Русская жена эмира

Артур Самари

Одна из жен последнего правителя Бухары – молодая барышня Наталья Сомова, влюбляется в полковника Николаева – военного советника эмира. Это случилось накануне наступления большевиков на Бухару. Как быть влюбленным, как выжить, ведь эмир с женами собирается бежать в Афганистан? К тому же полковник Николаев оказался последним свидетелем места сокрытия казны эмирата и составил карту. Неужели эмир убьет и его?

Опасная дорога

Когда Даврон вышел из кабинета правителя, то в приемной увидел все того же придворного слугу. Тот сидел на диване и вел тихую беседу с секретарем, рассказывая какую-то забавную историю. Лица обоих сияли. Завидев главу Ордена, слуга сразу встал с места и произнес:

— О, святой учитель, мне велено проводить вас.

Они покинули резиденцию эмира через тот же полутемный коридор и оказались на заднем дворе. Опять стражники не сразу заметили их и, сидя на корточках, о чем-то болтали.

— Эй, глупые ослы, чего расселись тут? — выругался придворный, и те вмиг вскочили. — Вы не на хлопковом поле, а на службе повелителя. Таких надобно гнать отсюда. Сегодня же я доложу вашему командиру.

— Смилуйтесь, господин! У нас семьи, дети, кто будет их кормить? Ты же сам мусульманин и должен понимать нас, — стали умолять молодые стражники.

— Ладно, на этот раз прощаю. Помните мою доброту, — уже мягче произнес придворный.

Вскочив в седло, Даврон с интересом глянул на слугу, который имел такой важный вид, будто он здесь большой начальник. Этот молодой человек пришелся ему не по душе, и дервиш отметил про себя: «Истинный мусульманин должен быть скромнее, даже если доверенный человек самого эмира. А впрочем, он такой же слуга, как и эти солдаты. На земле у каждого человека свое место, и оно предопределено свыше, дабы существовал порядок между людьми».

Слуга эмира простился с дервишем, и тот ускакал.

Спешно Даврон вернулся в свой караван-сарай. Въехав во двор, в конце двора, под виноградником, он заметил двух работников. Они сидели на стареньком коврике и вели между собой беседу с пиалой горячего чая. Эти люди сторожили товары заезжих купцов, которых с каждым днем становилось все меньше и меньше. Причина была в том, что большевики закрыли свои южные границы и всех торговцев объявили врагами Советской власти.

Заметив хозяина, они вскочили с мест и кинулись к нему с поклоном. Но озабоченный Даврон молча скрылся в своей просторной келье. Молящих братьев уже не было, и лишь юный помощник подметал комнату. Он доводился главе Ордена племянником, дядя привез его из родного кишлака, что рядом с Памирскими горами, и заставил учиться в медресе на богослова.

— Где Ахад, почему я не вижу его? — спросил Даврон.

— Он пошел проводить наших братьев и сказал, что по дороге сделает кое-какие покупки на базаре.

— Передай Ахаду, что несколько дней меня не будет, пусть исправно несет службу в мое отсутствие.

Даврон остановился у широкой ниши в стене и принялся укладывать свои вещи в хурджун — двухстороннюю матерчатую сумку.

— Если кто спросит обо мне, скажи: дядя уехал в Кабул.

— Будет исполнено, — ответил юноша и взял из рук дяди хурджун.

Они вышли во двор. Яркое солнце слепило глаза. Племянник забросил сумку на спину коня, у дерева.

По своей природе Даврон был немногословен и на прощанье лишь кивнул племяннику. Выехав за ворота, он рысцой поскакал по широкой улице между домами.

Предстояла долгая дорога, нужно было запастись едой, поэтому Даврон заехал на шумный базар. У ворот он сошел с коня и далее следовал вдоль лавок, где купил лепешки, орехи, кишмиш, курагу. Все эти мешочки с сушеными фруктами дервиш складывал в свой хурджун и затем быстро покинул базар.

