Ражая. Волей богов

Арсений Михайлович Зензин (2024)

Скальды да ведуны иной раз молвят от мудрости своих долгих зим: «Не ищи богов внимания и любви! Их сильно-могучих привязанность ведет в руку с великими свершениями, саг достойными, бессчётные горести да утраты!» Вот и не знаешь иной раз — словами напутственными «Любят тебя боги!» то ли благостей пожелал, то ли проклял! Оставив часть своей опалённой горнилом войн души в чуждой веры иноземных краях, навечно заклеймив память бессчётными горестями, ведомая жаждой мести Алира возвращается в вольные земли. Кланов исконная вотчина, Клыки рока, уже никогда не станут прежними в омертвевшем взоре мастерицы пляски тяжёлого клинка. Тем паче от поступи Греха владычицы, прорвавшейся за доселе непроходимый барьер, адова скверна вольно ползет по ущельям и нагорьям земель щуров, заливая, аки половодьем, кровавыми потоками долины и селения дикарей, обрекая Ражую с её разношёрстной кликой сызнова дать бой!

1 Глава.

Курганы Изгиррульва.

Стоял поистине погожий день, зимнее солнце не иначе все ближе заворачивая к весне, должной вскорости пробудить мир от затянувшейся спячки, припекало играясь лучами, слепя очи мириадами переливов по шапкам снегов, сокрывшим охряные и зелёные наросты мха, залегшим меж серой морщинистой скальной плотью. Не было дурной на норов стужи вьюжной, пригнанной бездонными коридорами ущелий, что под заупокойные стенания забиралась в любую прореху одежды! Не трещал лютый мороз, леденивший тело в самые кости! Просто невероятной синевы безоблачный небесный чертог и жёлто-золотое око богов своим могуществом заставлявшее снега пускать слезы.

Скоро совсем уж скоро, освободятся от лишнего снега лавинами и оползнями кряжи и хребты Клыков рока, зажурчат по камням и порогам по глубоким ущельям меж скал, быстрые речушки освободившись от ледового узилища. Отары овец и баранов вдосталь наевшись соломы и сена, выйдут на пастбища. Хвойные пущи по долинам, прореженные красавицами берёзами, тоже вздохнут волей, изначально мягким словно перины мхом, а после зачернев черникой да заалев брусникой.

Но до того мига покамест ещё не дошло, но право солнца ласки уже заставляли скидывать плащи меховые да тянуть вороты!

— Ну светленький осталось немножко совсем чуть-чуть! Ровно три раза по столько же сколько уже прошли! — сверкая безумным счастьем заверила барона вёльва, можно сказать приободрила присев рядышком переливисто ну звонница колокольни тренькнув бессчётными амулетами, развешенными по белым мехам одеяния.

Руд сложив щит, булаву и дорожный крепко скроенный мешок, сидящий на широкой вытесанной в плоти горы ступени, обреченным горем поднял взор вверх, на нескончаемую череду рукотворного подъёма, что бежал ломко по склону виляя меж надломанных бивней скал, да стоячих рунических камней, щерблённых узорами и древними письменами, чередовавшимися с чудными истуканами футов десяти высотой, по всему звериных, чьи черты смазала веками надругательств непогодица.

Супротив барону коему казалось, что его ноги, заслугой ступеней высотой в колено, отмерли окончательно, его спутники Алира, Скавел и Ульд тщательно прячущие ухмылки, даже не взопрели просто скинули меховые плащи чуть раскрасневшись подъёмом.

— Даже во Бусинка и та крепче на подъём иноземец! — чуть поддел его гордость Ульд, без злой насмешки, так шуточно будоража гордость. Как не странно, топорник, тот озлобленный и своенравный, что встретился им в клане рыси, покинув становище клана, обернулся хоть и молчаливым, но приятным спутником легко вписавшимся в и без того странную разношёрстную клику, на непритязательный взор своим составом сильно походящую на свору блажных трубадуров. Коей до кучи приросла безумная по всем статьям вёльва.

— Ага, я уж заметил! — глянул на крохотную девочку Руд, отерев в очередной раз лоснящееся потом лицо.

А что бусинка, малышка искрясь своей дюже широкой, может быть для кого страшной улыбкой, но точно не для них, только пожала плечиками сидя на косых от мощи плечах Алиры, попутно переплетая той косы.

Варвары-кланики с ранних зим привычные к лазанью по крутым склонам, уступали в этом умении разве что любимцам своим баранам, упертым насмерть на ровне хозяевам. А вот барон, что теперь мало походил на тот раздавшийся во все стороны пузырик встретившийся Алире чуть боле полугода назад, топивший скорбь от потери первенца и супруги в вине, хоть и обернулся в прежнего статного война, но не был привычен к таким вот восхождениям.

— Ну спаситель даруй мне сил! — с абсолютно несчастным лицом поднялся, переведя дух барон, полным решимости взором глядя на то, как окаянная лестница заворачивает за очередной гребень скалы пред коей опять-таки высился рунный камень.

— Это не беда, коли живы воротимся то нужно будет на Льдистое копье за очищением идти! — все также глазами сверкая отрешёнными сумасшедшими от какого неведомого счастья, заявила ему Ингрид указав пальцем за спину.

Руд обернулся и его окованный каплевидный щит брякнул на каменную ступень, видом самой высокой вершины стыдящей своей громадой прочие кряжи Клыков рока, в беспечной небесной юдоли венчаемой короной трёх зубцов в ледовой голубой кайме.

— Восемь тысяч священных ступеней! — наигранно-благоговейно промолвила Алира, и тут-же видом разом помертвевшего Руда, не сдержавшись грянула глухим диким хохотом коий поддержали прочие. — Пошли!

Смех как попытка скрасить гнетущие неизвестностью мысли, пропитанные неискоренимым суеверным трепетом горцев, пред окутанными одна другой краше байками и легендами курганами Изгиррульва проклятыми могильниками, как лучшее лекарство помогал крепить дух! И всплеск гоготания повторился, едва они поднялись ещё на пол сотни ступеней, минуя каменистый клык скалы, опять же заслугой многострадального борона начавшего витиевато костерить их на чем свет держится, да в таких выражениях хоть перо бери да пиши в науку внукам.

Ведь вместо невыносимого подъёма ещё трёх раз по столько-же, обещанного чудной вёльвой, сулящего ногам отсохнуть напрочь, взорам своры предстало наконец само плато! Огромная невместно как затесавшаяся на склоне равнина бугрящееся под плотными снегами двумя рядами холмов, словно широкой дорогой ведущих к высокой крипте чье рукотворное происхождение обличала камня кладь стены с вратами позеленелой бронзы, двух створ искусных на ровне барельефам узоров. Путь к курганам затворяли неведомо кем возведённые циклопические арки серого камня, чьи колонны как шпилями щетинились по верхам резанными драконьими головами, а сам невместно как выдюживший многовековой натиск непогоды свод, высился не менее полусотни футов. В сени последней аккурат под своеобразным порталом покоился огромный камень вытесанный безупречно на переднюю кромку с хитрой рунической вязью, сродни тем, что попадались на протяжении всего подъёма.

— Ну а дальше что? — как-то неуверенно коснувшись ламеллярной чешуи под коей покоился обережный камень, поинтересовался Скавел у Алиры оглядывая древний могильник, дремлющий в снежном плену.

— Идем в главный курган и коли наткнёмся на каких драугров треплем за бороду, заупокаиваем обратно в сон сладкий! Неча живым досаждать и с демонами якшаться! — ражая, ссадив бусинку с плеч и настрого повелев крохе держаться позади всех, потянула из-за спины двуручник возложив предусмотрительно поверх латного оплечья.

Именно дочь клана ястреба, первой двинула к древним аркам, своей отвагой с хрустом снежинок продавливая тропку меховыми сапогами, за ней как нестранно Ульд, дальше Руд, а уж потом всё озирающийся Скавел и вёльва.

— Ну чуешь чего? — как бы вскользь поинтересовалась у разряженного высотою воздуха ражая, а мигом позже рядом возник дух священника.

Хоть легкий ветерок, поднимающий почти незримые шельфы по тверди плато и не мог коснуться или даже развеять нематериальную призрачную плоть Элиота, дух поёжился.

— Чую Алира, но не скверну адову? — поморщил он худосочное лицо не иначе стараясь подобрать слова. — Нечто иное, древнюю неистовую злобу и муки, рожденные в страшном проклятье, воплотившиеся кошмаром! — Элиот как-то печально окинул два ряда холмов, что под паволокой снегов и камнем берегли останки минувших конунгов, а затем пригляделся, чуть сощурив очи к самому большому из курганов оголённой каменной стены, к коему вела, алея меж могильников. — Нет, тут что-то не сходиться, нечто, что ныне обитает там ненавидит демонов не меньше нашего, пропитано насквозь силой загробного царства некротическим могуществом.

От слов призрака легче не стало! И Алира, поддавая веса своему авторитету в глазах спутников, вздернув подбородок напускной бравадой, прибавила шага. «Страшит не ужас, кроющийся в глубинах крипт, а неизвестность! Также как пленника хуже всяческих мук и истязаний ломают ожидания новой боли!» Но её порыв был оборван Ингрид. Вельвой, что замерла у рунического камня. Вслух прочитав хитрую вязь символов как вышло страшную печать.

— И покуда нерушимы горы, а небес свод, пронзённый Льдистым копьём, пылает златым оком!

Покуда не пришла хладом вечная ночь нескончаемой лютой зимы!

Покуда дремлют в плене земли корней, враги рода людского гиганты!

Силой богов их именами и кровью, дарованной каждым кланом, ныне запретен тебе мир за чертою сего кургана, равно достойному посмертию!

Нерушимы незримые цепи твои отвергнутый, плачь своего рода!

