Ева. Грани миров

Антон Сенин, 2022

Главный герой Ник Вэйс начинает обычный день. Рядом любимая Элис и верные друзья, а живут они в удивительном городе – огромном и совершенном Нейме. Однажды Ник открывает в себе дар, а его тихая и размеренная жизнь заканчивается. Мир, каким его знают тысячи людей, меняет краски, запахи и звуки, он опадает, являя Нику язвы и раны. Ник видит мир настоящим. Круговорот событий затягивает героев в воронку поиска истины, поиска себя. Они проходят испытания, теряют любимых, теряют друзей, и все ради того, чтобы понять, что именно ими управляет – великая добродетель или вселенское зло?

Глава 2

Тени

Он пришел тихо, пробравшись утренним свежим ветром,

Дрожью по телу, сквозь толщи одежды,

В самое тонкое, самое слабое место,

Не оставив даже надежды.

Mysky «Они знают»

7.

Шесть месяцев пролетели, как один миг. Суровая зима сменилась сырой весной, а та уступила место яркому и зеленому лету. Ученые прошлого ошибались, предполагая, что планету ждало глобальное потепление. В ответ на причиненную боль, планета повела себя максимально разумно, наказывая нерасторопных жителей холодными и продолжительными зимами, удивляя ливневыми и ветряными вёснами, и радуя коротким, но теплым летом.

Жители Нейма научились справляться с капризами природы и приспособились к стачкам ее настроений. Зимой приходилось прятаться от ледяного дождя, который опадал с неба огромными, твердыми каплями. Набрав скорость, они ударялись о землю, и со стеклянным звоном разлетались на мелкие осколки. Наблюдать за явлением было одно удовольствие, ведь стеклянная дробь сопровождалась волшебной игрой света. Подобно триллионам маленьких бриллиантов, летящие во все стороны ледяные осколки распускали скучный, серый свет на сотни разных оттенков, которые, сливаясь друг с другом, образовывали причудливые узоры. Только вместе с красотой, природное явление несло и опасность. Твердые ледяные частицы больно ранили прохожих, которые теряли желание любоваться, и поскорее ретировались в безопасные места.

Ранней весной природа отмывала Нейм, густыми дождями, приправляя картину активными, шквальными ветрами. Царствующий ветер прогуливался по паркам и улицам, а податливые деревья покорно склоняли макушки. Но тирания длилась не долго, ее место занимала мягкая, вкусно пахнущая весна. Это было, пожалуй, самое приятное и восхитительное время года. Картина вокруг приобретала плотность, наполнялась жизнью и просто радовала глаз. При этом жителям, наконец, ничего не угрожало. Они могли часами прогуливаться по паркам, не опасаясь за здоровье.

Теплое время года длилось не долго, три-четыре месяца. В такие периоды стрелка термометра подрастала и часто поднималась выше сорока градусов, а пустыня, опоясавшая Нейм, напоминала о себе мелким и едки песком. Даже самый незначительный, нежный и ласковый ветерок приносил пылевые облака, которые подобно горячим танцорам, бодро кружили вдоль улиц и проспектов.

Громкий монотонный, скрипящий звук пробежал по пустынной улице и, отражаясь от редких строений, медленно затих. Сигнал раздавался ежедневно в семнадцать часов, свидетельствуя, а в определенные периоды настойчиво призывая, к окончанию работы. В первую очередь это касалось корпораций, всосавших в себя добрую половину жителей Нейма. Джениос — старейшая и одна из самых могущественных корпораций, чей потенциал не знал равных — три производственные площадки и несколько зон управления удовлетворяли более десяти процентов потребностей Нейма в еде, сопутствующих товарах, приборах и технике.

Работа в Джениос, как и в других корпорациях, строилась по строгим принципам, основанным на дисциплине, преемственности и квалификации. Правила Нейма запрещали возвышать одних людей над другими. Это прежнее время городило бесконечных директоров и управленцев, их заместителей, заместителей заместилелей и так до бесконечности. Став Одним, человек прошлого обретал черты, свойственные статусу, а высшей степенью мутации являлось превращение среднестатистического представителя вида в философа-мыслителя. Вот только мнение одного, даже самого опытного человека часто являлось ошибочным. Преемственность нового времени заключалась в равном доступе к желаемой позиции, а критериями служили опыт и знания.

Джениос активно взаимодействовала с другими корпорациями. Сейвас и Оптикум располагались южнее и юго-западнее, и специализировались на выпуске бытовых приборов. Там же, на востоке находилась новая площадка, которую назвали Неррис. Своим появлением она обязана росту численности жителей Нейма. Корпорации — близнецы Йенни и Лоррел занимали огромную площадь на севере, а Марджив гордо занимала восточную часть. Стоит отметить, что на корпорации распространялись те же правила, что и на всех остальных. Правило номер пять «Запрет сговоров», поощряло конкуренцию в производстве схожих категорий продуктов и товаров, но запрещало тайные соглашения, либо сотрудничество которые вели к нарушению интересов общества.

В считанные минуты площадь перед Джениос заполнилась людьми, ожила и загудела. Из узкого, темного коридора, рассеченного турникетами, повалили люди в серой форменной одежде с нашивками «Джениос». Лето выдалось сухим и жарким. Системы охлаждения кряхтя пыхтели, пытаясь доказать пригодность, но справлялись с трудом. Деревья, моля о пощаде, растопырили ветки, и клонились к земле.