Приближаясь к городским воротам, Даврон обратил внимание, что вход в Бухару теперь охраняет целый отряд солдат с новыми короткими винтовками. Они лениво сидели у стены и разглядывали прохожих, дехкан из ближайших кишлаков. Те уже сбыли свой товар и возвращались домой с другими товарами на ослах или пешком. Двигаясь верхом среди толпы, Даврон поднял голову и на крыше башни увидел двух дозорных солдат с биноклями. Один из них смотрел в степь, откуда могли внезапно нагрянуть русские солдаты. Второй, совсем еще молоденький, забавлялся чудесной техникой, разглядывая в окуляр дворы горожан. Там иногда раздетые женщины мыли свое тело, склонившись над широким тазом. И вот стражник застыл с восторженной улыбкой. «Видимо, это дурачок увидел то, чего хотел, или просто знакомого, — решил про себя Даврон. — Вот глупец, да разве можно таких ставить на столь важные места? Об этом надо будет довести до слуха эмира». Поведение стражника явно расстроило дервиша, и он злобно сплюнул в сторону. Однако рядом сразу раздался возмущенный голос:

— Эй, дервиш, ты чего плюешься на моего бычка, что он сделал тебе плохого? — с негодованием произнес какой-то старик в изношенном халате, еле поспевая за своим животным на поводке.

— О, отец, тысячу извинений, я не заметил его.

— Как бы не сглазил бычка, ведь я его только купил.

— О, отец, не стоит беспокоиться. Поверьте, у дервиша слюни святые, ведь мы божьи дети.

Недовольный старик ничего не ответил.

Оказавшись за высокими стенами города, дервиш ударил коня плетью и ускакал по выжженной Каршинской степи в сторону Афганистана. Его путь лежал через родной кишлак дервиша.

Спустя три дня он добрался до родных мест, кишлак Дурмен. Все люди кланялись святому Даврону. В большом дворе, в нескольких комнатах жили его престарелые родители, жена и шестеро детей. Кроме добротного дома, в длинных сараях вдоль стены содержались лошади, три коровы, пять бычков и около ста баранов. Жизнь этой семьи текла в большом достатке, ведь Даврон владел караван-сараем в самой столице. Ко всему же его Орден получал немалые пожертвования от состоятельных горожан, а бедняки отдавали свои земли, дома и становились дервишами. Однако сам Даврон, следуя заповедям общины, вел скромный образ жизни и того же требовал от своей родни.

По обыкновению глава общины задерживался дома не более недели, пока не надоедали домашние, и затем возвращался в город к своим братьям по вере. Первыми его увидели два малолетних внука, которые играли в орехи, выбивая их из круга. С радостными криками: «Дедушка приехал! Дедушка приехал!» они подбежали к нему, зная, что тот непременно угостит сладостями. Дед обнял их, и на его лице появилась легкая улыбка, что случалось редко. Получив леденцы, детвора с радостными криками побежала в дом, чтобы сообщить приятную весть. Из разных комнат разом вышли жена, дочки, взрослые сыновья с женами.

Уже в своей комнате Даврон отдал жене мешочек с серебряными монетами. Столько же денег он вручил отцу, поставив перед ним на дастархане (скатерть), пока женщины готовили в большом казане плов. Даврон с сыновьями сидел на тахте напротив родителей, которые с волнением расспрашивали сына о тревожных событиях в Бухаре, а также на соседних землях, где власть русского царя пала и каким-то странным образом перешла в руки нового царя по имени Ленин.

— Говорят, новый царь из простой семьи и желает осчастливить весь бедный народ. Это правда, сынок? — спросил отец.

— Не верьте этим разговорам. Такие лживые слухи со злым умыслом, их распускают большевики, и в этом им помогают наши безбожники. Они продались шайтану Ленину и теперь хотят казнить нашего эмира, а ведь власть ему дана свыше. Не верьте им. Разве большевики — люди, если расстреливают даже наших мулл? Лучше царской власти не может быть ничего, только дело в том, что одни правители бывают добрые, а другие — жадные и жестокие. Наш эмир — справедливый, я его хорошо знаю.

— О, сын мой, ты знаком с самим эмиром? — крайне изумился старик, вытаращив глаза, а за ним и остальная родня.

