Русская жена эмира

Артур Самари

Одна из жен последнего правителя Бухары – молодая барышня Наталья Сомова, влюбляется в полковника Николаева – военного советника эмира. Это случилось накануне наступления большевиков на Бухару. Как быть влюбленным, как выжить, ведь эмир с женами собирается бежать в Афганистан? К тому же полковник Николаев оказался последним свидетелем места сокрытия казны эмирата и составил карту. Неужели эмир убьет и его?

Тайна гувернантки

Эмир ждал Даврона как никогда, потому что неделю назад в Самарканд прибыл еще один поезд красноармейцев — это казаки из Украины. Сомнений не было: большевики собирают там армию для похода на Бухару.

Любые сведения о движении «красных» эмир сразу же обсуждал с полковником Николаевым, который до революции служил в Генеральном штабе царской России.

— Ваше высочество, что случилось? Ваш слуга не дал мне даже помыться в бане, — спросил Николаев эмира, который сидел за огромным письменным столом в своем кабинете. На правителе был златотканый халат и шелковая чалма, сверкающая белизной. Полковник же никогда не расставался с мундиром русского офицера и двумя крестами на груди.

— Виктор, сядь ближе и слушай, что передает наша разведка, — сказал эмир по-русски с восточным акцентом. — В Самарканд прибыл еще один поезд с красноармейцами. Кажется, ты был прав: в скором времени они нападут на нас. Иначе, зачем собирать такую большую армию у меня под боком. Во время наших переговоров с большевиками комиссар Краснов обещал, что всех этих приезжих солдат из России скоро отправят в Ферганскую долину — против басмачей. Однако ни один солдат не сдвинулся с места. Зря я вел с ними переговоры, большевики обманули меня.

— Ты правильно делал, что вел переговоры: у нас просто не было выбора. Ко всему мы выиграли время. За этот год нам удалось подготовить часть своих солдат и от англичан получить оружие.

— Скажи честно, мы удержим Бухару? Все-таки у нас большая армия…

Николаев задумался: сказать Алимхану правду, но тогда эмир совсем падет духом, перестанет заниматься подготовкой армии, и большевики возьмут Бухару без боя.

— Виктор, скажи мне правду, как другу.

— Алимхан, у нас мало шансов. Хоть наша армия и большая, но «красные» хорошо обучены, многие из них прошли Первую мировую и имеют опыт гражданской войны. К тому же большевики смогли заразить красноармейцев идеей борьбы против богатых — у них высокий боевой дух.

— О чем ты говоришь, — недовольно произнес эмир, — какой такой дух-мух! Скажи честно, чем мои солдаты хуже, ведь большевики — это просто безграмотные разбойники.

— Хорошо, скажу тебе правду. Да, большевики — это сброд, разбойники, но ради своей идеи они готовы погибнуть. А в глазах твоих солдат пустота, они не хотят гибнуть за эмира. Пойми, бухарским солдатам нужна идея, ради которой они готовы сложить головы. Это очень важно.

— О какой такой идее ты болтаешь, никак не пойму, может, моему народу предложить идею европейской демократии? — усмехнулся эмир в кресле.

В комнате было жарко, и он распахнул халат, под которым виднелась голубая шелковая сорочка, обтягивающая большой живот.

— Надо сильно напугать наших солдат и таким образом расшевелить их, — дал совет полковник. — То есть каждый день внушать солдатам, что если Советы придут в Бухару, то будут насиловать их жен, дочерей, отменят ислам и обычаи предков. Как ты думаешь, тогда появится у них своя идея — защитить свой дом, свою религию?

— Вот теперь твоя мысль стала понятна. Это забавная идея, надо поразмыслить.

— Уверен, тогда солдаты будут сражаться до конца и не сбегут с поля боя..

— Ну что ж! Пусть будет по-твоему. Ради спасения Бухары я готов на все. Я думаю, в этом деле нам помогут муллы и дервиши. О, Аллах, помоги нам!

— Даврон еще не вернулся? — поинтересовался Николаев.

— Пока нет. Сам жду, нервничаю, не нахожу себе места.

— Будем надеяться, что на днях появится.

— Да, сегодня день рождения Наташи, и по этому случаю я велел накрыть стол в русском зале.

— Гостей будет много?

— Какие гости в такое-то время? Будут только свои, да и делаю это только ради нее. Одним словом, будет тихая вечеринка. Сейчас не до пышных торжеств. Через час приходи в Русский зал, а пока у тебя будет время подыскать Наташе подарок. Не скупись, она любит дорогие подарки, тем более, что здесь ты ее единственный друг и почти как брат.

— В таком случае я отправляюсь за подарком. Хорошо, хоть есть такие радости.

— Только прошу, Виктор, не пей много водки, а то потом ты становишься каким-то скучным.

— Это революция сделала меня таким, она лишила меня большой карьеры, а затем и родины. И все же ты прав, надо держать себя в руках. Надеюсь, еще вернутся прежние времена, и стану я генералом русской армии.

— Об этом я тоже молю Аллаха.

Полковник ушел от эмира в хорошем настроении: его радовала предстоящая вечеринка в компании с Наташей — женой эмира. Здесь она была единственной русской женщиной. Однако Николаев, как русский военный специалист, был здесь не одинок, кроме него, в бухарской армии служило еще два русских офицера.

У парадного крыльца резиденции его ждали два бухарских солдата — личная охрана советника. Оба в белой шелковой рубашке, красных штанах и папахе. По бокам у каждого из них свисали кобура с маузером и сабля. Их приставили к полковнику полгода назад, когда какие-то люди, должно быть, агенты большевиков, стреляли в него на базаре. Ни одна пуля не попала в советника, однако погиб десятилетний мальчик, который торговал сладостями на подносе, расхаживая между рядами. Одна из пуль попала мальчику в голову. Нападавший был на лошади, и ему удалось скрыться. С тех пор эмир запретил Николаеву находиться в одиночестве.