Не разорвать тебе оковы, выкованные из пыли костей призраков и слез кровавых, пролитых по нерожденным младенцам!

Изгиррульв рок вольных племён, не знай от веку покоя!

Познай же муки в проклятье низводимом!

Пусть корона предков жжёт твой череп пламенем неугасимым, а от меча с коего ни разу не убрал длани, каждым новым закатом прогнивает дух твой!

— Да! — почесал висок одним из шипов булавы Руд. — Это что-же надо было такого сотворить дабы тебя с таким почетом в иной мир спроваживали!

— Нет, не пресек он черту черной реки! Не спустился глубинными тропами к кузне Сидраса! Изгиррульв прикован чарами крови именно к своему кургану! — влезла Ингрид. — Три века его дух полнясь страданиями бродяжничает по криптам не в силах найти покоя, покинуть сию темницу!

— А про дела его черные и бездушные даже про всё гораздые баять скальды предпочитают помалкивать! — нахмурил чело огладив бороду Скавел.

Спутники выразительно переглянулись, по их взорам ясно читалось едино: «Ну пущай себе и дальше в катакомбах мотыляеться!»

Но Алира чье нутро как на духу леденила не вдохновляющая перспектива свидеться с последним королём, коий явно пребывал не в духе, переборов секундную слабость, все-же шагнула дальше!

Пред зелёными очами, сызнова застилая красоты зимнего погребального плато, возникли лики, заледеневшего изнурённого отца бездыханного и обугленный в кости Мириам. Память коварно ввергла обратна на узкие залегшие меж фахверковых домов мощённые улочки Аннисбурга, полнящиеся чумной нежитью и прочими мерзовидами! Нет, она во чтобы то ни стало распутает клубок, сплетённый Греха владычицей, и прижмет демоницу под который камень она бы не спряталась! Видела ражая что сотворилось её волей, как обратился скверной целый город! В своих землях того не допустит боги свидетели, и потому упрямо шла к главному кургану, вызнать у проклятого конунга чего рогатой от него надобно.

С каждым шагом росла стена камня — лицевая сторона кургана, меж плотной кладки проросшая терновником и мхом. Высились двери, кованные с бронзы, полустёртых отпорных символов и колец вместо рукоятей. Три ступени служили папертью крипте-узилищу, три ступени под оглушительный набат сердец и дочь клана оказалась под створами в два её роста обжигая длань хладным металлом ухватив опасливо кольцо.

Тяжело, с жалостливым скрипом петель, поддался проход веками, не знавший отворения, пугнувшись от солнца ласки, бросившимся по сторонам тенями. Их взорам предстал пустынный округлый зал, устланный в высоту ладони пылью, с десятком мраморных постаментов — погребальных лож хольдов Изгиррульва. Древние брони — съеденная ржой чешуя ламелляров а где и пластины кованных нагрудников, покрывали истлевшие костяки в распавшихся прахом одеяниях. Звериные с потлевших шкур личины-накидки и шеломы с вычурными полумасками и кольчужными брамницами так и покоились на съеденных смертным сном и разложением лицах, запавших провалов глазниц ветхих бород. Длинных ногтей персты равно при жизни сжимали щедро крашенные серебром рукояти мечей и секир. Хольды конунга, его гвардия и по сей день преданно берегли здесь покой своего вождя!

На дальнем конце залы, зевом в непроглядную бездну зиял черным порталом проход, всем своим видом заставлявший сердца заходиться трепетом. Нет здесь не-было ловушек — хитрых нажимных пластин, пускавших спрятанные в кладке стен дротики, ни волчьих ям под обманными камнями полные длинных колов. Не боялись зодчие древних эпох, что возвели сей курган, расхитителей падких на сокровища, никто в здравом уме не сунулся бы в сеё проклятое место, овеянное зубодробительными легендами!

Наскоро защелкали кресала высекая искры под странный хохоток Ингрид, света прибавили чадящие факелы и вовсе сократив власть прожорливой тьмы, диковинными теневыми сущностями залегавшей по всем углам. Желтые смолянистые языки своей пляской позволили разглядеть дюже дорогие пояса хольдов, перстни на высушенных смертью пальцах и чистого серебра воинские витые браслеты. Медленно стараясь не потревожить покой усопших щуров, кабы не встали приветить гостей, отряд сжавшись меж собой, двинул дальше в проход, что обернулся длинной лестницей как казалось ведущей под корни земли в угодья нечисти и злых духов в саму бездну!

С каждым шагом воздух не иначе твердел морозной сыростью и затхлым могильным привкусом, заставляя невольным страхом оборачиваться на спасительный солнца свет, оставленный позади.

— Это всамделишний лабиринт! — как-то совсем скукоженно обмолвился барон, оглядывая четыре равных низких коридора к коим привела лестница. Все единые даже на цепкий взор воинский, таже кладка, единые жаровни каждые десять шагов, тот-же скрашенный серебром изморози мох нашедшей в извести дорожки и ниши в стенах с лежащими в полостях воями с единой разницей от хольдов более худшим снаряжением, совсем поддавшимся тлену.

«Сколько здесь интересно всего таких вот дремлющих до поры стражей?» — негаданно задумалась Алира примеряясь к узким проходам, не позволявшим как должно случись беда размахнуться её двуручным клинком.

— Шесть сотен воев, Хирд конунга, что верно клятвам на крови самоотверженно решил не оставить своего властителя даже на смертном одре! — не иначе прочитав мысли ражей, вперёд вышла Ингрид-вёльва затворив очи. — Не тьмы страшиться сердце храбреца, а то, что кроиться за ней! — изрекла она и повелела, пакостно хихикнув тушить факелы.

Вот теперича в безумии их провожатой сгинули последние сомнения! Но богов вещунья уже загасила свой светец, а остальные куда им деваться, отерев разом взмокшие лбы последовали её примеру, вернув вязкому мраку доселе нерушимую власть.

Неприметно едва видимо, но всё силнее разгораясь голубоватым потусторонним светом зашлись жаровни, высветив нави колдовским отражением левый коридор, что шагах в пятидесяти терялся резким поворотом.

В этом свете не иначе брешью в мироздании, проникавшем из загробного кошмарного царства, даже дух Элиота стал более материален, а выгнившие обтянутые серой кожей черепа кланников в нишах, будто масками, наложенными поверх истлевших личин, обзавелись не иначе теми-же, что и при жизни ликами.

Волосы по загривкам чуть не встали дыбом, даже у новичка рыси лестной правнука, бритой головы. Чуть не отросли для сего важного дела!

— Я вас сверху подожду! Мала ещё для таких прогулок! — обмолвилась бусинка, быстренько юркнув по лестнице в надземный зал.

— Самой почитай три века! А всё мала! — с тоскою и завистью глянул вслед крохе Скавел.

— Сколько? — не иначе затхлостью поперхнулся Ульд, чуть не обронив топор, выуживаемый из петельки на поясе.

Свора ражей только сейчас распахнув дивом очи приметила ладные оголовки серебра что, сменили старые, и когда умудрился обменяться с покойным хольдом?

«Ловок! В воровской гильдии какого бурга цены бы не-было!» — качнул головой Руд углядев и перстни у кланника и даже обручи воинские по пять штук, нацепленные поверх дублённых наручей, прибранные с верхней залы, невиданную тугость обрёл и кошель на покамест обычном ременном воинском поясе.

Повисла гнетущая тишина нерешительности, все, обособливо кланники пристально вглядывались в проход, мерцающий голубоватым сиянием жаровен. Ожидая неведомо чего! Суеверность пришла к ним с кровью на ровне гордости, чести и неукротимости в битвах, и её вот так на раз нельзя было обороть!

— Ну чего застыли на пороге? — замогильный глас скрежетом шлифовального камня по ржавому клинку, множась эхом разнёсся из недр подземелья кургана.

В воздухе сразу прибавилось иного смрада, сильно отдающего недавним пиром, никто из своры ражей не усомнился кому принадлежал этот глас. До них сирых снизошёл сам Изгиррульв, чей дух под гнётом проклятья бессчётные зимы обитает в этих древних криптах!

— Проходите в чертог и принесите клятву своему конунгу!

— Не конунг ты нам отродье! Опорочившее кровь своего рода! Осрамивший всех своих предков! — взвизгнула вельва.

— Нет, так с вождями речи не ведут! — покачал сокрушённо головой Элиот. Как в воду глядел!

— Быть по сему!

Алира выронив меч, хватила уши на ровне всем остальным, старясь хоть немного, но сбавить рвущий перепонки рёв древнего рога чье глухое неслышимое столетия пение разнеслось по туннелям.

На зов конунга, ну ровно встарь откликнулись его верные войны, с сухим скрежетом да лязганьем старинных доспехов, стали, сбрасывая многовековое оцепенение подниматься драугры покидая свои ложи в нишах по стенам! Мертвяки, почитай напрочь лишённые плоти скелеты, едва обтянутые сухой кожей, стряхивая пыль и паутину, не хорошо так буравили незваных гостей равно в жаровнях голубым пламенем в глубинах провалов глазниц, из-под полумасок шеломов и совсем обветшалых накидок со звериных морд шкур.

Первым разрывая крепнущие путы ужаса, очухался Ульд, бесстрашно рванув вперед в правое ответвление, озарённое путеводным свечением, чуть подпрыгнув да толкнувшись от стены сапогом. Грациозен был бросок кланника, еще в полете он на косую срубил топором правой руки шею драугру, попав аккурат под кольчужное плетение брамницы. Щелкая зубьями гнилыми головака расставшись с шлемом явив седые пряди кос, полетела стороной а кланник обернувшись вокруг своей оси в воздухе, пред приземлением метнул левый топор в следующего. Древнее оружие, прорезав воздух парой оборотов разнесло голову следующего мертвяка в костную пыль, глубоко засев в шеломе аккурат меж глазниц полумаски. Не тратя времени, видя пред собой негодующих предков, прибывающих в дурном настрое, полнящих оружно коридор, рыси внучек сызнова сиганул с двух ног грянув в щит запустив неупокоенного по обратному направлению, создав в проходе свалку.

