Ражая. Волей богов

Арсений Михайлович Зензин (2024)

Скальды да ведуны иной раз молвят от мудрости своих долгих зим: «Не ищи богов внимания и любви! Их сильно-могучих привязанность ведет в руку с великими свершениями, саг достойными, бессчётные горести да утраты!» Вот и не знаешь иной раз — словами напутственными «Любят тебя боги!» то ли благостей пожелал, то ли проклял! Оставив часть своей опалённой горнилом войн души в чуждой веры иноземных краях, навечно заклеймив память бессчётными горестями, ведомая жаждой мести Алира возвращается в вольные земли. Кланов исконная вотчина, Клыки рока, уже никогда не станут прежними в омертвевшем взоре мастерицы пляски тяжёлого клинка. Тем паче от поступи Греха владычицы, прорвавшейся за доселе непроходимый барьер, адова скверна вольно ползет по ущельям и нагорьям земель щуров, заливая, аки половодьем, кровавыми потоками долины и селения дикарей, обрекая Ражую с её разношёрстной кликой сызнова дать бой!

Пролог.

Клан рыси.

— Ну сегодня боги щедры! Славься Анистара прекрасная хозяйка дремучих пущ, охотников покровительница! — бормотал себе под нос Верек, выуживая тушку зайца из плена петельки силков, лестного бегуна сменившего летний русый раскрас меха зимним белёсым.

Крепко сбитый охотник в скроенном из волчьих шкур одеянии с парой малых боевых топоров в петлях по бокам широкого пояса, подвязав длинно-лапую добычу к вороху прочих, кинутых через плечо из-за коего до кучи высился рог ладно склеенного лука, сызнова растянув петлю-удавку присыпал её снегом, устремляясь проламывая глубокий наст к последним своим силкам.

Ещё полудня не миновало, а лик Верека светился счастьем на каштановую плетённую косами бороду и пронзительные серые глаза, едва видимые из-под плотно натянутой шапки меховой оторочки. Он, радуясь знатной добыче — множеству шкурок, неспешно брел через выстланный белёсым снежным убранством многовековой лес. Стороной обходя валежник и буреломы настороженно петляя меж шершавых, не обхватишь вот так на раз, стволов сосен и елей, тяжелеющих кронами от веса снега, то и дело падающего заслугой ветров вниз, даруя свободу ветвям пушисто-колючим. Чуткому глазу виднелись следы проломившего корку наста лося, волчьей стаи тропа, коли не знаешь то и не поймёшь, вроде как один серо-шкурый охотничек брел, ан-нет любят лестные барды чаще луну славившие своим воем, вот так прятать своё грозное число, идя друг другу в лапу следом.

Но не им озирался Верек а прародителя страшась, кабы не засел пятнистый на какой ветке поджав уши с кисточками! Медведь спит себе по берлогам, волк редко когда на человека осмелиться напасть, ну разве что совсем в голодную зиму! А вот рысь это другой разговор, не любит, когда по его охотничьим угодьям шныряют, кот лесной — прародитель клана Верека, что супротив прочим кланам от худой головы чуть не на пиках возложившие селения, жили себе в глубине лесных пущ укрываясь их чащами от ветров, пригнанных с дальнего севера коридорами ущелий.

Чуть подняв голову, охотник оглядел высившиеся над лестными кронами горные пики, объявшими неодолимой зубчатой стеной долину, раскинувшуюся у их корней, словно порталами в навь расчерченную реками и бессчётными озерцами берущими истоки с горных ручьёв. Родные глазу, древние как само время кряжи, попирающие небес чертог белыми вершинами, роднились меж собой щербатыми склонами и извилистыми хребтами рассеченными по скалистой плоти глубокими ущельями. Дикой нетронутой красы суровые края, что ежели однажды попали на глаз то до скончания дней, будут пленить душу!

Средь прочих гор, обители орлов и ястребов, нареченных вольным народом горцев Клыками рока, выделялась одна вершина в юдоли облаков венчаемая короной синей ледяной кромки, объявшей три зубца скальных клыков! Льдистое копьё главное святилище вольных земель приковывало взор своей непередаваемой красой, заставляло почтительно склонить голову почтением!

«Как уж вы могучие творцы предвечные, допустили тако непотребство?» — молчаливо воззвал к богам великанам Верек, неотрывно созерцая священный пик на коем раскинулось главное капище древней веры!

Восемь тысяч ступеней невместно кем выщербленных в плоти скал вели к тому капищу, петляя по склонам меж рунических камней, баявших узорами историю самих творцов предвечных! Каждый год в день середины зимы как повелось от правды щуров славных, все вожди кланов равно жрецам-ведунам и вельвам поднимались под шапку облаков дабы на главном капище вознести богам кровавые требы и испросить совета! Но это зима вышла горькой, ведь видения явленные вельвам да ведунам заставили объединённую рать горцев покинуть предел Клыков рока спуститься в чуждые земли иной веры в какого-то там спасителя! Огромной ордой проторить тропы чрез закупоренные снегами ущелья дабы взять приступом город Аннисбург в коем свило гнездо само зло, всех жителей обратив в драугров — мертвяков неупокоиных силой адовой скверны!

Никогда! Боги свидетели, никогда горцы не покидали своих владений столь грозным числом! И в том была крепость их крови не разбавленной дрянью и скверной внешнего мира! От коего боги огородили избранный народ непроходимыми перевалами и ущельями. Нет, были в древние поры, что скальдами в сагах воспеты, набеги на приграничные к Клыкам рока поселения — кровавая отместка за походы веры иноземных воинов грозных воинских братств — орденами клоченных, все алчущих главного богатства кланов, черной руды коей полны недра гор! В вес золота шло оружие с неё кованное, что помимо необычайной крепости легко секло всяческую погонь нечистую от нави пришедшую: мертвяков-драугров, призраков и демонов порождений иных миров бездны, что все пуще каждым столетием наседали на весь внешний мир! Паводки, не затворимые потоки крови пролились в былые века за этот минерал, равно таинству его выплавки, а уж низовья ущелий и по сей день белеют непокрытыми курганами костяками павших, медленно зарастая мхом выгнивая ржой на кольчуги и оружье.

Да, кланы никогда не жили мирно, не упуская оказии мечами да топорами померяться, тела равно воли каля в непрестанных битвах, такова была дикая необузданная природа горцев. То волк огрызался на ястреба сечью звеня по ущельям, то ястреб пикировал на медведя, иной раз и рысь сходилась с лосем за лучшие чащи лестные! Но когда на пороге их земель возникали иные знамена, кланы разом братались, крепились клятвами под дёрном да на крови и опрокидывали гостюшек незваных непривычных к сражениям по горным тропам в бездонные пропасти стенами щитов!

Все изменилось в одночасье, когда в тех королевствах отринувших устой предков новой дурной верой, уж захлебнувшихся скверной от дурной жизни бесчестной, к власти пришли Жрицы-судительницы, заключившие мир с кланами и все ордена воинские направив на единственное верное направление на юг, держать границу от адовых прорывов!

Верек как-то слыхал от гостя годами мудрёного зимовавшего в их клане, дескать там далеко есть целые океаны песка серого как промозглый осенний день, выгоревшего ласками солнца и силой адовой скверны. И посреди тех краёв хоронятся в сумрачных пустынях древние города да храмы в чьих криптах обираются мощи нечистые силы и рогатые монстры, раз от раза нахлёстывая на цитадели-крепости ревнителей, стойко держащих рубеж рода людского! Но то байки были явные!

«Песка океаны, ишь чего выдумали, может еще и мир наш круглый, а коли так чего не покатиться стороной и не поплющит всех жителей!» — думал себе Верек идя дальше ломя корку наста. Последний силок оказался пуст, но охотник широким кругом обойдя несколько рощиц частых звериных тропок вокруг лизунца, выйдя почитай обратно к санной дороге, не расстроился, и так добыча была хороша не пришлось даже луку давать волю снимая с ветвей какого глухаря.

«И вот на его Верека веку горцы впервые на памяти скальдов нарушили древние устои!» — продолжил хмурить мысли охотник и скорняк первый во всем клане. — «Себе на беду пошли ратью освобождать чужое становище! И что? Сыскали славы? Нет обнажили границы оставив без крепких воев! Чего таить, ведунов, мухоморов, видать перебравших про беду страшную вещавших, послушали и в его клане, три сотни горцев под знамёнами рыси поплелись в этот черт его, где потерял Аннисбург!»

Воротились, сбавив числом, ужасы про нечисть баять да россказни несусветные травить с хмелем залитых глаз, обособливо о какой-то там Мириам, что посекла невиданно рогатых и дочери клана ястреба Алире мастерицы длинного клинка пляски! Много подарков и злата за подмогу приволокли, стыдоба не с бою взятых сокровищ! Но Верек не был средь их числа, крепко веруя в заветы богов и щуров! Тем паче, что до него донеслись и другие сплетни одна другой хуже! Не иначе тем мигом, когда горцев орда покинула горы родные, один из тьмы вождей сумел просочиться за барьер Клыков рока порушив незримую от сотворения границу!