Даврон прикусил язык, но было уже поздно. О его связях с правителем знали единицы. А о том, какие именно поручения эмир дает дервишу, и вовсе никто. Конечно, родне можно довериться, и все же среди них всегда найдутся болтуны, которые любят хвалиться.

Взоры всех были обращены к Даврону, а тот не спешил с ответом.

— Как вам сказать, я не имел чести быть с ним знаком лично, но не раз видел его с близкого расстояния, вот как вас, — соврал Даврон.

Дервиш понимал: ложь для истинного мусульманина — это немалый грех. И все же он считал, что такой обман дозволен, если речь идет о благе страны и ее правителя. А поскольку власть дана эмиру свыше, то такой грех можно простить.

— Сын мой! Тебе, должно быть, уже известно о том, что на днях Советы захватили Карши, а значит, эти кяфиры уже совсем рядом. Как бы они не явились в наш кишлак. Что будет с нами? Говорят, Советы не любят богатых людей и отбирают у них все имущества, а тех, кто недоволен, бросают в зиндан.

— Самое главное, вам нужно держаться от политики как можно дальше. Это очень опасно. Деньги свои спрячьте в надежное место. Большевики грабят не только богатых, но и у зажиточных дехкан, говорят, отбирают и деньги, и муку, и скотину. Потому я советую всем продать своих быков, баранов и вырученные деньги перевести в золотые монеты. Такая осторожность не помешает, кто знает, как все обернется.

— А может, нам уехать в город? — спросил средний брат.

— Нет надобности. В кишлаке мало политики, и потому не так опасно, как в городе. Даже Бухара не вечна, как бы и она не оказалась в руках «красных». Обстановка в мире совсем нехорошая. Так что пока сидите здесь. Но век большевиков будет недолгим. Умные люди говорят, что Советам не удержаться у власти, потому что народ не любит их. О нашем разговоре никому не болтайте. В столь тяжкое время нужно чаще обращать свои взоры к чертогу Всевышнего. Молитесь и за нашего эмира — пусть его власть будет крепка. Да, вот еще что, теперь одевайтесь беднее, пусть люди думают, что от вас отвернулась удача. Вот и плов несут, давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Молодые невестки принесли три блюда плова с ароматным паром. Затем жены окликнули своих детей, которые играли в большом тенистом саду. Женщины и остальные домочадцы расположились отдельно от мужчин, на глиняной возвышенности, покрытой туркменским ковром.

После жирного плова и беседы мужчины опять остались одни. Женщины ушли на кухню, а детвора — к своим забавам.

Когда стало темнеть, Даврон решил уйти к себе:

— Отец, завтра с рассветом я отправлюсь в дальний путь по важному делу. Перед дорогой мне нужно хорошенько отдохнуть. Прочтите благодарственную молитву, пусть Аллах бережет всех нас, своих верных слуг.

После Даврон спустился с тахты и сказал родителю, задумавшись:

— Отец, знайте, что ваш сын важный человек, хотя и носит халат нищего. Одежда — всего лишь тряпка, которая закрывает наготу моего тела.

— Сын мой, по твоим словам я чувствую это, и все мы гордимся тобой. К тому же в последние годы твои доходы намного выросли, значит, ты стал там очень важным человеком.

На душе сына стало весело, хотя лицо осталось суровым, и он ушел к себе.

С первыми лучами солнца Даврон оседлал любимого коня, перекинув через седло хурджун, ускакал в сторону синих Памирских гор.

К таким путешествиям дервиш был привычен. Ночь проводил, где застигнет его темень. Если в горах, то под скалой или каким-нибудь деревом. Если в степи — рядом с конем под открытым небом, а в кишлаках находил себе место под крышей чайханы.

Чем дальше он удалялся в глубь высоких гор, тем реже попадались селения. Памирцы ему нравились. Горные жители при своей бедности были к нему всегда добры, особенно из-за знания Корана.

На восьмой день ему стали встречаться странные горцы — кяфиры, которые до сих пор не приняли ислам и сохранили какую-то свою, древнюю веру в разных богов. Дервиш презирал этот народ. Даврон ехал мимо их каменных домов и на гостеприимство кяфиров не отвечал, будто они не существовали. Он не желал заходить в их жилища и принимать пищу из рук неверных.

