Легенда Три-Четыре

Артём Яковлев, 2022

Катастрофические события в космосе вблизи Марса происходят, когда наша экспедиция только начинала обустраивать свою жизнь на поверхности планеты. Год 2156. Роскосмос.

Глава 2. Высадка

Марс. Поверхность. Павел

С тем, чтобы кто-то из нас, желательно самые ловкие и быстрые, достигли беспилотного космодрома и пригнали сюда роверы для комфортной перевозки остального экипажа, капитан не стал планировать. Это его право. Решил, пойдём вместе. Сообщил:

— Экипаж! Приготовиться к покиданию челнока. Переключаем модератор в позицию восемь, где скафандр переводится в автономный режим. Бортинженер по общей готовности перекрывает магистрали и травит давление воздуха до забортного. Поехали!

Я бортинженер и команда «поехали!» касается только меня. Все остальные получают позицию восемь в автомате и интеллект-модератор скафандра отсылает в сеть сигнал о выполнении в виде флажка.

Шесть синих флажков появляются почти одновременно. Тут же объявляю:

— Все флажки здесь. СК отключаю!

СК — это «система-кислород». Так творцы назвали многоуровневое жизнеобеспечение пилотируемых космических тел. На рабочем пульте щелчком перекрыл общий кислородный клапан и связанные с ним структуры. Когда пришёл положительный ответ, объявил:

— СК отключен, сброс!

Все слова в общем селекторе при таких мероприятиях являются обязательными. Искусственный интеллект всегда следит, чтобы речь бортинженера соответствовала допустимому в данной ситуации. Если клапан открывается, а звукового подтверждения нет, прежде чем отменить, интеллект-модератор челнока запросит экипаж. Если ответа не последует, клапан не откроется и запускается программа спасения, если конечно обстановка этого требует.

После слов о сбросе интеллект открыл клапан сообщения с внешней средой. Затягивать нахождение в этом уютном месте не стоило, в мёртвом Космосе всегда всему своё время!

В тишине скафандра зашуршала его оболочка, это относительно мягкие перчатки, выгибаясь наружу, внутренней поверхностью увеличивали зазор с кожей рук. Каждый знал, свободные перчатки — тот самый первый признак низкого давления снаружи. Редеющий воздух в кабине затуманился, и это длилось несколько минут.

— Готовимся к вылуплению… — разбавил тишину салона Вовчик. Он без этого не может. — Клювы вперёд!

Когда атмосфера стала прозрачной, я с пульта разблокировал выход, отстегнулся от ложемента, встал и в выходной нише шлюза перевёл рычаг механической блокировки вверх до упора.

Эта защита предназначена для вящей надёжности от попытки случайного открытия после разблокировки. Хотя и искусственный интеллект продолжал контролировать все действия экипажа. Теперь люк держит небольшое остаточное давление воздуха и механическая защёлка на ручке, как последняя ступень защиты. Снова предупредил:

— Открываю!

Ухватился левой за поручень у люка и правой начал поворачивать ручку. Манёвр с двумя руками тоже защита, если так не сделаешь, то распахнувшийся от остаточного давления люк выбросит тебя наружу.

Какое-то давление воздуха сохранялось, поэтому в конце поворота послышался откупоривающий хлопок. Люк отошёл на пару сантиметров и настала разгерметизация настолько полная, насколько здесь позволяла слабая атмосфера этого небесного тела. Толкнул люк дальше и перчатка на ручке, первой попала в луч местного звёздного света.

Источником света было не земное ослепительное изжелта-белое Солнце, а сдувшаяся бело-голубая звёздочка, которая с привычным Солнцем уже не соотносилась. В местной атмосфере поглощать ультрафиолет нечем и синяя часть спектра здесь полная. Нас, привыкших видеть эту звезду без атмосферы, пытались напугать вероятностью ожога сетчатки. Ха-ха!..

— Чего ждёшь? Вперёд! — постучал пальцем в люк ранца поднявшийся за мной капитан.

Тесная конструкция «Зои» предусматривала только определённый порядок входа и выхода экипажа. Первым заходить должен всегда Вовчик, место штурмана самое дальнее, а выходить первым приходилось мне. В скафандре по-другому не выйдет, уж такая получилась конструкция.