— Поехали на базар, к ювелирам, — бодрым голосом скомандовал Николаев, и солдаты поскакали за его конем.

У ворот базара они сдержали своих лошадей. Охрана оглядывалась вокруг, как бы какой-нибудь бандит не выстрелил из толпы в этого важного русского полковника. Тогда эмир не пощадит их. Тем более, что повелитель уже заявил им: если они прозевают убийцу, то будут брошены в зиндан на долгие годы.

Когда всадники приблизились к ювелирным рядам, в лавку еврея Дауда первым зашел старший охранник, за ним полковник. В тесной комнатушке возле прилавка стоял богатый мужчина в златотканом халате и поясе, украшенном драгоценными камнями. Рядом стояла его жена в синей парандже, вместе с которой он разглядывал набор колец на красной бархатной подушечке.

Увидев Николаева, худое лицо Дауда растянулось в улыбке: как-никак пожаловал близкий человек самого эмира, от воли которого здесь многое зависит. Евреи всегда нуждались в таких заступниках. К тому же этот русский — щедрый клиент.

— О, какое счастье видеть такого именитого господина в лавке бедного еврея. Как поживает наш досточтимый военачальник, который подобен великому Амиру Темуру? Лесть ювелира оказалась советнику не по душе, и он резко прервал его:

— Давид, смотри, не переусердствуй. У нас, у русских, есть пословица: кашу маслом не испортишь. Однако ты способен испортить эту кашу.

— Я понял ваш намек и искренне рад, что мои слова вам неприятны. Это у меня по привычке. Я тоже не люблю себя за лесть, но мы вынуждены это делать, дабы спокойно жить среди мусульман, — почти шепотом сказал Дауд и бросил испуганный взгляд на богатого мусульманина с женой, которые еще разглядывали товар. Кажется, те не слышали его — они просто не могли оторваться от золотых колец и перстней.

— Давид, мне нужно красивое женское украшение, — сказал Николаев и, наклонившись к ювелиру, тихо пояснил: — Это подарок для русской жены эмира, у нее день рождения. Есть ли у тебя что-нибудь для такого необычного случая?

— Что же вам предложить? — задумался ювелир. — Как я понимаю, это должно быть что-то изящное, дорогое и, конечно, с бриллиантами…

— Будет хорошо, если это украшение будет иметь еще и историческую ценность. Скажем, перстень Биби-ханым, жены легендарного Темура.

— О, полковник, до чего у вас богатый аппетит. Я весьма сожалею, но такие уникальные вещички крайне редко оказывались в моих руках, хотя между ювелирами ходят разговоры, что якобы имеется перстень самого Македонского и Чингисхана. Сам я мало верю таким разговорам. И все же для истинных ценителей старины у меня кое-что есть.

Ювелир обернулся и взял с полки жестяную коробочку из-под индийского чая. Дауд извлек оттуда серебряное кольцо, которое своим видом сразу разочаровало полковника: на нем не было бриллианта, а вместо него — бирюза, и вокруг — тонкий резной узор.

— Обратите внимание, — мягко сказал Дауд, — какая изящная вещица, не правда ли?

— Но на ней нет драгоценного камня.

— Согласен с вами, почтенный советник. Тем не менее это — бесценная вещь, она украшала палец знаменитой поэтессы Нодира-бегим, которая жила в этих краях. К тому же она правила Кокандом, разумеется, после смерти мужа. Верьте мне: это подлинное кольцо. Я его выторговал за большие деньги у внука поэтессы. Должен сказать, такое мог сотворить только именитый мастер. И самое главное, загляните внутрь, там имеется надпись: «Нодира-бегим».

Такие слова не могли не заинтересовать Николаева. Он взял кольцо и с любопытством стал разглядывать, а в голове крутилась мысль: «Может, этот еврей подсовывает мне фальшивку? Здешний народ не гнушается обмана. Но евреям можно верить: они отличаются честностью». Николаев поднял голову и заметил любопытные взгляды двух богатых супругов, которые вытянули свои носы в сторону полковника.

Николаев улыбнулся им, затем заговорил с ювелиром: «Беру его, сколько просишь?»

— Зная вас, как частого клиента, готов уступить за десять золотых.

— Давид, ты слишком завысил цену, тебе не кажется?

— Помилуйте честного еврея, эта вещь стоит того. И лишь такой образованный человек, как вы, способны оценить ее по достоинству.

— Ладно, возьму, — и советник вынул из кармана кителя мешочек золотых, отсчитал монеты и опустил их на прилавок.

Счастливый ювелир забрал деньги с легким поклоном. Стоявший у двери охранник был поражен, как можно отдать такие огромные деньги за женское украшение, тем более из серебра.

— Да, вот еще что, Давид, можешь найти мне красивые розы? — спросил Николаев.

— Такие цветы в Бухаре не продаются.

— Я и без тебя это знаю. Может, у тебя имеются знакомые, у кого во дворе растут сорта роз редкой красоты, каких нет во дворце эмира. Я хорошо заплачу.

— Рад вам услужить, но для этого нужно день-два, пока мы опросим людей.

— У меня нет времени. Ладно, обойдемся без цветов.

Хозяин лавки вышел за советником и уже на улице, когда военные садились на лошадей, жалостливым голоском еврей сказал:

— Уважаемый полковник, прошу вас, не говорите эмиру, что это кольцо купили в моей лавке. Сначала я как-то не подумал об этом, а вот теперь стало страшно. Дело в том, что дедушка нашего милосердного эмира Алимхана в свое время захватил Коканд и казнил непокорную поэтессу Нодиру-бегим. Как бы это не обидело нашего правителя.