Эти недомолвки страшили охотника! Заставляя пуще прежнего богам жертвовать, обособливо покровителю кузнецов да ковалю людских душ Сидрасу последнему великанов рода, что в тёмной кузне укрытой в корнях земли, освященной кровью тверди земной лавой, молотом единой дюзы кристалла, куёт меч каждого живущего в разводах стали обрекая, где на радости, где и на горести! Водилось чего кривить и у них всяческого лиха и драугры свои по древним курганам иной раз очухивались до сырых портков привечая правнуков, и духи неспокойные иной раз объявлялись, но, что первых, что вторых или черной сталью наскоро успокаивали или ведунов словом потаённым! Но вот адовых воинов неистовых, за поступью своих копыт, ведущих по пепелищам пожарищ скверны рассадники, горести, урожая да скота падения и хвори невиданной поветрия, от времён сотворения не было хвала богам!

«Во только уже как три луны миновало да не видать было рогатых демонов в вольных землях, может враки то всё были!» — невольно коснулся груди под серо-стального меха одеянием Верек, где поверх метин медведем шатуном оставленным, обретался на шнурке множества когтей и клыков, камень обережный черной руды священной! — Пусть дальше так и остаётся! — пробормотал он в слух, уже выходя из сени зимнего леса на санную дорогу, а там еще солнце к закату пойти не успеет, прячась за пиками Клыков рока, а он уже увидит, как посреди поляны большой объяв добротным частоколом высоким с частыми башнями рубленными, раскинуться его деревушка в двадцать денных домов родовых на холодную пору и вовсе на сугробы схожих в окружении хлевов и сараев! Даже отсель из-за крон лесов средь коих змеёю вилась санная дорога, видать было дым с кузни мастера Ингра, да медоварни в коей по чанам услада бурлила терпкая такая хмелящая, к двум клубящимся струям добавляя гари плелись и очагов вздохи.

Лыжи широкие и добротные оказались в шагах ста от Верека и кланик перебросив связку тушек с правого на левое плечо, направился к ним ступая по глубокой колее, оставленной полозьями саней, окидывая с благодарностью ровные стволы хвойного леса кормильца.

До лыж оставалось не более десяти шагов, когда на южной стороне от деревеньки лесных котов из леса диким щебетом сорвались с насиженных ветвей все какие были там птахи, темным облаком устремляясь в сторону охотника.

«Что за беда?» — никогда допрежь не видел Верек столь странного поведения пернатых скальдов, явно испуганных чем-то до селя невиданным! А следом его оторопи пришло воспоминание о дядьке давно уж переступившим порог перерождения! Старый Ульдир в последнею зиму мирской жизни совсем на головёнку, частых битв молодости обласканную, поплохев, то и дело срывался в бег задорно так не по седым зимам скачками минуя что своего подворья плетень, что соседских, вереща: (Дрикон! Дрикон летит нас пепилить!) Иной раз и вовсе только за городьбой частокола на отшибе поселения могли нагнать беглеца! Верек все смеялся над дядькой пуп надрывая ровней остальным да малым детям! И вот Сидрас видать решил воздать за неуважение к старости! У самого охотника-скорняка тронулся рассудок! Ведь за облаком птиц летел тот самый окаянный (Дракон!) ну в точь как в древних сагах!

Кожистые крылья размахом не менее футов десяти ловили потоки ветров иной раз прибирая взмахами высоты. Тварь из древних сказаний, чуть не стелясь над устланными паволокой снегов кронами все ближе подносилась к Вереку.

«Нет не Дракон!» — уже оттянув к щеке плетёную жилами тетиву изогнувшего плечики лука, сощурив глаз меткий, выцеливал стрелой равно храбрости силуэт в небесах охотник, запоздало прозревая, то демон преисподней порожденный!

Крылья несли тело отдалённо похожее складом на человеческое, вот только кожу под коей набухали канаты мышц, взбухших мощью непомерной, сменила черная чешуя аки у ящера, под горящей внутренним пламенем бронёй множества шипов массивных наплечников. Ноги оканчивались копытами в точь у барана, а голову венчали крученые рога!

Вот тварь обернув уродскую голову в шеломе длинных шипов брамниц, будто затравлено обернулась, не приметив под собой иной опасности, и тетива чуть не сбрив клочок бороды дала волю древку едва демон крылатый пронёсся над охотником.

Нечисть взвизгнула, а стрела черной стали наконечника, шелестя по ветрам оперением, глубоко засела в боку аккурат под кромкой нагрудника. Полёт чуть сбился, крылья взмахнули невпопад, но тут-же исчадие вправило свой полет, не иначе грозя Вереку взмахнув ребристым палашом жуткой формы.

Вторая снасть в два удара сердца легла на лук, глаз взял упреждение, вот только выстрелить не повезло.

— Прочь раскоряка, чтоб тебя белки шишками закидали! — грубым женским гласом донеслось из-за спины наравне нарастающему грохоту.

Верек последним мигом отскочил с санной тропы увязнув в сугробе, уступив место упряжке из семи баронов, истово перебирая копытами тесня друг друга рогами кручёными, волочивших с бешенной скоростью длинные сани, над полозьями вдоль бортов устланные круглыми щитами окованными.

Бычьей шеи, невместно для девы дюжая возница, нахлестывая возжи, в ширококостном лике, выкрашенном синим боевым оскалом полос вайды, обернулась, раскидав по косым широким плечам, сокрытым кованными воронёнными наплечниками множество кос рыжих, сверкнув редкими средь клановых племён зелёными глазами!

На самих санях, взметающих снежное марево, чуть не ложащихся на борт в поворотах виляющей санной дороги, помимо неё был единожды виденный охотником вождь медведей Скавел, кряжистый на крепость воин справный, за ратную ярость нареченный Медвежьим рёвом, длинной плетённой бороды да ламеляра чешуи нагруднике, им компанию составлял иноземец крепкий, светлых волос хвоста, аккуратной бороды в хоуберке длинном нашитых колец.

«Прости дядька Ульдир!» — потянул шапку долой Верек взмокнув по челу холодным потом, порешив что по наследству принял хворь дурной головы от родича! Ведь с заднего борта телеги на него глянул ребёнок развевающихся проказами ветров темных волос в меховой безрукавке поверх платьица зелёного, огромных карих глаз, растянув милое личико носика пуговки в широкой непомерной улыбке, от ушка и до ушка как у лягушонки, полной острых клычков!

— Шапочку мою подбери! — указала дивная кроха назад за спину охотника, ручкой тоненькой с тремя аки у птички пальчиками когтистыми.

Верек совсем бледный с лица обернулся, увидев лежащую на отшибе дороги, крутой извилине поворота, отороченную мехом пропажу, наверняка сбитую ветрами от скорости.

— Давай пламя горна! Сбивай тварь! — рыком дракона, того видать самого коий мерещился дядьке Верека, сквозь скрип зубов гаркнула Алира сведя яростью лик, высыпанный под вайды узором веснушками.

И барон Руд на пару с со Скавелом взяли в прицел больших осадных арбалетов летучую бестию! Клацнули тетивы, Медвежий рев промазал, а вот Руд более привычный к самострелу угодил аккурат в брюхо рогатого, разметав чешуйчатую плоть хитрым наконечником болта, скованным на четыре зазубренных шипа перекрещенных меж собой, должных при попадании вовсе раскрыться подобно цветку.

Адово порождение, издав рёв полный боли, резко потеряло скорость и угодило, сбив снегов убранство в одну из сосновых крон да ломя с треском ветви обрушилось вниз.

Верек чертыхаясь и сбросив связку шкурок, держа в руке с луком шапочку девочки, ломил сугробы торя прямую тропу через подлесок минуя извилину поворота, напрямик через зимнюю пущу к месту куда пал крылатый ужас.

С пол сотни шагов, подранные об кусты молодой черёмухи штаны, ходом перемахнутый вырванный ветрами ствол ели, и ему предстала будоражащая картина, посреди поляны аккурат невдалеке от санной дороги. Достойная какого длинного полотнища в довесок к скальдовской песне!

Тварь чьи крылья торчали окровавленными перебитыми костями, облокотившись спиной о ствол сосны, взмахами своего палаша оборонялась от троих врагов обступивших её с трех сторон.

Слева был иноземец, раскручивающий булаву, прикрывшийся щитом каплевидным. Справа Скавел-вождь, выставивший пред собой кулаки с чудными овеянными средь кланов славой, кованными когтями, почитай в локоть длиной по два изогнутых лезвия с каждой стороны кулака. А уж впереди дева ражая, складом богатырского любому ратнику в слёзы завести тела и рыжая на космы, держащая в окованных воронённой сталью наручей дланях, двуручный меч когтистой широкой гарды, без малого четырёх футов длинны от рикассо неточечной пяты в коже чехле, до кончика, расходящегося не в пример прочим клинкам двумя шипами, по чьему долу ветвились золотым узором хитрые руны иноземные.

Алира, еще впредь того, как окликнули воительницу, Верек, признал её, уж больно славили дочь клана ястреба вои воротившиеся из-под Аннисбурга! И мигом позже охотник прозрел не за зря так её небылицами обложили!