— Как же много здесь работает людей! — Алекс прищурился от внезапного яркого света, осматривая площадь перед Джениос.

— Весь наш Нейм — это одна большая корпорация, — День повернулся в пол-оборота, взмахнув пухлой рукой. Невысокого роста с добрыми глазами парень с трудом поспевал за друзьями.

— И ведь в каждой производственной площадке столько людей, — согласился Ник.

— Сколько людей, столько идей, — улыбнулся День, — Хотя, какие идеи, надел на голову шлем и вперед к светлому производственному будущему.

Алекс, Ник и День дружили с детства. Школа-пансионат, куда родители отправили отпрысков на обучение, состояла из нескольких связанных корпусов. Вокруг учебного блока располагались жилые отсеки, где ребята и познакомились. Семилетних пацанов поселили в одной комнате, в крайнем блоке, на самом верхнем этаже. Тесная комната состояла из спальных мест и пары столов, но за долгое время стала родной, ведь детей часто оставляли в пансионате на несколько дней. Только если Алекса и Ника родители забирали часто, то вот День проводил в кампусе много времени. Полный ребенок с круглым лицом и красными щеками умел найти приключения на пятую точку, он рос активным, быстро соображал, остроумно шутил и, не смотря на тучность, умел постоять за себя и за друзей горой.

— Ник, братишка, ты сегодня с нами в Арго или снова в царство мертвых книг? — День улыбнулся, не ожидая ответа.

— В архив, — грустно протянул Ник.

— Маньяк. Как можно столько времени проводить в этом хмуром, плохо пахнущем месте, — парировал Алекс, — Пойдем, День, а то еще подхватим он него любовь к книгам.

Последние слова Алекс произносил уже в спину другу. Ник даже не обернулся. Детское увлечение историей переросло во что-то иное. День за днем, неделю за неделей он проводил в плохо освещенных и по-особому пахнущих помещениях среди высоких деревянных стеллажей, наполненных бумажными документами и книгами. Несмотря на то, что книги и документы были переведены в цифровой вид, и являлись доступными, Ника манили царапины и потертости обложек, цвет и запах листов, их складки, обрывы и заметки, написанные рукой человека, жившего много лет назад. Бумажная книга была живой, и обладала особой неповторимой энергией.

Обложившись книгами и альбомами, и забыв о времени, Ник с головой погружался в чтение. Он прятался в дальнем углу большого зала, там, где царили тишина и уединение. На самом деле выбор места не имел особого значения, архив популярностью не пользовался, отчего пыльный зал большинство времени пустовал. Увлекаясь процессом, Ник не замечал проходивших мимо людей, или, что еще интереснее, как начинал размышлять вслух. Услышав пространные размышления, доносившиеся из-за груды книг, случайные наблюдатели поворачивали головы и мило улыбались.

С момента знакомства и Антом прошло более полугода, а Ник ни на шаг не приблизился к пониманию загадочного человека и его мира. Короткое, словно вспышка, знакомство оставило море вопросов, которые впадали в бездну непонимания. «Ничего не было, тебе все привиделось» — убеждал себя Ник, а после прыгал в аэро, и летел на место взрыва. Капсула зависала над развалинами, а Ник внимательно рассматривал искореженный металл и обгоревшую растительность. Не найдя ответов, молодой человек возвращался в архив, и принимался за изучение мрачного и неоднозначного прошлого.

Добравшись до войн двадцатого века, Ник воскликнул, — Они всегда искали поводы. Причины копились годами, а вот поводы для начала самых кровопролитных войн придумывались в закрытых клубах за бокалом виски.

— Вы что-то сказали? — раздался мужской голос. Акустика помещения, наполненного большим количеством предметов, обманчива. Нику показалось, что голос исходил издалека, но каково было его удивление, когда, подняв голову над стопками книг, он увидел стоящего совсем рядом пожилого человека.

— Вы мне? — отрешенно спросил Ник.

— Извините. Вы размышляли вслух, мне понравились ваши слова.

— О, нет. Я задумался и…

Ник попытался отмахнуться, но незнакомец покачал головой, — Все в порядке. Разрешите, спрошу? А ваше мнение, для начала войны нужен повод?

Ник внимательнее посмотрел на собеседника и прищурился. Незнакомец был не высок, его голова светилась серебристыми волосами, а, наполненный неведомым огнем, взгляд проникал глубоко и гипнотизировал. Не по возрасту стройную фигуру украшал, застегнутый на все пуговицы, бежевый плащ, из-под которого выглядывал дерзкий черный воротник с разноцветной вышивкой. Нос незнакомца был манерно вздернут, и когда он говорил, то смотрел сверху-вниз.

Ник оперся подбородком на кисти рук, и задумался, а после тихо произнес, — Повод служил обоснованием того, почему люди должны были взять в руки оружие, пойти в чужую землю и там погибнуть. Истинные намерения подразумевались и, кажется, были понятны, но уже не имели значения. Когда над головами свистят пули, а рядом взрываются снаряды, ничто не имеет значения.