— Не переживай. У эмира есть дела куда важнее, чем карать какого-то ювелира из-за такого пустяка.

В указанный час Николаев вернулся в Арк и там, у входа, заглянул в деревянную будку сапожника, который чистил сапоги до блеска. В приемной его встретил секретарь, быстро поднявшись со стула.

— В русском зале гости уже собрались? — спросил Николаев.

— Пока только Наталья-ханум со слугами, она готовит праздничный стол. Госпожа велела никого не впускать туда, даже самого повелителя. Право, я не представляю себе, как осмелюсь сказать такое нашему великому эмиру. Прошу вас, господин советник, помогите в этом деле. Может, сами скажете ему о наказе госпожи?

Николаев улыбнулся и согласно кивнул головой. В это время дверь распахнулась, и возникла тучная фигура эмир в сопровождении двух охранников. Он уже сменил наряд — голубой халат с золотыми узорами, пояс, усыпанный бирюзой, лазуритом и крупными рубинами. На плечах — генеральские погоны России, а на груди красовались три звезды, российские ордена, а всего он получил от царя шесть. Такие украшения ему нравились с юношеских лет, когда впервые оказался в Москве.

Его охрана застыла у дверей, сам же эмир подошел к Виктору и, улыбаясь, спросил по-русски:

— Где наша именинница?

— Уже в зале, однако, она просила пока не входить туда. Наташа украшает стол и сказала, что сама пригласит нас.

— Мне тоже ждать ее разрешения? — засмеялся эмир и почесал свою бороду. — Не малых трудов мне стоит ее перевоспитание. Никак эта женщина не может привыкнуть к тому, что жены не должна повелевать своими мужьями. Хорошо, хоть остальные не командуют мною. Но сегодня она именинница, и я прощаю такую дерзость.

Мужчинам пришлось ждать недолго. Двери русской залы распахнулись, и эмир с военным советником вошел в большую комнату. Возле овального стола стояла молоденькая женщина в белоснежном наряде, с бантами и в шляпке, как одеваются модницы Европы. Наташа встретила мужчин с открытой улыбкой хозяйки и хотела поклониться по-русски, широко, размашисто, однако для беременной женщины это оказалось непросто, и она ограничилась легким наклоном. Затем сказала:

— Дорогие гости, прошу вас к столу на именины, чувствуйте себя как дома.

По ее волнующемуся голосу чувствовалось, как ей приятны столь исконно русские слова, от которых веет Россией и домом.

Сияющая белизной скатерть, немецкий сервиз с рисунками замков, лесов, рек и озер произвели на Николаева самое радужное впечатление. Они напомнили ему не только Россию, но и Берлин, и Лондон, где ему довелось работать и жить. Ах, как хотелось ему сейчас очутиться в тех местах, но кому он нужен там: без работы, без денег.

Эта сценка пришлась по душе и Алимхану. Ему тоже наскучила унылая Бухара и хотелось разнообразить жизнь, хоть на время, чтоб не думать о политике, которая изрядно утомила его. Тем более по складу своего характера он всегда мечтал о тихой, беззаботной жизни. Но обстановка вокруг Бухары становилась все тревожнее, близилась война. Поэтому эмиру нужно было хоть на время отвлечься.

— Господа, прошу вас садиться, — сказала хозяйка. — Сегодня все блюда нашего стола состоят из русской кухни. Хотелось, чтобы это застолье напомнило мне о моем доме, когда наша семья собиралась за круглым столом.

— Ты так жалостливо говоришь, что можно подумать, тебе здесь плохо живется, — шутливо сказал Алимхан и первым опустился в кресло. Вслед за ним за стол сели его жена и полковник.

— Я не жалуюсь, — решила возразить Наталья. — Здесь хорошо: тепло, сытно, живу в роскоши, но в жизни есть такие понятия, как… — и не успела закончить свою мысль, как Николаев прервал ее.

Виктор знал, что простодушная Наташа сейчас будет возражать эмиру, а это ему не понравится. Тогда вечеринка может быть испорчена, потому что сердитый Алимхан обругает жену и даже может уйти из-за стола. Такое бывало с ним.

— Господа, я осмелюсь прервать вас, — сказал Николаев, — и напомнить о том, что наша именинница ждет наших подарков.

— Ты это верно заметил, не будем мучить мою женушку, — согласился эмир и тяжело поднялся с места.

Затем эмир засунул руку в халат и извлек оттуда красную бархатную коробочку. И прежде чем вручить подарок, он чмокнул любимую жену в щечку и произнес: «Я желаю моей Наташеньке крепкого здоровья, чтобы она родила мне сына. В своих молитвах я не раз просил об этом Всевышнего и надеюсь, он услышал мольбу своего верного раба. Может быть, в твоем животике уже сидит наш сыночек?»

В ответ Наталья не молвила ни слова, более того, с лица сошла улыбка. Что-то ее расстроило. Полковник заметил это, выпив рюмку водки. Лишь он один знал причину ее настроения. А точнее, тайну, о которой не догадывался эмир.

Однако Наталья быстро очнулась, и к ней вернулась улыбка. «Благодарю вас за пожелания», — ответила она и приготовилась к подарку. Эмир часто одаривал ее дорогими украшениями. Из-за этого другие жены эмира возненавидели ее еще больше, и Алимхан поселил жену-христианку в отдельном доме вне гарема. Этого хотела сама Наталья, боясь быть отравленной соперницами. Когда она поделилась своими опасениями с мужем, Алимхан громко рассмеялся и назвал это глупой фантазией, взятой из русских романов.