Высоко в горах, возле длинных языков ледника, стало холоднее, и ночью он уже прятался в расщелине какой-нибудь скалы, укрывшись шерстяным одеялом. При этом дервиш питался лишь сушеными фруктами и черствыми лепешками, замачивая их в бурлящем потоке реки, который с грохотом катил вниз валуны. Такой образ жизни нисколько не смущал его. Наоборот, в такие мгновения дервиш чувствовал себя ближе к Богу. А когда ему нужно было расслабиться от долгой, утомительной езды, Даврон сворачивал с дороги, ложился калачиком на камень и читал про себя молитву. Через некоторое время он мог опять двигаться в путь, чувствуя прилив сил во всем теле.

Только через восемнадцать дней Даврон добрался до Кашгара — китайской земли, где проживало много мусульман из Туркестана.

За холмом в степи появился город с его стенами, минаретами и крышами глиняных домов. Даврон облегченно вздохнул и остановил коня. Затем, закрыв глаза, прочитал благодарственную молитву и двинулся вперед. Уже были видны городские ворота, и оставалось совсем немного, как в степи его нагнали какие-то всадники, человек двадцать. Они молча окружили дервиша. Дервиша охватила тревога: вероятнее всего, это были местные разбойники. О них рассказывали жители кишлаков, которые страдали от бандитских набегов, они отбирали скот, муку и деньги. И все же лицо Даврона осталось спокойным. Что взять с нищего странника!

— Эй, нищий, слезь с коня и подойди ко мне, — крикнул один из них в черной папахе.

По его поведению было заметно, что он главарь. Лет сорока, одет в полосатый сине-зеленый халат. Остальные же моложе, в поношенных летних халатах и необычных треугольных шапках из войлока. Эти люди больше походили на монголов.

Неспешно Даврон сошел с коня и учтиво приветствовал главаря, прижав ладонь к груди. В его глазах не было страха: он был уверен, что дервиша не ограбят, иначе это большой грех для любого мусульманина. «Однако разбойники бывают разные, а что если найдут в подкладке халата письмо? — мелькнуло в голове дервиша, и ему стало страшно. — Разве в таком положении можно будет незаметно уничтожить конверт? Я даже не успею проглотить его».

— Эй, дервиш, откуда ты идешь и куда держишь путь?

— Я паломник из благородной Бухары и прибыл сюда, чтобы вознести молитву на могиле святого Сулеймана.

Упомянув имя местного святого, Даврон произнес «Амин» и провел руками возле лица.

От таких слов вожак немного растерялся, а ведь он намеревался обыскать дервиша и отнять последнее. Этот чужеземец оказался самым правоверным мусульманином, коль явился из самой Бухары лишь для того, чтобы почтить святого, известного каждому кашгарцу. И тогда разбойник задумался: «Похоже, это настоящий дервиш и не стоит обижать его. А вдруг в своих молитвах он пожалуется на меня нашему святому Сулейману, и тот пошлет на мою голову всякие беды или болезнь? Однако у него хорошая лошадь».

— Эй, дервиш, откуда у тебя такой породистый конь? Не кажется ли тебе, что нищему не к лицу иметь такое богатство?

— А ты хотел, чтобы я отправился в столь долгий путь на осле?

— Конечно, нет, но не на туркменском же скакуне, у которого очень высокая цена. Случайно ты не украл его у какого-нибудь богача?

— Не позволяй своему языку говорить столь дерзкие речи, ибо за такую ложь Аллах может покарать.

— Ладно, я не трону святого нищего, но коня заберу: он явно не твой. Тебе еще с нами повезло.

Разбойники были согласны с вожаком и закивали головами, широко улыбаясь. Затем главарь подал знак одному из них. Тот сбросил на землю хурджун дервиша и сам взобрался на скакуна. После они ускакали.

