Люди пепла

Артем Каменистый, 2016

Они – рашмеры. Люди пепла. Отобранные из тысяч, бесправные рабы церкви, завладевшей их душами и телами. Расходный материал, который веками гонят на земли Краймора, где большая часть избранных находит смерть в первые годы, а выжившие до конца своих дней не могут разорвать незримую нить, крепко привязавшую их к Крайнему Югу. Этой партии новичков не повезло с самого начала. Церковь скупа и ухитряется извлекать выгоду даже при перевозке своей добычи, и на этот раз экономия привела к гибели живого груза. Редкие счастливчики, которым повезло вырваться из трюма, угодили во власть великого круговорота соленых вод, и он неизбежно выбросит деревянную скорлупку на камни Краймора. Но не факт, что до этого момента удастся дожить, ведь под досками палубы скрываются те, с кем пепел обошелся куда безжалостнее. Их много, они сильны и голодны, а доски, увы, долго не продержатся…

Глава 4

Знакомство

Забил очередной гвоздь, придирчиво оценил результат. Доска, оторванная от искалеченного рухнувшими мачтами фальшборта, была наискось протянута через дверь и приколочена в нескольких местах. Не единственная, их тут уже четыре штуки. Теперь здесь вырваться куда труднее, закрепили на совесть.

Но и открыть дверь с этой стороны не так просто. Если в темноте трюма еще остались нормальные люди, им не позавидуешь.

Непрекращающийся стук молотка доводил пепельников до неистовства. Поначалу они ломились в дверь как голодные медведи на пасеку, но хитрец Храннек предложил действенный метод борьбы с их назойливостью. Проще не бывает — прямо в дверь заколотили полтора десятка длинных гвоздей. Они прошили доски насквозь, острия их торчали навстречу желающим вырваться на палубу. Судя по последовавшим воплям, кое-кому пришлось пострадать. Очень быстро обитатели трюма пришли к правильным выводам, и удары прекратились.

Сунулись было в другом месте, но инструментов и гвоздей хватало, так что там им тоже ничего не обломилось. На какое-то время можно вздохнуть спокойно, явную угрозу устранили.

Подошел Драмиррес и, не переставая поигрывать ножом, осведомился:

— Ты тут получше всех разбираешься в морских делах. Пепельники могут вырваться в других местах? Или только через двери?

— Как я понял, в трюм ведут три лестницы, и двери мы заколотили. Есть еще трюмные люки. — Трой указал на ближайший массивный прямоугольник. — Но там нет лестниц, им к ним не подобраться.

— А я вот думаю, что они куда угодно заберутся. Ловкие, будто мухи. И кто его знает, что в верхних трюмах? Вдруг груз навален под самый потолок? Тогда им не придется прыгать.

— Если и так, крышку люка еще надо поднять. А она тяжелая, так специально задумано, чтобы волнами не сорвало. Даже мы не сможем это сделать, надо крутить лебедки через блоки, которые были прикреплены к мачтам. А они пропали вместе с ними.

— Как можно было потерять три мачты из четырех?! Да, я ничего не разбираюсь в море, мог бы и не так начудить, но ведь здесь не тупоголовые ишаки плавали.

— Я нашел судовой журнал, можно там узнать.

— Нашел? Так давай, читай.

Трой не хотел признаваться, что с чтением испытывает небольшие затруднения, и потому предложил альтернативу:

— Лучше пусть Миллиндра прочтет, я хочу вбить еще несколько гвоздей. Журнал лежит возле тех дверей, где ты дрался с Бвонгом. Отдай его ей.

— Хорошо.

— Постой! А из-за чего началась драка? Что там вообще у вас произошло?

— Точно сам не знаю. Бвонг почему-то оставил дверь, за которой смотрел, и вроде бы начал приставать к девчонкам. Или просто сцепился с ними словами, они переговаривались до этого издали. Обе начали его костерить на все лады, особенно Миллиндра. Да и Айриция ничего, редко говорила, но зато так, что у меня уши в трубочку скручивались. Скажу тебе, она такие словечки знает, что закачаешься. Стрейкеру это надоело, сказал ему заткнуться и шагать назад, нельзя, мол, бросать выходы без охраны. А Бвонгу это не понравилось, набросился на него и начал избивать. Я услышал вопли, пришлось вмешаться, этот боров мог Стрейкера напополам разорвать. Да и тебя тоже.

— Да ты вроде ростом немногим выше меня, тебя бы он тоже разорвал быстро.