И надо выходить, но я осмелился заартачиться и нашёл этому оправдание:

— Да чего-то в руке не хватает. Отходы выкинуть надо!

— Какие ещё отходы? — не понял капитан.

Работы с отходами не предусмотрены в плане выхода. Для пояснения пришлось конкретизировать:

— Ну, не знаю! Памперсы, окурки, беспылевые маски, использованные фильтры, шприцы, тряпки, бумажки из гальюна в конце концов.

— Ты бредишь! — констатировал капитан.

— А он прав! — в мою защиту выступил Вовчик. — Первым у Армстронга Луны коснулся первопроходец — пакет с мусором. И это было без малого двести лет назад.

Ответом ему было недолгое молчание, народ, до которого дошло, оценивал, и оживился, когда оценил. Кузяев высказался первым:

— Действительно, корабль должно покинуть то, что возвращать не надо.

И тут же созрел спор.

— Экологию планеты нарушать не позволю! — вставила своё, правильная Тефтелька.

У неё, Тефтельки, опыт в космосе нулевой и остальные члены экипажа к её замечаниям относились терпеливо и отвечали, стараясь скрыть сарказм.

— Есть теоретическая экология и практическая, житейская… — мягко возразил Кузяев.

— Слабое оправдание. Житейская или практическая экология обязана быть только разумной.

— Я так и сказал, традиция первопроходцев… — начал Кузяев.

— Теперь по каждому поводу свинячить что ли? — обострила войну за стерильный объект Тефтелька.

Этим же, только в более спокойной форме, они занимались весь полёт. И умный инженер Адам Кузяев немного повозражав, обычно уступал.

— Всё это красивые… то есть некрасивые слова… — он пытался в этот раз не уступить.

Похоже, сцепились не на шутку. Впервые за полёт, и в такое неподходящее время. Но всё же победу Тефтелька завоёвывала явно. Портить эту планету сейчас никто бы не решился.

Но тут включился третий, совершенно неожиданный:

— Красивые слова потом… В конце концов, почему бы нет, пусть будет такая традиция… — сказал, обычно игнорирующий споры, пилот Тихон.

Он явно хотел поддержать традиции.

— Очень плохая традиция: загаживать место прибытия! — от души выдала и ему Тефтелька.

— Назови хоть одну правильную традицию, которую некому оспорить!.. — совершенно напрасно ещё и Вовчик подключился.

Конфликт захватывал слишком много всего, пришлось вмешаться капитану:

— Тихо, тихо… — капитан всегда чётко умел осаживать любые конфликты. — Если это бунт, развешаю на реях. Успокоились уже! — и после негромко ко мне: — Возьми, Паша, мой светофильтр и брось! Сломаться не сломается, мусором не станет. Я подберу и снова нацеплю. — и для всех громче: — А улетать будем, оставлю здесь, на станции, как артефакт, случайно первым оказавшийся на поверхности.

Гениальное, по-моему, решение, капитан фразу обыграл для Тефтельки, но не забыл подчеркнуть фальшивое слово «случайно» для Тихона и остальных.

— Ух, ты! Безусловно плюс! — восхитился решением Вовчик. — Творение артефакта…

Тефтелька не желала уступать:

— Зачем нужны эти ваши дурацкие традиции? Охота поиграть, скука заела?..

Пришлось капитану осадить окончательно:

— Отставить споры! Давай, Паша! — это ко мне.

В моей руке оказался отстёгнутый капитаном со шлема светофильтр, легко заменяемый защитный элемент скафандра.

— Катапультируй! — дослал с галёрки Вовчик.

Рука моя вынесла наружу зажатый в пальцах светофильтр и пальцы разжались. Тускло сверкнув золотом на солнце, рыцарское забрало капитана неспешно исчезло за чёрным пластиковым порогом. Пять секунд жду, но звука падения нет и это естественно. Надо привыкать! Скафандр по восприятию наружных звуков в разреженном воздухе не оборудован ничем. Конструкторы почему-то посчитали это лишним. И лифта для выхода на поверхность тоже не предусмотрели.

Из низкого обтекаемо-пышного корпуса «Зои» вышла маленькая площадка с перилами на один помещающийся на ней скафандр. Дальний край площадки разложился в лесенку, опустившуюся до грунта. Шаг на площадку, разворот и попытка ногой нащупать верхнюю ступеньку. Став на лесенку двумя ногами, ухватился за перила и стал спускаться с высоты кабины.