Нежить, и не спалось ей, ползла сразу со всех четырёх коридоров, первый левый занял Руд выставив пред собой щит, сотрясающийся от ласк старинных мечей и топоров. Барон действовал размеренно и твердо, рассаживая взмахами булавы из-за кромки, ветхие щиты драугров меля порошком старые кости.

В левый второй метнулся Скавел орудуя бешенным темпом своими кованными когтями, обратившимися в неуловимый глазу каскад росчерков.

— Наверх Элиот, там бусинка! — ражая парой увесистых ударов латными перчатками отбросив неупокоиных да подобрав оброненный меч, обливая сердце кровью тревогой за девочку, заняла перекрестье ходов, единственное место, где могла как должно пользовать длинною своего клинка, уже пылающего золотой гравировкой по долу. Рождённые в мельницах и восьмёрках рубящие удары не могли хвастнуть изысканностью фехтования, но с лихвой компенсировали сей ничтожный недостаток своей неимоверной силой не иначе распыляя драугров кучами останков.

Тощий призрак священника обратившись в свою тёмную ипостась в жуткую навью изгнившей личины, оскаленной клыками под капюшоном истлевшего савана изорванной рясы, метнулся обратно по лестнице.

Нет, богам хвала, не донеслось сверху криков малышки, призывов о помощи, не спустит на неё посягательств набожный, но лютый в гневе дух священника!

С левого плеча снизу-вверх на выдохе, восходящим прорубив словно пряжу кольчугу, разметав ребра сторонами. В обратку шипами на кончике грянув по ретивому обрубку, что, скребя рукою настырно полз к дочери клана пред коей уже росла куча мала из останков, раздробленных во всяческие мелкие ингредиенты. Двуручник описав круг пред кряжистой мечницей высеча искры из низкого свода, устремляется справа-налево в горизонт разделив по грудным клеткам разом двоих, у одного обломок кованного в старь панциря, выдюживший ласку черной стали, прихватив большую часть рёбер и вовсе брякнул в кладь. Третий драугр что миновал удар клинком, откатился назад вдохновлённый пинком Алиры, что танцовщицей с шагом назад обернулась вокруг себя заняв на исходе пируэта прежнюю позицию держа клинок вертикально пред собой.

Взор кряжистой девы мельком глянул в сторону Ульда, за Скавела и барона мечница была тверда уверенностью, а вот за новенького не совсем! Зазря, воин даже не сдерживал драугров, он свирепо прорубался свозь их ряды!

Воины минувших эпох прорывались вперед, полня коридор, но уже не просто беспорядочным валом истлевших в кости драугров, а не иначе проклятыми душами вернув память, они складывали строй в два щита.

Свечение глазниц сливалось в единый морок что разбивало порхание черной стали двуручника под сиплое дыхание!

«Долго ли они смогут стоять здесь? Сколько осилят неупокойников плевавших на раны и усталь?» — мимоходом задумалась дочерь клана выбрасывая клинок вперед колющим выпадом, дабы моментально дернуть обратно на себя рассохшийся щит мертвяка вырывая из изглоданных веками дланей, использовав шипы на конце аки крюк.

Утянутый за щитом мертвяк первый раз хрустнул челюстью от косого с правого локтя, следом обезглавился едва дева, обернувшись вокруг себя добавила с левого сверху, попутно перехватывая меч, а его сосед в строю раздался от последующего инерцией разворота выпада кликом наискось.

— Ууу… Горна жаркое пламя! — утробно взвыла Алира сбившись с ритма от пронзившей ногу боли! В носок сапога вцепился драугр, вернее обтянутый серой как пергамент кожей череп, самозабвенно орудующий гнилыми пеньками зубов!

Товарка кусача уже был подле, занеся топор, отбитый в полете левым наручем, меч верный и прекрасный сызнова брякнул на пол, а правая латная перчатка врезалась под прореженную тленом броду чудом цепляющуюся за челюсть, что от хлёсткого притеснения аж закусила носовую впадину!

— Чертов бобр! — поперёк себя шире мечница пнула закусившей персты головой ближайшего противника подломив ветхие ноги, но грызец только крепче закусил пальчики, второй пинок ушёл в стену и хруст черепка под длинную витиеватую отповедь совпал с хрустом перстов, самых любимых и прекрасных как мыслила Алира, градом ударов локтей и пудовых кулаков расшвыривая чуть не захлестнувших её мертвяков.

Драугры навалились на неё, скопом чуть не погребая под собой, клацая старыми мечами и топорами по наплечниками и наручам воронённой стали, норовя местами вцепиться в плоть зубьями или когтями. Не иначе стая волков, оголодавших плохой добычей, набрасывались на бурого исполина медведя, расшвыривавшего буйной яростью поджарых бестий.

Позади что-то забубнила вельва не иначе на заступничество призывая богов. С лестницы наружу задорно скача по ступеням посыпались останки хольдов по всей видимости Элиот в естестве темной души рвал их, ограждая бусинку.

Ретивые мертвяки подвое повисли на руках, чей-то зев под кромкой волчьей меховой личины, распахнувшись вне всякой меры, обдавая смрадом готов был вгрызться в лицо ражей, на что мечница от души саданула лбом вдвое сбавив в оскале пеньков замяв нос волчий, а после собрав воедино все каки были силы, чуть не рвя жилы стряхнула драугров, хватив от безысходности боевой нож с пояса. Обнажив в голубоватом призрачном свете странную форму изогнутого к низу кончика и небывало прекрасный развод стали алло-чёрный.

Самое крайнее средство в коем Алира истово сомневалась, ведь то проклятье адово, скверны черных прожилок узор, разросшийся по правой могучей длани, сдерживаемый черной сталью и тиснением рун на коже, сгинуло жертвой отца, исчезло, не оставив и шанса суметь пользовать адовой пришедшей из глубин преисподней ковкой. Руку и впрямь ну словно в горн сунули, все жилы скрутило агонией.

Ражая разразилась воплем боли, гульнувшим эхом по катакомбам кургана, и крест-накрест рассекла ближайшую харю драугра. Как хорошо пропитанный смолой факел полыхнул иссушенный мертвяк, багряный ровно крови огонь пожрал его изнутри, вытеснив голубоватое свечение глазниц адовым отблеском.

От первого мигом занялся второй, удар сердца, и они развеялись тленным прахом смолянистым чадом выкрасив стены крипты, только брякнули в пол кованные с черной руды нерушимой оружье да брони.

Не ведая сколько, ещё сможет выносить глодающую руку боль, дочь клана, не размениваясь на колющие или перехваты стала широкими взмахами от себя и обратно сечь нежить освобождая пространство.

Рядом оказался Руд, чуть не угодивший под очередной полуслепой от исступления удар, выпучивший голубые глаза скорой вполне себе жуткой гибелью неупокоиных, он по всему единственный смог, бросив туннель откликнуться на её полный муки вопль.

Облака пепла витали в воздухе золистой хмарью, чадом неприглядно скрасило область вокруг Алиры и едва Руд сменил её, опрокинув ближайшего драугра щитом, второго отпочивав головкой булавы косым справа-налево в колено и в обратку с тошнотворным хрустом под челюсть сорвав голову с шейных позвонков, она наконец обронила свой чудный кинжал хватив руку.

Бой, разносясь звоном супротив криков, воплей и боевых кличей не потребных драуграм, продолжал греметь по лабиринту, всё новые и новые минувших эпох вои, сбрасывая дрему ползли из самых темных закутков кургана и солоно пришлось бы всем коли не вельва!

Закончив свою тарабарщину да врезав костяным жертвенным клинком левую ладонь Ингрид, расчертила ближайшей стены кладку хитрым символом сплетённых в круг рун, а после хлопнула по нему аккурат в центр! Неведомо где зародивший не иначе в темной изнанке мира, незримый обычному оку шквальный ветер пронесся по кургану! Кланники минувших эпох от сего дуновения разбились неприглядными останками, брызнули сторонами, с противным полу-хрустом разрывая серую иссохшую плоть ошметками костяков. Только знай себе пали в ноги да грохнули о сены части древних доспехов и броней.

И снова по катакомбам воцарилась тишь, нарушаемая тяжелыми вздохами воинов отряда, что, опасливо озираясь сторонами на чернеющие мраком ниши в стенах, отирая соленый от яростной сечи пот, сошлись на развилке коридоров, все также освященной ровным неколеблющимся инномировым пламенем жаровен малопритязательного пути.

— Сильно задели? — сведя тревогой брови под рассечённым лбом Скавел оглядел Алиру.

— Ага, задери его великан, вгрызся бобром. — не чураясь присела она на кучу костей и останков сотворённую впредь заклятья вёльвы двуручным мечом.

Ульд чьего слуха в горячке стремительного боя не коснулся вскрик ражей тоже в свою очередь внимательно оглядел их своенравную атаманшу, но нет, не было крови или тяжелых ран. А после глаза рыси внучка равно очам прочих полезли долой, ведь кряжистая воительница, закинув правую ступню на колено выдернула из носка мехового сапога по всей видимости зуб, в прошлом часть дружной семьи в тридцать два родича, следом шипя змеёю стянув обувку ощупала раскрасневшийся большой палец, уже раздающийся сторонами явно поломанный.

Слыхал как-то Ульд от вещуна старого того, что выпестовал Ингрид на службу богам, слова мудрые! «Существуют в нашем мире тайны коих секреты лучше и не знать вовсе, рассудка лишишься!»