Наташа открыла бархатную коробочку, и перед ее взором засверкали золотые часики на длинной цепочке, усеянные мелкими алмазами.

— Какая очаровательная вещица, — восхитилась жена, — должно быть, они стоят огромных денег!

Наташа надела цепочку на шею и кокетливо спросила:

— Ну, как я выгляжу?

— Браво! Великолепно! — воскликнул полковник, и мужчины одобрительно захлопали.

— Ты стала еще красивее, — похвалил эмир. — Между прочим, эту вещицу мне подарил один английский министр от имени своего короля. Вот эти часики и пригодились. А теперь очередь за Виктором. Чем ты порадуешь именинницу?

Полковник поднялся с места и заговорил:

— Разумеется, я не могу сделать такой роскошный подарок — все-таки я не эмир, — и за столом все рассмеялись, — но буду надеяться, что и моя вещица обрадует именинницу, хотя она намного скромнее, но зато оригинальна.

И Николаев протянул Наталье серебряное кольцо. Пока женщина с любопытством разглядывала его тончайшие узоры, советник рассказал историю украшения. Такая необычная вещь удивила и эмира. Он взял ее из рук жены и стал изучать, особенно надпись. Алимхан подтвердил, что там написано «Нодира-бегим», и вернул кольцо Наташе, которая сразу надела его на палец.

— Алимхан, правду говорят, что твой дед казнил эту поэтессу? — спросил опьяневший Виктор.

— Да, было такое, — нехотя признался эмир и добавил: — Она сама виновата… Поэтесса оказалась слишком дерзкой на язык и наговорила моему деду всякие плохие слова, одним словом, она разгневала его. Какой бы умной, богатой, красивой ни была бы женщина, ей не следует забывать о своем месте в этом мире. К тому же эта давняя история. Не стоит осуждать моего предка, все-таки он был сыном своего времени. Я читал стихи Нодиры, и, должен признаться, они тронули мое сердце. Конечно, моему деду в делах политики не хватило сдержанности, культуры. Дело прошлое, и не стоит об этом говорить. Я желаю сказать тост, — и эмир встал с бокалом вина.

— Хочу выпить за мою Наталью, дабы эта женщина всегда оставалась столь же красивой и радовала мою душу. Конечно, нынче она беременна, немножко подурнела — так говорят по-русски, — но это ничего, все-таки скоро станет матерью. Надеюсь, будет сын. Одним словом, за красоту моей жены!

Эмир осушил хрустальный бокал до дна, и Николаев отметил про себя: «Последнее время Алимхан стал много пить. Видимо, ищет себе утешения от надвигающейся беды. Жалко его. Все-таки он не такой деспотичный, как другие. Чтобы провести в Бухаре экономические реформы ему явно не хватает ни воли, ни образованности. Однако это его личное дело. Самое главное, эмир щедро платит мне за службу».

Алимхан остался верен юношеской дружбе, а Николаев высоко ценил это качество в мужчинах.

— Вот, испробуйте эти блинчики, я сама их пекла, — и Наталья положила один в тарелочку мужа.

Лицо эмира засияло, и он попросил положить ему еще, сказав:

— Положи мне еще, ты же знаешь, как я их люблю.

— Нет, больше не дам. Я должна беречь тебя, ведь твой живот растет не по дням, а по часам. Он стал больше моего.

Все рассмеялись, но громче всех хохотал эмир, что на глазах выступили слезы.

Все принялись за блинчики. Эмир ел, причмокивая от удовольствия и качая головой:

— Ах, как вкусно! Вот за это, моя дорогая, спасибо тебе. Но, скажу честно, в кадетском корпусе готовили лучше, и я всегда просил добавку. И мне давали, да разве могли отказать сыну эмира.

— О, мне так приятна ваша похвала. В таком случае я положу вам еще блинчик, — улыбнулась Наталья и хитро мигнула глазом советнику.

Алимхан взялся за второй блинчик, откусил кусочек — и вдруг на его лице появилось изумление. Изо рта он извлек одну, а затем вторую золотую монетку и стал их разглядывать, недоумевая, как они очутились в еде.

Первой засмеялась Наталья, а за ней другие, и всем стало ясно, чья эта проказа.

— Это просто очаровательная шутка! — воскликнул Николаев и захлопал в ладоши:

— Браво! Браво!

Эмир сделал серьезное лицо:

— И без того злые языки болтают, что я в золоте купаюсь, а теперь, оказывается, эмир еще и ест его. Надо сказать, на вкус оно неприятное. Не буду больше есть золото.

Веселый смех опять разнесся по залу, на стенах которого висело несколько картин с видами Петербурга, Москвы и русской природы.

К сказанному Алимхан добавил:

— Такую же шутку устроил и наш Насреддин Афанди, когда из пирожков бедняка стали выходить золотые монеты, и люди кинулись скупать его товар, но ничего не нашли. Между прочим, Насреддин — мой любимый герой, несмотря на то, что ему не раз доставалось от правителей Бухары. Признаться, мне иногда стыдно за моих предков-тиранов. Я же простой человек и желаю себе и народу тихой, мирной жизни, а мои враги делают из эмира злодея, тирана. Какая несправедливость! Да, у меня имеются кое-какие недостатки — и в этом искренно каюсь. Первое дело — пью вино, второе — люблю женщин. Зато все женщины довольны мною.

— И как тебе удается с огромным животом? — заметила в шутку жена, и веселый смех разнесся по залу.

— Я боюсь, что однажды раздавлю одну из жен насмерть. Потому что в таких делах мусульманки так скромны, что будут молчать до самого конца.