Драмиррес ухмыльнулся:

— Пусть сначала разорвет мой нож.

Выбрав новый гвоздь, ровный и длинный, Трой покосился в сторону кормовой надстройки. Там девушки зашивали в парусину тела убитых ребят. А он ведь даже не успел с беднягами познакомиться. Эти пепельники, кто бы они ни были, опасны настолько, что ни в коем случае нельзя подпускать их к себе. Как показало случившееся, обгрызают шею до костей быстрее акул.

Полный трюм трупов и непонятных пепельников, и вообще ничего не понятно. Но ритуалы — святое, теперь придется устраивать церемонию похорон. Благо что корабль вооружен, борта прикрыты шестеркой тяжелых баллист, хватает каменных ядер для груза, который утянет погибших в морскую пучину.

Начал забивать гвоздь. Из-за двери заклекотали, но уже куда скромнее, чем поначалу. И не бросились, стараясь всем телом вышибить преграду. Умеют учиться на дырках в своей шкуре.

Подошел Храннек:

— Трой, ты как думаешь хоронить ребят?

— Как всегда хоронят в море — бросить в воду.

— Вообще-то я не о том.

— Тогда я тебя не понимаю.

— Мы тут подумали, что лучше всем собраться вместе. Мы же заодно были, так будет правильно, на похороны принято приходить всем.

— Хорошо, еще несколько гвоздей забью и подойду.

— И можно потом поесть. Все голодные, и у нас получится вроде поминок.

— Что у нас с едой?

— На камбузе есть солонина и сухари.

— Много?

— Не очень. Но я еще не все осмотрел.

— Солонина хоть съедобная?

— Вроде не воняет, но соленая очень.

— Ел уже?

— Кусочек попробовал.

Очень хотелось чего-нибудь горячего. Лучше всего — наваристой мясной похлебки. Это как раз то, что надо истосковавшемуся по пище желудку. Может, удастся сварганить что-нибудь приличное из простой солонины, но об этом думать некогда, придется отложить на потом.

К тому же корабль большой, тут и помимо недоступных трюмов много чего есть, надо все тщательно осмотреть, глядишь, найдется что-нибудь повкуснее. В той же капитанской каюте ему попался шкафчик, набитый бутылками и крошечными амфорами со спиртным. Можно еще поискать, вдруг и закуски отыщутся. Вряд ли человек, спавший за шелковой ширмой, давился залежалой солониной наряду с простыми матросами.

* * *

Первое тело не задержалось на поверхности — мгновенно развернулось вертикально, стремительно ушло в глубину. Со вторым вышло не так быстро — плохо затянутая парусина надулась уродливым пузырем, мертвец скрывался под водой медленно, после этого некоторое время можно было разглядеть светлое пятно в темной пучине.

Бвонг, баюкая замотанную полоской ткани ладонь, недовольно произнес:

— Все равно всплывут. Если брюхо не распороть, всегда всплывают.

Трой понятия не имел, за какие прегрешения тот угодил в трюм «Кархингтайла», но после таких слов в голову начали закрадываться подозрения, что без сокрытия следов смертоубийства не обошлось.

— Кто-нибудь знает похоронную молитву? — очень серьезным тоном спросил Айлеф.

Все начали переглядываться, и совершенно неожиданно отозвался Бвонг:

— Да не покинет вас Святой Круг на последнем пути. Да избавит вас Святой Круг от ужаса севера и огненного мрака, где нет ничего, кроме сожаления о несбыточном. Да будет дорога ваша легка, как вечное движение соленых вод, да будет ваша последняя обитель чиста от пепельной скверны. Вроде все, нормально проводили.

Храннек покачал головой:

— Похоронная молитва должна быть длиннее.

— Шакал ты мелкий, откуда тебе знать?!

— У нас, когда старший купца зарезал и потом топил его в болоте, и то дольше говорил. Мы до этого думали, что он только ругаться умеет.

— Грех свой отмаливал, нельзя человека болотникам отдавать, это всякий знает.

— Так и за тобой грешок водится, — встрял Драмиррес. — Если бы кто-то не устроил хрен знает что, эти ребята могли бы жить дальше.

— Слышишь, ты, урод северный, ты на что намекаешь?!

— Я разве намекаю? Я прямо говорю.

— Заглохли оба, — беззлобно произнес Трой. — Хоть на похоронах попытайтесь не вцепляться друг другу в глотки. Нас и так осталось всего ничего, потеряем еще нескольких и не сможем следить за всеми выходами. Оба мечтаете еще раз схлестнуться с этими ребятами?

