Истра

Артём Цветков

Он – великий архимаг, давно оставивший свой пост и ставший отшельником. Она – старшая чародейка Академии магических искусств. По воли обстоятельств им придётся объединиться, дабы предотвратить надвигающуюся на континент войну и разгадать тайну создания их мира.

Глава 3. Полный отчаянья мир

Истра — искусственно созданный людьми виртуальный мир. Огромный материк, окружённый бескрайним штормовым океаном, в котором находились несколько небольших необитаемых островов. На севере материка располагались величественные синие горы и край Тандурин, где жили гордые гномы.

В западных краях на бескрайних полях и лугах Уалы раскинулась империя, столицей которой был город Алентра с множеством улочек, похожих на лабиринт, с лавками торговцев со всего мира и мастерскими искусных ремесленников. Возле центральной площади находились чёрный дворец императора и белый храм архиепископа. А рядом с ними в районе вечнозелёных садов возвышалась Эндра — башня великого архимага, у вершины которой и днём, и ночью парили огромные бесцветные кристаллы магии. Башня была гордостью столицы и приковывала к себе взгляды всех путников, забредших в город, оставляя незабываемые воспоминания на всю жизнь. Да и горожанам башня очень нравилась. И всё это было защищено высокими крепостными стенами.

В противоположной стороне, через леса эльфов в жаркой безжизненной пустыне на востоке, располагался оазис Саала, похожий больше на волшебный мираж, в центре которого был воздвигнут город Варантис, объединявший всё Восточное царство. Сказочные дворцы и прекрасные храмы вызывали искреннее чувство удивления при виде их красоты и создавали постоянное впечатление нахождения в сказке. Эти города разделяло ни много ни мало около тысячи километров, и на этом просторе раскинулись изумрудные озёра и густые леса, а также непроходимые топи.

А если решиться отправиться на юг, то можно было забрести в бесплодные лавовые земли. Отважиться на такое путешествие могли лишь самые опытные авантюристы в поисках редких минералов или же необходимых для посохов магических драгоценных камней.

Мир Истры населяло множество рас и существ — от людей до огромных и очень опасных чудовищ, обитавших в глубинах подземелья, в которых они охраняли свои сокровища и редкие артефакты. На момент начала в Истре оказалось около ста тысяч странников и чуть больше миллиона местных. Странники — это люди, пришедшие в Истру из нашего мира, а местные — те, кто изначально здесь находился, со своей историей, чувствами и характерами.

Этот мир живёт по своим законам и правилам, во времена средневековья в котором наравне с мечами существует и магия. Таинственная и завораживающая, она манила многих странников своими безграничными возможностями и могуществом, что скрыто в ней. Поначалу было пять всем известных школ магии, и каждой из них можно было овладеть при должном усердии. Четыре основывались на стихиях и в основном носили атакующий характер, а вот пятая — магия исцеления, способная излечить серьёзные раны и даже вернуть отрубленную в бою руку или какую-нибудь другую конечность. Тех, кто овладел магией исцеления высокого уровня, уважали и почитали на всём континенте, однако её сила была небезгранична, она не могла воскрешать мертвых. Со временем пребывания в этом мире стало известно и ещё об одном направлении магии, изучить её могли только сильнейшие существа Истры. И имя ей было некромантия, запретное учение на всём континенте. Это тёмное искусство давало магу неограниченную власть над мёртвыми, но всё имело свою цену.

По естественным законам природы все — и местные, и странники — были смертными, однако вторые имели преимущество. Каждый, кто попал в этот мир, получал один свиток воскрешения, но использовать его можно было только на другом игроке, и всего лишь единожды позволялось спасти своего товарища от вечного забвения. И в тот момент, когда перед странником ставился такой выбор, из тёмных глубин его души поднимался лишь один вопрос «А спасёт ли он меня?».