На тренировках в Центре подготовки такое было проще даже несмотря на втрое больший земной вес. При слабой гравитации здесь приходилось ловить моменты инерции и, перенося вес, правильно ставить руки и ноги. Затвердевшая раскладная лестница в конце немного играла, приходилось крепко держать руками.

Лет семь назад когда создатели обсуждали технику выхода на поверхность, на заводе кто-то предложил применить для безопасного выхода аналог спасательного гибкого рукава. Это было бы быстро и абсолютно безопасно. Инженеру в ответ конструктор Авдеев предложил подняться по этому рукаву обратно в кабину. До сих пор анекдоты об авдеевском подъёме слышались среди новичков.

Переношу свой вес со ступени на ступень, остались последние несколько шагов.

— Чего молчишь? — в шлеме звучит голос Вовчика, наблюдающего за выходом со своего места. — Скажи же что-нибудь умное про семимильное движение вперёд!

Я не Армстронг, ничего такого не готовил и философствовать не стал:

— Я лучше песенку про яблоки — имея в виду последний хит вэнч-ассоциации «Орбиталь».

— Про яблони. — исправила Тефтелька, вероятно вспомнившая древнюю фантастическую песенку про цветущие здесь плодовые деревья. Как видно, больше возражала Вовчику чем исправляла меня, не могла простить ему то, что считала личным оскорблением.

Последняя ступенька слишком высоко, если попытаюсь сойти — колено упрётся в грудь и обязательно шлёпнусь навзничь. Стоя вертикально, отталкиваюсь от лестницы и через секунду ноги стукаются в грунт. Выдаю:

— Оп! — сейчас не до песен.

Подошвы ткнулись, слегка уйдя в мягкий песок. Взмах руками для покрытия небольшого дисбаланса и видимость до колен прячется пылевым туманом.

— «Оп» тоже неплохо! По крайней мере, что-то новое в космолингвистике. — серьёзно комментирует Вовчик.

Здешний грунт не такой звонкий и липкий, как на спутнике Земли, но всё же не заскользил и провалился неглубоко. Масса скафандра из квадрокомпозита, называемого лёгким, оставалась большой.

— Шагай дальше, Паша! — посоветовал спускающийся следом капитан. — Желающих сойти не удержать.

Тут же новый комментарий от Вовчика:

— На этой остановке выходят все! И осторожней, планетка маленькая, далеко не бегаем, а то свалимся.

Поднять настроение Вовчик умел, даже Тефтелька хмыкнула. Но тут же исправилась: «Остряк!»

Как попросили, сделал в сторону пару шагов и вспомнил о культовом предмете, сыгравшем священную роль первопроходца. Светофильтр невредимым лежал возле утонувшего в грунте большого упорного диска посадочной ноги. Диск при посадке утонул, но двигатели на последнем выдохе сдули с него бо́льшую часть песка, проявив центральное углубление.

Последним сходил Вовчик. Ему напоминать ничего не пришлось, спускаясь, сам перевёл в положение охраны рычаг закрытия, при этом продолжая шутить:

— Пора крылатых миновала, теперь как мулы, по песку копытами!

Пока все, переваривая сказанное, молчали, штурман добавил вообще больное:

— Если, конечно, нету колёс…

Мы предчувствовали и были готовы ко всему и такое напоминание сочли лишним.

Пока выходили, с орбиты инженерный интеллект-модератор «Зевса», не дожидаясь просьбы, провёл кривую и скинул карту маршрута, учитывающую минимальные перепады высот по пути к точке, где ожидалось развёртывание лагеря. По расчётам не меньше десяти тысяч шагов, а в реальности — как повезёт. Шагать настолько далеко ни мы, ни инженеры на Земле не планировали. Но с созданным прежде планом реальность оказалась по разные стороны и это неизлечимо.

Там же. Павел. Знакомимся: экипаж.

Вне челнока как бортинженера, так и пилота со штурманом больше не существовало, они сыграли свою роль, доставили экспедицию. Пришла новая реальность, настала пора смены приоритетов.