Одна из тех жутких тайн по всей видимости заключалась в непостижимом для твёрдого разума способе, ражей, убереженной яростью берсерка и воинским мастерством от стали, дать ухватить драугру себя за носок сапога! Не рукой, не мечем или топором, а именно зубьями!

Первым не выдержал Скавел прыснув хохотом отерев кровавое чело, вторым над страшенной раной, что всяко войдет в длинные саги хихикнул барон иноземец, вот только новенького от потехи удержал жгучий злобой взор зелёных изумрудов рыжеволосой дочери клана, сулящий исподлобья не только перелом перстов, но возможно и хребта!

— Мне вот интересно Ингрид, а отчего ты сразу не отпотчивала сухарей сим ладным способом? Ждала пока мне ногу съедят или порубят нас в кровяную колбасу? — все также баюкая нежно ногу подняла бровь Алира в голубом призрачном свете оглядывая вёльву.

— Ну боги не идут милость тем, кто сам не может себя оградить! Не привечают ни слабаков, ни трусов! А углядели что храбро секёмся и снизошли на помощь! — пожала плечами Ингрид, а дочь клана тряхнула головой, гоня морок, ведь в свете голубеющих жаровен за их дурной с головы ведуньи на миг возникла еще одна нематериальная с красивым полногубым ликом высоких скул тисненым руническими письменами и гребнем волос, проплетённым косами через голову.

Туманная призрачная женщина в длинном платье широкого аж до ребер пояса с меховым плащом хитрых фибул, презрительно скалилась, прожигала, сощурив очи всю их разношёрстную клику полным злобы кровожадным взором.

Пару раз моргнув Алира углядела вместо гостьи из нави материализовавшегося в привычном не тёмном обличье Элиота, а следом чуть скребя коготками ножек по ступеням лестницы вниз спустилась бусинка с тревогой и истовым переживанием оглядывая друзей и нареченную мать! Убедившись, что все целы малышка юркнула обратно, прихватив по указке Алиры мешочек невместно для чего!

Ну только Ульд горестно взглянул ей в след, про себя посетовав на так мало прихваченных перстней да браслетов! Вон у той какие глазищи что плошки, все драгоценное углядит, все соберёт!

И если стянуть сапог было тяжко, то возвращение его на законное место и вовсе стало богов испытанием! Но кабы там ни было вскоре горделиво шествуя впереди, ражая, выставив пред собой двуручник, сильнее обычного припадая стопой, шествовала во главе растянувшейся узостью коридора процессии в перёд в неведомое логово проклятого конунга.

Мертвенный колдовской свет иного мира дурманил разум, ворожил фантомами очи, остатки теней по углам обращая в диковинных тварей расфуфыренных шибче нет фантазией. Шаги, разбивая пыли толстенный слой, громогласно летели шорохом вдаль, заставляя съёживаться нутром, и всё ни шла из мыслей у дочери клана та навья! Ни в одной саге об Изгеррульве неупомянутая!

Путь иной раз сызнова расходился развилками лабиринта указывая правильную дорогу светочами, развеивающими мрак, то обращался какой залой по стенам высеченной барельефами, завешенной сотлевшими неразличимыми на узоры стягами, полной мраморных лож для тех же драугров, что ныне заслугой вёльвы разлетелись останками по сторонам.

— Эт хорошо, что деды наши вот так вот порознь ныне дремлют — обмолвился Ульд то и дело перекидкой топоров разминая руки.

— А как по мне кучками они страшнее нежели целиком! — хмыкнул барон. — Недалече от моего замка в деревушке вассальной на жальнике вон силой черной, могильным червём собрались покойнички воедино, на силу угомонили. — как-то свесил Руд плечи припомнив ночную жуткую битву в первый день знакомства с Алирой, когда на кладбище дух его возлюбленной опороченной скверной обратился длиннющим шипастым на обломки костей червем с зевом что у дракона.

— Каким таким червём? — как-то иначе оглядел разваленных щуров Ульд.

— Футов десяти змеюка и пасть из ребер обломков, на раз в полы раскусит!

— Дела! — стороной обошёл очередного предка кланик. А Скавел дал себе зарок всенепременно вызнать сею историю, доселе не слышимую.

— Ингрид, а при Изгеррульве часом никакой вельвы-жрицы не водилось? — чуть встав пред исходом очередной залы обернулась поперек себя шире атаманша, что всё не могла выкинуть из головы увиденное.

Смех, они с целой ратью драугров клинками недалече мерились, впереди ждет конунг от чьего имени малые и по сей день портки скрашивают, а мыслей с настырность дрянного дырявого на гниль зуба не покидала именно она! И была причина, оживший мертвяк и в пол силы не сравниться и изувеченным скверной переродившимся ненавистью духом мщения, ему соперник только адов воин рогатый!

Как-то совсем забегали сторонами глазки их бесноватой провожатой!

— Ану блажная давай выкладывай! — видя, как растерялась вельва уперла клинок в ноги ражая, буравя подозрительным взором.

— А как ты вызнала? Про вещунью богов Рисидру Тёмное знаменье?

Как-то совсем уж не красно звучало имечко на непритязательный слух Алиры! — Неважно как вызнала давай растолковывай! — решила она придержать информацию о навье при себе, у верных сподвижников и так нервы шалят.

— Супротив остальным жрицам Ресидра служила только одной богине Мелитре владычицы мертвых душ и темной реки, истинно черными делами занималась, всё глубже увязая духом в черной изнанке нашего мира обретая родство с мертвыми! Как старейшины сказывают именно с её наветов Изгиррульв пошёл мечем по кланам мнимых предателей искореняя, оставляя на пепелищах селений только тела что заслугой Ресидры полнили черный Хирд драугров множа и без того немалое воинство конунга!

— Так значит ваша жрица обратилась в некроманта! — присвистнул Руд. — Во дела!

— Изгиррульв пал только после того, как объединённых силой ведунов всех кланов смогли лишить колдовской власти Темное знаменье!

— А с ней то, что стало? Конунга прокляли, мы это знаем! А куда его вёльва девалась? — кабы невзначай поинтересовалась Алира знай себе пристальней оглядывая залу и косясь в проходы.

— Её сожгли на льдистом копье! — понурила голову вельва не иначе виной за своих предшественников. И было чему.

— Как сожгли? Огненная казнь запретна средь вольных земель, это за чертой Клыков рока еретиков да ведьм палят узколобые мракобесы, от богов воли сей запрет пошёл! — побагровев гневом на свой лик подошёл вождь медведей Скавел к Ингрид хватив подбородок да заставив глядеть в его очи ох недобро сверкающие! — Как посмели вы богов вещуны, душ вольного народа пастыри, сотворить такое непотребство!

— То были наши предки, не меня суди, но как сказывают иного способа просто не было! — взор Ингрид моментом обрел и ясность, и твердость. — Не думай себе вождь, что в иных землях кострища палят от прихоти или жажды чужих мучений, этот лютый способ сильнее прочих рвет узы невидимых сил мрака, с которыми сплетаются душами ворожеи!

— От чего такое любопытство? — развеявшись образом для прочих слышимо только ей одной прошептал Элиот на ухо Алиры, уж слишком странно на взор духа она себя вела.

— Я её видела! — также не разжимая губ просипела ражая, выпучив зелёные глазищи.

— Чёрная неприкаянная душа некроманта? — впервые Алира увидела ужас, четко оттеснившийся на призрачном лике священника.

Рядом с так и удерживаемой вождём за подбородок вёльвой, сызнова зримо всем соткался туманным естеством Элиот. — Когда её жгли она сыпала проклятьями? Вы проводили ритуалы очистительного экзорцизма?

Ответ выпученных обескураженных глаз ведуньи, как казалось, чуть не заставил духа взвыть отчаяньем как ловушку оглядев стены катакомб кургана.

— Убираемся отсюда! — хладом как в лютую стужу, от которой трещинами идут стволы деревьев повеяло от слов священника.

— Эт отчего? — подался вперёд Ульд уже воочию гадающий на какой огромной куче злата сидит дряхлый Изгеррульв.

— Не за конунгом вашим сюда летел демон, за душою прикованной проклятьем к нему, за духом этой вашей Тёмного знамения!

— С чего взял? Мы вельвы да жрецы-ведуны, волей предрассветных творцов — богов светлых! Уж почуяли бы коли воротилась бы она духом неспокойным! — скрестив обидой и раздражением руки на груди, дескать так усомнились в силе ведовской её братства, медленно процедила Ингрид оглядывая собравшихся. И может ей мнилось сим мигом грозна она в своем гневе! Ведь пятились прочь от неё и Скавел и Ульд, Алира вон и вовсе чудище своё неподъёмное наставила.

— Ага почуяли бы! Нос то не заложило соплёй! — фыркнула огненно-волосая дочь клана, играя жвалами под высыпанными веснушками скулами. Уже примеряясь к удару клинком расходящимся золотым сиянием узоров дола, и плевать ей было на Ингрид, ведь позади вельвы стояла та самая на беду помянутая Ресидра.

Морок мглистой туманной хмарью, принявший как на духу красивейшее из возможных черт, вобравших северную несгибаемую красу и стать! Вот только лик портили черные руны, устилавшие кожу и оскал плотоядный алчущий. Не жалел на неё конунг злата и серебра, им вышито было платье длинное, проклёпаны пряжки десятков ремешков, объединённых в единый пояс, даже фибулы, крученные тонким узором, схватившем по плечам плащ из шкур волчьих морд и те пестрили каменьями.

Медленно очень медленно обернулась Ингрид чуть не нос к носу столкнувшись с призрачной навьей в свете колдовских жаровен почти материализовавшуюся плотью. Рука живой вельвы хватила грудь под мехов одеянием, сокрывшим обережный камень.