Давно эта компания так не веселилась. Затем эмир вспомнил об имениннице и снова дал слово другу для тоста. Виктор взял графин за горлышко и наполнил во все бокалы, а себе — водки. Он пожелал Наталье Ивановне хорошего самочувствия и легких родов. Полковник говорил как-то вяло, хотя его душа была полна глубоких чувств. Одним словом, тост получился сухим, неярким. Но не будь здесь эмира, его слова звучали бы совсем по-иному. Ему было что сказать этой очаровательной женщине. И Наталье это было известно, и поэтому ее глаза сияли.

— Господа, не кажется ли вам, что для полного веселья здесь чего-то не хватает? — спросила Наталья и вопросительно глянула на мужчин. — Ну-ка, угадайте! Эмир задумался и принялся разглядывать стол. Затем широко улыбнулся:

— На нашем столе не достает красной икры, но про него лучше забыть: Каспий в руках большевиков.

— Не угадал, и все потому, что у моего мужа на уме только еда и политика. А что скажет наш вояка Николаев?

Тот стал оглядываться по сторонам. Затем встал с кресла и молча направился к столику, на котором стоял патефон. Покрутив ручку музыкального устройства, он опустил на черную пластинку «головку» с иглой. Сначала донеслось шипение, а за ним полилась по комнате музыка Штрауса. От радости Наталья захлопала в ладоши, вторя: «Браво! Браво! Я-то была уверена, что в голове наших мужчин лишь политика. Давайте танцевать!»

— Танцевать? Это хорошая мысль, как я сразу не угадал? Видимо, ваш эмир стал стареть, — произнес эмир и, тяжело дыша, вылез из кресла, затем пригласил жену на медленный танец, сказав. — Да, с таким животом не потанцуешь, особенно вальс.

— Ничего страшного, — ответила Наталья, танцуя, — теперь мой живот не меньше вашего. Это не вальс, а танец животов.

Все рассмеялись. И в самом деле животы супругов держали их на расстоянии. Но даже такие движения доставляли радость. Эмир научился европейским танцам в России, учась в кадетском корпусе. Но с годами он стал их забывать: в Бухаре не с кем было танцевать. И только приезд Натальи в 1917 году в качестве гувернантки позволил эмиру вернуться к забытым танцам. Об этих репетициях никто не знал, кроме верных слуг и чиновников из российского консульства в Бухаре, которые в те годы были здесь частыми гостями. Кроме них бывали агенты торговых фирм России, которые осваивали азиатский рынок.

Когда в России грянула революция, отец Натальи Сомовой, средней руки коммерсант, торговавший швейными машинками «Зингер» по городам Туркестана, оказался в нищете и не знал, как прокормить свою большую семью из пяти человек. А жили они в Москве. Большевики отняли у Сомова все деньги и товар. Наталья, старшая из детей, окончив университет, была готова на любую работу, лишь бы не видеть нищенское существование семьи. И как-то ее дядя, который находился в Бухаре по торговым делам, написал брату письмо. Он звал племянницу во дворец эмира для обучения детей правителя русскому языку и другим наукам. Со страхом в сердце Наталья отправилась на поезде в далекую, чужую Азию.

С первой же встречи эмир влюбился в эту русскую девушку и стал оказывать ей знаки внимания, делая дорогие подарки. Так прошел год. И после мучительных раздумий Наталья согласилась стать новой женой эмира — при условии, что ее семья в Москве не будет ни в чем нуждаться. Церемония свадьбы была весьма скромной, с участием пяти приближенных ко двору. Это событие держалось эмиром в секрете, и на то имелась серьезная причина: мусульманский народ будет не доволен женитьбой правителя на женщине из кяфиров. Этим могут воспользоваться тайные враги эмира, которые и без того распускают о нем грязные слухи, называя его вероотступником. Сейчас это очень опасно. Такие настроения могут толкнуть народ к смуте. Однако любовь Алимхана оказалась сильнее, ему трудно было устоять перед красотой светловолосой девушки. Венчание проходило в мечети на территории Арка. Там было безлюдно, когда к входу подъехали две коляски. Эмир весь сверкал в золотистом халате, а невеста была укрыта ярко-синей паранджой. Через минуту жених и невеста уже сидели на ковре напротив муллы, который держал в руке большой старинный Коран. Так как лицо невесты было закрыто, мулла не мог и помыслить, что перед ним сидит христианка. Когда же девушка назвала свое имя, мулла крайне удивился и еще раз переспросил, не поверив своим ушам. Но эмир тихо пояснил: «Не удивляйтесь, святой отец, она русская. Спокойно продолжайте свое дело».

— Но, мой повелитель, может, в таком случае невеста желает сменить веру и стать мусульманкой, как ее мужу? Позвольте мне спросить у нее об этом?

Эмир кивнул головой в знак согласия. Однако на такой вопрос невеста ответила: «Нет». Это не удивило Алимхана: накануне свадьбы они уже говорили об этом, но эмир надеялся, что в мечети невеста может изменить свое мнение.

С того дня прошло около двух лет. Наталья жила в одиночестве в своем доме. Жила замкнуто и, кроме мужа, полковника Николаева и случайных гостей из России и Англии, никто там не появлялся.

После этого танца эмир выразил желание повторить ту же музыку, Виктор опустил «головку» к началу пластинки, и он с женой продолжал неуклюже вальсировать. С бокалом вина Виктор наблюдал за ними.

В это время дверь залы тихо отворилась, и на пороге застыл секретарь в шелковом халате. Он ждал, пока эмир сам заметит его. Было очевидно, что секретарь явился с очень важной вестью, иначе не смел бы… Саид Алимхан был в самом благодушном настроении и обратил на него внимание лишь после танца, когда именинница вернулась к столу.