Мы все, за исключением Тефтельки, достаточно широкие универсалы. Так что поговорим о нас конкретно.

Капитан Игорь Трофимов, семнадцать лет назад только окончивший военную академию по десантной работе в космосе, вероятно тогда уже догадывался что впереди у человечества маячит освоение этой, слишком давно необжитой планеты, и стал сюда активно стремился. За эти годы он работал с конструкторами, создающими средства освоения, трудился в пространстве, на орбитальных станциях, трассах и поверхности Луны. Общее время внешлюзоваых работ перевалило тысячу часов, больше чем у любого другого землянина. Он взялся испытывать тяжёлый скафандр, обладающий искусственным интеллектом, радиационной защитой и суточной автономностью, предшественник лёгкого «Альбатроса».

Вовчик, придумывая ему кличку, опробовал несколько вариантов, но не прижились, все Трофимова звали привычно: «капитан». Да и сам капитан Трофимов никогда эти клички не приветствовал. Но у него такая должность, а нам нравилось, вносило какое-то разноцветие в серые межпланетные будни.

Пилот Степан Ремизов. Пилот от бога: первый класс воздушно-космической категории, лучший среди пилотов нового поколения. Профессиональный испытатель с пятнадцатью годами работы на низкой околоземной орбите, с посадками на аэродромы, палубы авианосцев, лес и заболоченные пустыни. Современная легенда космоса. Тонкий расчёт и взвешенный анализ. Всегда всё делает продуманно и верно. Только услыхать про это от него самого нереально. Степан молчун, каких мало! Например о сегодняшнем промахе «Зои» в лучшем случае что-нибудь скажет при возвращении на Землю. Вовчик ему выписал прозвище: Тихон. Степан принял это спокойно. Он вообще такой спокойный и бескорыстный человек.

Третий по важности в экипаже — штурман, Вольдемар Пѐтрович, наш Вовчик. По первому образованию, гуманитарий, историк. Любимая область истории: исследование космоса со средневековья до наших дней. Именно поэтому он ещё двадцать лет назад выбрал второе и третье образования: космическая навигация и русская литература. Мне кажется, русская литература дала этому сербу больше всех остальных наук. Он научился рассуждать, мыслить и излагать всё на прекрасном русском. Наш человек!

И, кстати, в навигации он тоже не последний. Звёздная личность! Интерес Национального Космического Центра коснулся Вовчика восемь лет назад, ещё когда он учился. Дальше была практика на челночных трассах к Луне. Он выводил челноки навстречу с орбитальными объектами с точностью до секунды. Пилотаж роверов и грузовых космоскафов у него профессиональный. Когда три года назад наш штурман работал на знаменитой базе «Маскон-центр» в Сказочном районе Моря Дождей, его заочно и без конкуренции выбрали штурманом экспедиции.

Наш ядерный технолог Адам Кузяев. Его, как и капитана, Вовчик по многим причинам не наградил кличкой. Но в отличие от штурмана, Адам был включен в основной экипаж только в прошлом году, так как заочно тягался с тремя равновеликими конкурентами. Но в конце смог убедить комиссию, что при общем равенстве, более остальных причастен к созданию самовоспроизводящей активной зоны реактора на быстрых нейтронах для нашей базы.

Хотя говорят, положительную роль сыграло его давнее знакомство с консульской службой Центра подготовки, которая имела тогда влияние на решения комиссии. Но это лишь слухи…

Осталось обсудить единственную женщину, странным образом попавшую в экипаж, нашего планетолога. Профессия планетолог чрезвычайно редкая для блуждающих в пространстве, к тому же она женщина, что в исследовательском экипаже вообще исключительное явление. Но так уж сложилось. И Вовчик имя ей придумал случайно.

Как-то на пятьдесят девятые сутки полёта, накануне выхода ядерного буксира «Зевс-4.1» на орбиту планеты, я услыхал её вопрос капитану:

— А кто это у вас «тефтелька»?

Как минимум, это знали все! Знал экипаж, знали сотрудники Центра Управления Полётом, многие консультанты из ISRO, JAXA, NASA, ЕКА и национальной аэрокосмической администрации Китая. Во Вселенной она одна осталась не в курсе!

Что тогда ответил капитан, осталось тайной, но планетолог с того дня старалась так или иначе избегать общения с Вовчиком и перестала улыбаться его шуткам.