— Не выкорчевать семя погибели, не вырвать корни что взошли на костях, окроплённых кровью жертвенной! Вам не унять меня по воле Мелитры величайших из богинь! Сама жизнь ничто иное как единая тропа к смерти! Они едины, эти скрученные в узел пути, нет там ни конца ни края! — почти ласково молвило наваждение. — Я упреждала скудоумов жрецов-ведунов, что малодушно презрели видения! Упреждала всех кото не хотел слышать! Скрепы миров рушатся! Одна печать уже пала, грань истончилась! Меня прокляли. Отвернулись от богов! Быть посему, коли вам не достаёт разума мы с возлюбленным отворим темницы под корнями земли, столкнув последней надеждой силы иных миров меж собой, на жертвенной крови соберём воедино воинство сумрачное необоримое не по зубам адовым тварям!

Для Руда слова призрака были полнейшей белибердой, а вот кланникам-горцам они изморозью схватили нутро! Каждому от рождения слушавшему певцов-сказителей скальдов да внимавших мудрости ведунов было ведомо про какие темницы бает черное знаменье, не иначе про те самые что берегут под гнётом гор инистых и огненных врагов рода людского великанов, тварей, запертых от самого сотворения, а печати не иначе те, что навь от яви отделяют, царство живых от обители мертвых!

Шаги твёрдые упруго-пружинистые грянули громом посреди ясного неба, приглушенная поступь, доносившаяся из коридора в коий в поисках главной крипты кургана, вот-вот должны были вступить путники.

«Много, очень много зим назад уже и не счесть сколько, молодой вёльве было явлено страшное ведение, самой Мелитрой хранительницей мертвых оно пришло! И молодая ученица ведуна, дюже страшась за судьбу родных земель пошла гласить упреждать о злом роке, нависшем над хребтами Клыков рока! Никто не приложил слуха, а за глаза мудрые богов вещуны только потешались, ещё и высмеяли, прилюдно обласкав неказистым прозвищем «Темное знаменье»! Как так? Ей значит недоучке снизошли творцы на озаренье, а им велико-мудрым запамятовали! Только один приложил к ней слух, а позже и душу! Только один, будущий конунг, не убоявшийся взвалить на плечи неподъёмный кровавый груз! Дабы внуки их внуков не страшились порождений преисподних и злых духов равно прочим иной веры народам! Вот тогда её восприняли всерьёз, их обоих восприняли и страшно было предательство собственного народа! Её разлучив с любым, пытали и жгли, словами потаёнными рвали душу за уменье от Мелитры пришедшие духами неспокойными да драуграми повелевать, за истину коей устрашились. Но нет в мире сильнее силы нежели любовь, и там на костре воплотившим все какие есть в этом мире муки, когда свирепые ветра, воющие меж синей ледяной короны Льдистого копья, раздували пламя её погибели, Ресидра последними словами по воле богини мёртвых сковала навечно свой дух с духом Изгиррульва, сковала страшной печатью собственного жертвоприношения!

Многие века, они обреченные на муки, были вместе, невзирая ни на что, и не сошли с ума на ровне переродившимся от безысходности и страданий духам мщения, алчущими только крови и мук! Любовь, и долг пред своей землёй даровали сил держаться! Выжидать до той поры покуда не придут те, кто сможет своей кровью даровать им свободу от проклятья! И вот они здесь!

И вот он здесь, как и встарь подле своей возлюбленной ведуньи! Из озарённого голубоватым сиянием туннеля вышел Изгеррульв последний конунг вольных горных земель. Отголоски нави обрисовали над истлевшей в кость личиной, меченный широким кривым рубцом на левую сторону, ясный лик того великого вождя что был при жизни, широкие скулы чуть орлиный нос и выгоревшие пламенем бессчётных битв глаза как два осколка льда, взирающие из-под кроплённой серебром полумаски дивного шелома, по ободу не иначе короной венчаемого белёсыми сродни костям огроменными толи клыками толи когтями не иначе дракона. Длинная борода плелась косами схваченными серебряными зажимами, ложилась на панцирь, кованный с трех воронёных, одна чуть уже другой пластин, покоившихся поверх кольчуги. Истощённые руки, вернувшие мощь брешью колдовской, скрывали наручи черной стали, равно панцирю, воронённые пластины от запястья до локтя выпускавшие меховую подкладку на ровне наплечникам с небольшими гребешками воротами.

«Этот точно мой!» — двуручник ражей глянул в сторону конунга, в то время как сама хозяйка, не таясь вцепилась очами в пояс владыки ладных блях двух серебряных волчьих голов, ощетинившись небывалым искусством чеканки закусивших друг друга. По бокам пояса тоже явно не в канаве прибранные покоились ножны с мечами в полтора-два локтя длины, чуть загнутых гард с оголовками, тоже изысканными на литьё. Любил видать Изгеррульв лесных скальдов серошкурых, вон как люто скалились, сверкая инкрустированными крошками рубинов буркалами. Был там и рог, витой весь в каменьях и рунах на серебре вычеканенных, тоже в стоимость всего Хоукхолла — ястреба гнездовища деревеньки родной Алиренной.

Проклятый конунг окинул собравшихся голодным пылающим синевой взором. А после посмотрел на как вышло возлюбленную.

— Вельва и рыси правнук! — чуть печально огласила она, кивнув прекрасным челом на Ингрид следом на Ульда!

— Не взыщите! Пусть кузнец предвечный скорее переродит вас в новых сильных телах! Слуги Мелитры не тронут покуда в брод пресечете темную реку инистых берегов. — гласом способным утихомирить бурю изрёк Изгеррульв и потянул клинки на свободу.

Вот то были клинки, по одному черному разводу стали в каждом дюйме соразмерному промеж выщербленных в глубине дола рун, душой и уменьем, урожденного кузнеца, восхитилась Алира, в три своих веса золотом можно просить.

По всему смекнул то и Ульд, ведь его топор мелькнув в воздухе устремился ладным броском в сторону непокойного конунга. «Что с бою взято то свято!»

Изгеррульв выписав левым мечом небрежный оборот, с показной ленцой отбил метательную снасть, устремляясь небывало грациозно в бой, ну на то он и конунг чтобы первым воином быть средь всего своего народа. И не скажи, что три сотни зим сидел, костенея да обрастая паутиной на троне под камнями кургана. Двигался ручьем перетекающе-плавно в тоже время неуловимо-стремительно, левой клинок держа пред собой наискось на уровне лица, а правый, чуть отведенный назад остриём вперёд.

Но битву завязали отнюдь не они, а Элиот перевоплотившийся темной ужасающей с виду душой, бросившийся сгустком мрака в своём изорванном саване на Рисидру, что на ровне супротивнику тоже приняла образ до смоченных портков прекрасный, почти голого черепа горящих синевой провалов, растрепанных волос и отворенного клыками рта во всю голову распахнувшегося! Два призрачных сгустка размытых скоростью и формой схлестнулись, разрывая друг друга на мрака завитки!

Рывок вперед и Алира широким щедрым на размах ударом справа-налево приласкала величественного мертвяка метя в грудь дабы не сгубить пояс.

Изгеррульв наддававший скорости не рискнул по всему принять таков удар на свои мечи, а сорвался в подкат, чуть клацнув костяной короной об прорезавший в пустую воздух двуручник. Маневр перерос кувырком на выходе, из которого важный драугр наскочил, минуя мечницу на Скавела.

Левым от себя справа-налево от правого плеча, правым вдогонку, только чуть шелестит затхлый надрезанный воздух, оборот вокруг своей оси, крест-накрест в уровень груди, черными размытыми скоростью силуэтами разошлись пляской конунговы клинки, искрами да скрежетом бранясь с когтями медвежьего вождя, окружившего себя барьером взмахов своих чудных орудий, едва успевая подставлять их под молниеносные и страшные в своей силе выпады конунга.

— Стороной! — окрик Алиры заставил Скавела отскочить назад, разорвав звонкую перепалку.

Ражая, набрав с пары шагов, разбега, ухватистей перехватив левой рукой пяту рикассо, рубанула с левого плеча затем в зеркале с правого, а уж после выписав грациозную мельницу, из-за головы раздав в пустую камня кладь под ногами.

Ну точно призрак чуть правя полет тяжелющего клинка двужильной красотки по касательной своими мечами, давался сторонами Изгеррульв, минуя сокрушительные удары.

Выждав заминку сам в долгу не остался, заставив дочь клана потесниться, перехватив для парования двуручный меч широким хватом. Ох и засверкало оружье конунга молниями бряцая в ковку длинного меча, правым в горизонт, с оборота левым наискось, со следующего правым, а под конец извернув корпус бросил левый меч колющим, лязгнув чуть ниже шеи по пластинам нагрудника.

С правого бока наскочил Руд надеясь смести конунга ударом щита наотмашь. Юркнув стороной, конунг словно перекатился разворотом по выброшенному вперёд щиту оказавшись за спиной у барона, приложив того оголовком меча в затылок отправив в забытие!

«Мог срубить насмерть! Не срубил!»

Перескочив оглушённого спутника, в битву, вернулся Ульд, уже подобравший позаимствованный у хольда топор. Вот тут было на что посмотреть, шквальными атаками направляемыми обеими руками обменивались противники, пара топоров и клинков обратились смерчами отточенной стали, неприметно глазу сплетаясь коварной паутиной росчерков, разлетающихся звоном. Хорош был рыси правнук любо дорого было глядеть как будто живя в рознь действовали руки, то блокируя, то атакуя мертвяка. Но до Изгиррульва ему всё же было далеко.

Поначалу теснимый Изгеррульв, непрестанно вскидывающий защитой клинки, просто действовал как смекнула ражая, себе в угоду, отступая уводя смертельную пляску от просторной части залы в центр, невольный лабиринт меж мраморных лож усопших, где его не смогут взять кольцом.