Умерев в этом мире, местные исчезали из него навсегда, а участь странников оказалась намного туманнее, ведь никто из них не знал, окажутся ли они живы в своём мире после смерти, поскольку покинуть Истру так же оказалось невозможным. Все известные выходы были заблокированы, связь с внешним миром оборвана. Странники оказались запертыми в этой иллюзорной тюрьме. Поэтому в первые месяцы многих охватила паника, анархия творилась в городах, отчаянье проникло глубоко в головы и поселилось там. Кто-то искал спасение в вере, а кто-то — в крепком вине. Многие находили выход в самоубийстве. Конечно, не все решились на этот шаг, каждый думает, что лишить себя жизни может только слабак, трус или человек, павший в пучину мрака. Но на самом деле, дабы сделать этот шаг даже тому, кому больше нечего терять, необходима невероятная смелость. Однако были и те, кто воспользовался сложившейся ситуацией. Жадные до власти, алчные до денег, они просочились во все сферы жизни нового мира и наслаждались этим. Так шли месяцы, а за ними года и постепенно многие просто смирились с происходящим. И приняли свою судьбу такой, какая она есть.

Вновь наступило ещё одно утро в этом мире ложных надежд и веры в чудо. Архиепископ Лутцио проснулся от стука в дверь его опочивальни. Заёрзав в кровати, он нащупал рукой подушку и постарался как можно сильнее прижать её к своим ушам, в надежде, что источник его дискомфорта исчезнет. Но стук не прекращался и, кажется, становился настойчивее.

— Ладно, бог с тобой, входи уже, — с недовольством проворчал Лутцио.

Дверь распахнулась, в дверном проёме стоял человек. И, как считал Архиепископ, порой тот слишком нахально себя вёл и весьма много себе позволял. Звали его Сольт, работал он личной прислугой великого и несравненного Лутцио, по крайней мере Архиепископ сам о себе был такого мнения. Слуга, склонив голову, проговорил:

— Господин, пора просыпаться, у вас скоро утренняя служба, вы же не хотите, чтобы ваша паства ждала? — прозвучало это как упрек, и он направился к окнам, чтобы впустить в комнату побольше света.

Архиепископ явно никуда особо не собирался и продолжал нежиться в своей кровати. Звук распахивающихся штор нарушил сложившуюся тишину, вспышка яркого света разогнала тьму, на что он зажмурил глаза. При свете утреннего солнца взгляду Сольта открылся весь тот бардак, творившийся в комнате после вчерашней небольшой пирушки, правда, господин их так часто любил устраивать, что он уже привык к этому.

Круглый стол, стоявший возле окна, был завален различными фруктами, а несколько виноградин укатились вообще куда-то под кровать. На огромном зеркале, стоявшем возле стены напротив кровати, неопрятно висела женская одежда. Возле же самой кровати стояло множество кувшинов из-под вина, многие из них были перевернуты, что привело к образованию небольших винных пятен под ними. Сам Архиепископ лежал на огромной кровати с балдахином и шёлковыми подушками в окружении двух миловидных девушек. И по уже сложившейся традиции, это были брюнетка и блондинка, на первый взгляд, лет по двадцати, но слуга знал, что господин любит помоложе. Лутцио громко вздохнул.

— Ладно, девочки, единственному светочу в этом мрачном мире пора нести слово божье в массы.

Шлёпнув блондинку по заднице, Архиепископ улыбнулся. Улыбка на его лице была омерзительна, в ней крылись похоть, жадность и праздность. Скинув одну ногу с кровати, он всё-таки стал подниматься, что давалось ему довольно тяжело из-за тучной фигуры. Встав, он оказался абсолютно голым, его нижнее бельё было разбросано где-то по комнате.

— Сольт, чёрт тебя дери, что стоишь как вкопанный, неси мне одежду. Долго мне стоять вот так, в чём мать родила? — возмущался Архиепископ, хотя если быть откровенным с самим собой, ему доставляло удовольствие вот так вот стоять нагишом.

— Извините меня, господин, сейчас я всё подготовлю, — слуга откланялся и ушёл за одеждой.

— Пошевеливайся, да поскорее, — вслед кричал ему Лутцио.

Через несколько минут Архиепископ уже стоял полностью одетый в свою белоснежную рясу с оранжевой епитрахилью.

— Ну-ка Сольт, напомни мне, что у нас сегодня по плану? — поправляя рясу, деловито проговорил Лутцио.

— Сначала завтрак, потом в честь праздника «весны и перерождения» утренняя служба в храме, потом обед у императора, с которым вы хотели решить кое-какие вопросы, а затем пир у вас в особняке, — учтиво перечислил слуга.