— Нам так и так хана, — буркнул Бвонг. — Этот корабль бросили не просто так, он проклят. Он стольких отправил в земли Краймора без возврата, что духи моря разозлились как следует и переломали ему почти все мачты. Я так руки одному умнику переломал, который щипал пижонов в моем переулке и ни разу не поделился добычей. Такими лапами ему теперь только у пьяных из карманов последние медяки тягать.

— Ну а мы тут при чем? — спросил Стрейкер. — Нас-то за что проклинать? Лично я никого не убивал и не калечил. Да, грехи были, не спорю, но не такие уж страшные, крови на мне нет.

— Все так говорят, — не успокаивался Бвонг. — А как колупнешь чуток, так столько всего вскроется, что устанешь проклинать. Все мы проклятие заслужили, раз сюда попали.

— Не только мы, — добавила Миллиндра. — В трюме было шестьсот два человека. Скажешь, что они тоже заслужили проклятие?

— Так все они, как и мы, — грязь и отбросы, — ухмыльнулся Бвонг. — Только не надо рассказывать, что вас ни за что в ящики посадили. Так все неудачники говорят. А я скажу вам честно: меня есть за что проклинать, я это заслужил и не собираюсь оправдываться. Что сделано, то сделано.

Вытянув неперевязанную ладонь, здоровяк задрал рукав куртки, показал на длинные шрамы — розоватые свежие и белесые застарелые:

— Умники, вроде Драмирреса, не один раз порезать меня пытались. Я, может, и не такой проворный, как некоторые, рукам частенько доставалось, зато стоило ухватиться за такого шустрого, и все очень быстро заканчивалось. Вот этими ладонями я свернул парочку шей, а уж сколько рук из плеч вывернул — не счесть. Первого человека убил в двенадцать. Я тогда был пухлым мальчишкой, сиротой, который отирался на задворках Талайского рынка. Этот козел бродил там специально, высматривал беспризорников вроде меня, заманивал деньгами и уводил. Никто из них после этого не возвращался. Так я потерял брата. А потом и сам пошел за ним, вот только он слишком рано отпустил охрану, любил забавляться в одиночестве. Я оглушил его, врезав по голове гирькой на ремне, потом связал и заставил рассказать, что он сделал с моим братом. Его слова меня сильно разозлили, и я слишком быстро его убил. Сейчас бы нет, сейчас бы сдержался и такое с ним сотворил, что он бы на коленях умолял о смерти. Я родился проклятым, в проклятой семье, и вы все такие же, как я, иначе вас бы здесь не было.

Трой кивнул:

— Возможно, и так, но давай обойдемся без проклятий. Предлагаю каждому сказать, за что именно он оказался в трюме.

— Зачем это? — удивился Драмиррес.

— Чтобы больше не возникали такие разговоры и чтобы знать, чего можно друг от друга ожидать. Можно, конечно, все прочитать в списках, но правильнее сделать это открыто и вслух. Раз уж мы в одной лодке, давайте привыкать к нашим плюсам и минусам, иначе сцепимся рано или поздно и перебьем друг дружку безо всяких пепельников. Здесь слишком тесно, и мы зависим друг от друга. Забудьте уже о том, что было, иначе нам не выжить. Считайте, что начали жить заново. А теперь пару слов о том, как жили до этого. Драмиррес?

Смуглый подкинул нож:

— Неужели по мне непонятно? Слегка подрезал одного богатенького хлыща. До этого он грубо обошелся с моей сестрицей, такое в наших краях не прощается. А когда уродец вернулся с парой братьев, подрезал их уже не слегка. Убийство, да еще и шулерство припаяли.

— А шулерство тут при чем? — удивился Бвонг.

— Да попался с парой высверленных костей в кармане, вот и припаяли для комплекта.

— То есть все же шулерство было.

— Если и было, то не в тот раз. Я ведь тогда ножом работал, а не кости кидал. Миллиндра, давай лучше ты. У тебя такой список — закачаешься, хочу, чтобы народ удивился.

— Чему тут удивиться можно? — пробурчал Бвонг. — Да она бабочке крылышки отрывать не станет, тоже мне, разбойница с большой дороги выискалась.

— Спорим, что она тебя удивит?

— А на что? На твой тощий зад? Да запросто.

— Лучше уж на твой, хотя я бы предпочел твою мамочку.

— Если бы ты видел мою мамочку, то не стал бы такое говорить.