Оказавшись меж постаментов, он показал себя во всей красе, левый меч мертвяка грянул низко, Ульд отбил его топором в правой руке, правый, сверху справа-налево наискось заставив кланника поддаться назад, сберегая голову, и снова левый сродни броску гадюки в колющем, насилу отведенном топорником, и смерть настигла бы Ульда смежила заботливой пеленой веки, едва Изгеррульв обернулся вокруг себя в право обрушив с разворота разом оба клинка с левого плеча. Рыси внука спас вождь Скавел лучшими своими половинками проскользнув по мраморному погребальному ложу и впечатав стопы в конунга отбросив назад.

— Добро! Славны вои, своих кланов гордость! — как-то даже одобряюще изрёк конунг, крутанув обоими клинками лихие восьмерки пред собой.

Крик, нет не крик, жуткий полный муки вопль Элиота, огласил подземную крипту. Навьи, все также обращаясь то размытыми пятнами мрака, то жуткими образами умертвий выгнивших тоже не сидели, сложа руки, силясь в столкновении бестелесных сущностей обороть друг друга. Вот только куда было пастырю Торсторда супротив и при жизни то познавшей все тайны мира мёртвых Ресидры. Тёмное знамение играючи взяла верх отбросив дух священника в угол в привычном образе.

Скачками, козлом горным вприпрыжку по мраморным вытесанным каменюкам, бесцеремонно расшвыривая кости усопших, неслась на конунга Алира, уже вознёсшая над рыжим челом свой неподъёмный двуручник. Ох и недобро скалилось твердо очерченное личико ражей выстланное веснушками. Умен был конунг, креп на сечи и опыт ратный, выбрал лучшую из возможных позиций под свое мастерство, но и лишил сам себя маневра в сплетении постаментов, не уберечься в узости проходов ему от одного широкого маха тяжелого клинка.

Всего на секунду взор мечницы гульнул стороной тревогой за духа священнослужителя. Пастыря Торсторда Элиота, идущего словно агонией рябью, лежащего в углу то обретая туманную форму то развоплощаясь, чего таить накрепко как родич запавшего в дикое гордое сердце. А в следующий миг, когда она обрушила своё оружие на Изгиррульва из-за головы, от единого слова Ресидры полного могущества, свет голубоватый, отражением иного мира освещающий нутро кургана, аки притушенные порывом ветра свечи, сгинул, погрузив крипту в кромешный мрак.

— Живы все? Где предки меня огради драугр и навья? — окрикнул в темени своих Скавел, заслышав ругань Алиры что, потеряв ориентацию в пространстве навернулась с постамента выронив меч что на излете разбил мрамора колоду.

Несколько раз метнувшись по сторонам пытаясь скрыть своё местоположение, вождь медведей потянул с пояса флягу и выплеснул под ноги, следом от души вдарил туда кованными когтями высеча искры подпалив дюже крепкую брагу, на факел покамест времени не было.

— Где Ульд? Где Ингрид дурная? — ни сколь не волнуясь за исчезнувших врагов в дохлом лике конунга и его ведуньи треклятой, огляделась сторонами Алира, потянув с бока потушенный у лестницы факел устремляясь подхватив меч к пылающей лужице. Душу ожгли тревогой слова Темного знамения дескать потребны им с полюбовником были именно новики в её отряде! А вот для какой черной оказии оставалось тайной. Рядом с могучей девой возник их призрак весь по виду лишённый немыслимым противоборством сил.

— Скорее! Чую я какую волшбу совсем черную! — обмолвился дух за два удара сердца до разнёсшегося заклинательным пением голоса Ресидры, гульнувшим по подземелью.

Ох и красив был напев, стыдя звон горных ручьёв, любому великому чертогу пришёлся бы! Только веяло от сей красоты ознобом да хладом могильным сырым.

— Останься с Рудом! — свела решимостью посеченные рубцами брови Алира, уже в свете набирающего напор пляской пламени факела, вместе со Скавелом бегом устремляясь в проход ориентируясь отголоскам слов древнего ритуала.

Они бежали, поднимая саваны пыли, бежали изо всех сил, но что-то в глубине души ражей, тот потаённый голос души предательски велел смериться с утратой!

«Все рассчитали неупокойники чтоб им пусто было, конунг чтоб ему кости проморозило, спецом отвлёк их от своей вёльвы коию привечать надо было в первую очередь! И если бы не Элиот, отвлёкший её противоборством, то уже первым мигом бы ослепила тьмой да умыкнула сподвижников!» Скрипела зубами могучая воительница, наддавая, слыша за спиной глухое дыхание медвежьего вождя. Про себя прося богов уберечь спутников!

Впереди равно растущему приближением переливистому голосу вёльвы, замаячило уже знакомое призрачное зарево голубого огня. Один поворот и они оказались в поистине великом погребальном чертоге поражавшем сродни базилике какого храма спасителя воображение, по всему раскинувшемся уменьем каменотёсов в нутре горы только и способной вместить-таки хоромы, подневольно заставлявшие задирать голову. Стрельчатый свод непомерной высоты терялся во тьме сродни залу какого праздного чертога богов, его стены ровно стесанной скальной плотью пестрили барельефами, а два ряда резаных каменных колон замысловатых орнаментов, вот-так и не обхватишь, уходили во мрак над головами. Пространство меж колон прореженных теми-же жаровнями словно дорогой вело к дальнему концу кургана, к сверкающей приливами самоцветных жил единственной неровной нетронутой зубцом мастера стене, пред коей на возвышении десяти ступеней высился трон последнего конунга вольных земель.

Огромное каменное кресло, застеленное шкурами, его спинка мастерством небывалым резчиков, являла собой двух изогнувших шеи волков, обернувшихся пастями друг на друга, ощетинившихся воем, объявших рунический круг. По форме оскаленных ликов лестных охотников были сотворены и подлокотники да так чтобы локти ложились на вздыбленных загривках.

Ныне трон пустовал Изгеррульв и его возлюбленная, погружённая в ритуал раскинувшая руки в величественном черном жесте, стояли недалече, а пред ними лежали будто во сне Ульд и Ингрид чьи груди едва вздымались, будто ворожбой останавливая жизни бег. Голос древней вёльвы отражаясь стенами залы гулял, множась эхом достигал в дивном пении немыслимых высот.

Ражая, помертвев с лица чуть хромая решительно двинула вперёд за ней размяв плечи и взмахнув пару раз когтями поспешал Скавел. Драугр и навья даже не повели на них челами, но супротив Рисидре Изгеррульв стоял, понурив голову ветхих волос и бороды. Алира готова была покляться, что доведись конунгу чей прежний лик призрачным фантомом возрождало сияние колдовское, взаправду обрестись плотью, то она углядела бы на нём скорбь и горечь, в разрез идущую всем тем сагам жутким и россказням об этом неупокоенном проклятьем властителе.

«Он мог порубить их там всех до единого! Но не стал!» — чётко сейчас едва схлынула горячка сечи осознала Алира. Но до раздумий не было времени, свербел слух от слов, потаённых Черного знамения.

Шагов десять оставалось до древних мертвецов, когда кончик двуручника на два шипа, уперся в незримую оку преграду. Вспыхнули рассветным сиянием иноземные златые письмена по долу чуть очертив сферический купол энергии, объявший проклятых, а ражая, не скупясь на удаль рубанула в барьер чуть не выронив клинок отдачей выдубившей руки.

Раз, второй, третий, скрежетом обрушивался под скрип зубовный меч на преграду. Все бестолку, только пламенела ярость в деве от своего бессилия, а после и вовсе смылась нечеловеческим рёвом ведущим под руку пелену кровавую застившую взор бешенством. Дочерь клана, прозрев на свой ужас как стали медленно увядать лики и тела сподвижников, с головой уйдя в отчаянное исступление обратившись смерчем, извергающим грозные проклятья, закружила вокруг колдовского отпорного барьера, только черный двуручник непрестанно садил по незримой пелене.

— Боги, где вы? — в плотную подошёл Скавел к черте, с мукой зря как уже приметно не иначе самой жизни сокровенная сила, светлым потоком покидая Ульда и Ингрид перетекает на разведенные длани навьи все более и более обращавшейся жизнью равно Изгеррульву.

Слова неведомого заклятья гремели чуть не оглушая, распирая сами скрепы мироздания истончая завесу меж миром живых и мёртвых, а лик черного знамения заострившись тенями и чернотой, будто невиданным удовольствием сиял наслаждением даруемым возрождением.

Чуть в стороне, далеко отлетев, покинул руки Алиры верный, но оскорблённый хозяйкой меч и под вопли нечленораздельные безысходности, она потянула с пояса свой заветный кинжал! Ну будто лед надломившийся пошла преграда трещинами от частых колющий ударов, но сдюжила.

«Они пошли за тобой! Поверили, а теперь стали кормом для мертвяков! Все, кто ступает в твой след: отец, Лирия, Мириам. Все рано или поздно находят жуткий конец! Что ты за вождь Алира? Раз не в силах огородить тех, кто беззаветно подставляет тебе свое плечо, слепо жертвует свою жизнь!» — голос самый страшный из возможных, застил рассудок смывая даже боль от прикосновения к чудному кинжалу невиданного сплава адова метала и черной стали.

Нет, он не принадлежал падшему ангелу демонице Ништар — Греха владычице, или другому какому отвратному отродью черных миров преисподней, эти слова изрекла не навья, что почти досуха выпила еще давеча незнакомых людей, решивших отвагой и крепостью духа пойти с ней в одном строю! Этот глас исходил из глубин души и нельзя его было заглушить.