Первым вперёд подался иноземец, оборвав пустяшные путающие взор взмахи булавы ребристой. Демон, упреждая порыв саданул крест-накрест по его щиту, брызнувшему щепой, заставив воя охнув от силы ударов податься назад. Следом, почти в тоже миг наскочил Скавел ну не иначе медведь на задние лапы, вставший буйством, вождь молниеносным рывком сократив дистанцию пометил и без того подранное тело длинными ранами от каскада росчерков своих когтей, и едва исчадие вдарило по нему в горизонте размашистым рубящим, он, стыдя даже рысь ловкую, своей грацией, перевернулся назад через голову прытко вскочив на ноги.

— Где твоя госпожа тварь! — только ражая стояла покамест непоколебимо, не дергалась, просто буравила лютой ненавистью тьмы порождение. Прожигала насквозь взором зелёных глаз.

Исчадие адово обернуло свой чудовищный шелом чрез прорези пожирая противницу желтыми буркалами. — А где батюшка твой? Крепок был его дух, но и не таких ломали! — мерзопакостно гоготнул демон.

Никогда до преж Верек, даже опустивший лук, не видел смерти лика! Все думал скальды привирают своей истёртой присказкой: «С его лика глянула сама смерть!» Но как вышло не лгали златоусты! Даже оторопь взяла охотника тем мигом, когда, оледенив его нутро передёрнулась на свой широких скул лик, Алира, заиграв жвалами со скрежетом сцепив зубы еще пуще твердостью очертив челюсть.

И вот она рванула вперед, сильно припадая на правую ногу явно скалеченную, бросив широкой мельницей мастерским перехватом клинок за спиной, да грянув наискось рубящим с левого плеча сверху-вниз, выбив подставленный защитой палаш адовой ковки из когтистых дланей. Справа-налево в горизонте вырвав шипом кончика двуручника неприглядную гирлянду потрохов адовой твари запятнав ими белизну снегов. А уж после обернувшись вокруг себя с инерции тяжелого оружия, грянула широким замахом из-за головы рассадив в полы голову в ребристом шеломе аккурат меж рогов. Даже ствол сосны в коей миновав голову бестии вгрызся двуручный клинок и тот пошёл трещиной от вложенной в сей страшный удар силищи.

Три удара и тварь сгинула, три удара размытых бешенной скоростью невозможной, до конца его дней в отмеренный ковалем Сидрасом срок, запомнились охотнику накрепко.

— Ну уложили? — выглянула из-за борта саней, укреплённого щитами, маленькая девонька.

— Ага крошка спровадили обратно в бездну! — крикнул ей Руд скривившись оглядывая как чадя плотью истлевало тело демона.

— Не вызнали куда летел? — подошла к растерянному охотнику крошка, потянув из его длани шапчонку свою, вот только не получилось впавший в остолбенение Верек крепко сжимал её.

— Да не шибко разговорчивый попался! Но ничего бусинка, летел окаянный аккурат вот к тому пику! — указала рукой на одну из трёх накрытых шапкой снегов вершин севера Алира, а после уперев меховой сапог в панцирь твари, стала выуживать, кряхтя свой меч из древа и судя по исказившемуся лику засел он там крепко!

— Летел он к курганам Изгиррульва! — обмолвился охотник, указав на тот-же самый пик только гораздо ниже, где чуть выше предгорий из серой морщинистой плоти горы показалось устланное снегами плато к коему от сель видать, бежала широкая высеченная в камне лестница, бежала петляя меж скальных клыков.

— Курганы Изгиррульва! Что ему черной душе там понадобилось хотел бы я знать! — обмолвился Скавел почтительно склонив голову окинув священное на ровне Льдистому копью место, чуть правда поежившись суеверным трепетом.

— Я слыхала о них! Но допрежь не видела. — наконец с треском ломящегося древа выудила своего красавца черной стали Алира.

— А что за место такое? — в голос вопросил Руд, и бусинка а Верек теперь впервые пристальней пригляделся к иноземцу как выходило справному войну оружному булавой. Открытое твёрдо очерченное лицо светлой аккуратной бороды и пронзительные голубые глаз полные потаённой в глубинах души печали. Приметил он и то, что бронь на дикарке не вся была кована, наплечники и наручи ладные да, а вот кираса тремя пластинами скрывавшая грудь была ниже рёбер на кожаной основе дублённой, схваченной широким воинским поясом множества кошелей и длинного боевого ножа в ножнах.

— В древние времена кланами правил единый король, конунг по-нашему! — все также сильно хромая ражая подошла к попятнанной скверне девочке. — Так вот там на этом плато и складывали курганы для всех почивших властителей, красивые полные добра крипты! Но род конунгов прервался, последним был нареченный во славу первого Изгиррульв Черная длань! По всем кланам изверг крови пустил, все предателей искал! Скальды говорят лют был сверх всякой меры и в сечи страшен, да от вёльв дурных советов понаслушавшись и вовсе обезумил жаждой крови! Его там и прикопали последним, а ведуны с богов помощью припечатали словом отпорным дабы назад не выбрался! А за курганами с той поры дурная слава пошла, по ночам там дескать навьи призраки хороводят и прочее лихо водится, херовое в общем место, темное!

— Я и отсюда чувствую всеобъемлющую ненависть и темную силу что там правит! — соткался из воздуха белёсым облаком Элиот призрак. Бестелесный дух священника из Торсторда в черной сутане монашеской подпоясанной пеньковой верёвкой с аккуратненькой бородкой и усталым залёгшим тенями исхудалым ликом.

Верек взвизгнув фальцетом отскочил, видать в конец сдали нервы, наложив стрелу на лук разом оттянув к щеке тетиву!

— Ну вот всегда так! — покачал сокрушённо головой священник нематериальный.

— Э-не этот наш, свой! — встала пред образом святоши Алира упреждая и без того бесполезный выстрел.

Облизнув губы, чуть не зажевав усов, охотник боязно подался корпусом в сторону оглядывая через поперёк себя шире мечницу, навью неупокоенную, а тот улыбнувшись осенил его святым знаменем спасителя своего.

— На-ка вот приложись! — протянул ему полный мех Скавел.

Верек выдернув пробку на раз почуял добрый мед, отдающий можжевеловой ягодой, крепко закинул мех задергав кадыком, сеё лекарство сейчас пришлось сейчас как ни как кстати!

— Ну грозная рать навестим древних вождей! — окинула свою разношёрстную стаю Алира вздернув подбородок в величественном жесте монаршей персоны ну или жуть как важного вождя! — Вызнаем у сухарей чего к ним рогатый в гости поспешал!

— Нельзя! — отер губы Верек. — Курганы Изгиррульва под наветом жрецов и ведунов!

Звук, изданный губами Алиры сильно так походил на непристойное созвучие пускания задних ветров, в красках передовая её мнение по поводу каких-то там запретов, вот только Скавел глядя на неё нахмурил негодованием чело, как никак вождь медвежьего клана, ему ли ведунам поперёк идти, да щуров запреты преступать!

— Сначала испросим дозволения! — твердо промолвил Медвежий рёв устремляясь к их чудным саням. Ему вслед пожав плечиками потопала меховыми сапожками с тремя прорезями для коготков ножек, не шибко отличающихся от ручек тоненьких, бусинка и барон.

Может Скавел и услыхал бы в спину витиеватую забористую отповедь ражей, но та пошла на перерез своему крапивному норову сумасбродному, единым воспоминанием о словах почившей жрицы-судительницы Мириам, чей слепой лик, меченный шрамами и морщинами осенённый за челом золотыми лучами кованого ворота горжета, часто виделся во снах, равно самоотверженной и праведной покояннице Лирии, и отцова изнурённого застывшего покоем лица, найденного в снегах средь кряжей Клыков рока!

Принибрегнув чужой мудростью раз, дочь клана лишилась на своё невосполнимое горе многого и потому сбавила гонор! Чего им один день! Хоть пиво испробуют в клане лесного кота — рыси, да поспят не в шатре на шкурах, а у очага горячего на треск поленьев.

Но уж никак она, чтившая себя воеводой сего собрания, не могла вот так на раз уступить бразды правления хоть мигом, и потому убрав меч за спину скрестила на груди руки, истовой нахальной улыбкой обозревая пустые потуги Скавела едва увернувшегося от ласки головного барана, не подпускающего к упряжи. И только выждав под вопросительными взорами отмеренный её гонором срок соизволила снизойти на милость!

Вся разношёрстная клика стала заворачивать сани обратно в сторону оставленной позади деревеньки, но не позже, чем к голове упряжки подошла Алира почесав головного барана серого меха меж рогов да за ушами. На придирчивый взор Скавела отвратная животина характером несносным вся в хозяйку, нареченная Серорогом только воительницу и слушалась окаянная, люто ненавидя всех остальных чаще пытаясь поднять на рога! Бараны дело понятное упёрты все, но этот был и вдвойне ретивее на несговорчивость!

— А как быть с ним? — негаданно задался вопросом Верек указывая на мертвого демона, что уже весь истлел в черные костяки на коих, обвисли потухшие на внутренний пламень ребристые брони.

— А что с ним? — не поняла сути вопроса кряжистая воительница, оглядывая тварь.

— Такой трофей! — восхищённо заявил скорняк, уже прикидывая как череп сей мерзости будет ладно смотреться на стене его дома промеж набитых соломой голов медведей лосей и волков.

— Сколько дашь? — негаданно ну кот у сметанной крынки расцвела ражая, блеснув зеленью изумрудных глаз, а дух, барон и ребёнок обреченно закатили глаза! «Не с той ты торг начал!»

