Заклятая подруга

Арина Ларина, 2011

Бывает ли женская дружба? Спросите что полегче, к примеру, есть ли жизнь на Марсе. Инопланетяне, как ни крути, более предсказуемы, чем женщины. Вот посудите сами. Бывает, что еще вчера дамы были не разлей вода: готовы были день и ночь осуждать мужей и свекровей, обсуждать коллег и, может быть, даже делиться друг с другом последним пирожным – все равно сладкое вредно. А уже сегодня… Собственно, что произошло сегодня, вы узнаете, прочитав эту книгу. Да, чуть не забыли. Женская дружба бывает. Наверное. Ведь и про жизнь на Марсе никто не знает наверняка…

Глава 3

В служебных помещениях отеля день сливался с ночью, а лето с зимой. Там не было окон, и сотрудники, едва перешагнув порог любимой гостиницы, терялись во времени и пространстве, отключившись от всего того, что бурлило, бушевало или замерзало за кирпичными стенами.

Накопившаяся за рабочий день усталость тяжелым неудобным рюкзаком давила на плечи. Народ в женской раздевалке медленно рассасывался. Румяная девица из столовой бойко торговала привозными французскими чулками. Порывшись в сумке, Рита выбрала светлые. Андрею больше нравились черные, но ей они совершенно не шли. Странно, мужчины часто не понимали элементарных вещей.

— Эти! — Она помахала коробочкой и пошла примерять.

— Хороший выбор! — похвалила ее девица и подмигнула. — Я сама такие же ношу! — И она радостно предъявила громадную белую ляжку, в которую хищно врезались замысловатые кружева. — Не падают!

Новые чулки доверия не внушали. Сомнительная силиконовая полосочка, призванная удерживать ажурный капрон на бедре, могла запросто подвести.

— Да не переживай, — отмахнулась от Ритиных переживаний Горецкая. — Не трусы же упадут, если что!

— Трусы тоже могут упасть, — произнесла Лизавета. Она сидела на скамейке и даже не начинала переодеваться. Как обычно — собиралась с мыслями и медитировала.

— Лизка, рабочий день давно закончился! — толкнула ее в плечо Валерия. — Хватит тут тормозить. По домам пора.

Дебелая девица, только что продавшая Рите чулки, приветливо улыбнувшись, продефилировала мимо подруг в душ. Абсолютно голая, белокожая, с громадной грудью, нависавшей над рыхловатым животом.

— Вот это фигура! — завистливо вздохнула Лизавета. — Просто Даная!

— Да уж! — обалдело протянула Рита. Богатство форм и незакомплексованность юной нимфы потрясали.

Горецкая фыркнула, неодобрительно пробормотав что-то про фитнес.

— А Слава говорит, что женщина должна быть крупной, — вдруг грустно сообщила Лизавета. — Как у Рембрандта.

— Толстой? — уточнила Лера. — Чтобы пузо, целлюлит и грудь ниже пупа? Тогда это я!

— Нет, просто большой! Почему толстой? — обиделась за своего художника Лиза. — Даная не толстая.

— Да ты что? — хихикнула Горецкая. — Ты мне льстишь. Так я не поняла, в чем проблема? В твоем голосе, Бабаева, такая тоска, что я переживаю. За искусство в том числе.

— Я не дотягиваю до стандартов, — пояснила Лиза.

— Нет, ты от ответа не увиливай. И будь добра, перейди с птичьего языка на человечий. До каких стандартов не дотягивает твоя модельная фигура, которой завидуют все тетки в нашей конторе?

— До живописных. Надо чуть массивнее быть.

— Нет, вы послушайте эту дурищу! — ахнула Горецкая. — Бабы на одной капусте сидят, по ночам холодильник на замок закрывают, в спортзалах прыгают до полного одурения и взбалтывания мозга, лишь бы не быть массивнее! А эта пигалица переживает! Да твой Слава больной на всю голову! Даже не вздумай его слушать!

— Я не могу не слушать, — возразила Лиза. — У нас назревают проблемы. Я чувствую. Он мной недоволен.

— Ишь ты, петух гамбургский! — воскликнула Рита. — Недоволен он! Ван Гог, тоже мне! Лучше бы поинтересовался, довольна ли ты! Я до сих пор с содроганием вспоминаю вашу свадьбу. Я, конечно, понимаю, что с таким не соскучишься, но лучше иногда поскучать, чем всю жизнь веселиться.

— А я чего? — заволновалась Лизавета. — Я довольна.

— Чем?

— Всем!

— Лизка, если ты довольна всем, то чего мечешься и посторонних голых баб разглядываешь? — удивилась Рита. — Ты же только что сказала, что твоему маляру что-то не нравится.

— Он не маляр! — оскорбилась Лизавета.

— То есть вторую часть ты не отрицаешь? Будь добра, поясни, как именно твой благоверный сформулировал свое недовольство? Губки кривил, носик морщил или прямым текстом заявил, чтобы ты срочно наела себе целлюлитное пузо? Чтобы, так сказать, не выпадать из стандартов?

— Ну, — замялась Лиза, — он сказал, что, была бы я помясистее, цены бы мне не было.

— Дивно, — усмехнулась Маргарита. — А так, значит, цена у тебя есть, и, судя по формулировке, не особо высокая? Ты чего, Лиз, сдурела? Он же пошутил наверняка!