— Отчасти вы правы. Слова нужны тогда, когда есть слушатель. В последний раз они все сделали быстро, никого никуда отправлять не пришлось. Б-у-у-у-м! — незнакомец изобразил руками в воздухе шар и улыбнулся. В последнем слове низкий голос стал еще ниже и зазвучал угрожающе. Его речь не состояла из отдельных слов, подобно ручью она лилась и поглощала собеседника. Очарованный Ник отпрянул, понимая, что попадает в сети опытного оратора.

— Страшно и глупо.

— Почему же? Все зависит от цели. Если цель — уничтожение всего живого, то не нужны ни причины, ни поводы. Первый эксперимент боевого применения атомного оружия был признан успешным. Невероятная энергия, способная вмиг стирать с лица земли все то, что строили на протяжении сотен лет, бодрила похлеще любого наркотика. Время шло, килотонны сменились мегатоннами, а количество бомб исчислялось сотнями тысяч. Был ли у них шанс избежать большой беды? Нет, — он протянул последнее слово, — Там, где сошлись две самые мощные зависимости — сила и власть, правит не разум, — незнакомец слегка наклонился, — Я тоже люблю сюда приходить. Меня манят тишина и антураж, здесь удобно думать.

Незнакомец не спешил, при этом он не подбирал слова, подобная манера казалась естественной. В способе подачи было что-то несовременное и высокомерное, при этом его глаза светились великим знанием. Внутри старого, осунувшегося, покрытого морщинами и возрастными пятнами лица, жили два молодых, ярких, наполненных интеллектом, голубых зрачка.

— Что вы читаете? — поинтересовался незнакомец.

Ник обрадовался смене темы, потянулся к карте и приготовился ответить, как боковым зрением заметил в руке незнакомца небольшую книгу. Встретить человека с книгой в библиотеке не такая уж и редкость, но внимание привлек ее внешний вид. Серые страницы были сложены не так аккуратно, как это делали специальные станки и подсказывали, что книгу собирали вручную. Можно было предположить, что незнакомец держал блокнот для записей, но твердая, значительно выступавшая над листами, бежевая обложка говорила об обратном. Увидев любопытный взгляд Ника, мужчина провел большим пальцем по обложке, и убрал руки за спину.

— История, меня увлекает история, события и люди прошлого, — ответил Ник и кивнул на стопку из десятка сложенных друг на друга книг, — Вот тут время прошлое, а вот тут, — соседняя стопка была куда выше и массивнее, — Настоящее. Я пытаюсь понять и сложить события в линию.

— И как, получается?

— Нет, пока нет. Слишком много пробелов, пустых мест.

— Вы уверены, что двигаетесь в правильном направлении?

— Правильном направлении? — опешил Ник.

— Что события происходят одно за другим и именно так, как хранятся в памяти поколений? Память человека, далее малой группы людей, потом все шире и шире, и вот перед тобой история мира, написанная коллективным, многократно интерпретированным разумом. Мне кажется, в этих книгах истины ровно столько, сколько в ваших собственных воспоминаниях о вчерашнем дне.

— Ну как же, вот посмотрите, — Ник выдернул толстую, потрепанную книгу, — Вот здесь. История закономерная и последовательная смена, — но подняв голову, увидел, что разговаривает уже сам с собой. Ник приподнялся, посмотрел по сторонам, выглянул в длинный, пыльный коридор и, не обнаружив незнакомца, вернулся на место. Внезапно, в глаза бросилось что-то, чего на столе Ника быть не должно. Предмет лежал на самом краю, отдельно от остальных книг. Подойдя ближе, Ник свел брови и еще раз осмотрелся. На краю стола, отдельно от остальных, лежала та самая книга, которую еще минуту назад так трепетно держал в руках незнакомец.

Бежевая с подтеками времени обложка была пуста, на ней не было ни букв, ни символов, ничего. К основному телу книги она крепилась темно-коричневой тканью, похожей на бинт. Внимательно присмотревшись, обнаруживались подтеки клея и краски, которые заметно выступали и были нанесены уже поверх собранной книги. Первые страницы, как и обложка, оказались пустыми. Быстрыми движениями Ник пролистал несколько страниц печатного текста, пока взгляд не останавливается на двух маленьких буквах. Словно написанные детской неуверенной ручкой, буквы «МБ» сорвали Ника с места.

— Макс Брант? Не может быть!

Он бросился вдоль коридора, пересек длинный зал, спустился по лестнице два пролета, добежал до стойки сутулого архивариуса с пустыми глазами и поинтересовался, куда делся пожилой мужчина. Не дослушав вопрос, архивариус фыркнул и, удаляясь в свою коморку, прохрипел, что в библиотеке только один посетитель и это нервный юноша, стоящий напротив, а, предъявленная в качестве доказательства, книга вообще не из его архива.

8.

— Элис, Элис, ты дома? — прогремел Ник, врываясь в дом. Его встретили запахи готовящейся еды и знакомые звуки, которые доносились из гостиной. Помешивая шкварчащие и булькающие блюда, Элис порхала в ароматном дыму и пела: «On and on the rain will fall, like tears from a star, like tears from a star». Трехмерная проекция Стинга расположилась в центре комнаты и подпевала Элис. Закрывая от удовольствия глаза, она вытягивалась во весь рост, вставала на носочки и широко открывала рот. Наблюдая за Элис, Ник позабыл чем, еще секунду назад хотел поделиться. Он стоял в дверном проеме, в верхней одежде и наблюдал единение человека и музыки. Подпевая человеку из далекого, далекого прошлого, прекрасная Элис не заметила постороннего присутствия. Повторив несколько раз какие мы хрупкие, какие мы хрупкие, какие мы хрупкие, Элис грустно улыбнулась и замолчала.