— Какие котятки! — обронила нескрываемым восторгом бусинка, явно любуясь вырезанными с двух колод грациозно выгнувшими спину рысями, что замерли изготовкой к прыжку, аккурат пред вратами сидящего в каменной основе частокола затёсанных бревен.

Большие сани, аккурат сбавив скорость подъезжали к головным вратам поселения, срубленным на две высокие башни единой крыши над надстройкой чей борт укрывали щиты на ровне бортам саней. Но ражую сейчас больше волновало другое, она, натянув возжи сбавляя баранам ход оглядывала сотни шеломов кованных полумасок, торчащих из-за вершин городьбы, да не дружелюбно глядящие оголовками стрел, что взяли в прицел их транспорт едва, тот выкатился из сени лесов на заснеженные поля, объявшие поселение. Их настрой она могла понять такой красавец пронёсся над дыханием очагов.

— Свои! — поднялся из саней Верек и водрузил над шапкой, демона отвратную головенку в ребристом шеломе узких смотровых прорезей, клыкастой брамницы, выпускавший на челе рога в стыд разом всей упряжке!

По прикидкам Скавела явно обдурённый ражей охотник отсыпал невиданную сумму за этот трофей! Но боги тоже любители потех покарали поперек себя шире деву за алчность, высмеяв от всей души уже тем-же вечером, ведь охотничек, когда вел торг знал наперед не убыль то, прибыток! Ох и зеленела в тину болотную Алира на свой лик, когда вызнала, что Верек еще прежде заката распродал адову бронь и костяки оставшиеся разов в десять прибрав златом взамен потраченного!

Но то будет позже, а сейчас узрев падшую бестию адового рода, досель невиданную в Клыках рока, не иначе весь клан рыси изготовившийся дать бой пролетевшему над их крышами исчадию, от мало до стара оружно высыпавшийся на оборонный рубеж деревеньки лязгая сталью, грянул радостным кличем, а створы врат распахнулись, чуть не вылетев наружу!

Они ехали по центральной улице деревни меж широких подворьев, прикрывающих плетнями-оградами длинные рубленные с массивных брёвен дома своими крышами все как один схожие на снежные сугробы, что по верхам скрещивались стропилами, а свесами едва не ложащиеся на землю, дымящие в преддверии морозной ночи не трубами а дымоходами! По хлевам блеял мычал и хрюкал скот, стайки неугомонной детворы, выпущенные наружу миновавшей опасностью, любопытством глазели на гостей из-за изгородей! Два дома были отличных от прочих ставленных как издревле повелось. Чертог вождя венчающий холм к чьему крыльцу четырёх резных столбов, роднящихся перильцами, пред двойных створ входом вела каменная лестница, а крыша размахом переплёвывала все прочие начисто вычищенная от снега крытая тёсом. И медоварня, вовсе сложенная из валунов, видать знали рыси что беречь пуще прочего надо!

Аккурат пред холмом стоял красивый ясень дюже высокой раскидистой кроны, шепчущей на ветрах бессчётными лентами и оберегами, под чьей сенью обреталось капище богов на десяток грозных идолов! Куда не глянь всюду виднелись резанные как у врат рыси то застывшие в прыжке то извернувшиеся изготовкой, по всему крепко чтили прародителя в сём клане.

Покуда сани подъезжали к дому вождя, их объяла прочная гремящая говором и вопросами сутолока кланников, женщин, вездесущих своим неутолимым любопытством детей, да мужей, зыркающих покамест подозрением, что еще совсем недавно были готовы насмерть стоять на частоколе привечая адову гостюшку!

Каждый клан силён своими войнами, у каждого есть справные бойцы гораздые биться на любом оружье, от мечей и щитов до копий и топоров, кому как по душе придётся! Но было у каждого зверя прародителя излюбленное на форму, что было ближе к животному духу. У медведей необоримых статью то были секиры и молоты двуручные. Волкам не было равных в стене щитов, как и лесные охотники они своей сплоченной стаей сминали любого грозного врага. Лось от кочевого вольного житейства предпочитал копьё боевое и лук! Ястребы славились равно медведям тяжелыми, но легкими на бронь бойцами гораздыми ломить именно диким натиском и манёвренностью! Вот только рысь была иной, здесь с малых лет в войнах на ристалищах выпестовали ловкость и грацию, в кровавом поту калили биться на две руки и малыми боевыми топорами, гораздыми остервенело рубить, а при оказии и метаться на добрые шагов пятьдесят.

Барон Руд с любопытством оглядывал именно воев кота лесного, все как один обнажённых по пояс на показ выставляя выкрашенные узором вайды ладно сложенные тела жилистые от канатов упругих мышц, на головах шеломы без брамниц с едиными полумасками, на широких воинских поясах множества блях по два топора в петельках по бокам, неизменные равно обережными камням черной руды. Немало было и воительниц, но те грудь прикрывали бандажом льняной перевязью, все стройные аки берёзы да крепкие не иначе кремень. Чувствовалась в них та дикая первобытная красота суть от сути вольного духа сих суровых краёв.

— Глаза то не растеряй! Не до свадеб нам! — хохотнула над ним Алира заставив барона зардеть ушами.

Ну та то ясно дело про себя мнила дескать соперниц в красе ей здесь не сыщется! Ведь единая ручища ражей, не меньше чем на голову рыжую выше местных, набухшая от мощи, была равно бедру любой местной недокормке сухопарой, а уж шириной косых покатых плеч дочь клана и вовсе превозмогала непомерно, хоть двоих ставь если не притягивать в довесок половину третьей!

— Боги могучие кого я вижу! — аккурат на первой ступени лестницы к чертогу, со своим семейством их поджидал вождь Елистр, знакомый еще по Аннисбургу.

Средних лет воин русой масти волос, проплетённых гребнем через голову выбритых висков и длинных усов моржовых взамест бороды! На ровне войнам он был обнажён по пояс, дюже дорогой пояс, усыпанный поверх блях золотых каменьями как на раз заприметила ражая, даже топоров чёрной стали оголовков тронул узор серебра! Слева от вождя стояли домочадцы молодая женщина высоких скул светлых волос с пронзительными голубыми глазами в синем платье плетёного пояса, и двое равных ликом сыновей близнецов годов десяти в меховых шапках и рубахах родового узора по воротам. С четою, правящей не иначе бдя за далёкими родичами чуть дыбя холки лежали в ногах два лесных кота пятнистой масти, свирепых харь, ушей кисточек. И не смотри что малы враз рассвежуют во все концы!

Широко раскинув руки в клёпанных дублённых наручах Елистр, крепко обхватил Скавела а после Алиру лобызнув в обе щеки. Погладил и бусинку по головёнке. — Ну други! Смочим бороды добрым мёдом да расскажите про невидаль адову! — указал он на лестницу зазывая в чертог.

— Я вот у волчьего клана волков видела, у рысей тоже есть котята, а почему в вашем клане не живет медведей? — оглядывая кабы не поцапались с кошками её щеночки, да какие там щеночки уже чуть перемахали холками хозяйку два кобеля длинной шерсти, спросила негаданно бусинка у Скавела а тот натянуто-фальшиво улыбнувшись ответил, дескать сильно волен бурый и потому не живет с людьми!

Как кинжалом в сердце вонзился вопросик меченой скверной девочки растеребив в кровь старую рану! На раз вспомнился любящий преданный взор карих звериных очей Сестренки, огромной медведицы, что в юную пору нашлась у растерзанной волками матери. Дрогнули руки у кланников поднять сталь на одной с ними крови кудлатое дитя в голос звериный ревущее утратой, взяли к себе в поселение в надежде выходить. И выходили, росла как на дрожжах покуда не вымахала в бурую громаду — красавицу доброго к своим сердца и лютой ненависти необузданной к врагу! На неё не боясь оставляли детей, да брали с собой в походы! А Скавел младший сын вождя, что с ней почти всегда был, не таясь сестрой называл так вот и дружили как родичи человек и зверь! Скорбь пришла позже, когда клан медведя затеял тяжбу с лося племенем на порубежье вотчин. Не первая это была сеча Скавела, уже крепла о нем слава воя справного, на голову в ратном мастерстве многих кланников превосходящего, избравшего орудием когти ровняясь на медведицу. Много порвала его сестра недругов плечом к плечу с вождя сыном, да пала, на копья подняли невзирая на клёпанную броню под медведицу выкроенную. И тем мигом Скавел и обрёл свое грозное прозвище Медвежий рев, застила глаза кровавая пелена бешенства берсерка, не помнил, как зверем рвал убийц родного существа! Но как потом сказывали рвал по страшному по-звериному! А после оставил клан уйдя скитаться, боясь своим навредить, ведь часто стал в нем берсерк неистовый проклёвываться. Все уж думали пал, где на чужбине, но воротился спустя двадцать зим, заново собрав осколками душу, выковав нерушимый стержень воли, мудрости в странствиях по иным кланам да за чертой клыков рока понабравшись. Вернувшись, порубил брата старшего, совсем властью развратившегося плюющего на щуров заветы и сел на высокое кресло вождя, на радость, как вышло всего клана правя честь по чести! Но скорбь от утраты и по сей день тлела в Скавеле, иной раз тенью ложась на волевое лицо и омертвляя взор.