Даврон обозвал их слугами дьявола и проводил всадников глазами. Затем извлек из сумки коврик, расстелил его и, сняв сапоги, вступил на него. Так он стал молиться, опускаясь на колени и касаясь лбом земли. А завершил такими словами: «О Аллах, я благодарю тебя, что остался в живых! Раз так, значит, я занимаюсь богоугодным делом. Должно быть, разбойники были правы: не стоило мне отправляться в столь опасный путь на дорогом скакуне». От таких мыслей на душе стало легко, потому что он на верном пути. И завершив молитву, Даврон бросил сумку через плечо и зашагал по степи в сторону города.

Оказавшись за городскими воротам среди шумной толпы он направился к базару. Здесь, кроме китайцев, было много его земляков: таджиков и узбеков.

Отведав лагмана под чинарой на тахте, Даврон пошел в лавку ювелира. Торговец оказался евреем. Это было заметно не только по его большому носу, но и по грубой желтой веревке, опоясывавшей халат, и черной шапочке. По мусульманскому закону евреи должны были носить эти отличительные знаки, дабы случайно их не приняли за мусульманина, ибо евреев называли «поганым народом» из-за того, что те никак не желали перейти в ислам. «И даже здесь они, и тоже ювелиры», — удивился дервиш. Ювелир улыбнулся ему, как всякому покупателю, хотя в душе они ненавидел этих дервишей, фанатиков. От таких людей евреям не раз доставалось.

Появление дервиша в лавке ювелира выглядело очень странным: что здесь могло понадобиться этому нищему? Может, он хочет заказать бриллиантовый перстень? И ювелир усмехнулся в душе.

— Где находится дом главного англичанина? Ты должен знать, — обратился Даврон к нему.

— А зачем чужеземцу, тем более дервишу, понадобился англичанин? — спросил тихим голосом еврей и насторожился: «Не нравится мне этот бродяга, а вдруг он какой-нибудь шпион?»

Даврон привык, что в его стране евреи беззащитны и не смеют дерзить, а этот оказался наглым. От злости дервиш наклонился к торговцу и грубо произнес:

— Смотри, как бы я не отрезал тебе язык за твои дерзкие вопросы!

Испуганный ювелир стал оправдываться:

— О, почтенный дервиш, вы меня не так поняли. Я не имел желания обидеть вас, тем более гостя. Мне просто подумалось: сейчас наступили неспокойные времена, а вы спрашиваете у меня об англичанине — это уже политика. А нам, евреям, это совсем не нужно, мы хотим жить…

— Говори, где дом англичанина? — прервал его Даврон.

— Сейчас скажу. Дом консула стоит на окраине города, недалеко от буддийского монастыря.

— Вот так-то лучше, и не забывай, кто ты, — злобно произнес дервиш и удалился от лавки.

Даврон не любил евреев с детства. Он никак не мог понять, как этот народ смеет спокойно жить на земле мусульман, продолжая верить в своего бога Яхве. «На свете не может быть ничего лучшего, чем ислам. Наша вера самая праведная и чистая, — говорил он себе. — Как эти глупцы не могут понять этого. Ислам — это истинная вера. За что любить евреев, если они не желают принимать мусульманство? Тогда пусть убираются с наших земель». Будь его воля, он принудил бы их сменить веру или прогнал. Еще в молодости с другими дервишами Даврон не раз устраивал нападения на дома зажиточных евреев, при этом избивая их и отбирая имущество со словами: «Евреи не должны быть богаче мусульман». Это было в Карши. Но однажды он вознамерился учинить погром и в еврейском квартале Бухары. Едва дервиши явились в еврейскую махаллю с палками, там их встретили эмировские солдаты и направили на них свои длинные ружья. Даврону ничего не оставалось, как уйти подобру-поздорову. Тогда глава Ордена сильно обиделся на правителя. Почему эмир оказался против них, разве он не мусульманин. На следующий день в келью Даврона прибыли два конных солдата. Как организатора беспорядков его доставили во дворец. Он увидел правителя сидящим в кресле у водоема, тот бросал в воду кусочки хлеба. Красные, черные рыбки сразу бросались на еду, желая выхватить ее друг у друга. Наблюдая за этой борьбой, лицо Алимхана сияло. Эти жадные существа напоминали ему его подданных, которые ведут себя так же, чтоб быть ближе к трону. Когда начальник охраны подвел Даврона к эмиру, то правитель нахмурился. Он даже не ответил на приветствие. И дервишу все стало ясно, почему его покровитель зол. Он виновато склонил голову. «Даврон, запомни, — сказал тогда эмир, — евреи тоже полезный народ для Бухары, и я не позволю их обижать. Они трудолюбивы и в нашу казну приносят немалую прибыль». Дервиш хотел было возразить и привести свои доводы, мол, они тайно готовят вино, водку и продают мусульманам. Но повелитель, будто прочитав его мысли, произнес:

