История о том, как закончился город

Арнольд Ен, 2021

Город – это не величина и не мера. Это история. И, как правило, история, которая рано или поздно заканчивается. Здесь вовсе не про линии на карте. Это о том, как город заканчивается в сердце. Город, которому не нужно название, чтобы быть беседой на кухне со слезами на глазах. Такой есть у многих. Здесь история города и любви, боли и объятий. Здесь целая жизнь.

Свечи на окраинах города

«Вчера мы в последний раз заплатили за нашу милую, крохотную квартирку» — вычертилось у меня в руках, когда я листал календарь. К большому сожалению, не на стене и не на дверце одного из кухонных шкафов, а только в стенах моего телефона. Всё же, есть что-то необыкновенно уютное в толстенном календаре с шершавыми бежевыми страницами где-то около плиты, чтобы быть под рукой, в котором ещё нарисована Луна и написано что-то об овощах. Мне неизвестно, откуда взялись такие календари, но это определённо одно из лучших изобретений для того, чтобы почувствовать себя дома.

Дома.

Наша маленькая квартирка на окраине города. Одна из тех свечей, что создают городу силуэт чего-то очень близкого.

Когда мы с моей Дорогой Девушкой только переехали сюда с началом лета, она не была для меня домом. Она была для меня убежищем. Хижиной на окраине, где останавливается тот, кто прошёл достаточно, чтобы считаться скитальцем.

Наш переезд к высоким домам не был планом. Как не бывает планов для трагедий, а у трагедий нет желания спрашивать готов ли ты к ним. Это гостьи, которые входят без предупреждения и предварительного звонка. И когда она вошла, вам предстоит решить, кто гость, а кто — опешивший хозяин.

Долго я пребывал в гостях у трагедии, хотя это она вошла ко мне в сердце. Я не ждал её и, признаться, не то, чтобы очень хотел свидеться с ней. Однако, нужно также признаться, что я знал о том, что она собирается меня посетить. Это был вопрос времени.

День, когда она вошла, вполне мог бы стать для меня той датой на бетоне, перед которой стоит прочерк и дата рождения. Стоит сказать, что этого не случилось лишь благодаря ей — моей бесконечно дорогой и сильной Девушке.

Дверь была открыта бестактным стуком. Не вошла, а буквально разрушила пространство, она — та, что при рождении обещала быть рядом, но, кажется, дала это обещание опрометчиво. И без обещаний стала моей трагедией.

На три долгих, вязких часа в воздухе маленькой комнаты, собиравшейся стать гнёздышком, повисли грязные слова и жгучая боль. Фикус Бенджамина, стихи на листочках в клетку, прикреплённые к стене, фотография в деревянной рамке — всё это слышало о том, что я испортил всё существующее в пределах возможностей слов. Четыре стены, потолок, пол, лепнина у лампы свидетельствовали обвинениям в том, что я неизлечимый предатель. Изменник природы, военный преступник «семьи» и самозванец для всех. Кроме меня, скрипучих половиц и моей первой гитары, в комнате стояла моя Девушка. Которая вовсе не заслужила стоять там и слышать череду проклятий. И ни в коем случае не заслужила быть частью злых нападок Трагедии.

Первые шестьдесят минут я был контужен хлопком двери и вынутыми ключами из замочной скважины. Моими ключами. И вынул их не я и не моя Девушка. В мутном тумане я смотрел то на Трагедию, ругающуюся, извергающую изо рта самые противные высказывания обо мне, то на Девушку, которая изо всех сил старалась не дать этому пронзить моё сердце. Она была спокойна и горда. Так ведёт себя львица, наблюдающая за дикой, обезумевшей антилопой. Она стояла ровно и смотрела в глаза Трагедии, которая, словно в агонии, металась по комнате.

Вторые шестьдесят минут во мне просыпался гнев. Честно слово, я прилагал все усилия, что были во мне, к тому, чтобы избавиться от навязчивой Трагедии и остаться спокойным, добрым и живым. Но когда Она вышла на несколько минут, отвесив «проваливайте отсюда», моя Девушка отвернулась. Я подошёл к ней, положил руку на плечо и увидел, как по её щекам катятся горячие слёзы, а руки трясутся. Я обнял её и прижал к себе сильнее, чувствуя, как она вжимается в моё плечо. Всё кончено. Я смотрел на комод из светлого дуба и понимал, что этим днём закончится всё, что длилось больше двадцати лет. В груди у меня что-то оборвалось. Чувство было похоже на то, будто кто-то перерезал пуповину, соединявшую нас с Трагедией. Невидимая пуповина была оборвана двадцать одним годом уничтожения. Никто не думал подать зажим и кровь хлестала по всей моей грудной клетке. Теперь не было «нас» с Трагедией. Был я и Она. И я знал, что расстояния будут расти.

Моя Девушка просила меня тотчас уехать. И если раньше я всегда оставался наедине с Трагедией, то сейчас, в ту самую минуту, я понимал, что этому пришёл конец. Зелёные глаза Девушки, наполненные слезами, её красные щёки и слова о том, что она не хочет меня потерять, встали передо мной апостолами, вопрошающими что такое любовь. И ответом было — Она. Вся она. Моя Милая, Сильная и Дорогая Девушка. Мы начали собирать вещи.

Трагедия снова влетела в комнату.

Третьи шестьдесят минут гнев рассвирепел и отдавался звоном в ушах. Я бился за то, чтобы эта Трагедия больше никогда не тронула ту, которая защищала моё сердце все предыдущие сто восемьдесят минут.

Стемнело. На меня обрушивались бестолковые вопросы, на которые у меня не было ответов, как и желания искать их. Мы с Девушкой сели в такси и

уехали.

Эта Трагедия осталась там, глубоко ранив мои душу и сердце. А мы — переехали в Хижину На Окраине Города, что стояла яркой свечой, а позже для заблудшего внутри себя меня — маяком.

***

Это была наша первая съёмная квартира. Совсем маленькая, девственная студия. В ней гармонично сочетались белые обои и некоторая синяя мебель из Икеи: мягкий раскладной диван и три матовых стула. Кухонный гарнитур тоже был синим и очень уютным. Вероятно, это чувствовалось благодаря незаметной тёплой подсветке, проведённой по всему периметру навесных шкафчиков.

Ванная комната была совмещена с небольшой прихожей. Дверь туда была деревянной и с трудом открывалась, но мы привыкли и полюбили. Там было довольно мило: чистая ванна, синяя штора, два маленьких зеркальца и два фонарика на стене.

Обеденная зона, которую образовывали два синих стула, белый стол из Икеи, синие сервировочные подложки, обрамлённые узорчатым рисунком, и деревянный поднос, на котором у нас часто стояли небольшие букетики кустовых роз в белой кружке, была очень близко к кухне. И в этом особый виток уюта.

Конец ознакомительного фрагмента.