«Крови родства не оспорить!» Но как бают скальды и ведуны от долгих зим мудрости набравшись. «Нет крепче уз нежели родство душ! Все в этом мире волей богов сплетено незримыми обычному оку тропами духов, неразрывными узами! А душа есть у всякого стоит только заглянуть в очи, не важно человек-ли али зверь! Ты погляди повнимательней и найдёшь там и радость, и горе и любовь со скорбью! Бездушен лиш тот, кто не признаёт окромя своего, чужого права на жизнь!»

— За помощь клану лесного кота мы вас златом не обидим! — во всеуслышанье объявил вождь Елистр, поднимая кручёный витой рог, щедро бросающий сторонами пену! Указывая им на гостей по правую от него руку за красным столом аккурат в голове очага супротив входа, на почетной скамье подле кресла вождя! Первой была Алира следом Скавел что, скинув брони да оружье сидели нынче в рубахах просторных светлых, следом Бусинка и Руд в дублете иноземном черной тиснёной кожи,

И снова огромный на простор зал на дальнем супротив входа конце огородивший перерубами хозяйские клети, ярящегося пламенем длинного очага сложенного ладно камнем, играющегося отсветами пляски огненной по стенам в глухую завешенным шкурами и щитами, вместивший немало люда за ломящимися яствами столами, раскинутыми меж чудной рези столбов двумя рядами вдоль того же очага, попирающими чернеющий копотью свод, грянул ревом радости, славя на все лады гостей уже не первым таким тостом, от коих те из котов кто послабее желудком был уже пошли в пляс. Не два, не три, а целых шесть бочек крепкого меда и вдвое больше пива выставили коты на потеху в коей явно знали толк! Вон как ногами дрыгали в полуприседе крутясь вокруг дивчин пригожих, под пение рожков да ритм дикий барабанов, сменяющийся то и дело громкой песней раздольной!

— Да пусто… — хотел было молвить Скавел от широкой души и крепкого благородства отказавшись от награды. Вот только каблук мехового сапога Алиры сидящей подле, как оказалось вышел крепче и шире, так приложив под столом пальцы Медвежьего рёва что он всерьёз помыслил не стала ли нога на лапку тюленя схожа! А уж взор, испепеляющий зеленых глаз ражей сулящий разом все какие есть горести в этом мире, и вовсе чуть не высушил язык!

Боязно так пошевелив пальцами, спроверив целы ли? Вождь медвежий обернулся почувствовав, как его за рубаху дергает бусинка.

— Чего кроха? — кряжистому Скавелу пришлось даже склониться в сторону чудного ребенка, восседающего разом на трёх подушках дабы руки были не ниже столешницы.

— Не ищи смерти! — пиликнула огромными глазами бусинка, жутко выпучив их подтверждением слов. — Никогда не вставай напротив горной осыпи, голодного звери и Алиры учуявшей звон монет! — грозно поведала кроха коей бывалым видом кивнул Руд вот уже в несчётный раз уважительно отклонявший предложение поплясать местной настырной от хмеля красавицы.

— Неужто такая беда? — поднял бровь Скавел недоверием. И обмер на нутро, читая по глазам спутников смертный приговор. Уж кому как не им было знать поперёк себя шире взбалмошную мечницу, не упускавшей не единой оказии набить свою мошну!

— Так что привело вас к нам? В жизнь не поверю, что от Аннисбурга гнали эту выхухоль крылатую! — меж тем подался к Алире Елистр. — Ну как нашла отца? — тихим шёпотом осведомился он и вперед того, как разомкнулись её уста, узнал ответ по омертвевшим скорбью глазам.

— Нашла вождь и уже как две семьдницы Хорш от погребального костра миновал хладную реку тёмную да переступил порог предвечной кузни!

Древних богов вера не прельщала роскошью или бытием счастливым загробным! Горцы крепко верили, что любой почивший, перейдя на свой страх в брод мертвую черную реку, инистых берегов одних костей, в коей обитали неспокойные духи, тянущие на дно любого клятвопреступника, чьей хозяйкой была Мелитра сестра Сидраса, каждому представавшая в разном обличье то девой нет прекрасней, то старухой в ветхом саване, истлевшей ужасно с личины. Спуститься подгорными тропами к освященному потоками лавы гону в земли корнях, предвечной кузне. А уж великан последний отложив единого кристалла молот нахмурит чело над слепыми глазами, трогая узор что вышел на клинке души гостя! И коли творцу придётся по нраву разводы от славных дел и чести при жизни достойной! Кинет его в горн дабы душа переродилась в новом теле! Но может и в угол бросить на беду идти ржой за непотребства черные, обрекая на вечные муки скитаться навьей по оставленному миру живых!

Алира истово верила, что уже где-то в вольных землях радует гуканьем какую мать крепкий мальчонка серых глаз, стальных! Иначе и быть не могло!

— А эта демонюка, что его прибрала, ныне по нашим вольным землям колобродит? — страхом истовым дышал вопрос вождя. Помнил он что увидал на узких улочках Аннисбурга! До последнего дня не забудет, как полчища чумной нежити отвратной с гнилых харь, сиречь драугров, да прочих страховидов безымянных ломились на стену щитов горцев! Адовым замыслом весь град мором пал и поднялся, отринув смерти удел! Не приведи боги такой хвори посреди клыков рока грянуть!

— Да. — свело лютой ненавистью лицо широкое ражей. — Ништар греха владычица что-то ищет здесь на дальнем севере, истово ищет! Вот мы и пытаемся расплести тьмы клубок её замыслов, попутно слуг из преисподни вызванных, сталью черной венчая!

— Ну коли какая помощь потребна, мой клан подсобит! А нужно будет и хирд соберём! — коснулся обережного камня под рубахой Елистр, добавляя весу своим словам в глазах богов.

— Пошли говорю покуда не поколотила! — голос красавицы рыси правнучки, светлых волос, расчёсанных на две косы, еще добравшей решительности мёдом, кулаком грохнувшей о стол, привлек внимание Алиры и вождя на ровне смеху Скавела хлопнувшего обескураженного барона по плечу! Руд же в свою очередь глянул мольбой на Алиру, но кряжистая мечница только пожала здоровенными плечами! Уж шибко у девы, тянущей в пляску барона, был лихой блеск в очах, а уж шрам на левой щеке под голубым глазом, да и стать под платьем воинская осанистая не заставляла усомниться: «И впрямь поколотит!»

Поначалу нескладно неуверенно влился в толчею прочих плясунов Руд, а после нескольких рогов разошёлся закрутился, отмокая душой сим продыхом.

— Та адова тварь, что чуть вам крыши не по сносила. — вновь вернулась к важному разговору дочь клана, намеренно реже прикладываясь к кубку. — Летела как мы поняли к курганам Изгиррульва!

— Чего ей там понадобилось? — вздрогнул Елистр, померк пред его взором пылающий очагом зал чертога, раздаваемый музыкой и песней лихой, поддававшей прыти плясунам. Сменился картиной как с погребального священного для горцев плато, темной ночной порой беззвёздной, укрывшей непроглядным саваном окоёму в окружении пиков Клыков рока, от преисподних владык навета выберутся из своих древних курганов драугры в броне ветхой от ржи, порабощённые мраком короли древних времён, и поведёт их черная длань, последний правитель Изгиррульв, горя жаждой крови глазницами из-под рогатого шелома короны!

— Вот мы и хотим вызнать! — вместо Алиры ответил Медвежий рёв.

Подозвав какого ближника жестом руки Елистр, шепнул чего вою на ухо и тот покинул зал чертога. — Послал за богов вещуном, только по завету и дозволению богов можно посетить курганы те темные! — коснулся невзначай он камня обережного, не зря видать про то место дурная молва идет, ведь кому как не рысям на пороге усыпальниц живущим было про то ведомо.

Ражая в ожидании жреца или вёльвы, невместно кто с богами у рысей бает, приложилась к своему кубку воздавая должное местным медоварам. Скавел что-то о торговле на летнюю пору меж кланов начал втолковывать Елистру. Бусинка все кидала с тарелки мясо, идущее паром, своим «щенятам», на взор дочери клана все самое лучшее взявших от матери, храброй собаки что, положив жизнь, вцепилась в ногу вертлявому как змея главарю убивцев, выиграв время Алире посреди узкого проулка Аннисбурга.

Зал, полнившийся гонящими тени отсветами ярящегося очага, заставляющего забыть про суровую зиму снаружи, продолжал греметь музыкой, чарующей в своей первобытной манере, тонких рожков и глухих барабанов сплетения, кому и вовсе сослужившей колыбельной, несколько особо выдающихся гуляк ужо тюкнулись моськами в мисоньки, но ничего то не беда, часок и сызнова продолжат бражничать! Все также, но уже боле не скованно выплясывал Руд, не расцепляя рук с настырной девой!

Вот только Алире в корне не понравился взор одного из местных, случайно выхваченный из толпы радостного люда, много крепче прочих война наголо бритой головы и козьей бородки длинной косички! Не хорошо смотрел лесной кот на барона ой нехорошо, играя жвалами на посеченном лице, то и дело ложа руки на оголовки топоров, тяжеливших пояс.