Подводя итог, Лутцио проговорил:

— Сегодня будет тяжёлый день, но мне, главному Архиепископу столицы Алентры, нельзя опускать руки, ибо кто, если не я, направит ко свету Божьему все эти заблудшие души, — после этой вдохновляющей горделивой речи он направился завтракать.

Поместье, принадлежавшее его святейшеству, было поистине великолепным. Фасад здания украшали резные колонны и позолоченные фрески с изображением герба Лутцио. К дому прилегала огромная территория с парками и озёрами, а обязанностью многочисленных слуг являлось следить и ухаживать за всем этим великолепием.

Внутри особняка находилось несколько спален, обставленных лучшей и самой дорогой мебелью в Алентре. Ещё в доме были две ванные комнаты на первом и втором этажах и огромный обеденный зал, где Архиепископ принимал важных гостей. Была кухня и несколько комнат для прислуги, но в них Архиепископ почти никогда не появлялся.

Пройдя по длинному коридору второго этажа, который был украшен различными картинами и полотнами на тему средневековых битв, он дошёл до винтовой лестницы, полностью сделанной из белого мрамора. Лутцио в последнее время тяжело давались лестницы, особенно подъём по ним, но отказываться от такой роскоши он не хотел. Опираясь на перила, он начал свой спуск. Спустившись на первый этаж, прошёл ещё через один коридор, который по убранству не уступал первому, и вот наконец оказался в обеденном зале.

Попадая сюда в первый раз, любой от удивления невольно приоткрывал рот и испытывал желание всё детально рассмотреть и потрогать. В середине зала расположился массивный прямоугольный стол из красного дерева на двадцать персон. Его изюминкой было то, что поверхность стола была зачарована и напоминала водную гладь — если кто-то ставил на неё какой-либо предмет, то от него исходили во все стороны водяные круги, такое зрелище невольно завораживало. Вокруг стола стояли отделанные бархатом стулья, так же из красного дерева и покрытые позолотой.

Потолок расписали лучшие художники столицы, на нём была изображена сцена, как ангел с золотыми крыльями спускается с небес на поле брани и протягивает руку воину, истекавшему кровью и облокотившемуся на сломанное древко копья, на вершине которого развевалось по ветру порванное красное знамя с изображенным на нём драконом. В центре под самым потолком парила в воздухе огромная хрустальная люстра. Она выглядела массивно и дорого, но главной её ценностью было то, что каждый хрусталик являлся на самом деле огранённым лунным камнем, добытым из самого сердца эльфийских лесов, и в ночное время по залу разливался мягкий белый свет.

По периметру комнаты на стенах располагалось различное оружие: щиты, мечи, алебарды. Одни из них были покрыты рунами, другие переливались и испускали голубоватый или красноватый свет, что говорило об их редкости и ценности.

— Ну наконец-таки завтрак, кажется, будто я не ел целую вечность, — хоть путь его и не был столь долгим, но появившаяся одышка ещё звучала в голосе.

И минуты не промедлив, Архиепископ поспешил усесться за свою трапезу. Слуги, приготовившие завтрак и накрывшие на стол, стояли рядом в ожидании команд. На завтрак Лутцио любил жареный стейк из телятины, украшенный кусочками овощей, пирог с яблоками и различные фрукты. И обязательно должно было быть красное сладкое вино. Все прихоти господина всегда исполнялись в полном объеме, иначе слуг ждало наказание.

У него во рту скопилось так много слюны, что ещё чуть-чуть, и она начала бы стекать по подбородку. Не в силах больше сдерживать себя, он приступил к трапезе. Забыв про какие-либо манеры, Архиепископ чавкал, громко отхлёбывал вино из бокала, а столовыми приборами он вообще пользовался в исключительно редких случаях, поэтому вся пища попадала ему в рот прямиком из его рук. Иногда Лутцио казалось, что еда, приготовленная по его предпочтениям, приносит даже больше наслаждения, чем плотские утехи с молодыми девушками.

Покончив с трапезой и вытерев руки о лежавший на столе белоснежный платок, он потребовал подать экипаж, чтобы отправиться сначала на утреннюю службу, а потом на встречу с императором для решения вопросов государственной важности.