— Элис! — прошептал Ник.

— Ник, я тебя не заметила, — обернулась блондинка, в ее глазах пробежало смущение, — Что? У тебя такой загадочный взгляд.

— Какая же ты такая красивая, Элис.

Спустя час молодые люди и их гости сидели за большим столом, уставленным блестящими приборами и свечами. Зажжённые свечи добавляли уют и уравновешивали разность характеров. Напротив спокойной хозяйки дома сидела бурная Мари. Невысокого роста, с длинными темными волосами и голубыми глазами девушка являлась воплощением неиссякаемей энергии. На худощавом, овальном лице выделялись острые скулы, а на щеках были рассыпаны еле заметные веснушки. Тело девушки украшало множество мелких рисунков-тату, а выглядели они так, словно их оставила неопытная детская ручка. Уж слишком мило соседствовали герои сказок и рунические символы.

Мари выросла без родителей. Они пропали, когда девушка была совсем маленькой. Отца Мари не помнила совсем, а вот мама сохранилась в памяти. Оказавшись в тишине, наедине с собой Мари закрывала глаза и представляла, как красивая женщина с волнистыми волосами и добрыми глазами качает детскую коляску и поет одну, и ту же песню. Уверенности в реальности воспоминаний добавляло и то, что Мари хорошо помнила последние слова песни:

Спи моя детка, спи,

Добрые сны в пути,

В обнимку с юной луной,

В сказочный мир лети.

Спи моя детка, моя Мари,

Добрые сны в пути,

Когда станешь взрослой, помни меня,

И просто меня прости…

Мама просила не забыть, Мари не забыла. Память сохранила не конкретного человека, а скрытый пеленой тумана, женский образ. В моменты отчаяния и грусти он приходил, обнимал теплом и шептал, что все в порядке. Мари не знала, куда пропали ее папа и мама, но прислушивалась к ветру и верила. «Все в порядке, все в порядке…»

Улица воспитала в девушке характер и феноменальную память к деталям. Сидя напротив, Элис видела глаза Мари и нежность, с которой она смотрела на Алекса. В них разгоралось пламя огня, кончик носа игриво приподнимался, а следом за ним поднимались уголки губ.

Алекс возник в ее жизни случайно, и как повторяла сама Мари, он ее спас. От чего именно Алекс спас Мари так и осталось загадкой, но вот что известно точно, так это спасение самого Алекса. От природы крепкий Алекс частенько попадал в неприятности, и знакомство молодых людей состоялось как раз в тот момент, когда Алекс нуждался в помощи. Дерзкий характер и острый язык молодого человека, заставляли держать ответ, а безопасное общество на то и безопасное, чтобы не допускать банальных уличных разборок. Не успели спорящие стороны сцепиться в кулачном бою, как пустой и темный переулок осветил яркий луч света, следом раздался громкий голос хранителя, приказавший всем оставаться на местах. Все и остались, кроме Алекса, который рванул что было сил, и, снося все на своем пути, врезался во что-то мягкое. Миниатюрное женское тело взвизгнуло и, словно в рапиде, отправилось в свободный полет. Тем вечером Мари спрятала беглеца у себя. Некоторое время внимательный прожектор рыскал по переулкам в поисках нарушителя, только нарушитель уже спокойно попивал чай у новой знакомой.

Элис перевела любопытствующий взгляд на Ника, который весь вечер светился недосказанностью. Он сидел молча, но по жестам и скорости движений становилось понятно, он переживал внутренний всплеск эмоций.

— Все очень вкусно, — Ник оторвался от тарелки и поднял бокал, наполненный вином. Гости присоединились к комплементу и хотели что-то добавить, как из коридора донесся гулкий грохот. Система контроля отреагировала мгновенно, изобразив видео проекцию источника шума. Это был День, который не стал дожидаться ответа, и в свойственной себе манере ввалился в гостиную.

— Уже и не ждали! — громко прокричал с порога гость. Зачесанные назад русые волосы придавали детскому лицу интеллигентный вид, а образ завершали солнцезащитные очки.

— Как обычно громко, — улыбнулся Ник, — Проходи, присаживайся.

День манерно сдвинул очки на край носа и провел зрачками вдоль гостиной, — То есть опять все парами, а бедняга День один! — широко улыбнулся и, подойдя к столу, добавил, — Значит, буду есть за двоих!

— И снова ничего нового, — Ник подвинул столовые приборы, — Ест за двоих, а вытворяет за четверых. Помнишь, в пансионате тех, кто жили по соседству? Доставучие жуть. Как же они нас называли? — Ник обратился взглядом к Алексу и Деню.

— Как-то обидно, — воскликнул Алекс.

— Так вот этот красавчик, — Ник подмигнул Деню, — Придумал дерзкий план, и нет, чтобы поделиться им с нами, все исполнил сам. Комнаты, в которых мы жили, отпирались с помощью специальных ключей-карт. Даже выход из комнаты подтверждался картой.