— Если сынок пошел в нее, то я уже почти влюбился.

— Ладно, клоун, давай на три щелчка по лбу. На четыре страшно, еще подохнешь, меня совесть потом замучает. Ну ты, Веснушка тощая, за что тебя к нам отправили? Стащила с прилавка леденец на палочке?

— Да сколько уже можно повторять?! — нервно произнесла Миллиндра и, не отрываясь от раскрытого судового журнала, протараторила: — Незаконное проникновение, взлом, попытка кражи летающего питомца, сопротивление при задержании, нанесение телесных повреждений, попытка убийства.

Бвонг захохотал так, что жир на брюхе заколыхался, а из носа свесилась зеленая сопля. Небрежно смахнув ее ладонью, спросил:

— Ты там кого убить пыталась? Клопа постельного? Муху зеленую? Вот ведь умора!

— Ты удивился, так что подставляй лоб, пока я тебя за долги не порезал, — потребовал Драмиррес.

— Смотри только палец не сломай, хлюпик.

— Не сломаю, не надейся. Раз щелчок, два…

— Айлеф, а тебя за что? — спросил Трой.

— Судя по крестьянской морде, корову украл или овцу, — предположил Бвонг, без эмоций расплачиваясь за проигранный спор.

— Вообще-то я сено воровал, — вздохнул светловолосый здоровяк с простецким лицом.

Бвонг опять захохотал, но тут же осекся:

— За сено в ящик сажать не станут, ты нам что-то не договариваешь. Некрасиво это, будь хоть с нами честен.

— С сена все только началось, — признал Айлеф. — Мы попались управляющему, и он ударил моего младшего брата. Я не знаю, как так вышло, но я тоже его ударил.

— Брата? — впервые за все время отозвался избитый Бвонгом Стрейкер.

— Нет, управляющего.

— И что же было дальше? — спросил Трой.

— Ну и все. Ничего не было. Убил я его.

— Управляющего?

— Ага.

— Одним ударом?! — с недоверием спросил Бвонг.

Ничего не ответив, Айлеф поднялся, подошел к заколоченным дверям, взял одну из неиспользованных досок, удерживая за один конец, уперся другим в стену, вскинул руку над головой, сжал в кулак, опустил будто молот.

И доска с треском разлетелась на две части.

Все загалдели на разные лады, удар вышел с виду неуклюжим, но это не уменьшало его зрелищность. Корабельные доски тонкими не делают, и пусть эта не самая серьезная, хлипкой ее не назовешь.

Айлеф, отбросив оставшуюся в руке половинку, пояснил:

— У нас семья такая. В каждом поколении силач с мощным ударом рождается. Мне бы в кузнецы, как дед, но где уж теперь…

— Ты последний, с кем я решу подраться, — с уважением произнес Бвонг. — Но знаешь, зря ты нам про сено рассказал. Тебе теперь все будут его припоминать. В том числе и я. А ты, белобрысая, за что тут? Кого-то пришила, или за другие дела? Думаю, пришила, по глазам видно, взгляд мертвецами набит. Одного? Двух?

— Многих, — равнодушно ответила Айриция.

Она вроде бы за все время ни разу не отвернулась от моря, так и смотрела на то место, где в пучине скрылись два тела.

— Расскажи, всем очень интересно.

— Я попала в трюм за непристойное поведение, приставание к мужчинам и соучастие в многочисленных убийствах.

— Ну ничего себе! Так ты продажная женщина?! — нездорово оживился Драмиррес. — А в кредит можно? Если так, нам надо срочно обсудить кое-какое взаимовыгодное дело.

— Остынь, северянин, я первый в очереди, — важно заявил Бвонг.

— Да, все верно. Я продажная женщина, ведь так сказали церковники. А то, что ни один клиент так и не довел меня до кровати, — суду такие мелочи неинтересны.

Драмиррес повернулся к Бвонгу и озадаченным тоном произнес:

— Так как ты первый в очереди, не хочешь ли прямо сейчас выяснить, по какой причине ее клиенты останавливались на полдороге? Мне очень хочется это знать, я чувствую какой-то недобрый подвох.

Бвонг почесал подбородок, умопомрачительно скривил нижнюю губу, кивнул:

— Да, я думаю, что мне тоже следует это узнать. Говори, падшая женщина, мы хотим услышать, что приключилось с твоими клиентами.

— Старые мужчины любят молоденьких девочек. И у старых мужчин часто водятся деньги, потому они не скупятся на угощение. Всего несколько капель в их бокалы, и забвение наступает очень быстро.