Будто скрученная из мощи налитых мышц двужильная дикарка, бросив всяческие пустые попытки пробиться, тяжело дыша не мигая смотрела беспомощно на то, как обращаются останками Ульда и Ингрид. Не иначе каким проклятьем она сызнова оказалась там в Аннисбурге пред разбитыми вратами обители святых сестер! И враг, надрубив душу воительницы незаживающей раной оказался необорим для неё!

Супротив внуку рыси и вёльве жизнь ворованная полнила Изгиррульва и Рисидру.

— Как всё закончиться не брезгуйте любыми сокровищами моего кургана! — ну будто и не умирал три сотни зим назад, глянул живой Изгеррульв на ражую прожигая льдом глаз своих, выгоревших на блеск от тяжкой судьбы. — Пусть родичи и семьи этих храбрецов! — кивнул он на две мумии. — До пятого колена внуков не знают боле нужды!

— Уж родичам я подарю твою голову соломой набитую! — гортанно рявкнула Алира коию аж трясло бешенством и яростью от своего бессилия и всепоглощающей ненависти.

— Возможно коли боги того захотят!

— Как смеешь ты поминать богов! — стоял, опустив руки со своими ныне бесполезными когтями Скавел, все также презрительно зря на конунга древности и его вельву. Ценою жизни люда одного с ними корня, своей родной крови, обманувших смерть. — Какой ты вождь и правитель готовый ценою своих людей продлевать свой век? Не дрогнет сердце коли есть оно у тебя, когда в кадку с водой глянешься, неужто в тебе не осталось чести и благородства предков?

— Дрогнет! Поверь ещё как дрогнет! — опустил неподдельной скорбью голову Изгеррульв. — Но именно богов на то воля! Коли не будь их на то замыслов, то осилила бы Ресидра такой ритуал?

Как пощечинами ожгли слова древнего конунга двух кланников. Сокрытой истиной ранили глубоко в сердце!

А древний меж тем продолжал говорить и от речей его стало еще паскуднее. — Жребий богини Мелитры пал на меня и мою возлюбленную! И мы приняли его каким тяжёлым он бы не оказался! Ведь ты тоже вождь Скавел сын Рудира. И разве не ты ли воин ради блага своего клана пролил кровь единоутробного брата? Да цена велика! Пусть меня проклянут внуки и правнуки, пусть плюются от имени моего, но я огражу вольных племён обитель от адовой скверны. Не дрогну не скажу ни слова на замыслы богов воплощая их, ради блага кланов, и вернусь в сей курган едва дело будет сделано, коли не будет рядом желающего снести мне топором голову сам упаду на свой меч дабы принять расплату, но упаду гордо, зная, что свершённое мной позволит жить народу моей крови! — сказал Изгеррульв а после взял за руку свою вельву, нареченную Темным знамением. Два древних человека презревших даже смерть, ныне живые встретились глазами, а после едва незримый барьер развеявшись утратил свою силу, исчезли.

Медленно угасли жаровни на синее пламя колдовское, погрузив погребальный чертог в вязкий мрак, скованный тишиной. Теперь просто непроглядную тьму, лишённую злых духов. Оставило королевский курган проклятье, ушло вместе с Изгеррульвом только тлен и мертвецы ныне полнили его!

Из коридора что вел в чертог показались отблески факелов и в величественную залу вступил все еще блуждающий очами Руд и бусинка в компании духа священника. Девочка, озираясь, задрав голову вертела ей по сторонам, лицезря великий посмертный зал конунга, кроха от рождения, меченная скверной, боле не чувствовала опасности и потому спустилась.

Четверо и призрак подошли к возвышению гоня вуаль тьмы пляской огня, склонив тризной низко головы над двумя ныне неузнаваемыми телами, больше походящими на прочих иссушенных смертным сном мертвяков, полнящих усыпальницу. Страшная судьба — вот так вот оставить мир в столь молодых зимах.

— Элиот ты можешь почуять куда наша парочка направилась? — погладив по головке шмыгающую носиком пуговкой бусинку, вопросила Алира у призрака.

— Нет. — отрицательно покачал головой дух.

— Ну значит разыщем! — сцепила скрипом зубы дочь клана блеснув недобро изумрудами глаз.

— Наша цель Ништар, а не они! — всё также хмуря горем брови изрёк Скавел заставив Алиру оглянуться истовым изумлением.

— Ты посмотри на наших друзей! — указала она на два тела. — Тут сами боги велят воздать конунгу и его ведьме!

— Нет Алира! — ещё пуще твердея решительностью без тени сомнений заглянул он ей в очи вешая на пояс свои когти. — Боги велят нам найти Ништар и очистить Клыки рока от Адова отродья! Тоже они повелели и Изгеррульву с Темным знамением! Предрассветные творцы, сама Мелитра богиня даровала им сил дабы прорвать смерти нерушимый порог! И я не собираюсь мешать древним делать дело от воли богов пришедшее! Если уж не удастся нам рогатую прихлопнуть, они мне вериться осилят!

Ражей что даже перекрыла веснушек узор свекольным оттенком, зардев гневом, показалась дескать ослышалась. Но вождь медвежий твердо смотрел, он всем духом своим незнамо отчего накрепко верил конунгу древности!

— А коли они распечатают силы в чреве земли покоящиеся!

— Значит на то воля богов! — снова тихо ответил Скавел.

Бусинка и Элиот в компании Руда опасливо оглядывали могучую деву и далеко не малого на стать вождя потаённым страхом, боясь кабы снова не закипела в кургане битва. Вон как разом закипели страсти. На отлично знали они норов рыжеволосой строптивицы!

— Так значит Ульд и Ингрид будут не отомщены? Таков наш путь! — как на недостойного с презрением глянула на медведей предводителя дочь клана ястреба.

— Такова воля богов! Не мне им поперёк идти, хочешь ищи в ущельях исток бури ветров, а я за рогатой направлюсь в низины тундр! Пусть цена вышла высокой, но так нужно, иной раз с принципами и поступиться потребно!

— Коли хоть раз мы пойдем чести и совести наперерез, закроем глаза на непотребство и черные дела недостойные! Сгинет наш народ гордый от предков крови! Сгинет в грязи и непотребстве! Некого будет спасать, когда выгниют нутром рода и кланы! — тихо обмолвилась Алира боле не смотря на Скавела, зачем ей взор пачкать. — Про свое великое благо ты матери топорника скажешь единственную родную кровь потерявшую.

Двужильная дева подошла и склонилась над Ульдом бережно беря на руки невесомое тело. Рядом Руд также почтительно поднял вёльву. Первым делом они спустят с плато погребального их тела, а после воротиться дабы семьи смельчаков не знали нужды! В одном был прав Изгеррульв — добра тут хватит на много поколений вперёд, вот только померкли на отблески злато и серебро для своры ражей, те богатства несметные оказались им без нужды в одночасье не с кем стало делить.

Как бают Скальды горцев:

«Глупостью счастлив богач считая монеты, на чаши в каменьях глядя.

Но горько слезой пойдут его очи!

Ведь злато руки не подаст.

Не станет плечом в трудную пору.

Воды не подаст в последние дни!

Богат ведь не тот чья мошна тяжелей, с земли на раз не отнять!

Счастливей иной пусть ходит в рванине.

Богаче от сердца, всегда замечая чужую нужду.

Ведь в час его тяжкий други поднимут.

Все те, кому, не скупясь от себя отрывал.

Дел его славных вовек не забудут.

А коли потребно в свой дом занесут!

И на втором подъеме барон иноземец, негаданно оглядев с высоты ступеней ломано бегущих промеж скал и рунных камней-менгиров, дикой красы пейзажи вольных горных земель, попирающих пиками небес свод, негаданно громко рассмеётся при взоре на синюю корону Льдистого копья.

На недоумённые взоры Руд ответит, утерев глаза. — Ещё три раза по столько же, а потом на Льдистое копьё!

Ветра, гуляющие по склонам поднимая зыбкие снежные шлейфы, разнесут по ущельям и хребтам смех, подхваченный всей сворой.

Люди не уходят бесследно каждым своим днём, каждым делом достойным, оставляя отпечаток в сердцах других.

На закате, в сгущающихся сумерках, часовой на надвратной башне частокола, накрепко сидящего в каменой клади, обступившего деревню лесных котов, углядел как со стороны дороги на курган Изгиррульва из сени лесов выехали приметные сани зашитых щитами бортов. Рог его пропел, единожды, весело так без опаски глася радостную весть, созывая деревеньку встречать героев на храбрость сердец порешивших наведаться в проклятые могильники.

Кипя варевом лестные коты объяли распахнувшиеся на две створы окованные врата. Вот только говоры да волнение радостное сгинули, одним видом возницы рыжеволосой, по-черному от горя лику по всему принесшую скорбную весть.

Ни на вождя, что не смотря на свой чин обогнал ребятню дорогой к вратам, ни на прочих не смотрела Алира, только на старушку что прочла своё горе одни взглядом зелёных очей воительницы. Вот и осталась она одна во всём мире, зачем ждать следующий рассвет коли не увидит его родная кровь. Еще меньше став, понурилась мать Ульда, тихо сотрясаясь плечами, а ражей не иначе лося клана воин пробил копьем сердце. Прокляла в сердцах свои ноги, что привели к порогу звать первого среди лучших топорника дурного нрава с собой!

Той же ночью два костра взовьются огненной кутерьмой яркой у приютившего кроной капище богов ясеня. Жадно вылижут останки языцы огненные, треща бревнами. Придут все от мало до велика, напутствовать вельву мудрую и война нелюбимого, в последний путь через черную реку и норами земными в предвечную кузню Сидраса на суд!

И сызнова виною неискупимой смотря на обездоленную мать поборника, Алира услышит за спиной какого из хольдов слова: «Ну хоть одной бедой меньше, прибрали боги смутьяна, дурную кровь!»