«Кабы до беды не дошло!» — сжала пудовые кулаки ражая, хоть и сама не устававшая раздувать щеки своим воинским мастерством да гонором вперёд её из материнкой утробы проклюнувшимся, но помнящая, чутко бдящая черту дозволенного вежеством от предков заведённым, супротив таких сорвиголов все пытающихся себя показать от непомерной гордости и пустой как чаще выходило спеси! И под медом дурманящим, позабывшим про главное вежество от мудрости щуров и богов пришедшее, нерушимое: «Гостя не смей чем обидеть!»

Вождь на то он и вождь дабы за всем бдеть, везде поспевать! Остёр глаз оказался у Елистра что, приметив наравне ражей как целенаправленно двинул его человек к гостю!

— Ульд! Ко мне подойди! — ни следа не осталось от приветливого доброго хозяина. Рядом с Алирой и Скавелом сидел суровый предводитель клана чей лоб пошёл складками, а очи морозили прищуром.

— Горе от богов пришедшее! Сколь раз хотел вразумить обухом меж бровей да думал охолониться дурная кровь! — услыхала его ворчливый шёпот Алира, еще на раз оглядев по всему местного смутьяна, куда уж без него. Шаг его был плавен и тверд, обнажённое тело, располосованное воинскими метинами — шрамами в пляске очага лоснилось мышцами, а взор смотрел на вождя вызовом!

— Думно мне ты уже своего выпил! Иди на покой Ульд! — без прелюдий бросил Елистр.

— Это ещё отчего вождь? — отозвался кривой улыбкой почитай оскалом наречённый Ульдом.

— Да от того, что дурные мысли чаще ползут в дурные головы! — поднялся с кресла уперев руки о стол вождь, рядом возникли будто из неоткуда его ближники-Хольды лучшие среди первых рубаки в клане. Отличные даже тем, что руки были супротив кожи дублённой укрыты сталью наручей до локтя, а топоры посеребрены на оголовки! Хольды любого вождя горцев крепкая опора!

Смолк зал на музыку и хохот, все взоры обратились к головному столу, в воздухе повисло тягучее молчание, преддверие нарождающейся беды!

— Дурны мысли? И ты это мне говоришь Елистр? Ты, что гостями нарёк этих! — кивнул презрением на Алирину клику Ульд.

— Образумься покуда не п… — рявкнул вождь, но воя уже понесло, чужой рот не зашьёшь вот так в одночасье!

— Скверны проклятущий росток! — кивнул смутьян на бусинку, совсем скукожившуюся на своём креслице понурив головку.

Алира вскочила, опрокинув тарелки и кубки, полнясь яростью за обиженного ребёнка, вот теперь право было за ней, никто и слова не скажет, когда порубит хрякам в прокорм!

— А ты дочь предателя адовым силам душу заложившего проклятого во веки веков! — услыхав такое непотребство в сторону вождя соседнего клана, выбелился с лика Елистр не веря своим ушам, все грани преступил Ульд. — Не ерепенься, чего с чужбины воротилась? Не жилось под чужим богом в каменном дворце монашек дурных! — все также отвращением кривился воин покуда Алиру всамделишне затрясло, а глаза от услышанного начало заливать багрянцем берсерка естеством. — Видел я как ты слёзы лила над потаскухой церковницей, хвала богам сгоревшей их милостью!

Лицо Мириам вновь предстало пред Алирой, услышались хоть и не частые, но полные мудрости слова великой женщины, вечно мертвенно-спокойной и холодной как казалось на чувства! Именно образ Жрицы-судительницы помог ражей обуздать себя, найти в себе сил не сорваться в ругань или другую дрязгу чего так страстно желал Ульд!

«Э нет, этот бой пойдет по её правилам!»

— Тебе-ли безродное отродье пачкать имя Жрицы-судительницы Мириам! Знай своё место слабозадый щенок под мужами лежащий! — плюнула она отвращением в морду пакостную, аккурат в лоб!

Не выдержав оскорбления, нет страшнее для горца, хватив топор с левого бедра Ульд, занеся сталь ринулся на могучую деву да только Скавел оказался быстрее. Медвежий рёв молниеносной ухваткой прям из-за стола хватив занесённую руку смутьяна левой, а правую заведя за бок перекинул война через себя кубарем отправив к клетям хозяйским.

Одной спиной толкнувшись об половицы вскочил Ульд на ноги, но хольды тоже времени не теряли, сноровисто подскочив заломили ему руки, вопросительно глядя на красного с лица от тако позора вождя.

— Я бы, и сама управилась! — благодарностью кивнув Скавелу, Алира прихрамывая вышла из-за стола. — Ну Елистр, где у вас суд богов решают, освободи моего противника на Хольмганге! Скажут ещё потом, что допрежь битвы был твоими воями помят!

«Вот и вышло празднество кровью!» — горечью свесил голову вождь лесных котов, но поделать ничего не мог! И сам бы порубил окаянного, осрамившего разом весь клан, вот только гостья за него дело справлять взялась, бросив вызов чести смертным боем! Как теперь на тинге, вождей сходе будет прочим владыками Клыков рока в глаза смотреть!

Темная ночь беззвездная непроглядной властью, объявшая деревеньку, осветилась множеством факелов аккурат за священным древом, служившим своими раскидистыми ветвями кровлей капищу. Быстро коты высвободили землицу от снега плена, наскоро расчистив лопатами круг шагов пятнадцати в поперечнике. Огородив как изгородью кольцом воткнутых факелов. Плотной толчеей навалились рыси на тот круг, будто ворожбы барьером ограждённый огня пляской, во все глаза разглядывая супротивников, своего воя, что, чего таить поперёк глотки костью вставшего почитай каждому соседу! И гостьи, оскорблённой на раза два превосходящей могучим складом далеко не махонького Ульда.

Вот только шёпоты да пересуды, полнившие столпотворение разнились настроями! Кто, чаше из воев и воительниц, участвовавших в зимнем походе за Клыки рока, был сердцем за Алиру, как-никак воочию видывали какого ворога, она опрокинула в обители монашек, гиганта того с молотом, всего в шипах панциря в несколько слоёв стали, и пять таких Ульдов рядом не валялось! Другие из местных радели больше за своего, зная горазд рубиться дурна голова ой как горазд, коли не норов поперечный уже давно бы в хольдах ходил!

Хольмганг или богов суд поединком, был священен и потому войнам предложили одеть брони да выдали по три круглых обожжённых в прочность доской щита, все честь по чести, как никак сами боги чьи идолы рядом обретались будут бдеть сегодня за этим поединком, задетой честью обрекая кого-то на смерть! Ульв только скривился виду наручей да ламелярной чешуе кирасе. Алира в свою очередь тоже осталась в рубахе побрезговав равно щитам кованной защитой рук, принесённой бароном. Единственное что ей потребно было так златых письмен по долу черной стали любимец, поданный Скавелом.

«Молода!» — ражая не могла не заметить юность вельвы за вещуна богов в клане рыси служащей, едва они с Ульдом поднесли оружие к головне в руках жрицы, белого меха шкур одеяния бессчётных оберегов, с узким выкрашенном на левую сторону вайдой лицом. Равно всем вёльвам безумных глаз.

Огня язык, глодающий головню принесённый от самого капища, лизнул топоры и лезвие двуручника, не устрашившись да не потухнув, подтвердив, как повелось по обычаю нету заговоров или злых чар! И если простые и доброй ковки топоры малые черной стали в руках строптивца были привычны глазу местных, то двуручное чудище златых хитрых рун по долу, уже часто помянутое скальдами вызвало невольные ахи и ребятни восторги.

Вождь черный с лица ни слова не вымолвил кого напутствуя, не потешный чес кулаками гибель носов и зубов зачинался! А насмерть сражение! Просто подошёл в центр круга да махнул рукой давая раздолье кровавой сечи!

Мельком глянув за спину, дочь клана лихо подмигнула бусинке коию на плечи взял Руд, девочка вся испереживалась судя по личику. А затем выкинув все лишнее из головы Алира, подняла пред собой клинок, твердой чуть шаркающей от покалеченной ноги поступью идя на ворога, других в этом круге быть не могло!

Ульд жонглёром играясь топорами, что, порхая в несколько оборотов перекидками меняли руки, двинул чуть согнув ноги ей навстречу. Первым, как и ожидалось звон стали спустил кот, лихим скачком сократив расстояние да парой рубящих ударов, обласкав клинок двуручного меча, перехваченного хозяйкой, широко, почитай за конец лезвия левой, а правой за рукоять. Алира не вздрогнув приняла топоры на середину лезвия чуть меняя угол, не давая стали прорубиться дальше. И вдарила в просвете молниеносных росчерков, сверху-вниз справа-налево когтистой гардой, правым плечом подавшись вперёд. Ульд подался ловко назад, но меч ражей уже пошёл в обратку с левого бедра вверх кончиком шипастым шурша по морозному воздуху заставив отпрянуть еще на шаг. А после громадина и вовсе обернулась вокруг себя выбросив перехватом клинок на всю длину в горизонте. Ульд невместной прытью ну тот убивец в переулке, мелькнул над мечем ровно прародитель кошачьей масти, виртуозно перекинувшись через себя, под изумлённый возглас зрителей.