Вообще же Евгения Зимина большой теоретик планетологии. Быть может даже великий. Увлечённо занималась селенологией никогда не покидая Земли, пользуясь лишь изобилием чужих материалов. При этом умела открыть много нового в очевидном, занимаясь анализом различных точек зрения.

В космосе она впервые. Заявляя о готовности работы вне Земли, ориентировалась по мемуарам других (в работе с документами она спец!) Но даже не опыт, а какие-то навыки получила только на тренажёрах и занятиях в Центре подготовки. С ней в полёте занимался и капитан, не желавший тащить с собой сырых, недостаточно подготовленных и потому опасных. Увидев первые сутки привыкания её к невесомости, Вовчик ласково обозначил девушку как «Тефтельку», и это прилипло. Экипаж так и стал между собой звать её. Втихушку, естественно, опасаясь обидеть.

Ну и о себе. Много говорить не буду, скажу вкратце. Земнухов Павел, три высших и одно узко специальное образование, в космосе опыт работы в качестве пилота и исследователя. За земную часть своей жизни успел приобрести разряды по парашютному спорту и альпинизму.

Чуть меньший чем у капитана опыт ВнеКорабельной Деятельности на лунных станциях. И в сумме около года ВКД открытого космоса, что котируется у спецов выше.

Вот и всё. Хотя, нет, забыл про кличку. Вовчик, когда ещё нас знакомили в Центре подготовки, сказал, протягивая руку:

— Твоя фамилия будет там напоминать о доме, Зем.

— Договорились, Вольдемар! — хмыкнул я и ответил на рукопожатие.

Кличка Вовчик тогда ещё не была в ходу.

Там же. Пешком за горизонт. Павел

После осмотра удивительно глядящегося здесь, на безжизненной поверхности, парашюта, час топали по холодной рыжей сухой и иссечённой равнине, всё дальше уходя от челнока, который урезался, проваливаясь за дюны. Марева, тумана и миражей в таком жидком воздухе не бывает. Да и ветра тоже. Так что этот час мы были будто на Луне. Небо только над головой было чёрным, и светлело ближе к горизонту.

Собственные шаги слышались из-за звуковой проводимости натянутой наружной оболочки скафандра. Шорох пыли, стук подошв о камни и плиты. Среди красноватого песка попадались звенящие под ногами плиты жёлтого спаянного грунта. Крупные камни на таких плитах приходилось перешагивать. В песке они тонули, а на плите могли предательски скользить.

Потом путь пролегал через полные камней дюны. На Земле такого не бывает, по крайней мере, я не видел. Камни лежат на поверхности и выступают из-под неё. Мелкие, побольше и целые скалы. Как и на Луне камни с необкатанными разломами, только здесь они трёх основных цветов: чёрные, тёмно-красные и жёлтые, с оттенками.

Дюны сперва шли высокие, в форме неправильных волн, потом мельчали, разбитые на рябь из островков с провалами различного шага и глубины. Приходилось выписывать петли, стараясь следовать без спусков и подъёмов, змейкой огибая неровности и препятствия. С орбитального расстояния фотоника «Зевса-4.1» всех неприятных нюансов пути не могла разглядеть. Как не различила и огромную трещину на краю древней плиты, пересекающую низину, в которой мы будем жить два месяца. Но остановить нас такие мелочи не могли. За нами оставалась неширокая зигзагообразная тропа со множеством следов.

Отыскивать доступный путь было нелегко, это был настоящий лабиринт. Вместо предложенного «по прямой», мы двигались нерасчётными зигзагами, стараясь удержать конечное направление. Несколько раз возвращались после очередного попадания в тупик, и всё-таки шли, двигались в верном направлении.

Удобный в носке жизнеобеспечивающей системы скаф оказался трудным средством передвижения. При долгой ходьбе вызвал усталость. В ушах гул от напряжённого дыхания шестёрки пилигримов науки, но аварийных сигналов пока нет. Скафандры вполне надёжны, а экипаж достаточно подготовлен физически.

Несколько раз неутомимая Тефтелька даже пыталась, вопреки требованию идущего за ней капитана, срочно начать исследования. Слышался её возглас:

— Ой, ну вы посмотрите!..