Крепок был вождя ближник на манер всех рысей пестрил кручёными жилами по крепкому телу и хороша была кованная полумаска на шеломе, вот только замялась аки жестянка, сведя крепкую дружбу с кулаком дочери клана ястреба. Но не этим подивила клан лесного кота гостья, другим поступком.

Подойдя к матери Ульда, склонив чело, возьмет она кинжал у той с пояса и надрежет ладонь и себе, и ей, надрежет под вздохи изумленья клана да помешает крепким ухватом. Невиданное от благородства дело свершая в глазах предков и богов, обвенчав кровью на родство! Следом кряжистой воительнице ритуал нерушимый повторит Скавел, про себя посетовав не ему пришла дельная мысль!

Мать Ульда смахнет слезы под множеством изумлённых взоров, еще давеча она была отжившей свой век одинокой старухой, лишившейся единственного сына, не нужной даже роду, а теперь породнилась через кровь разом с двумя кланами, да не просто породнилась, кровницей, по годам матерью стала вождю медведей и обласканной скальдами дочери вождя ястребов. Не было ей и при жизни сына здесь места, а теперича остаток века проживет в ином месте не столь гнилом на души злопамятные, в одном из двух иных кланов, где не будут в след плевать за грехи прошлого мужа, а чтить за жертву великого война любимого сына, справившего доблестью безбедный конец!

Несколько тяжких мгновения рысям казалось ну ничем их на веку боле не подивить! Эх не знали дубовы головы на что их грозные боги горазды.

Поначалу всем показался как ночную тишь, развеваемую треском погребальных костров и волчьим воем с лесов, прорезал колыхнувший земли твердь гром, ну никак не возможный зимним чередом предвестник грозы, а опосля обмерли сердца от увиденного в чернеющих высыпанных мириадами звезд небесах!

Всяких чудес видала Алира за свои странствия, где злых от демонов и злых духов пришедших, где добрых от спасителя или своих древних богов, но не такого. На ровне всем деревенским обернулась она на восток отирая очи силясь согнать морок.

Меченный по серебрящейся шкуре рубцами шрамов, одноглазый волков вожак, ведущий стаю по узкой тропе перевалом кряжистого щетинистого на скалы отрога, в чьи следы уважительно вступали собратья, негаданно встал грозным рыком упреждая о своей силе округу.

Не понравился матерому запах, доносящийся из-за припорошенных снегами бивней каменных. Оскалился, собрался складками нос, обнажились клыки. Теперь чужаков почуяли и прочие волки на раз подобравшись. Донёсся хруст от поступи, ощетинились загривки дабы спустя два удара сердца слечь обратно, исчезнув грозностью в ревень оскалу. Из-за скалы вышли люди лютые враги стаи. Но не бросилась в атаку волчья братия завыла торжеством и восторгом почуяв своего хоть и в чужом обличье! Даже вожак подошёл, лизнув руку в вороненном наруче на меха серого подложке.

Изгеррульв держащий под левым боком шелом корону, подставив тронутые ранней сединой волосы ласкам ветров, тронул бороду улыбкой, порченной длинным рваным шрамом на левой щеке, нисходящим ото лба через невольно прищуренное око и теряющийся в косах на челюсти, уделив ласку каждому серошкурому а после как в объятьях хирда двинул дальше на подъем.

Много веков минуло стой поры, когда он был здесь в последний раз, когда неустанным трудом рубщиков, каменотёсов и прочих ладных мастеровых воплощалась в жизнь светлая мечта конунга. Даже едва видимая тропа, лишившись размаха дроги недосмотром и оползнями, змеёю ползущая по склону. В ту пору непрестанно жила упряжками баранов, волокущих на подъем стволы сосен великанов! Пять дорог вело в Ульвхендхолл «Логово волка», и все пять ныне забыты равно так и не возведённому городищу на плато.

Скорбно оглядел конунг белёсое поле, исщербленное каменными остовами-сугробами, кажущими из белоснежной паволоки то балки перекрытий, почерневших временем, то клади порушенных стен. Под руку с величайшей богов жрицей в окружении волков шли они по так и не родившемуся поселению. Не зажглись по длинным домам очаги, не заиграли гимнами молоты по пяти кузням, не донесётся до Изгиррульва лихая хмельная песнь воинов из воинских красивых залов чьи стены так и не выкрасились шкурами щитами и трофеями, а ристалища во дворах не утоптались в каменную твердость. Только виднелись средь так и недостроенных домов, волчьи сечённые с камня статуи, должные по хитрой задумке правителя зажжёнными в отворённых пастях кострами освящать улочки огнями.

Скорбь скрутила вновь гудящее набатом жизни сердце, сжав в кузнечных клещах. Он хотел подарить кланам величественную столицу, сосредоточения власти и красот, но они, прокляв его забросили небывалое дело.

Почувствовав горе возлюбленного Ресидра, склонила голову плетенного гребня ему на плечо, поцеловав в щёку в страшный шрам.

Пара подошла к славищу десятку идолов богов, должных в мечте стать центром городища. За ним выше прочих под пленом снегов высился холм, едва отсыпанный для чертога правителя затеявшего обжиться опосля своих людей. В первую очередь о люде думал молодой конунг не о своей роскоши!

Оглядев лики Сидраса предвечного кузнеца, Мелитры владычицы мертвых душ. Анистары хозяйки зелёных пущ, Рукрадора войн повелителя и прочих гигантов. Изгеррульв кивнул твердо Тёмному знамению и та, отцепив руки вошла в круг могучих творцов, разом угодив под взоры каменных истуканов, взирала правда только на свою покровительницу Мелитру, красивейшим из когда-либо слышимых конунгом голосов запев раскинув широко руки. Пару мгновений в выгорающем алом как пролитая кровь закате звучала только её песнь, а после что-то изменилось в самой сути мироздания. Треснули скрепы миров обособливо загробного царства. Запылали голубым пламенем очи Ресидры сродни рунам на лице точеном, а одеяния в виде платья под меховой накидкой волчьих морд по плечам негаданно обратилось иным узором.

Словно смерчи разгоняя шлейфами плоть зимнюю белёсую, взвились столбы праха, серыми хмарными потоками устремляясь к ведунье словно обличая соткав из останков отжитой плоти и ржи рассыпавшегося метала ей некое подобие брони поверх чёрного сотканного мраком платья. Сродни корсету разросся пояс широкий под самую грудь, сплетенный полосами черной стали, юбка до подола наросла одна на одну рознящимися кроем лоскутами дублёной кожи склёпанными хитрыми бляхами в каждом отрезе на ширину ладоней. Поверх плечей легли изначально дублённые подкладки, перекрещённые по груди ремнями, а сверху изящные оплечья трех будто вылитых плавкой черепов. Чело, короновала диадема в виде обруча пылающих синевой рун блеклого белого камня. В руке вычурным изгибом воплотился посох костяной с навершием в виде лампады четырёх вросших друг в друга черепов, разинувших для светцов непомерно оскалы.

— Труби любый! Созывай свои хирды! — улыбнулась она ему и Изгеррульв поднес крашенный каменьями да узорами в серебре разводе крученный витой рог к губам.

Нет, незауныло аки в кургане разнёсся его глас, громко и ликующе раздалось пение, как и в старь призывая доблестные сердца к сече, к звону стали к стуку щитов!

По всем Клыкам рока тем мигом треснули плиты древних курганов! А отголоски душ размытыми сгустками покинув последние пристанища устремились к развалинам так и не возведённой столицы. Клятва страшна для кланника, ведь не проходит даже смертным сном. Много воев и воительниц, нареченных народом девами битв, присягнуло некогда конунгу Изгеррульву славному вождю и величайшему войну вольных земель и теперь клятва вернула им некое подобие жизни. Призрачными стенами щитов возникла королевская рать посреди заснеженных руин, туманные чуть скрашенные синевой колдовского пламени древние вои колыхались посреди плато, готовые, как и встарь идти за вождем!

Ресидра глубоко вздохнув затворила глаза, сведя лицо немыслимым напряжением, больше не воспевая скорее рыча заклятья, на силу толкая чрез себя невместные в мире живых слова. Вокруг неё мир, аки надломившись призмой, пошёл рябью, разрывая пуще прежнего грани мироздания. Там в пронизанной черными ветрами безысходности, хмарной подкорке материальной действительности, среди высыпанной пеплом юдоли нескончаемых руин, обиталища голодных теней, есть порушенное отражения каждого возведенного дома или того, что ещё только будет возведено. Все времена прошлое, настоящее и грядущее, сплелись в царстве духов единым узлом, и сейчас Темное знамение разрывала ткань мироздания вырывая из мира духов клочок что был так дорог её и конунга сердцу.

Плато во всю свою площадь треснув каменной плитой озарилось из расщелин могильным свечением, грянули из неоткуда бешенные ветра, не иначе рожденные в ином месте в сумрачном царстве мёртвых, завывая буранами сметали они с горы плоти, снегов саванн, оголяя покосившиеся остовы домов и построек. Всего миг и невместно как возникшая буря улеглась, оставив Ульвхендхолл сиять призрачной плотью миражей. Городище отголоском мечты возродилось нави градом. Не было руин, только окруженные хлевами и сараями в плетнях ограде нематериальные дома родовые под длинными скрещенными по верхам стропилами крышами теса или дранки, и просторные красивейшие чертоги бражные да воинские.

Изгеррульву что невольно смахнул слезу, даже померещился из кузни звонкий глас молота.

И вот тогда, как от землетрясения вздрогнула сама гора, ревом пробудившегося дракона, невиданный грозы громом, затряслась кость земли вырываясь из плена скалистой плоти. Медленно тысячами обвалов и лавин оставив под собой кратер, глубокий портал в недра земные, поднялось невиданной ворожбой в небо плато аки вырванное из хребта крепи дланью неведомого великана.

Конец ознакомительного фрагмента.