— А разве наши люди не грешат этим, разве они не готовят тайно вино, не продают наркотики? Они тоже развращают мусульманский народ, и тебе известны их имена.

После сказанного эмир отвернулся и опять стал бросать в воду кусочки хлеба. Глава дервишей понял, что их разговор окончен. Он поклонился и собрался уйти, как голос Алимхана остановил его:

— Да, вот еще что: Даврон, не злоупотребляй моим доверием к тебе. Хозяин Бухары — эмир, а не дервиши.

Об этой истории глава Ордена вспомнил, двигаясь по шумному базару Кашгара. Но своего мнения о евреях он так и не изменил. То есть фанатизм не позволил ему понять, что на этой земле Бог создал людей с разными верованиями, с различными внешностями и разными языками.

От ювелира Даврон направился в другую часть базара, где шла торговля лошадьми, ослами, быками, коровами и овцами. Там ему приглянулся крепкий конь, и, не торгуясь с болтливым торговцем, дервиш вложил тому в ладонь пять золотых монет. Лицо перекупщика засияло, и тот подумал про себя: «Откуда у этого нищего столько денег? Должно быть, кого-то ограбил. Но это не мое дело, неприлично совать нос в чужие дела».

Уже верхом по узким улицам Даврон отправился в сторону буддийского монастыря. Дорогу ему указывали добрые горожане, которые говорили на тюркском языке, как у него на родине.

Так Даврон оказался у монастыря китайского образца. Оттуда он сразу заметил невысокое европейское здание, огороженное белой стеной. Сомнений не было — это английское консульство. Дервиш облегченно вздохнул: «Слава Аллаху, наконец-то!» — и поскакал к его воротам. Его встретила охрана — четыре местных смуглых солдата в английской форме и с чалмой на голове. Они насторожились и выставили свои ружья вперед.

— Мне нужен ваш хозяин, англичанин Эссертон, — с трудом Даврон выговорил заморскую фамилию и сошел с коня.

Молодые охранники удивленно переглянулись между собой.

— Зачем дервишу понадобился наш хозяин? — спросил по-тюркски один из них, видимо, старший по званию.

— Я гонец. Передайте ему, что я привез для него письмо из самой Бухары.

— Дай письмо мне, я передам его англичанину, — сказал старший.

— Нет. Я должен вручить сам, лично в руки. Так велел мой хозяин.

— А кто твой хозяин, такой же дервиш? — усмехнулись он и за ним другие.

— Солдат, ты задаешь много неразумных вопросов. Смотри, как бы не пришлось тебе раскаиваться, ведь из-за любопытства можно лишиться службы.

В словах дервиша чувствовалась какая-то скрытая сила: должно быть, этот нищий не так прост. Тогда старший кивнул самому молодому, и тот спешно зашагал внутрь двора по дорожке, закинув ружье за спину.

Вскоре явился европеец лет сорока: рыжий, лицо в веснушках, одет подобно русским — светлый костюм и странная шляпа, словно чашу надел на голову. «До чего смешны и уродливы их наряды», — усмехнулся про себя дервиш.

— Это вы спрашивали меня? — заговорил англичанин с изумленным лицом. — Я Пит Эссертон, консул Британской империи. Слушаю вас.

Чужак говорил по-персидски, и это изумило гонца. Дервиш разглядел консула с ног до головы и сразу убедился — это именно тот человек. Таким его описал эмир: высокий, губы совсем тонкие, желтые волосы, тоненькие усики и серые глаза. Эссертон не раз бывал в Бухаре, и, по словам эмира, у них сложились дружеские связи.