— Евге-ения Александровна!.. — следовало укоризненное от капитана.

— Ладно-ладно. Боюсь, такого больше не увижу… — огорчённо соглашалась планетолог.

Для неё это было путешествие через страну чудес. А мы топали побеждать пустыню.

Только один раз остановились, когда возле ровной сферической вмятины, которую я повёл обходить по периметру, Вовчик встал и неожиданно произнёс:

— Примерно две килотонны…

Это он сказал про вмятину. По-видимому сравнил с результатом работы ядерного фугаса на Луне. Тефтелька, не останавливаясь, вяло возразила:

— Просто карстовая воронка. Третье или четвёртое тысячелетие…

Надо же! Это хороший признак, Тефтелька наконец ответила Вовчику без обычной своей язвительности.

Большая и яркая голубая звезда на искрасна-чёрном небосводе медленно сползала к горизонту. Чёткая тень скафандра на волнистом грунте удлинялась. Температура жиденькой атмосферы дошла до максимума разогрева — минус двенадцать и, не задерживаясь, стала падать обратно. Такая здесь скоротечная «жара».

Двадцатиметровые, раскрашенные красно-синими шахматными поясками, ракетные башни начали подниматься над горизонтом только на четвёртом часу пути. Бежать туда в скафандрах невозможно, как и бегать вообще, и мы по каменистой пустыне двигались туда ещё час по относительно зачётному полю. Дюны с небольшим перепадом высот и обширной территорией жёлтых плит, идти по которым можно как по асфальту.

Что ни говори, это удача: повторить подвиг прежних первооткрывателей, идти пешком по неисследованной и пока ещё загадочной стране, которая требовала немедленного своего открытия. Картинки и беспилотные исследования — это хорошо, они создавали какое-то первое впечатление, теперь дело за нами. Начинаем исследовать эти исходные территории, в которых предстояло теперь жить и работать, этот до горизонта рыжий мир.

Да, мы спешили. Но средняя скорость перемещения составляла всего метров двадцать в минуту. Что в три раза меньше чем может позволить себе обычный пешеход на гравитяжёлой Земле. Идём в скафандрах, идём по неровной песчано-каменистой пустыне!

И уже не терпелось привести в рабочее состояние ровер. Скафандр, в конце концов, нужен лишь для поддержания минимума жизнедеятельности, но не как транспортное средство.

Когда достигли базы, сразу полез на посадочную платформу II. Пилот Тихон с Вовчиком развернули у основания пандусы и мне первому довелось выкатить на поверхность расчехлённый и отстёгнутый с расчалок малый ровер. Заряд, несмотря на год простоя, был полным благодаря укрытым прозрачной плёнкой солнечным батареям на крыше.

Мягко отвёл ровер в сторону, подальше от модуля и оставил ждать. Грузовой ровер с загруженным на него жилым модулем выкатил на ровное место Тихон. Общими усилиями сняли и закрепили на грунте надувную жилую конструкцию. Чинить отверстия, пробитые межпланетными камнями не пришлось, их не было.

Мы безвылазно в скафандрах уже вторые сутки, нам требовался отдых а спецкостюму — подзарядка. Я сам мечтал о каких-то давно забытых мелочах: поспать не в притянутом к стенке спальном мешке, поесть ложкой из тарелки сидя за столом, походить босиком по полу, имеющему не воображаемый, а вполне реальный, гравитационный низ, принять душ. Ах, какое богатство мы не ценили там на Земле!

Модуль собирали и подключали ещё до сумерек. Солнце проваливалось за западный горизонт когда всё было закреплено растяжками, надуто кислородом и временно подключено к аккумуляторам грузовой платформы.

— Блокгауз возведён. Теперь завоёвываем племена! — это конечно Вовчик.

И в это же время захватывающее зрелище, закат! Первый закат на Новой земле. Когда белая монетка звезды, которую называть Солнцем не поворачивался язык, погружалась за горизонт, она сперва макнулась в густеющую тёмную полоску над горизонтом, свечение за затягивающей горизонт пылью медленно меркло, и над ним стал виден голубой туман. Светило наконец скрылось и над горизонтом остался вполне земной розовый закат… Такого не видел ещё никто. Впрочем, как выглядит всё без электронного облагораживания стекла скафандра, то есть в натуре, нам ещё предстоит увидеть через простые иллюминаторы жилого модуля.