Путь Архиепископа от особняка в Белый храм пролегал через крестьянские поля, засеянные пшеном и просом, а потом и через саму Алентру с её запутанными улочками и открытыми просторными площадями с памятниками героям прошлого. Карета, запряжённая двойкой серых лошадей, уже ожидала Лутцио возле крыльца дома. Выйдя на улицу, он подошёл к ней и открыл дверь, ухватился за внутреннюю ручку, поставил ногу на ступеньку, и вся карета под его весом накренилась. Сделав усилие, он всё-таки залез внутрь, от чего центр тяжести сместился назад, слегка приподняв вверх кучера, сидящего на козлах. Устроившись поудобнее, Лутцио нетерпеливо проворчал:

— Ну, чего ждёшь? Поехали!

— Сию минуту, господин, — раздался хлёсткий удар вожжей, и карета тронулась.

Вот они выехали из парковой зоны особняка — большую часть времени, как и сейчас, по ней важно ходили диковинные птицы и звери, привезённые в подарок из самых разных уголков Истры, коими Лутцио частенько хвастался перед своими гостями. На выезде с приусадебной территории его взору открылись бескрайние изумрудные поля, на которых с раннего утра до позднего вечера, не поднимая головы, работали крестьяне из близлежащих деревень. Вот вдали показались высоченные стены столицы с многочисленными охранными башнями с бессменными постовыми, оберегающими покой жителей. На черепичных конусообразных крышах торжественно развевались поднятые в честь праздника весны флаги. От всего увиденного исходило ощущение безопасности, надёжности и спокойствия.

Проехав центральные ворота, карета попала на широкую центральную улицу, ведущую прямиком к рыночной площади — она так же была украшена цветами и разноцветными флажками, в городе царила атмосфера праздника. Мимо сновали туда-сюда люди разных сословий и достатка. Многие из них улыбались и кланялись при виде кареты Лутцио, ибо считалось великой благодатью, если наисвятейший Архиепископ помашет рукой в ответ. Но в этот святой день у него не было настроения.

Погода этим утром была поистине чудесной, грело тёплое весеннее солнце, в воздухе стоял еле уловимый цветочный аромат, разносимый вдоль улиц от цветущих вишен. Не нужно было ни золота, ни власти, чтобы созерцать данную красоту и радоваться этому маленькому и такому простому счастью.

Однако Лутцио было не до этого, в карете стояла невыносимая духота, постоянно трясло на кочках, и от этого его мутило. Он хотел поскорее вернуться к себе в особняк, чтобы наслаждаться изысканной едой, пить вино и утопать в объятиях прекрасных девушек. Но всё это потом, а сейчас ему необходимо выполнить задуманное.

Въехали в рыночный квартал, где каждый торговец считал своим долгом перекричать своего конкурента, от чего шум стоял такой, что не слышно было собственного голоса, ко всему у него разболелась ещё и голова. Потом была улица ремесленников, здесь можно найти лучшую броню и оружие в столице, купить мебель в дом или что-нибудь для сада, в общем, всё, что душе угодно. И наконец-таки, проехав городскую площадь, на которой так любили отдыхать горожане, карета прибыла к Белому храму. Лутцио сразу же поспешил покинуть свою душную тюрьму и направился к прохладным сводам обители.

Пришло время для утренней службы, народу в храме собралось невероятно много, так много, что даже яблоку негде было упасть. Праздничной службы ждали как местные, так и странники. Многие из пришедших в период отчаянья нашли спасение в религии Лутцио.

По рассказам его святейшества, во время странствий на него снизошло озарение и он решил объединить все религиозные писания нашего мира в одно учение и назвал его «Иэнто итуру антаро», или бесконечный круг перерождений. Епископ считал, что для его религии лучшей символикой будет дракон, свернувшийся в кольцо и кусающий себя за хвост, олицетворяющий неизменное течение времени. Догмой данного ученья было то, что всё в этом мире циклично, за жизнью следует смерть, а за смертью — жизнь. За разрушением — созидание, после хаоса приходит порядок, и в конце концов за всеми людскими страданиями должно наступить блаженство.

У данной религии было множество последователей, а верующих ещё больше, однако нашлись и противники данного учения. Они считали, что такое видение мира не отражает действительность и Архиепископ просто пудрит простому люду мозги и вытягивает деньги. Правда, присутствовала и третья сторона — те, кто верил в старых богов и духов природы. Они предпочитали не вмешиваться в этот конфликт.