— Я доставил бумагу от эмира Бухары.

— Ну, так давайте, — сказал консул.

— Он зашит внутри моего халата.

Консул на миг задумался: «Верить ли этому нищему, а вдруг его подослал наемник? Убийство английского дипломата может сейчас оказаться очень кстати — осложнит и без того сложную обстановку в регионе. А может, обыскать его, прежде чем заводить в резиденцию?» Но такой мысли англичанин сразу отказался — иначе сочтут его трусом. И Эссертон ответил:

— Проводите гостя в мой кабинет,

Два охранника повели гонца к зданию, и консул последовал за ними. Такие меры осторожности были тут явно не лишние.

Даврон шел по кирпичной дорожке к добротному дому, на крыше которого развевался какой-то флаг. «Видимо, английской страны», — решил гонец. Вокруг дома был разбит сад с водоемом и белыми клумбами в синих, желтых цветах. Но даже такая красота не тронула сердце дервиша: истинную радость он видел только в молитвах, то есть в общении с Богом.

Странного гостя завели в просторный кабинет консула, и охранники встали у двери. Сам же консул подошел к массивному письменному столу и обернулся к дервишу. За спиной англичанина стояли два створчатых шкафа, заполненных книгами и папками в ряд, а также фарфоровыми статуэтками и посудой.

Даврон молча снял с плеч халат, затем вынул из сапога кривой нож и разрезал ватную подкладку. Когда в руках дервиша появился конверт, консул сам подошел к нему и взял письмо. Уже в кресле Эссертон ножницами вскрыл конверт. И в самом деле на белой бумаге имелся герб Бухары. Он не раз получал такие письма от Алимхана. Тогда консул жестом предложил гостю сесть на один из стульев у стены.

Письмо было написано на английском языке, и Пит легко догадался, что это мог сделать лишь Виктор, русский полковник. Еще не начав читать, ему подумалось: «Видимо, дела у Алимхана плохи и он опять нуждается в оружии». Не сомневаясь в этом, консул принялся за письмо, которое начиналось так:

«Досточтимый друг мой Пит, который представляет могучую империю Великобританию! К Вам обращается эмир славной Бухары с необычной просьбой и рассчитывает на поддержку Британской короны. Как Вам известно, после революции в России наши страны значительно сблизились, и Великобритания последние годы помогала нам не только морально, но и посылала караваны с оружием. За что мы очень благодарны. С помощью этого оружия нам удалось защитить Бухару от нападения ненавистных большевиков и даже разгромить армию комиссара Колесова.

Но за последние месяцы политическая жизнь нашего благодатного края сильно пошатнулась. Этот русский шайтан, Ленин, послал из России к границам Бухары большую армию своих красноармейцев. Наверное, вы уже знаете, что недавно они взяли Карши и кольцо вокруг Бухары сжимается, хотя сами большевики заявляют, что у них нет враждебных намерений против Бухары. Я не верю им. Сейчас в Самарканде они создают большую армию из мусульман России, которые готовятся к захвату Бухары. Нам также известно, что через два месяца большевики начнут наступление на Бухару. Однако на этот раз мы не уверены, что сможем остановить русских. Потому уже сейчас я должен обезопасить казну Бухары — это огромное количество золота. Сокровища Бухарского ханства, которые копились моими предками около двухсот лет, не должны оказаться в руках большевиков. Если даже они захватят мою страну, то это будет временным успехом, потому что большевики долго не удержатся у власти. Народ обязательно прозреет и скинет этих разбойников с престола. Тогда наша казна снова вернется в Бухару.

Друг мой Пит, прошу Вас и в Вашем лице Британскую империю взять на временное хранение казну Бухары. Если дадите добро, то через полтора месяца караван с золотом прибудет в Кашгар, в резиденцию английского консула. В таком случае я стану Вашим личным должником, и, конечно, такая услуга будет вознаграждена очень щедро.

Это письмо доставит мой верный слуга Даврон, дервиш, под правым ухом которого есть большая родинка. Это его примета. Он же доставит ответ.

Большой привет шлет Ваш друг Николаев.

Его величество эмир Бухары Саид Алимхан».