— Нет карты, нет выхода, — улыбнулся День и манерно поднял вверх брови.

— Точно. Эти трое никак не унимались: «Длинный, тихий, попрыгун, длинный, тихий, попрыгун». Однажды ночью День забрался в операторскую комнату и заблокировал соседям карты.

— И не просто забрался, еще днем спрятался в уборной, и там просидел до самой ночи. А уже ночью провернул коварный план, — перебил Алекс.

— Так вот. Ночь, все спят, заходит День, будит меня и Алекса, и говорит: «Пойдемте прогуляемся». Мы такие: «Куда, чего», — и вот мы нехотя, уныло плетемся на улицу, обходим жилой корпус, поднимаем глаза вверх и видим такую картину. Те трое, выглянув в окно, визжат, что есть мочи и просят о помощи. Оказывается, День добыл дымовую шашку и подкинул им под дверь, а потом, как ни в чем не бывало, постучал. Проснувшись в дыму, обидчики бросились к выходу, только карты-ключи никак не хотели открывать дверь. Нужно было видеть их лица. С одной стороны жуткий дым, а в двадцати метрах внизу три довольных лица. Нарушителей, точнее нарушителя так и не нашли.

— Ведь кто-то отключил и видео наблюдение во всем кампусе! — снова перебил Алекс.

— Ох, они вам потом…, — Мари посмотрела на друзей.

— Потом они выбрались из своей комнаты и больше ни слова в наш адрес не произнесли. Длинный, тихий и попрыгун навсегда исчезли, а вместо них появились Алекс, Ник и День. За тебя, друг, — Алекс поднял вверх бокал.

Сделав глоток, Ник погас и задумался, — Вкус. Как вы думаете, какой он на самом деле? То, что мы сейчас чувствуем — всего лишь сложный механизм взаимодействия рецепторов и клеток.

— Этот напиток, — Алекс сделал большой глоток, — Прекрасен, чтобы не говорили о нем мои рецепторы.

— Каждый из нас воспринимает мир по-своему, видит по-своему, чувствует, — Элис провела указательным пальцем вдоль стола, — Каждый из нас индивидуально тонко настроен, словно внутри струны, чье звучание то слабеет, то усиливается.

— При этом никто не знает истиной сути, — перебил Элис Ник, — Рецепторы способны нас обманывать, точнее не они сами, а механизмы, стоящие над ними. Может оказаться, что блюдо, — Ник указал на тарелку, в которой лежали обжаренные овощи, — Не такое аппетитное, а весь эффект, не более чем манипуляция.

— Ладно тебе, дружище, не важно, что творят эти механизмы, важен итог. Так, внимание, обращаюсь к своим рецепторам. Сейчас я сделаю невероятный глоток шикарного красного напитка и жду от вас восхищения, — манерно прокричал Алекс. Друзья заулыбались.

— Ник, дорогой, а что за книгу ты мне показывал?

Ник одернулся, и нехотя выдавил, — Нет, не важно. В другой раз.

— Давай, расскажи. Не зря же ты столько времени проводишь в этих архивах, — хором подхватили Алекс и Мари.

— Вы посчитаете меня сумасшедшим, но мне попалась очень странная книга. Я думаю ее автор Макс Брант. Тот самый, которого считают создателем нового мира.

Ник заметил, как яркая Мари вдруг потухла, опустила глаза и о чем-то задумалась. Плечи повисли на тонкой шее, а спина округлилась. Ник попытался сменить тему, но Алекса было не остановить.

— И что пишет мудрейший из людей?

— Алекс, это не интересно, давай в другой раз.

— Нет, так не пойдет. Теперь мне страшно любопытно.

— Брант говорит о настоящем. Точнее о том, что мир может стать супернастоящим, но для этого, — Ник сделал паузу, — Время нужно погрузить во тьму. Он много рассуждает о времени, его сути и наполнении. Ценность человеческого вида в моменте, а такие понятия как «вчера» и «завтра» вообще не имеют значения. Прошлое не линейно, а будущего вообще не существует. Вот почему нарушителей закона лишают не свободы, как в прежние времена, а именно времени, — украдкой Ник посмотрел на Мари, которая даже не шелохнулась, — Хранители погружают нарушителя в состояние, при котором все биологические процессы продолжаются, но человек свое время не живет.

— Проспать много лет. Страшно, — прошептала Элис, — Не удивлюсь, если Брант все еще жив и следит за нами.

— Или вообще никогда не существовал. Системе не нужен ни автор, ни надзиратель, она самодостаточна.

— Ты прав Ник, но при одном условии — если система одинакова для всех, всех без исключения, — прошептала Мари. Зрачки Ника расширились, лицо вытянулось в удивлении. Мари цитировала строки из книги Бранта, — Как бы восприятие, или что-то еще, не старались, их настройки поверхностны. В глубине каждого из нас живет суть, наше я. Внутренний я строг, амбициозен и очень противоречив.