Сам же храм был поделён на несколько неравных частей, и их убранство, и состояние сильно отличались друг от друга. В большой части, в которой находились простолюдины, были обшарпанные и облезлые стены, белоснежные колонны стали серыми, а простенькое убранство в виде парочки деревянных лавок и чаш для подношения, которые и так на ладан дышали, превратилось окончательно в труху.

Другая часть храма, наоборот, была небольшой и отгороженной от основной. Созданная исключительно для тех, кто принадлежал к знати — и только они могли там присутствовать, она была настолько белой, что в особо солнечные дни там невозможно было находиться, не закрыв окна огромными бархатными шторами. Здесь же стояли позолоченные кованые лавочки с мягкими перинками и прекрасные мраморные чаши, отведённые специально для золота богатеев. Как говорил сам себе Архиепископ, перед Ним все равны, но некоторые все же равнее.

В центре на невысоком помосте располагался алтарь, за ним молился в особые святые дни сам архиепископ, а в обычные — священники из ежедневной службы. Но несмотря на всё это, и знать, и простой люд всё равно приходили в храм и оставляли подношения в виде цветов и денег возле статуй и фресок с изображением дракона и четверых святых. Святых назначил самолично Лутцио из своего близкого окружения.

В храме была ещё одна, огороженная от основных частей зала комната для священнослужителей с лестницей на второй этаж. Там имелся выход на балкон с видом на главную площадь, с которого Лутцио обращался к простому народу с важными речами.

В главном зале стоял гул от прихожан, произносивших молитвы себе под нос. Вот из боковой комнаты показалась белая ряса, и гул мгновенно утих. Сегодня в честь праздника службу вёл сам Архиепископ. Он не спеша направился к алтарю, зал замер в ожидании. Поправив епитрахиль и прокашлявшись, его святейшество начал свою речь.

— Дети мои, сегодня, в этот чудесный праздник, мы собрались в священном месте, чтобы ещё раз доказать, что вера наша непоколебима. Ведь всё в этом мире подвержено законам нашей религии, ибо как на смену холодной и безжизненной зиме приходит цветущая, полная жизни весна, так и вас ждёт счастье после всех ваших потерь, если не в этой жизни, так обязательно в следующей.

Дыхание его сбилось, и он затих, наблюдая за реакцией прихожан в зале. На лицах их были радость, смятение, покой и безмятежность, все они искренне верили его словам. И готовы были на всё ради своего Архиепископа.

Служба проходила в рабочем порядке, Лутцио помолился с некоторыми прихожанами, благословил чьих-то детей, а после принимал пожертвования, и всё это время он добродушно улыбался и любезно общался с каждым верующим, подходившим к нему с обращением. Эта игра ему нравилась, ибо Архиепископ понимал: чем больше людей верят ему, тем роскошнее у него будет дом, красивее девушки и вкуснее мясо с вином, то, что он так любил и хотел.

По окончании праздника необходимо было встретиться с императором Эндалором, или же, как его называл простой люд, Эндалором-Освободителем, для обсуждения кое-каких политических вопросов. Лутцио ненавидел его всем сердцем: император для него всегда будет тем, кем слишком сложно управлять и чьи интересы ему никогда не понять. Тем не менее, с ним приходилось считаться, ведь в империи основная власть принадлежала как раз императору.

Однако в каждом правиле есть исключения. В случае возникновения острых вопросов в экстренном порядке созывалось собрание, состоящие из величайших и богатейших людей Алентры. Ими являлись первый казначей Руен, великий архимаг, ранее Иль, а теперь Тирон, главнокомандующий армий Горацио и, конечно же, Архиепископ Лутцио. И в случае, если правитель окажется слишком горд и непоколебим для его плана, то на общем совете уж точно можно всех убедить.

Путь во дворец не занял у Лутцио много времени. И вот он уже поднимается по ступенькам к главным воротам дворца. Ни один бард в своих песнях и ни один поэт в своих стихах не смогли бы описать красоту архитектурной мысли, которая была воплощена в постройке данного дворца. И, конечно же, никто не знал, сколько золота потрачено на возведение стен из чёрного вулканического базальта или же окон, украшенных витражами из тысяч мелких разноцветных кусочков, собранных в отдельные картины и вставленных в золотые рамы. На последней ступеньке перед воротами, ведущими внутрь, стража преградила ему путь. Уже ставшей дежурной фразой один из стражников дворца спросил:

— Стой. Кто таков будешь?