— Нет, он не шутил. Он, знаете, с какой-то даже досадой это сказал. Таким тоном, что сразу стало ясно: ему жаль, что я такая уродилась. А то бы он с меня картины рисовал.

— Да уж! — Горецкая достала из шкафчика пальто и с раздражением его встряхнула. — Не иначе, в Эрмитаж твой красавец метит. Я только вот переживаю теперь, а ты чего делать собираешься? Как реагировать? Перейдешь на калорийную диету, сядешь макароны жрать ведрами?

— Да что я, дура, что ли? — испугалась Лиза.

— И на том спасибо. Хоть не полной дурой оказалась, — произнесла Рита.

— Грудь мне подходящую все равно не отрастить, поэтому нет смысла толстеть непропорционально!

— Дура, — подытожила Горецкая, с состраданием взглянув на подругу. — А сиськи твои ему чем не угодили? Должны висеть?

— Не то чтобы висеть, — осторожно промолвила Лиза, — но они должны выглядеть натурально.

— А у тебя ненатуральные?

— Красота в обыденности, в изъянах, понимаете? — воскликнула Бабаева.

Подруги молча потрясли головами. Ее логика укладывалась в их сознании плохо. Можно даже сказать, выпадала из него, как пузатая косметичка из крохотной, не по размеру сумочки.

— Ой, ну какие вы! — начала раздражаться Лиза. — Идеальные формы настоящему художнику неинтересны! Это пустышка. Шаблон. Изюминка в нестандартности. Ясно?

— Куда уж яснее. — Горецкая покрутила пальцем у виска и многозначительно поджала губы. — Чтобы стать музой твоего Модильяни, который забил тебе башку этой ерундой, нужно иметь кривые толстые лапки, перебитый нос или бельмо на глазу. А то рискуешь прослыть шаблоном! Слушай, Лизавета, пока не залетела от своего дефективного, найди чего попроще. Обычного олигарха, которому нравятся длинные ноги и нормальная грудь, как у тебя. Тебе это вполне по силам.

— А мне кажется, что у Славы комплексы, — неожиданно изрекла Рита. — Имея такую жену, как Лиза, нужно жить и радоваться, что рядом болтается подобная красотка. А эта пурга, которую он метет, больше похожа на попытку сформировать у Лизаветы комплекс неполноценности. Это психологический ход с непонятной целью. Для нас непонятной. Сейчас ему нужна задастая муза, через месяц потребуется анорексичная вешалка, а потом он и вовсе решит устроить перформанс с костылями и калеками. И чего, Лизавета должна будет всякий раз соответствовать? Вряд ли у нее это получится. В общем, я считаю, что он проедает тебе мозг и формирует чувство неясной вины и отчетливой благодарности, дескать, спасибо тебе, Славочка, что терпишь меня, такую… э-э-э… шаблонную картонку!

Лиза молча хлопала глазами, неуверенно улыбаясь.

— Это ты, мать, слишком длинную речь загнула. — Горецкая качнула Лизавету и дунула ей в физиономию: — Вон, Даная наша в ступор впала. До утра теперь будет переваривать.

— Все я поняла, чего ты? — Лиза сладко потянулась, встала и прошлась по раздевалке, красиво перебирая длинными ногами. — Толстеть не стану. Но надо с собой что-нибудь такое сделать, чтобы удивить его. Наверное, я ему приелась. Ведь в жизни как бывает: сначала любовь и безоговорочное приятие любых слов и действий партнера. Затем начинаешь замечать мелочи. Вскоре они чуть-чуть раздражают, потому что пропадает новизна, эмоции не находят выхода. Ты видишь изо дня в день одно и то же, и так как не отвлекаешься на что-то необычное, непривычное, то в этом «одном и том же» видишь трещинки и потертости.

— И где у твоего красавца потертости с трещинками? — Валерия кусала губы, чтобы не расхохотаться.

— Не у него, а у меня. Мужчинам обыденность приедается быстрее, — снисходительно пояснила Лизавета.

— Ой, и не говори! — замахала руками Горецкая. — Как дважды холостая подтверждаю: они любят все новое. Причем сразу. Как только от одного пирожного откусят, так сразу на следующее начинают заглядываться. А ты так и живешь надкушенная и недоеденная. И вроде пудрой присыплешься, и розочку марципановую воткнешь, и даже ягодку куда-нибудь привесишь, а каждый следующий опять надгрызет, как хомяк, и дальше чешет. Вот так к концу жизни остается один огрызок, полный умных мыслей и запоздалых выводов!

— Я, наверное, стрижку сделаю эпатажную, — произнесла Лизавета.

— Только в попытках эпатировать своего гения не перестарайся, а то с работы вылетишь, — покачала головой Рита. — Зеленые волосы или блестящая лысина могут сильно впечатлить шефа.

— Да, — вздохнула Лиза. — Тогда я татуировку сделаю.

— Лишь бы не на лбу, — усмехнулась Горецкая.

— И пирсинг, — добавила Лизавета.

— Ой, мне же Лешке в садик надо колокольчики купить! — хлопнула себя по лбу Рита. — И три шарика сдать. У них там утренник какой-то будет.

— Точно, колокольчик! Чтобы звенел тоненько-тоненько. В пупок! — обрадовалась новой идее Лиза.

— «Кащенко»… — Горецкая поиграла бровями. — Какое счастье, что я свободная, незамужняя девушка, пусть и не первой свежести! Без шариков, колокольчиков и лишних людей на моей жилплощади. До завтра, бедные вы мои!