа. Он же над нами был. И пуля ему в грудь попала. Не мог он так высунуться? — почему-то начал оправдываться Баталов. — Значит, кто-то напротив нас еще был. У меня после этого тоже сомнение закралось.

— Почему? — посмотрел на него полковник.

— Судя по пробитой каске младшего сержанта, у того снайпера мы все были как на ладони. Его пуля с затылочной части коснулась каски и сбила ее с головы младшего сержанта.

— С южной части скалы первым начал работать их снайпер, — доложил майор. — Успел сделать два выстрела и все. Наш его убрал и закончил свою работу.

— Это доказательно, Максим Максимович? — посмотрел на майора Беленкова полковник и, отметив его кивок, покачал головой. — Ну что ж, тогда все понятно. — И полуобернувшись к Виктору, продолжил: — Товарищ старший лейтенант, к вам у нас вопросов больше нет. С везением! — И, пожав ему руку, показал, что он свободен вместе с майором.

Примечания

1

«Привет, браток!» — вид приветствия, распространенный среди ветеранов афганской войны.