«Ловок!» — хмыкнула себе Алира покачав челом рыжих кос. Сызнова беря любимца черной стали почитай во весь размах рук сходясь с ворогом, в этот раз действующим куда настороженнее и оттого гораздо опаснее. Раз от раза сходились два разных на стили ратного дела ворога, незнамо чего меж собой не поделившие! И каждый раз вперёд возгласов дивных болельщиков, ночную тишь резал пронзительный звон стали далеко летящий окрест, будоражащий уже забывшийся сном скот по хлевам.

Ульд был не просто справным топорником, а большим мастером никто того не оспаривал, тем паче тяжело пускавшая ртом пар ражая, коей казалось, что руки ворога, размывшегося скоростью, живут невместно плечам. Лесным заигравшимся котом скакал из стороны в сторону, жалил змеёй коварными выпадами, незримо мелькали топоры то и дело срываясь каскадом выверенных росчерков. Но и Алира тоже богов волей не нашла себе праздных путей, нерушимо аки скала принимала хитрую вязь рубящих на удерживаемый пред собой широко схваченный меч. А то и сама срывалась, то скупыми на размах, но грозными ударами гардой и кончиком, рождёнными от движения плечей, то в жутких по своей силе взмахах на всю длину двуручника перехватом обретающего свободу, как пса шелудивого гоняя Ульда по кругу.

Это для наблюдателя схватка мгновеньем проноситься пред очами, вои ошеломительной скоростью потчуют друг друга выпадами да наскоками, коварными финтами и ухватками воинскими норовя пробить брешь в обороне, выпустить глубокой раной на волю сок жизни. Но для тех, кто супротив себя видит это ненавидящий взор вражьих глаз, сулящих только сметь, оно это противоборство чуть не вспять оборачивает времени поток, растягиваясь в вечность на пределе сосредоточенности и внимания! А супротивники были хороши, что Ульд много врагов положивший своей сноровкой ратиться на первый взгляд безудержно, переламывая врагов диким прытким натиском, что двужильная Алира по праву, считавшаяся мастерицей пляски длинного клинка! Раз от раза не в силах взять верх, под трепет сердец целого клана, сшибались сегодняшней ночью, стремительно-неуловимая удаль с нерушимой мощью необоримой.

Кувырком проскочив под двуручником в левый бок против горизонтального выпада, Ульд при подъёме на обороте рубанул наискось от себя правым топором, на поводу обрушив левый.

«И как умудряется чертова баба!» — грянула мысль совпав со звоном преградившего, алчущей плоти и крови стали дорогу, клинка, опять удерживаемого на разведённых руках могучей девой.

Левым сверху, правым с оттягом коварно низко в ноги, почти достав ляху хромую, но Ражая, негаданно подскочив вперёд, толкнула война своим мастодонтом от себя плашмя, а следом едва ступни кинулись мерзлой землицы обернувшись вокруг своей оси выписав чёрной смертью неподъёмной ошеломительную восьмерку грянула из-за головы рубящим. И лежать бы Ульду здесь двумя половинами раздавшись, коли не его изворотливость кошачья от рождения пришедшая, успел последним мигом как ему казалось вильнуть в право. Вот только использовав свой вгрызшийся в землю меч аки шест в прыжке оперевшись об рукоять кряжистая дочь клана всадила обе ступни ему в грудь, выбив вздох, кубарем отправив в толпу зевак за оцепление горящих факелов.

Вождь рысей Естар да медвежий предводитель Скавел неуверенно переглянулись, стоя недалече! Оба омертвевшими выжженными очами повидавшими не счесть сколько битв, приметили на своё удивленье безмерное, не Ульд прытью головокружительной сумел избежать смертушки, сама Алира последним мигом стороной повела удар! Невместно только от какой оказии?

А оказия была, в горячке боя средь обступивших заветный круг, перекошенных ликов кланников, где восторгом юности, где жаждой зрелища зрелости, промелькнуло одно лицо, клеймом будто застившее взор, истовой тревогой и скорбью глядящее на противника дочери клана ястреба! Лик старушки, выдубленный зимами долгими на морщины, залёгший под платком покрывшим седые волосы неимоверным горем!

«Мать не иначе» — подумалось Алире и что-то внутри в глубине её естества оборвав жажду крови, надкололось жалостью к матери какого никого, но дитя родного сердцу! Не позволило разбить старого сердца видом расправы над сыном!

Многого не знала ражая, отчего столь противен и горяч на нрав скверный, вышел Ульд, столь жестокий ко всем окружающим даже своим людям одного клана! Откуда было знать, что домик их махонький почитай лачуга супротив прочих, аккурат на двоих под самым частоколом на околице-отшибе обретался! Откуда проведать могла, что матушка его одна, от коей даже род отвернулся, пересилив все невзгоды воспитала сына, чьего отца обвинив в краже изгнали из клана! Не было ведомо про то, как с детства его чуть не ежечасно поносили за отцовы грехи, как издевались на слабеньким погодкой сверстники от родительских злых от дурных голов увещеваний, долго измывались покуда крепьня как телом, так и злобой от множества зим кровавым потом на ристалище пущенным, не обратился он в страшного своей удалью воя безжалостного, дурного на нрав, за единый косой взор готовый порвать любого обидчика. Не-было знакомо сердцу Удьда любви окромя к своей старенькой матери с каждого похода или добычи, одариваемой сверх всякой меры, во всех видел если и не врагов, то противников! А как иначе, не помог ему в трудные часы клан, должный как с Алирой было, всем миром воспитать заботой почитай сироту! Они отвернулись, а он теперь и смотреть на них не хотел!

Про то она проведает после, а сейчас едва сутолока выдворила обратно в круг топорника, ходом метнувшего правый топор, на силу, пойманный на лезвие ражей, он, перекинув левую снасть в правую опустевшую длань, ринулся очертя голову на неё. Опять град выверенных ударов, что мастерски блокировала Алира и вот в обороне несокрушимой мечницы появилась брешь, что приметил уже плывущий бешенством Ульд. Шибко высоко держала она свой неподъёмный меч сберегая больше голову да грудь!

Топор, лишившийся себе пары, одиноко саданул звонко крест-накрест по подставленному горизонтально клинку и лестной кот обернувшись боком чуть согнувшись очертив лезвием стремительный круг, ударил восходящим снизу, аккурат под двуручник, все также несломимым претором затворявший путь, широко схваченный дочерью клана на чуть согнутые руки. Вот-вот должен был топор вонзиться в брюхо, Ульд уже почти заслышал вожделенный вскрик полный боли, но противница перетекающее плавно вильнув влево, только усмехнулась на выстланный веснушками грубый лик, да вдарила, распрямив руку, наискось с левого плеча кончиком лезвия в висок. Не-было там бреши, только силок охотничий, намерено выставленный мечницей!

Толпа кланников обратилась мертвой тишью, средь коей всхлипнула одинокая старушка, все видели шипы на кончике двуручника гостьи, на раз голову пронзят!

Но нет, Ульд хоть и кропя снег кровушкой посеченной головы от плашмя прилетевшей стали, нетвердо подняв свой топор смазал выпадом по так близко стоящей противнице, а второго и вовсе не довелось! Перекинув клинок ему за голову ражая, потянула на себя обеими дланями, вдарив с хорошим таким хрустом со лба аккурат в нос. Пал свирепый как на духу воин подломились ноги, к чести, попытался подняться да все одно завалился плывущей головой обратно на бок!

Весь мир окружающий замер молчанием даже как казалось скот перестал голосить только трещали надуваемые ветерком факелы, в ожидании последнего удара по поверженному ворогу.

— Э не, я вам не дурна с головы, дабы такого война у клана отнять! — уперла в ноги клинок Алира нагло брезгуя обычаем битвы насмерть, тяжело переводя дыхание, отерев взмокшее солёным потом лицо. — Чуть не посёк окаянный, ещё бы разуму хоть в пол прыти и вообще первый жених на деревне! Ну на то они и боги чтобы коли одной сыплют то другой гребут без меры!

Недоумение, царившее по сутолоке кланников развеялось чьим-то сдавленным смешком, вскоре переросшим лавиной в хохот! Вот теперь от щедрот её души празднество по гостей случаю не попятнанное кровью грянет в новую силу!

Хватив широкоплечую воительницу на руки, котов радостная толпа, славя в голос её воинскую стать, вильнув потоком стороной ясень священный внесла Алиру в зал!

Часом позже уж пред рассветом, должным золотистым оком воспарив над снежными кряжами клыков рока, развеяв власть мрака, когда гульбище разрослось сверх всякой меры, супротив показавших дно, прикаченными с медоварни бочками, Алира выспросив у Естара, где живёт Ульд, покинет вместе с бусинкой неприметно чертог, прихватив малый бочонок ковшей на пять, про себя приметив, что не видать их благородного спутника барона, как и той нахрапистой плясуньи, ну боги им в помощь, вернее ему!

В свете факела с трудом петляя вереницами тропок меж высоких сугробов, найдет она на околице в тени частокола-городьбы ту полуземлянку невеликого хозяйства, обнесенного плетнём, частью врытого в землю сруба покатой ложащейся на землю стропилами крыши, да постучит в деверь!

— Кто? — раздалось старческим женским гласом.