Остаток вечера Ник провел в раздумьях. Он сидел в своем кресле и, не моргая, смотрел в одну точку. Тишина, как сказал незнакомец из архива, помогала думать, но мысли никак не собирались в стройный ряд. Они оторвались от поверхности и медленно кружили. Буквы, числа и картинки, среди которых появилась Мари, выстроились в ровное плотное кольцо и кружили вокруг своей задумчивой планеты. Ник выхватывал картинку, страницу или фразу, рассматривал и возвращал обратно в круговорот. Мозг отторгал Анта и его разрушенный мир, Бранта с его странными представлениями о жизни, и даже Мари только по тому, что они находились за гранью рационального объяснения. Вместе с тем, Ник все больше превращался в странного и закрытого Анта, и все больше утопал в буквах, символах и знаках.

Перед Ником лежала старая книга, которая, окажись среди десятка других, останется не тронутой. Плотная, рельефная обложка, потертые края, замятые углы и еле заметный, идущий сверху вниз, след, который говорил о хранении книги в чехле или бандероли. Темный тканевый корешок, с торчащими нитками и страницы, местами серые, с подтеками истории. Книга имела печатное исполнение, но многие страницы содержали дополнения, выполненные от руки синими и черными чернилами. От страницы к страницу менялись шрифт и почерк. В одних местах записи были выполнены аккуратным, каллиграфическим почерком, в других беглым, и не таким понятным. Как бы там ни было, книгу писал один человек, но в разное время и при разных обстоятельствах.

«Время является бесконечной чередой коротких, сменяющих друг друга, слайдов-мгновений. Подобно картотеке, состоящей из огромного количества карточек, время упорядочивает и создает последовательности. Гарантии того, что картотека хранит все слайды, и в надлежащем качестве, не существует. Это связано внутренними и внешними факторами. Внутренние обусловлены свойствами человеческой памяти и ее способностями к сбору, анализу и хранению информации. Сбор и анализ даются мозгу легко и поддаются тренировке. В процессе социализации, на ранних стадиях возможно изменение параметров работы инструмента — формирование новых связей, а также ускорение существующих. Куда хуже обстоят дела с постоянной памятью. Мозг человека не пригоден для долгосрочного хранения информации, которое усугубляется рисками болезней или неминуемой смерти. Последняя обнуляет опыт, а значит и картотеку. Память человека существует по принципу «здесь и сейчас», ей не нужны вчера или завтра, они для нее энергозатратны, а значит необязательны.

При этом с указанные механизмы имеют мало общего с другими механизмами, например, инстинктами. Инстинкт потребления пищи напомнит владельцу, когда и какой объем еды необходимо принять. Однако, удовлетворение потребности в еде не станет карточкой в нашей картотеке. Бывают исключения: ужин со свечами, музыкант со скрипкой, мужчина становится на колено и протягивает даме кольцо. Неординарность ситуации, и как следствие всплеск эмоций, возбудят химические процессы, которые и сформируют устойчивое воспоминание-карточку. Стоит отметить, что и она довольно скоро утратит черты и потускнеет.

Особенностью формирования воспоминаний является механизм «от большого к малому», при котором мозг использует фильтры «важности» и «необходимости». Карточки, удовлетворяющие двум критериям, хранятся долго. Если воспоминание не важное, или не самое необходимое, оно, как правило, удаляется. Особыми, требующими внимания, являются воспоминания о стыдных, порочащих достоинство, и трагических событиях. Мозг и хотел бы их забыть, но неординарность ситуации, особые эмоции, и, как следствие, химические процессы уже сделали свое дело.

На помощь передаваемой из поколения в поколение вербальной информации (как следствие подверженной максимальной критике) пришло документирование. С изобретением письменности достоверность, если такой термин вообще приемлем, значительно возросла. Тогда и возникла интерпретация. Картотека человеческой памяти, называемая историей, пополнилась карточками, которые многократно исправлялись рассказчиками, летописцами и всем, кому не лень. При этом, каждый следующий вносил свои оригинальные правки. Не остановил процесс искривления памяти и дальнейший прогресс. Общая грамотность росла, знания обретали массовый характер, но непременно находились те, кто забирался в нашу виртуальную картотеку и правил карточки.

«Где же время?» — спросите вы. В масштабах, больших, чем одна человеческая единица, время ничтожно, а в массе и больших расстояниях и вовсе сведено на нет. Оно существует только по тому, что в нем нуждается маленький хрупкий человеческий организм, желающий познать себя. Наша жизнь — конечная, не имеющая смысла, смена слайдов. Наслаждение, чувства и мысли существуют исключительно в том слайде, который мы проживаем сейчас. Память — всего лишь послевкусие. Яркость и точность карточки зависит от ситуации и химии внутри. Но не стоит обольщаться, времени до нас нет никакого дела. Парадигма жить воспоминаниями порочна, как порочны обещания прекрасного будущего. В обоих случаях мы опираемся на эмоции. Эмоции — роскошь современного мира».

Ник закрыл книгу, погасил свет и долго сидел, наблюдая темноту. Темные текстуры давались Еве легко. Она не тратила ресурсы на прорисовку деталей, работу с глубиной, тенями, не пыталась соотнестись с законами физики. В темноте мир становился монохромным и плоским, он наполнялся визуальным шумом и акустической тишиной. Внезапно Ник понял, что искал Ант — грань, то место, где соприкасаются реальность и иллюзия. Суть Евы не в ее возможностях, а в целях и средствах. Словно ребенок, добравшийся до заветной шкатулки, Ник улыбнулся: «На этих страницах ты ничего не найдешь ни о Еве, ни о ее устройстве. Брант издевается, и поясняет почему. Эту книгу написал человек для людей. Каждый следующий актор с удовольствием внесет правки, лишив текст уникальности. Ант раздражал систему, собирая свой личный опыт, свои карточки. Вот почему он так удивился, когда понял, что я не забыл об их нападении на серый дом. Личный опыт внутри собственной карточки важнее букв на бумаге. Ант создавал дыры и наблюдал, как старательно Ева их штопает».

