Графиня поневоле. История продолжается

Аскольд Де Герсо

Продолжение истории графини Апраксиной, урождённой Лизаветы Бахметьевой. Казалось бы, жизнь вошла в привычную колею и ничего не сможет нарушить семейную идиллию. Но судьба всегда распоряжается по-своему, расставляя фигурки на шахматном столе, и только ей одной известно, что скрывается за ширмой времени…

© Аскольд Де Герсо, 2019

ISBN 978-5-0050-1313-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Известие о нахождении любимого братишки в неволе на чужбине, сказать, что потрясло Лизавету, счётом ничего не сказать. Саму же весть доставил человек, случайным образом оказавшийся на том же корабле, но не имеющим отношения ни к самому кораблю, ни к экипажу. Доставил же известие в расчёте на хорошие деньги, что вручат ему за сообщение, как ему и было обещано. Мало того, неизвестно, когда вернётся любимый супруг из сибирской ссылки, кроме последнего письма, полученного уже около двух месяцев назад, где он писал о досрочном прекращении ссылки, более ничего не было.

Тут ещё одна напасть: родной братик в плену. Что произошло, в чём заключалась их вина — никто ничего определённого не мог сказать. Человек, доставивший весть также не был посвящён в детали произошедшего. Будь даже посвящён, едва ли можно у него расспросить потому, как получив деньги, он тут же отбыл восвояси.

Или, что тоже вполне вероятно, не желал говорить. Возможно, будь он лицом дипломатическим или из близких кругов дворцового окружения, давно бы были втянуты определённые структуры, вплоть до министра иностранных дел и сделано всё возможное, чтобы насколько возможно, скорее освободить. В данном контексте, приходилось уповать на Божью милость и собственные силы.

Батенька её, Вахруша Бахметьев, после многочисленных неприятностей, связанных как с собственным торговым делом, так и случившимся пожаром, нанёсшим немалый урон его делу, да ещё добавить арест и ссылку зятя — графа Александра Апраксина и пленение сына, сильно сдал и частенько стал жаловаться на сердце.

В живой природе тоже можно наблюдать подобное явление, когда крепкие дубы, которым, казалось бы, не страшны никакие морозы или сушь, вдруг в один сезон начинают чахнуть без каких-либо видимых причин, в то время, как другие деревья свободно переносят эти природные аномалии. С чем это связано, никто не разберёт, важно, что факт присутствует и его уж никак не отбросишь или обойдёшь вниманием.

И выходит, весь этот клубок распутывать Лизавете, у которой самой двое ребятишек, да немалое хозяйство. И едва ли она знала бы, что делать и как поступить, если не помощь Вареньки, но в ещё большей степени Ефремушки. Последний вообще справлялся со многими делами, улаживая вопросы с кредиторами, с акциями и, как само собой разумеющееся, с прислугой. Он же выезжал в имения, разрешая конфликты, обговаривая сроки доставки нового урожая. Мал золотник, да дорог, как говорится.

Как же была благодарна Лизавета им обоим за ту помощь и поддержку, что они оказывали не столько по долгу службы, сколько по доброте душевной. Немногие из высокородных семей осмеливались поддерживать отношения с Лизаветой, но и они предпочитали держать некоторую дистанцию, даже будучи стопроцентно уверенными в невиновности Александра Апраксина. Так уж у нас заведено, обжёгшись на молоке, потом долгое время ещё продолжаем дуть на воду.

Лизавета никак не могла решиться, как поступить вернее: дождаться Александра и вместе решить, как будет лучше или, не дожидаясь отправиться в дорогу. Хотя само слово дорога её пугало своей неизвестностью, да и к тому же местами периодически вспыхивали сражения между крестьянами и отставшими французскими солдатами Наполеоновской армии, не так давно, потеряв сотни тысяч солдат, отступавшими на запад.

Да и просто достаточно было произнести одно слово на французском, чтобы оказаться быть закопанным заживо или заколотым вилами, настолько была сильна ненависть к врагу, посягнувшему на Российскую империю. Но при всём при этом, в Санкт-Петербурге аристократия продолжала жить своей отрешённой жизнью, устраивая балы, светские приёмы, как если бы их это вовсе не касалось.

Обсуждались новые тенденции в моде, выходы в свет тех или иных дочерей графов и князей. В моде стала преобладать неестественная бледность у юных барышень и здоровый румянец у дам постарше, что тратили немалые деньги, опустошая кошели супругов, на всевозможные притирания и настойки. В наряды иной раз уходило до сорока метров шёлка или кисеи, батиста или газа.

Лизавета, помыкавшись, и, рассудив по-своему, решила съездить до родителей и уже после этого, посоветовавшись со старшими, выйти в дорогу. Дольше откладывать не имело смысла, на улице день ото дня становилось теплее и февральское солнце, пусть и не шибко греет, но снег заметно почернел. А там глядишь и таять начнёт, что однозначно подразумевает, что дороги развезёт и выехать куда-либо без опасения застрять, станет просто опасно. Да, приятного мало.