Ненужные теперь снаружи Тихон, Вовчик и Тефтелька прошли шлюз чтобы вести расконсервацию и обустраивать быт внутри, а мы с капитаном и Адамом Кузяевым стащили рабочим ровером с платформы тяжёлый реактор и занялись подготовкой энергоцентра. Можно было и подождать, но многие функции зависящей от аккумуляторов базы остались бы нереализованными. Это и кухня и кислородный генератор, сейчас база использует только привнесённый с Земли кислород, для остального расходуя энергию аккумуляторов, заряженных на Земле. Но и этого, если реактор не запустить, хватит лишь на сутки…

Только хорошая работа нам, заброшенным в первобытное состояние дикого мира, обеспечит шанс выжить. Законы космоса неумолимы, и здесь, так далеко от Земли, неумолимы вдвойне. В случае критической аварии физическую помощь ждать бесполезно! Даже сигнал отсюда бежит до Земли минут десять-пятнадцать, расстояние 240 миллионов километров и продолжает расти. Планеты расходятся на своих орбитах.

К роверу прикрутили ковш с опорами и отвалом, я сел в кабину, загерметизировал, с облегчением вылез из скафандра в холодную пока кабину и начал работать. Грунт до порядочной глубины оставался сыпучим, можно было не долбить, а только сгребать. И через час углубление имело впечатляющий вид: в него легко мог поместиться весь жилой модуль. Сдвигали реголит к восточному краю разметки, где быстро выросла солидная горка. Ниже трёх метров грунт пошёл светлее и жёстче, а ковш начал цепляться и застревать. Приходилось запускать вибратор. Глубже пяти вибратором работал уже беспрерывно. В свете прожектора стал подниматься холодный туман. Лазерный сканер показывал воду с углекислотой. Это местная газировка в летучем виде, а вода для экспедиции была бесценной находкой, но отвлекаться времени нет.

На транзитной базе Центрального Залива Луны, где в прошлом году я, Вовчик и Адам Кузяев, испытывали ровер, реголит был сцепленным гранями до большой глубины. Большие осколки камней плотно завалены мелкими и всё сцементировано едкой лунной пылью. Приходилось использовать для рыхления взрывпакеты, даже вибратор не спасал.

Хорошо, что здесь обошлось без взрывных работ и до отметки минус восемь дошли за три часа. Ещё через два завершили установку, монтаж и стали засыпать ядерную яму грунтом с добавками теплоотводных присадок.

Когда разравняли площадку, капитан сам на грунте изобразил широкую красную линию, заступ за которую при работающем реакторе допускался лишь в скафандре тяжёлого класса. Мы отошли за линию и Кузяев тут же провёл тестовый запуск.

Разгонялся, набирал мощность реактор полчаса. В конце выдал требуемые тестом триста киловатт. Капитан выразил одобрение возгласом «Вау!», Адам сбросил мощность и мы стали подключать всё подряд.

У торца жилого модуля я подцепил к зарядке изрядно опустошённый по запасам энергии ровер, помог Кузяеву с общим подключением станции, и мы полезли в модуль. Теперь аварийный люк, через который вошли наши друзья, был заглушен и мы опробовали ленточный вход.

Напоминающая стоящий на боку рентгеновский пропускник космопорта конструкция принимала проходящих в разных направлениях. Как только подошёл и прижался к воронке входа, автоматика втянула и плотно обжала со всех сторон. Всё это позволяло легко проникать на станцию и выходить на поверхность без утечек воздуха.

Через минуту вышел в шлюз на той стороне, где был воздух, но распаковываться не стал, это всего лишь промежуток между атмосферой и кислородным жилищем. Следующее помещение, где должны храниться скафандры, в экипаже звали скаф-отсеком, а конструкторы на Земле шутливо скафандерной, и она отделена была гермолюком. Люк заперт. Перед ним ждали, вошедшие раньше Кузяев и капитан, также запечатанные в скафандры. Открывать люк можно только после выравнивания давления. Сейчас разница составляла 50 миллиметров, что показано на табло над люком. По запросу автоматика открыла клапан и после недолгого шипения люк открылся.