— Что еще случилось? — недовольно спросил эмир.

— Ваше высочество, в приемной комнате сидит Даврон.

— О, наконец-то прибыл, — легко вздохнул эмир и обратился к советнику:

— Виктор, побудь с именинницей и не давай ей скучать. Я скоро приду.

Николаев вернулся к столу. Наташа поинтересовалась у него, что за важная птица прибыла, если эмир так спешно удалился.

— Ничего особенного, просто гонец доставил важное письмо. Лучше не знать о таких делах, а то Алимхан может подумать, что ты стала шпионкой большевиков. Именно по этой причине он выгнал из своей страны некоторых русских советников.

— Последнее время он стал злым, нервным, раньше не был таким, — вздохнула Наталья. — Давай не будем говорить о политике, все-таки сегодня мой день. Лучше налей мне немного вина и скажи тост, что ты не мог сказать при Алимхане.

Виктор поднялся с бокалом красного вина:

— Дорогая, это я сделаю с великим удовольствием. Я хочу, чтоб в твоей душе никогда не угасла любовь ко мне. Рядом с тобой я обрел счастье. Ты знаешь, после двух лет войны с «красными», потеряв родину, волею судьбы я оказался здесь. Казалось, в жизни уже не осталось места для радости — и вдруг чудесная встреча с родственной душой. И чем больше мы виделись, тем сильнее разгорался огонь любви в моем сердце. И тогда мне стало ясно: ты моя жизнь. Значит, моя жизнь еще не прошла. Правда, случилось это не так романтично, как хотелось…

— Я помню тот день, — прервала она. — Это было год назад именно в этом зале. В тот вечер вы с эмиром хорошенько напились. Алимхан заснул прямо здесь, на диване. Помню, мы с тобой стояли у того окна и беседовали, как внезапно ты опустился на колени и начал признаваться в любви. Говорил как-то нескладно, но от всей души. Вначале я испугалась, ведь мог проснуться эмир, и тогда оставшиеся дни ты провел бы в зиндане. Затем ты обнял меня со всей страстью. Что мне оставалось делать, ведь я сама была влюблена. Мои чувства оказались сильнее страха, я словно лишилась ума. Мы долго целовались, к счастью, эмир так и не проснулся… Извини, что прервала твой тост.

И Виктор продолжил:

— Я благодарю тебя за нашу любовь. Ты спасла меня от пьянства и дала надежду на новую жизнь, особенно здесь, в чужом краю.

— Те же слова могу сказать и я. Здесь ты единственная близкая мне душа, и не представляешь, как бывает приятно слышать из твоих уст родную речь — это словно весточка с родины. Мы нужны друг другу.

— За нашу любовь! — торжественно произнес Виктор, и два бокала со звоном коснулись.

Затем Виктор поцеловал ее нежные губы. От счастья Наталья все-таки позволила себе выпить до дна, хотя знала о пагубности вина для беременных женщин. Но этот день был столь прекрасным, что не хотелось ни в чем отказывать себе. Опустив бокал на стол, она вспомнила:

— В этой супнице настоящий борщ, давай положу тебе, а то остынет. Повара готовили по моему рецепту. Думаю, тебе понравится.

— Хотя уже сыт — не откажусь, все-таки родное. Знаешь, на Украине сюда добавляют сахар, и поверь, становится вкуснее.

Когда их тарелки опустели, Наталья еще о чем-то вспомнила:

— У меня есть пластинка с романсами Шаляпина, ее принес мой торговый агент, один хитрый еврей. Он доставил ее из Европы через Турцию и, конечно, пластинка стоит больших денег, но эмир не скупится, и я благодарна ему за это. Он чувствует, что я тоскую по родине.

— Есть вести от твоих родителей?

Наталья рассказала, как ее родителям удалось бежать из России. Нынче они осели на окраине Парижа — там земля дешевле — и развели большой огород. Правда, найти работу, говорят, очень трудно.

— Но твой отец коммерсант — не пропадет.

— Самое главное — моей семье уже не грозит опасность, а деньги я найду. Сейчас я поставлю тебе пластинку.

— Позволь сделать самому. В твоем положении нельзя много ходить.

— Это ошибочное суждение. Напротив, когда я двигаюсь, чувствую себя лучше. Сейчас мы будем опять танцевать, и прошу тебя, не пей много вина, — уже серьезным тоном сказала именинница.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя Шахерезада, — и Виктор направился к патефону.

По залу разнесся могучий голос Шаляпина.

Они сидели на черном диване и с трепетом в душе слушали великого певца. Его могучий, чистый голос брал за душу и уводил их в русский лес, к Волге-матушке или в зимушку-зиму.

У Натальи на глазах выступили слезы. В это время открылась парадная дверь. Вошедший секретарь тихим голосом сообщил:

— Господин Николаев, вас зовет эмир, — и он так же бесшумно удалился.

Полковник встал и обратился к даме с легким поклоном.

— Наташа, меня ждут по очень важному делу. Мы скоро придем. Не скучай.

— Я буду ждать. Так хочется еще выпить, потанцевать от души… ну ладно, иди.

Когда Николаев вошел в кабинет эмира, Даврона уже не было. Перед правителем на столе лежало открытое письмо. Сам эмир был взволнован, и кажется, уже полностью трезв. Советник опустился рядом с ним.

— Виктор, вот письмо Эссертона. После этого я даже не хочу называть его другом, все они друзья только на словах или когда им что-то надо от меня.

Обиженный эмир взял письмо, написанное на фарси, и прочитал советнику. Затем бросил его на столик.

— Алимхан, успокойтесь, англичане по-своему правы. Они страхуются, а это у их чиновников в крови. Признаться, резиденция Эссертона — не самое подходящее место.