— Отворяй мать с сыном твоим поговорить хочу! — как можно миролюбивей отозвалась Алира и едва скрипнув запором дверь отворилась, вошла в дом на пару ступеней спустившись до зашитого доскою, тесанной пола, уж точно убранством не по тому войну с коим давеча насмерть секлась. Небольшое помещение рубленных стен, проконопаченных мхом, с обложенным камнем очажком посреди, в углу новенькая ладная прялка с наполовину сотканным холстом, стол, пара стульев, сундук и занавесь вместо стены переруба!

Старушка глядела тревогой на осилившую сына воительницу, хотя какая там старушка негаданно поняла Ражая и пятидесяти зим не разменяла! Уж больно горести да тягости раньше срока состарили лицо, и не могли вернуть утраченное даже дорогие бусы жемчуга да серьги!

— К сыну твоему есть разговор! — положив на стол бочонок, поднесла кряжистая дева ладони к пламени очага в знак добрых намерений ей следом повторила обычай и бусинка.

— И какой разговор? — пошатываясь вышел, отодвинув занавесь Ульд, бледный с лица кровью скрасивший бороду, тряпицу всю багряную прижимая к голове.

— Ну для начала хочу, чтоб слова свои взял назад про отца моего! Знаю, что всякого говорят, но не был он предателем! — откупорила бочонок дева. — Пред моей маленькой подругой повинись и вместе порешим как быть с твоим долгом, как-никак жизнью мне обязан! — присела она на стул. — Ну тащите чаши для гостьи!

Несколько мгновений матушка вопросительно глядела на сына покуда тот не кивнул, а после быстро собрала на стол чем боги послали.

Рассвет как всегда запоздавший пению петухов, застал их разговором уже сдобренным медом! Услыхав всю без утаек историю Хорша отца Алиреного, Ульд, и впрямь повинился от сердца, ещё-бы, знал на какие жертвы пошла его собственная матушка, спящая за занавесью на махонькой кровати рядом с сыновьим ложем, всё для него сделавшая, за хулу такую от горячки брошенную во всеуслышанье, готов сам себе был язык вырвать! Нет, ему бы духу не хватило пощадить того, кто бы так оскорбил его мать! На то воля нужна сверх всякой меры!

Иначе смотрел и на тронутую скверной девоньку шибко страшной улыбки чудных ручек, как вышло лекарку. Ровнёшенько вправившую ему нос, да смазав рассеченную голову мазюкай какой вонючей выуженной из явно великоватой для ней сумки на ремешке через безрукавку, быстро наложившей швы.

— Так от чего с кланом своим не в ладах, ведь никто окромя матери не пожалел тебя Ульд? — в свой черед спросила Алира приметив как прокисшим сбитнем скривился мастер топорник.

Вот теперь пришёл черед отповеди правнука лестной рыси, благо мед добрый терпкий на вкус можжевеловой ягоды хорошо развязывал язык. А Алира чего, вызнав всю нелёгкую судьбинушку воя, просто сплюнула будто разом на весь клан рыси, упавшей в её глазах ниже некуда!

— Вот нет, ни тебе не матушке твой здесь жизни достойной, отчего в другой клан не подался? Таки войны нужны с радостью бы приняли даже у нас в ястребах!

— Нет! — покачал головой воин твёрдо. — Хочу так жизнь прожить чтобы все, кто на меня с высока глядел да поносил, бородами задавились от зависти и страха! — и снова пред ражей оказался тот виденный на божьем суде лютый ворог, по серым глазам, леденящий нутро решимостью и ненавистью, крепки по всему были воспоминания о счастливом детстве да заботе клана.

— Ну коли так, то есть у меня к тебе дело! Долго не забудут твоего имени опосля в клане! Ты ведь ни смерти, ни сечи не страшишься? — явно чуть издевкой подняла бровь вопросом рыжая воительница, поддевая собеседника.

— Нет! — усмехнулся Ульд, ныне как на редкую для него подругу, глядя на еще прошлом закате чужую деву себя поперек силищей шире.

— А как с силами нечистыми, драуграми, демонами и прочей от нави и миров бездны пришедшей мерзопакости! Портков не замараешь? — Ульд ответом только вызовом вздернул подбородок колыхнув косичку козьей бородки, как никак рубился он в Аннисбурге в первых рядах, а череп адовой гончей ныне над ложем висит ощетинившийся клыками что боевой нож!

Не привыкшая верить на слово, дочь клана знающая сколь скоры на бахвальство равно трепетной суеверности горцы, просто молвила. — Элиот! — и посреди неказистого крова возник, соткавшись туманным бесплотным естеством её друг священник-призрак. Ульд отдать ему должное не шелохнулся, только ощутимо напрягся присутствию нематериального гостя.

— Добро! — оскалилась она. — Как тебе задумка в курганы Изгиррульва наведаться? Неупокоиных черной волшбой, проклятых королей древности за бороды замшелые потрепать?

Уж тут воин чутка подавился, на всякие бесчинства он был горазд, но до таких «светлых» мыслей даже его дурна голова не додумывалась! Разом пронеслись в его голове бессчётные небылицы что ходили от скальда к скальду про то тёмное место! Да чего там кликуш наветы сам не единожды видел, как по плато блуждали мертвенно-голубые огни средь ночей темных! Почти воочию явились пред ним сейчас древние короли в истлевших проржавелых бронях и шеломах рогатых на манер корон, сидящих в огромных темных залах на тронах, под неподъёмного камня толстой кладью, за множество веков, обратившихся холмами с рунными стоячими камнями. Скалились костяными личинами редких седых волос по истлевшим бородам, горели злым голодным огнём по пустым глазницам посреди, несметных богатств в окружение преданных хольдов, наравне владыкам уж давно должным распасться тленом, да не давала сила проклятья!

«А что, какой венец владыки на его головушке чудно смотреться будет, а матерь и вовсе вся в каменьях и злате ходить будет! Много в тех курганах добра прикопано с былыми королями, хоть свою деревеньку строй!»

— Только не говори мне, что невместно нам те могильники богатые попутно сбавить на добычу! — прищурил он очи вопросом.

Звук задних ветров, насмешливо изданный устами Алиры, перерос обираясь силы тихим таким пакостным смехом.

И только бусинка сокрушённо покачала головушкой, глядя с одного бесшабашного и ретивого сорвиголову дикаря на другую, тоже далеко не праведную всегда гораздую лезть на рожон, сошедшихся по всем раскладами к страшной беде, своей корыстью и жаждой богатств! Одна надежда была у тронутой следом скверны девочки, так это на разумение Скавела!

Ингрид нещадно трясло и не помогали отвары слишком сильным вышло видение! Ниспосланное богами!

Вельва рысьего клана, едва негаданным исходом завершился бой, вернулась в свое обиталище, дверью землянки ведущей под корни святого Ясеня, что служили кровом небольшой земляной пещерки — лисьей норе завешенной травами пахучими и заставленной полочками да сундуками с невиданным числом кореньев всяких, грибов, камешков, костей и прочих жуть как потребных вельве ингредиентов для знахарского ремесла али в обрядах для прохождения завесы меж мирами и призыва теней духов предков.

Вызнав куда собрались наведаться гости клана, она решила испросить совета в ином мире, кабы до беды не дошло! И потому заварив крепкий дурманящий отвар погрузилась в бдение!

Тягостно было вернуться духом из нави обители, представавшей каждый раз страшным местом изнанкой существующего мира, объятой клубящимися туманами вотчиной руин, размытых очертаниями костяков строений, что некогда были возведены руками людскими или ещё будут, равно снегам присыпанным пеплом все ниспадающим с выгоревших небес. Темные злые ветра властвовали там безраздельно, а из-под каждого остова, рухнувшего обломками дома, из сплетения корней мертвых лесов искрученных мукой ветвей, мраком ткались теней сущности.

Вот только в этот раз проводницей по тропам духов ей сослужил не облик наставницы, давно уж почившей, а фигура в неподъёмного вида кованных доспехах, шипастых наплечников. Брони её сверкали злата оковкой, равно лучам позади чудного шелома черепа-забрала! И, быть может, в другой раз воспротивилась бы Ингрид идти за неведомым провожатым по устланным пеплом развалинам ветхим, вот только хорошо, хоть из чужих слов знала кто её поведет! Эту женщину не скоро забудут, даже за чертой Клыков рока овеянную неувядающе славой!

Поначалу вельва Ингрид и вовсе распласталась полуобмороком, но чувства, как и окружающий мир постепенно вернули свою остроту и формы. Большущий чан бурлил хитрым варевом на треноге над очагом, значит беспамятство не продлилось долго! Никогда прежде она не заходила так далеко, почитай безвозвратно! Но главное вызнала! Ковкой самого Сидраса гости обречены подняться на то плато, полнящееся проклятыми могильниками! Ведь не зря адов воин поспешал туда по велению свой госпожи, что-то темное зарождалось от мук вечного проклятья средь усыпальниц! И сему ростку нельзя позволить окрепнуть от адовой скверны!

Но ничего время терпит, улыбнулась чуть безумно Ингрид, прикидывая какой скарб лучше в дорогу взять! На сегодня опосля пира навряд ли гости, сломленные немочью, двинут в дорогу. Страшное препятствие им застит путь, рожденное из самого необоримого врага рода людского — хмеля коварного! Тут и провидицей быть не надобно, не осилят хворые бражники дорогу!