Лицо Лутцио скривилось от такой наглости, злость потихоньку начинала клокотать у него в груди. Чтобы какой-то солдафон и не узнал его, совсем их там в армии уважению не учат.

— А ну пошёл прочь, челядь. На солнце, что ли, перегрелся? Не видишь, перед тобой сам Архиепископ стоит.

Стражник слегка опешил от такого ответа, но большого смысла ему не придал и снова повторил:

— Стой. Какова цель визита?

Злость разлилась бурным потоком по всему телу, лицо покраснело и теперь Лутцио напоминал раскалённый чайник, который вот-вот закипит.

— Ещё одно слово, и я тебя вздёрну на виселице, чёртов идиот, да император тебе голову отрубит, олух ты этакий.

Точка кипения была всё ближе, но тут ворота распахнулись, и в них показался сам император. В то же мгновенье все стражники склонили голову и приложили сжатый кулак правой руки к своей нагрудной броне.

Высокий, статный брюнет с карими глазами, он был одет, как подобает правителю. Императорская красная мантия с изображением зелёного Альфина развевалась на ветру, мифическое существо являлось главным символом его фамильного герба. На голове правителя была корона из белого золота, инкрустированная драгоценными камнями. А за поясом висел полуторный меч, рукоятка которого напоминала по своей форме так же голову Альфина, а лезвие мерцало ярким синим светом от нанесённых на него боевых рун. Именно этот клинок являлся символом императорской власти.

— Ну, не кипятись, старина Лутцио. Он новенький, только вчера взяли из местных, — с добродушной улыбкой проговорил Эндалор, неспешно подойдя к гостю и похлопав его по плечу. — Лучше пройдём внутрь, мои слуги уже всё подготовили.

Лицо Архиепископа скривилось в вымученной приветливой улыбке, и это похлопывание по плечу его только раздражало, он вообще не понимал, зачем все эти жесты, ведь друзьями они никогда не были. Они лишь взаимно уважали власть друг друга.

Пройдя в тронный зал, император пригласил его за круглый дубовый стол для переговоров. Убранство дворца Лутцио никогда не нравилось, оно казалось ему слишком простым. Кованые массивные люстры, шкуры животных, как висевшие на стенах, так и лежавшие на полу, огромные гобелены, свисавшие из-под самого потолка, с изображением герба императора и, конечно же, трон, вытесанный из цельного куска камня и украшенный драгоценными камнями.

Беседа обещала быть длинной. Слуги подали горячее блюдо.

— Мой дорогой друг, так какой же срочный вопрос привёл тебя в мою скромную обитель? — учтиво начал Эндалор, ему нравилось говорить в такой манере с Лутцио, он прекрасно понимал, что того это раздражало, и получал неподдельное удовольствие. Ведь сильные мира сего искренне недолюбливали друг друга.

— Я бы хотел с тобой обсудить ситуацию, сложившуюся у нас за последние месяцы, а именно то, что количество иноверцев в нашей столице растёт, их вера расползается, словно зараза, вселяя в умы и души наших подданных ложные идеи и ученья. А такое течение дел подрывает как мой авторитет, так и твой, — в такой же учтивой манере произнёс Лутцио, но его еле заметное волнение выдавалось тем, что он уже несколько минут аккуратно поправлял столовые приборы рядом с собой, хотя они и так лежали безупречно.

— То есть, ты хочешь сказать, что количество верующих становится меньше в последнее время? А это значит, что количество пожертвований в твои карманы явно поуменьшилось. Я правильно тебя понял? — с неизменным спокойствием переспросил император.

— Увы, но это именно так, мой многоуважаемый друг, — лицо Лутцио скривилось от такой прямоты, но он старался сохранить учтивый тон.

Император понимал ход его мыслей и куда этот разговор ведёт, но все эти игры в истинную веру нагоняли на него лишь скуку, религия никогда его не интересовала. И поэтому он решил закончить этот бессмысленный для себя разговор побыстрее.