— Хорошо, в Кашгаре хранить казну опасно, согласен, но разве нельзя через месяц прислать в Кашгар большой отряд английских солдат и увезти золото в банк Дели?

— Это еще опаснее, чем хранить его у Эссертона. Путь в Индию лежит через несколько стран, и там немало сильных племен, которые непременно нападут на сказочно богатый караван. Вы думаете, английские солдаты будут стоять насмерть, защищая деньги чужого царя? А если послать наших солдат, они тоже ненадежные, да и в военном деле еще слабы.

— А ты для чего здесь, ведь я плачу тебе больше, чем своим министрам, — упрекнул эмир с восмущенным видом. — Научи моих солдат хорошо стрелять.

— Алимхан, не стоит обижаться на мои правдивые слова, не могу я лукавить, как твои министры. Но боевая армия создается годами — здесь я чуть больше года. Служу тебе по совести и кое-чему уже научил твоих солдат.

— Ладно, не обижайся на меня, я это сказал… сам все понимаешь, — сказал эмир уже миролюбиво. — Эх, если б я мог предвидеть, что в России случиться революция и что большевики будут угрожать Бухаре, то еще десять лет назад стал бы готовить свою армию.

— Поверь мне, для хорошей армии и этого срока мало.

— Значит, все происходящее ниспослано мне свыше, и надо смириться, — обреченно вздохнул эмир.

— Алимхан, нельзя падать духом, нужно искать хоть какой-то выход. Сейчас тебе нужно думать о дальнейшей судьбе казны. Имея деньги, можно будет со временем вернуть трон.

— Голова идет кругом. Как надоела эта политика! Я хочу тихой и спокойной жизни.

— Алимхан, нас ждет Наташа. Может, слегка успокоишься, а завтра займемся делами?

— Мне совсем ничего не хочется. Никакая еда не полезет в горло, никакое вино не сделает меня веселым, и даже женщины не помогут. Ты иди к ней один, чтобы совсем не испортить праздник. Немного поговори с Наташей, она любит, когда с ней говорят по-русски. Затем проводи ее домой, она уважает тебя как брата. А тем временем я соберу своих министров, и мы будем думаем о том, как поднять дух народа на случай войны с большевиками. Надобно сделать так, чтобы уже сегодня наши люди стали ненавидеть Советы, как чуму. Еще мы освободим народ от многих налогов, чтобы они поверили в справедливую власть своего эмира и встали на его защиту, не боясь смерти.

— Это трезвая мысль: армия и население должны быть едины и готовы к войне, они должны верить в свои силы и победу над Советами. Тогда Бухара, может, устоит, хотя при этом жертвы будут велики.

Когда Николаев ушел, с помощью колокольчика эмир вызвал секретаря.

Виктор вернулся в зал, Наташа сидела на диване, продолжая слушать Шаляпина со слезами на глазах. Увидев Николаева, она улыбнулась. Он опустился рядом и сказал: «Алимхан совсем не в духе и не может прийти сюда».

— Вероятно, гонец принес дурные вести. Значит, дела у эмира очень плохи?

— Ты права. Я смотрю, за это время ты хорошо изучила его.

— Черт с ним, с этим эмиром, главное, чтобы у нас было все хорошо. Я живу здесь как птица в клетке и все ради этих проклятых денег. Об этом эмир догадывается, как и о том, что я не люблю его. Однако это устраивает Алимхана. Я отношусь к нему как к добряку и отвечаю взаимностью. Стараюсь развлечь правителя всякими шутками, весельем. Ему это нравится. Иногда он жалуется, что его жены с ним бесчувственны, вечно молчат, а порой боятся. И оттого ему скучно с ними.

— Эмир нужен всем. Он нас кормит, и его благополучие — это и наше благосостояние. Потому нам следует беречь его.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом. Виктор, а твои родители так и не уехали за границу?

— Последнюю весточку я получил от них полгода назад. Несмотря на мои уговоры, родители все-таки решили остаться в России. Об этом отец заявил твердо, а он человек упрямый. Да и мама пишет, что они считают себя уже старыми людьми и не смогут жить на чужбине. Признаться, в молодости я не понимал родителей и мечтал только о славе, деньгах, удовольствиях. И вот когда самому стукнуло сорок, стал смотреть на жизнь иначе. Уже не хочу ни славы, ни этих проклятых войн. Я также сыт приключениями, и моей душе хочется покоя. А вот от денег не откажусь, потому что еще надеюсь создать семью и жить в большом, уютном доме. И чтоб хозяйкой была там ты.

От таких слов глаза Наташи стали совсем счастливыми, и она опустила голову ему на плечо, тяжело вздохнув.

— Кажется, ты не веришь в такое? — спросил Виктор.

В ответ Наталья лишь пожала плечами.

— Верь, у нас все будет, но пока нужно набраться терпения. Хочешь, потанцуем? — предложил Виктор.

— Теперь уже не хочется, охота пропала. Давай посидим рядом, поболтаем, ведь нам это не часто удается. Интересно, что будет, если эмир узнает о нашей связи? Неужели казнит нас?

— Казнить — это старомодное словечко. Я не знаю, как Алимхан расправится с нами, но уверен в одном. Он сделает все, чтоб никто не узнал о таком скандале, иначе народ будет смеяться над своим правителем. И такую дерзость он не простит никому, ведь его мужское самолюбия будет просто растоптано.

— Интересно, неужели эмиру никогда не приходило в голову, что между двумя русскими людьми могут зародиться глубокие чувства?

— Если Алимхан хоть что-то заподозрил бы, то не позволил бы мне входить в твой дом.