9.

Спустя сорок один год после Великой войны родился ребенок, чье имя вошло в историю и плотно связалось с созданием Нового мира. Мальчика назвали Макс. Небольшого роста, хилый, часто болеющий ребенок заставлял родителей переживать и не спать ночами. Подобная напасть сопровождала многих. Война напоминала о себе страшными болезнями, которым не было числа. Маленькое, плохо развитое тело снаружи, внутри наполнялось не по годам. В раннем детстве у Макса открылся талант к рисованию. Сверстники только учились держать в руке карандаш, как Брант, точнее его воображение, уже представило образ, а маленькая, пухлая детская ручка старательно вывела первые линии. Реалистичность и объем, коими была наполнена картина, ошеломили. Это был портрет молодой девушки. Овал лица, платок, накинутый на плечи, живые глаза с маленькими блестящими точками зрачков и загадочная улыбка. Глядя на картину, зрители невольно улыбались. Реакция пугала, а по телу пробегала дрожь, ведь эмоцию вызывал рисунок человека, которому не было и пяти лет.

Макс был единственным ребенком в семье, его воспитанием занималась мама. Об отце Бранта истории не сохранилось, словно его никогда и не существовало. Добродушная Рози трудилась в совете Нейма и везде таскала сына с собой, отчего вызывала злые ухмылки и оскорбления. Соседи, и случайные прохожие озирались и обходили мать и сына стороной. Опаску вызывала не маленькая женщина, а ее сын. Худой, сутулый с болезненным видом юноша рано обрел дурную славу.

Примечательный случай. Максу шесть, закрытый, необщительный ребенок сидит на старой деревянной скамейке. Одежда соответствует теплому сезону — маечка, черные шортики и тапочки на босу ногу. Скамейка пряталась в тени большого, с отслаивающейся корой, ветвистого дерева. На коленках Макса блокнот, а ребенок, сутулясь над листом бумаги, что-то рисует. В такие моменты он не замечал ничего вокруг, его не интересовали игры детей, разговоры взрослых, кудахтанье стариков, занимавших соседние лавки. В то время Нейм все еще походил на большую и бедную деревню. В пейзаже преобладала серость с красно-рыжим налетом песка, приносимого ветром из пустоши. Сильный порыв ветра заставлял прикрывать дыхательные пути платками, висевшими на шеях, при этом движение ни на секунду не прекращалось. Дети продолжали играть, взрослые судачить, а Макс Брант рисовать.

Со временем наблюдение за чудаковатым гением превратилось в забаву, соседи с любопытством замечали мимику и жесты, движения тонких ручек в воздухе и всего тела. Казалось, ребенок не просто рисовал, а руководил невидимым художественным оркестром. Он поднимал обе руки на уровень глаз и синхронно двигал влево-вправо, в следующий момент левая рука опускалась, и острый карандаш оставлял на бумаге след. Работа над рисунком продолжалась несколько дней. Изобразив несколько элементов, Макс зависал и проводил в подобном состоянии долгое время. Наблюдая странное поведение, зрители обостряли внимание и спешили придумать собственную версию происходящего, которой непременно делились с остальными. Так, по одной из версий каждый уход в себя сопровождался смертью юноши. Они были уверены, что с отсутствием внешней мимики и движения век, Брант терял и сердцебиение, а после, как ни в чем не бывало, возвращался к жизни. Другие видели в поведении ребенка что-то мистическое и страшное. Они опасались, что в периоды отсутствия (именно такой термин применялся к Максу), он общался с духами, и от них черпал свои таланты. Третьи считали Бранта просто идиотом, ребенком не от мира сего, отчего позволяли в его адрес грубость и даже физическое присутствие.

Закончив очередной шедевр, Макс резким движением вырывал лист из блокнота и отправлял по ветру. Взлетевший лист кружил в воздухе, а после падения недолго лежал в пыли. Да, да, соседи поднимали рисунок и с любопытством рассматривали. Макс рисовал людей. Иногда близко и детально, а иногда в отдалении, но образы никогда не находились в реальном мире. Его мир был выше и просторнее, в нем не было сломанных заборов и покосившихся крыш, его наполняли высокие дома, над которыми тянулись вереницы овальных капсул.

Иногда на рисунке зрители находили себя. Поразительная точность пугала, открывая наблюдателю незаметные ранее морщины на лбах, родинки на щеках и шеях, залысины и странные недобрые глаза. При этом во время работы Брант никогда не смотрел по сторонам.