— Меня не интересует твоя вера, так что это исключительно твои проблемы.

На этой фразе Архиепископ чуть не поперхнулся супом. Его не переставала удивлять резкость ответов императора.

— Но как так? — на его лице всё ещё читалось недоумение, он думал, что его собеседник будет заинтересован в увеличении своей власти.

Однако истинные желания Эндалора на сей раз, как в принципе и всегда, оказались от него скрыты. За столько лет знакомства с ним у Лутцио так и не сложилось какого-либо чёткого представления о характере императора. Ранее бравый воин, сражающийся за благородные идеалы и защищающий простой люд, — типичный образ героя, теперь стал императором и за годы своего правления не проявил себя никак. Ни с худших сторон, ни с лучших. На него просто не было никаких рычагов давления, потому что он их не создал. Своими поступками, законами и указами Эндалор поддерживал приемлемый уровень жизни, и все были этим довольны.

— Разве тебе это абсолютно не интересно, неужто ты не видишь для себя выгоды в решении этого вопроса? — от учтивого тона не осталось и следа.

— А какая мне может быть в этом выгода? Золото с пожертвований идёт тебе, люди поклоняются тоже тебе, так почему же меня должен хоть как-то беспокоить этот вопрос?

Слова императора были абсолютной правдой. Но Лутцио такой расклад дел абсолютно не устраивал, ему нужна была императорская армия, его люди и, в конце концов, его поддержка, чтобы укрепить своё влияние. Лутцио задумался, следующие сказанные им слова должны решить всё. Слуги сменили блюда. И тут Архиепископа осенила мысль.

— Новые территории, вот в чём твоя выгода, — на его лице появилась нехорошая ухмылка.

— Новые территории? — переспросил Эндалор с непониманием. — Какие ещё новые территории? Мы изведали весь континент, в этом мире нет новых земель, — с долей скептицизма говорил император, но при этом он явно не скрывал свой неподдельный появившийся интерес.

— А я и не говорю про новые земли, я предлагаю тебе захватить старые, — хитрая ухмылка на лице Лутцио всё больше расплывалась, он понимал, что попал в самую точку.

— Если я правильно понял, ты предлагаешь напасть на Восточное царство и захватить его? Но ты ведь понимаешь, что для этого нужен веский повод? Нельзя просто так взять и объявить войну, — нечего было скрывать, идея ему нравилась, Эндалор всегда хотел захватить восток, правда, не ради власти. Её ему и так хватало.

А вот завладеть новыми территориями для того, чтобы у его поданных появилось больше земель и они стали жить хоть чуть-чуть лучше, было вполне неплохим основанием, можно даже сказать, оправданием для начала войны. Ради такого люди встанут под его знамёна.

Но где-то в глубине души император понимал, что на самом деле ему хотелось просто войны, хорошей битвы, о которой потом барды будут слагать песни, восхваляя его мужество и отвагу. Эндалор даже на минуту представил, как поведёт своих славных воинов в первую атаку, как десятки тысяч солдат, стоящих в шеренгах под одним знаменем, под удары боевых барабанов рванутся в бой. При появлении этой картинки в его голове кровь закипала в жилах. Лязг металла, свист стрел в воздухе, взрывы от заклинаний, крики солдат. И вот он бросается в атаку впереди всех на своём верном коне, ударом меча рассекает плоть врагов, кровь стекает по его лезвию. Это чувство так ему знакомо, но давно забыто. Чувство свободы.

Его мечты прервал голос епископа:

— Эндалор, конечно же, у меня есть веская причина, чтобы начать войну, а если точнее, то мы можем вместе её создать.

— Я весь во внимании, — теперь он был полностью заинтересован идеей Архиепископа и готов его поддержать.

Лутцио перешёл почти на шёпот:

— Мы искусственно создадим такую причину, ради которой народ восстанет и пойдёт за тобой хоть на войну, хоть на край света, — придуманный только что план теперь для него звучал как единственно верное решение, по крайней мере Лутцио сам себя в этом убеждал.

Обсудив детали плана и придя к обоюдному согласию, они закончили свою трапезу, пожали друг другу руки. Каждый в этом видел только свою выгоду и считал, что смог обыграть другого.