Такое право Николаев получил от эмира по просьбе Натальи, которая очень нуждалась в обществе своих соотечественников. Без сомнения, решиться на такое эмиру было совсем непросто, ведь он мусульманин, и здесь дружеские отношения между мужчиной и женщиной совершенно немыслимы. Однако Алимхан верил другу, да и жалел одиночество своей жены, которую сильно любил и многое ей позволял. Ко всему он считал себя передовым человеком.

На этот счет Наталья имела иное мнение:

— Эмир считает тебя настоящим солдафоном, пьяницей, которому нет никакого дела до женщин, и потому не ревнует. Но с другими людьми ведет себя осторожно. Помнишь, как-то раз к нам приезжал англичанин из Кашгара, Пит. Когда мы с ним беседовали или просто танцевали вальс, то эмир не сводил с нас пристального взгляда. Тем более, что хорошо выпивший консул становился довольно милым. А после отъезда гостя Алимхан отругал меня, что мы говорили наедине и танцевали. И мне пришлось успокаивать его, что это нормальное общение европейцев и в этом нет ни малейшего намека на измену.

— И все-таки нам следует быть осторожными, хотя нынче ему не до нас. Наталья, едем к тебе, сам Алимхан велел проводить тебя.

— Да, здесь уже делать нечего. Я только заберу свои пластинки.

Дом Натальи стоял неподалеку от резиденции — кирпичный дом в европейском стиле. Обитатели Арка называли его домом гувернантки, и в самом деле Наталья-ханум, как и прежде, вела занятия с детьми правителя.

У дома гувернантки, на скамейке, сидели два взрослых солдата с ружьями и оживленно беседовали. Завидев черную коляску, они вытянулись у дверей.

Из закрытой черной коляски вышел советник, который помог хозяйке дома спуститься вниз. Солдаты распахнули двери, и офицер с дамой вошли внутрь.

Три комнаты: гостиная, спальня и кабинет были обставлены в европейском стиле, и ничего здесь не напоминало об Азии. Стены гостиной украшали картины с русскими пейзажами, а на одной — фотографии ее родителей, сестер и братьев и всей семьи. Там же стоял массивный диван и два кресла, стеклянный шкаф с посудой и посередине — круглый белый стол с венскими стульями.

Полковник помог даме опуститься в кресло и сам сел рядом.

— Как все-таки хорошо дома, здесь уютнее, — заметила Наталья, облегченно вздохнув, — мне даже танцевать захотелось.

— Сей момент, мадам, сейчас закажем музыку! — и Виктор сошел с места и, широко улыбаясь, заспешил к столику с патефоном, желая угодить любимой женщине. Как только он опустил иглу, донеслось шипение заигранной пластинки, и по всей комнате полилась музыка Штрауса. Затем Виктор, склонив голову перед дамой, пригласил ее на танец. Они стали вальсировать медленно, кружась по просторной комнате. Лица танцующей пары сияли от удовольствия. Наталья так завелась, что во время второго танца они уже вращались намного быстрее. Но полковник сдерживал ее порыв чувств и замедлял свои шаги. При этом не раз повторял: «Дорогая, ты не устала? Это тебе не вредно?» Счастливая дама лишь качала головой. Но при новом танце Наталья почувствовала боль в боку и остановилась, тяжело дыша.

Виктор помог ей лечь на диван, уложив ее ноги удобнее. Сам же сел рядом и стал гладить ее руки.

— Ну как, боль отпустила? — спросил он.

К Наталье быстро вернулась улыбка.

— Наклонись ко мне, — попросила она, — хочу поцеловать твои сладкие уста.

И губы любовников слились в долгом поцелуе.

— А как бы тебе хотелось назвать ребенка? — затем спросил Виктор.

— Если сын, пусть будет Андрей, по имени его деда. Если девочка — Анастасия.

— Красивые имена, они мне тоже нравятся. Интересно, какое имя предложит ребенку эмир, хотя понятно, что оно будет мусульманским. Ты говорила с ним об этом?

— Он сказал, что ему все равно. Судя по его словам, его это мало беспокоит: «Я человек государственный и не должен заниматься такими пустяками». Детей у него много и, видимо, отцовской любви на всех не хватает. Да, Виктор, вот о чем я хотела поговорить с тобой. Может, прямо завтра мы сбежим отсюда, чего тянуть? У нас уже есть кое-какие сбережения. Мы не будем бедствовать в Европе, как иные эмигранты.

— Милая, мне тоже здесь надоело, и все же рановато.

— Но ты говоришь, что совсем скоро эмир может потерять власть. Тогда чего нам ждать?

— Если большевики возьмут Бухару, мы уйдем вместе с эмиром и, вероятнее всего, в Афганистан. Понимаешь, у эмира много золота, и еще какое-то время он будет щедро платить. Поэтому года два нужно послужить ему и скопить солидную сумму, чтобы в Европе мы могли открыть свое дело. К примеру, ресторан или магазин. Но для этого и тебе надо постараться: получать от эмира побольше подарков, желательно золото или драгоценные камни — их легче вывезти отсюда.

— Зная слабости мужчины, это несложно сделать, — хитро улыбнулась Наталья. — Ты успокоил меня. Я согласна еще подождать.

— А теперь мне пора. Много дел в штабе. Через два дня я провожу крупные учения с участием не только пехоты, конницы, но и артиллерии. Такого здесь еще не бывало. За ними нужен глаз да глаз, чтобы не сорвать учения. То одно забудут, то другое — словно маленькие дети… Армия — это, прежде всего, дисциплина, а наши мусульмане не привычные к таким делам.

— Хорошо, иди, чтобы служанка лишний раз не болтала, что ты подолгу задерживаешься у меня.