Вечером третьего числа Лизавета вызвала Ефремушку к себе. Последний, словно только этого и ждал, не замедлил явиться в своём тулупе, да в волчьей шапке, с которыми, казалось, и во сне не расставался. Постучавшись привычно, и, дождавшись ответа барыни, он вошёл и встал у порога, для приличия снял головной убор:

— Госпожа Лизавета, вызывали? — но сколько бы он ни старался выглядеть серьёзным, искры лукавства выдавали его с головой. Вот и сейчас на уголках губ теплилась хитрая улыбка.

— Да, Ефремушка, вызывала. Дело вот какое: к родным тятеньке с маменькой надо съездить. Дорогу-то, поди, не забыл? — о том, как Ефремушка с Петрушей гостили у родителей, ей поведал батенька, но сейчас Лизавета не стала раскрывать эту историю. Лишь полунамёком дала знать.

— Да нет, не забыл, — и ни тени смущения или виноватости. Как бы ты ни силился угадать по его глазам, что у него на уме, ни в жисть не угадаешь: то ли доброе помышляет, то ли хитрость какую затеял. Злого за ним во дворце не замечали, на те же подковырки и поддевки всегда находил, что-нибудь да ввернуть, да при этом такого, что поддевщик сам едва не становился объектом насмешек. А Ефремушке что? Он, как ни в чём не бывало, продолжает заниматься своим делом: мастерит чего или так, в карты перекидывается. Хоть и возмужал, в уголках глаз появилась сеточка морщин, но характером оставался всё тем же Ефремушкой.

Время, наш судья, властное над всеми: живыми и неживыми, никого не щадит. Лизавета Апраксина тоже ведь уже не та девушка, что выкрал её зимним вечером и сделал её своей супругой — графиней Апраксиной. Многое поменялось в её мировоззрении, кроме непреложных библейских заповедей и нравственных устоев. Ей, как и в девичестве, нравились тихие уютные домашние вечера, любила послушать пение дворовых девок во время вязания или прядения потому, как живо напоминало ушедшие годы.

— В таком случае, завтра с утра пораньше выедем. Сам видишь, снег чернеет, не ровен час начнётся таяние и уже тогда, до самой Троицы никуда не сдвинешься. Да и мне ли тебе говорить, ты здесь родился и вырос…

— Что правда, то правда, госпожа Лизавета. Болота, реки тут чуть ли не на каждом шагу, только в морозную погоду и ездить или уж, когда земля подсохнет. Так то, долгая история, — согласился с доводами госпожи Ефремушка.

— Петрушу или кого предупреди, возницей ехать. Сам, поди, никогда вожжей в руках не держал? — подтрунила всё-таки Лизавета, не сдержавшись.

— Чего не держал, того не держал, попусту врать не стану, и после добавил: — я могу идти, госпожа?

— Разумеется, Ефремушка. Только не забудь предупредить возницу, — и сделав небольшую паузу, добавила: — иначе сам на козлах поедешь…

Входившая в эту минуту Варенька, при этих словах не смогла удержать невольно вырвавшийся смех. Да и виданое ли дело, чтобы Ефремушка собственной персоной на козлах сидел. Перестав смеяться, она тоже вставила от себя словцо: — Лошади не потянут, сам в оглобли впряжёшься…

Тут уже и Лизавета рассмеялась, до этого как-то сдерживавшая смех, готовый вырваться наружу. Где-нибудь в салоне это, может статься, и выглядело не совсем прилично, где господа и дамы с самым чопорным видом старались не выдавать своих эмоций, но у себя-то, в светелке Лизавета могла позволить себе быть естественной.

Незадолго до того, как закончить день, Лизавета затвердила Вареньке свои наставления по уходу за детьми, чтобы уроков не избегали без особой на то надобности, да и прислуга свои обязанности справляла должным образом. Варенька внимала каждому слову барыни, порою переспрашивала не до конца понятное и, лишь в конце она, словно не совсем уверенная, осмелилась задать свой вопрос:

— Госпожа Лизавета, а коли вздумают ослушаться?

— Так то, Варенька, не твоя забота. Пусть об этом их учителя позаботятся…

— Так я не про детишек, госпожа Лизавета, о прислуге я…

— О том я предупрежу всех, Варенька. Никто не посмеет ослушаться, — успокоила Вареньку Лизавета.

Отходя ко сну, Лизавета попросила Вареньку разбудить, как можно пораньше.

— Охотно, госпожа Лизавета, — ответила Варенька, задувая свечи на канделябрах. Комната погрузилась в непроглядную тьму, покуда глаза не привыкли различать отдельные предметы.

— Доброй ночи, госпожа, — открыв дверь, Варенька покинула опочивальню. Уже сквозь сон, Лизавета ответно пожелала доброй ночи Варе.