После всех дел в столице Архиепископу предстоял долгий путь обратно в свой прекрасный особняк, где он наконец-таки мог расслабиться и насладиться остатками дня. По прибытии Лутцио раздал приказы слугам, чтобы те всё приготовили к очередному вечернему пиру, а сам сразу же отправился в опочивальню. Он так устал за сегодняшний день и поэтому решил вздремнуть несколько часов.

Ему снился сон, беспокойный сон про его былую жизнь, до того, как он создал свою религию, до того, как погрузился в мир жадности, похоти и обжорства. Попав в мир Истры, Лутцио был простым и ничем не примечательным пареньком. И как только он сюда прибыл, то решил посвятить себя изучению азов магии исцелений. Он хотел помогать людям и сделать этот мир лучше.

Какое-то время у него даже всё получалось, местные, которым он помогал, считали его великим человеком. Но потом наступило время всеобщего отчаянья, и на деревню, где он жил, напали разбойники, отряд их состоял полностью из странников. Поскольку сила странников была сравнима с силой десяти стражников из рядов местных, никто из крестьян не смог дать им достойный отпор. Получив контроль над местными, странники начали убивать, грабить, насиловать. Под пытками один из крестьян взмолился к Лутцио в надежде, что тот сможет прийти и спасти их.

Узнав про то, что деревню оберегает лекарь, разбойники решили разыскать его для своих целей. Он пытался сражаться, читал заклинания, накладывал защитные руны и даже ранил нескольких из них. Но всё оказалось тщетно, их просто было больше. Они притащили Лутцио на главную площадь, привязали его руки к деревянному столбу и заставили смотреть на те пытки, что они устраивали. Паника охватила Лутцио — глядя на весь этот ужас, он ощущал, как его рассудок потихоньку угасает. В голове промелькнула мысль — бежать, нужно срочно бежать, пока вся банда повизгивала и увлечённо смотрела, как их главарь насилует молоденькую крестьянку. Он ничем не мог ей помочь.

Воспользовавшись моментом, Лутцио решил бросить всех тех, кого оберегал эти долгие годы. Он почти шёпотом произнёс слабое заклинание огня, и маленький огонёк, не больше пламени свечи, рыжего цвета, возник на кончике его указательного пальца. Лутцио, терпя боль, смог прожечь верёвки, резко вскочил и метнулся в сторону леса. Рывок, ещё один, и вот он почти достиг своей цели: лесная чаща была на расстоянии вытянутой руки, а в ней — манящее его спасение.

Резкая боль в ноге, а за ней падение и удар головой о корень дерева, торчавший из-под земли. Картинка перед глазами поплыла, и в них потемнело. Придя в себя от чувства, что его кто-то тащит, и открыв глаза, Лутцио увидел, как его волок по земле какой-то бугай. Виски пульсировали, с каждым движением в ногу будто вбивали раскалённый гвоздь, боль была невыносимая. Лутцио опять потерял сознание.

Глава разбойников лично привязал его снова к столбу и связал ему теперь и руки, и ноги. А после раздалась звонкая пощёчина.

— Проснись, золотце, у тебя ещё много работы, будешь лечить этих уродов, чтобы мы могли подольше с ними повеселиться.

Пленник открыл глаза. Перед ним на корточках сидел мужчина среднего телосложения, с коротко стриженными тёмными волосами, одетый в лёгкую кожаную броню, за поясом два кинжала.

— Ты меня понял? — с этими словами главарь схватил стрелу, торчавшую в ноге Лутцио, и начал её проворачивать.

Боль, адская боль пронзила сознание. Сквозь слёзы и крик он вымолвил:

— Понял, я всё понял, только прошу, хватит.

— Вот и молодец, — главарь легонько похлопал его по щеке.

Пытки продолжались до самого утра, а ведь им не нужно было золото или же рабы, они просто веселились. Ранним утром разбойники ушли так же внезапно, как и появились, оставив за собой гору трупов. А Лутцио так и сидел привязанный к столбу. Конечно, сейчас он был уже свободен, тем не менее не оказалось ни сил встать, ни желания, ни смысла в этом. Он смотрел абсолютно пустыми глазами, огонёк жизни потух в них этой ночью. Так Лутцио открылась горькая истина, что самые страшные и жестокие в этом мире были не чудовища и звери, а люди. И тут он проснулся в холодном поту.