— Так ты отравительница? — удивился Храннек. — Я видел отравительницу, она совсем на тебя не похожа. У той был нос крючком, хоть землю паши, а ты красивая.

— Обычно я их просто усыпляла, все остальное делали мой отец и братья. Но иногда сонного зелья оказывалось слишком много, и сердце не выдерживало. У старых мужчин оно слабое.

— Так это у вас семейное ремесло? — понимающе уточнил Драмиррес.

— Да, семейное. Мы потеряли ферму из-за старых долгов, отец и до этого баловался торговлей дурной травой, а после совсем голову потерял. Хотел все вернуть, и плевать каким способом. Он потерял последнее, моей семьи больше нет, братьев и отца казнили. Для мужчин возраст казни — семнадцать лет, для женщин — восемнадцать. Если казнить раньше, это станет прямым нарушением всеобщей хартии прав и вольностей. Поэтому они мертвы, а я оказалась в ящике.

— Так я не понял, ни один клиент не добрался до твоей койки? — спросил Бвонг.

Айриция впервые за время разговора повернулась, бледно улыбнулась, еле заметно покачала головой:

— Так уж получилось, что у меня очень строгий отец. Никакой свободы до замужества.

— Угу. Не повезло тебе с ним. Сплошные недостатки.

— Но я все же попала сюда в том числе за приставания к мужчинам и непристойное поведение. Я и правда падшая женщина.

Бвонг опять рассмеялся, похоже, здоровяку для этого много не надо. И, явно увлекшись процедурой знакомства, повернулся к злящемуся на него Стрейкеру:

— А ты никогда не лезь, когда я с дамами общаюсь. И ни к кому не лезь, а то так и будешь ходить поколоченным. За что тебя сюда?

— Воровство.

— Ты всего лишь вор? — спросил Драмиррес. — За кражу на Крайний Юг не отправляют, что-то темнишь.

— Отправляют. Если украл у церкви.

— Ты обокрал церковь?! Круто!

— Не однажды, — польщенно заявил Стрейкер.

— Со взломом? — с интересом спросил Бвонг.

— Я забираюсь в любое окно, на любой высоте. В любую погоду, днем или ночью. Могу в такую щель пробраться, куда кошка едва помещается. Вы знаете, почему она пролазит в самые узкие места? Потому что у нее нет ключиц. У меня они есть, но я все равно куда хочешь заберусь. Открываю изнутри двери сообщникам, бывает, работаю сам. У церкви всегда есть чем поживиться.

— Но надо быть совсем уж отмороженным, чтобы красть у клириков. — Драмиррес покачал головой.

— Ага. Как схватили, так первым делом это сказали.

— Всегда воров уважал, — заявил Бвонг. — У них свои законы, они понятные и правильные. Не то что у судей, там хрен догадаешься, что и как. Что ты ни делай, все равно виноватым выставят. Ты не серчай, не хотел я тебя так сильно отоварить, но рука у меня слишком тяжелая. Лучше бы ты на мачту забрался, раз такой ловкий, тебе в драку встревать нельзя, слишком щуплый. А ты, мелкий, за что сюда угодил? Небось шестеркой при бандитах был и заодно с ними под раздачу попал?

Храннек за словом в карман не полез:

— А разве ты в четырнадцать был главным бандитом рынка?

— Да уж покруче тебя.

— Я, между прочим, украл кошелек у городского судьи.

— Лучше бы ты у него судебную печать украл — тема выгодная.

— Нет, правда, я ловко это умею. Вот что хочешь в карман положи, береги всеми способами, но еще до темноты оно станет моим.

— Поспорил бы я с тобой на щелчки по лбу, да только тебя такой проигрыш точно прикончит. Так что живи, мелюзга. А ты, Трой? Небось мечом покрошил кого-то? Разбойничал? Ловко ты этой штукой машешь, будто из благородных. Только благородных в трюм не отправляют, куда нам, черным простолюдинам, до голубых кровей.

— Я единственный честный человек среди вас, — усмехнулся Трой.

— Да что ты говоришь? А я тогда святее всех святых, задницей Драмирреса клянусь, верьте мне все.

— Можешь почитать в списке, за мной ничего не числится.

— Я разве похож на того, кто читать умеет? Просто так на Крайний Юг не отправляют. Не знаю, что там в ваших списках, но ты крепко набедокурил. Рассказывай давай, здесь все свои, и мы о себе все рассказали. Так нечестно.

— Да я бы с радостью, вот только мне нечего рассказывать.

— Только не надо пушистой овечкой прикидываться, а то я сейчас тоже начну плести всякие небылицы. Скажу для начала, что мать моя была честной женщиной, а отец начальником рыночной стражи. Кто в такое поверит? Вот и мы тебе не верим.

— Жирный, за всех не говори, — отозвалась Миллиндра.

— А то что? Веснушка с ушами, я так и не понял, каким ветром такую скромняшку сюда занесло, а ты теперь еще и этого прикрываешь. Снюхаться успели?

— Я тогда тоже прикрываю, — сказал Драмиррес. — Трою и правда нечего рассказывать.

— Вы что?! Все сговорились?!

— Расслабься, он просто стертый.

— Стертый?!

— Ему стерли память, — пояснила Миллиндра. — Вообще ничего не оставили из прошлой жизни. Он даже имя свое не смог вспомнить. В списках только оно и написано, и еще буква «С» на табличке, что на груди. Наверное, сокращение от «стертый». И больше ничего. Мог бы и сам догадаться, будь у тебя мозги.

Все с интересом уставились на Троя, толстый здоровяк не отреагировал на выпад, и даже в отрешенном взгляде Айриции что-то прояснилось.

— Тогда извиняюсь, — с нетипичной для него неловкостью произнес Бвонг, добавив: — Лучше уж башку с плеч, чем такое. За что?

Трой покачал головой:

— В списках не написано, а сам я ничего не помню. Так что могу с чистой совестью называть себя самым честным из всех.

— Ага, конечно, так мы все и поверили, — осклабился Драмиррес. — Да, чтобы память стерли, ты должен был соблазнить прабабушек всех членов Конклава Четырех, а потом продать их некромантам для темных ритуалов. За меньшее стиранием не накажут. Жаль, что ты ничего не помнишь. По всему видать, что повеселился неплохо, такое интересно послушать.

— Это вам не сено воровать, Айлефу не понять, — поддакнул Бвонг.

Стрейкер неожиданно рассмеялся — громко, искренне, с шумными хлопками по коленкам — и, даваясь словами, произнес:

— Ой, не могу! Не могу! Клирики засунули сюда честного человека! — Чуть успокоившись, спросил: — Вы разве не поняли? Трой и правда честный. Ведь стертых не отправляют на каторгу, считается, что после стирания они становятся новыми людьми, максимум, что им грозит, — ссылка.

— То есть его не должны были сюда посылать? — уточнил Драмиррес.

— Конечно, не должны, ведь считается, что на юг отправляют самых отпетых. Вот только я украл несколько подсвечников, но почему-то здесь. Тоже еще, великий преступник. На отборе видел парня, на котором два доказанных трупа и четыре под сомнением, но он не попал в трюм. А я никого не резал, но почему-то сижу здесь. И Трой здесь, и мелкий Храннек. Понимаете? Церкви плевать на то, как сильно ты виноват. Они выбирают лучших из тех, кто есть, и гонят их на убой в Краймор. Там ведь всего несколько безопасных территорий, а на остальные нормальные люди не очень-то суются. Надо чем-то заполнять пустоту, вот они и заполняют — нами. Может, еще раз молитву повторите? Ну так без меня, могу рассмеяться, испорчу момент. Плевал я на все ваши молитвы.

— Есть церковники, а есть церковь, есть нормальные клирики, а есть грязь, — заявил Драмиррес. — Не надо все смешивать в кучу.

— Грязь? Да ничего вы не поняли — вся церковь грязь, раз у нее политика гробить таких, как мы. Выбирают не просто тех, которые редко перерождаются, а тех, кто не перегрызется из-за гнилого сухаря, кто согласен подставлять свою шкуру за их интересы.

— По-моему, мы уже начинаем грызться… — рассеянно заметила Миллиндра.

— Ты прочитала судовой журнал? — спросил Трой.

Та покачала головой:

— Его долго вели, там много записей, целого дня не хватит все прочитать. Первые вообще пропустила, в конце смотрю, самое главное там.

— Посмотри прямо сейчас, а мы сходим на камбуз за едой. Надеюсь, никто не откажется от солонины и сухарей?

— Видал и получше угощения, но не откажусь, — ответил Драмиррес.

— Вот и решено. Пожуем немного, помянем парней и послушаем Миллиндру. Пора узнать, что же тут произошло и что нас ждет дальше. Так что не отвлекайся на начало и середину, читай последнее, там и правда должно быть самое важное.