Однажды ребята постарше задумали потревожить юного гения и придумали жестокий план. Желание посмеяться над чудным художником победило разум, как самый меткий пинатель мяча, издав глухой звук, отправил круглый, резиновый шар в свободный полет. Спустя пару секунд тяжелый предмет ударился о голову Бранта, бодро отскочил и покатился в обратном направлении. Дети синхронно заржали. Точное попадание вызвало истерику, они показывали пальцем в сторону Бранта и хвалили пинателя за меткость. Словно очнувшись ото сна, Макс поднял голову, огляделся по сторонам, слегка опустил брови. Он смотрел на обидчиков прямым и пронзительным взглядом.

— Причинение физического вреда человеку вам кажется смешным, — тихо произнес Макс. Сказанное не звучало, как вопрос, это было утверждение, — Громкость и продолжительность смеха прямо пропорциональны степени вреда. Это странно.

Затем он медленно развернул карандаш так, как держат острые предметы, когда готовятся напасть, смех резко утих. В следующее мгновение карандаш вошел в правую кисть художника и, пройдя насквозь, вылез с обратной стороны. Дети обомлели. Открыв рты, и практически не моргая, они стояли и наблюдали за Максом, который даже не шелохнулся. Он держал раненную руку на весу, кисть кровоточила, а красные густые капли падали на серую землю.

— Почему вы не смеетесь? Ущерб значительнее прежнего, — голос Бранта звучал монотонно и сухо, — Кажется, я понял, для формирования эмоции необходимо личное участие. Вы чувствуете потребность в унижении, и причинении боли другим и только так становитесь счастливее, — он извлек из раненой руки окровавленный карандаш и протянул в сторону ребят.

Молчание продолжалось не долго, шокированные дети бросились в разные стороны с криками: «Сумасшедший, сумасшедший!» Брант опустил голову над блокнотом, оторвал испачканный кровью лист, что-то на нем написал и отправил по ветру.

10.

Вдоль первого этажа высокого жилого дома, расположенного в новом районе Нейма, тянулась череда, сменяющих друг друга булочных, салонов причесок, магазинчиков и кафе. В самом центре вереницы выделялось Арго. Огромные витринные окна кафе светились изображениями блюд, музыкальных инструментов и никогда не гасли. Несмотря на современность исполнения, кафе наполняло множество старых вещей. Это и, забывшая что такое уход, деревянная мебель, и люстры, выполненные из наборного стекла с шелушащейся краской, и фотографии на стенах, чья бумага пожелтела и вылезала из паспарту.

Небольшое заведение пользовалось бешеной популярностью. Оно принадлежало человеку, который любил поварское дело, а процедуру приготовления превратил в искусство. Особенностью Арго было расположение кухни. Плиты, грили и фритюры находились в зале, отчего создавалась особая дымно-ароматная атмосфера. Гости привыкли к плотности воздуха и манерам хозяина. Невысокого роста, плотный мужчина, со спрятанными под поварской колпак кучерявыми волосами, и доброй улыбкой, без остановки жарил ребрышки и подшучивал над публикой.

— Здравствуй, Ник, — сквозь дым прокричал Марк, — Как обычно, двойную порцию и пинту?

— Как обычно, — прокричал в ответ Ник, — Привет Сэм, здравствуйте мистер Глэм.

Ник пробрался в дальний темный угол, небрежно сдвинул табличку «Не занимать, стол забронирован» и открыл меню, которое состояло из двух пожелтевших страниц. Заведение медленно наполнялось людьми, и дымом, музыка становилась громче, а движение гостей хаотичнее. Невысокий человек в белом халате и накинутом поверх фартуке скакал по кухне, удивляя скоростью и ловкостью движений. За окном темнело, а место Алекса по-прежнему пустовало. Ник достал из кармана небольшую металлическую коробку, на экране которой светилось сообщение: «Извини, дружище, планы изменились». Дисциплина и обязательность не входили в список достоинств Алекса. Скорее наоборот, лучший друг являлся их антиподом, явлением, наполненным словами «забыл» и «напутал». Часто он не мог вспомнить, чем занимался накануне. Алекс не следил за временем, его не тревожили дни недели, их последовательность, и связанные с ними события.

Прочитав сообщение, Ник улыбнулся и потянулся к пальто, как проходящий мимо нетрезвый посетитель, потеряв вертикаль, сделал пару неуверенных шагов и свалился на стул, ожидавший Алекса. Деревянная конструкция скрипнула и пошатнулась, но устояла. Ник видел этого человека впервые и не думал начинать разговор. Блестящими, полными тумана, глазами, гость осмотрел зал, наклонился к Нику и нечленораздельно выдавил, — Раньше эта забегаловка называлась Марс, и поговаривают, не в честь планеты, летающей там, — он поднял голову вверх, обведя зрачками полукруг, — Это первые буквы имен тех, кто научил вон того юношу, — дрожащий палец ткнул в сторону кухни, — Готовить так вкусно.

Первые несколько попыток встать не увенчались успехом. Гость кряхтел, но сила всемирного тяготения неизменно побеждала. Деревянный стул принимал удары рыхлого тела, все больше скрипел, и казалось, уже приготовился развалиться, но звезды распорядились иначе. Гость ловко наклонился вперед, и когда тело преодолело вертикаль, резко выпрямил ноги и, шатаясь, направился в уборную.

— Это же так очевидно, — прошептал Ник, — Марс — это Марк и Ант. Ант не просто так обратил внимание на Арго, он показал ориентир. Целью были не ребрышки, целью был Марк.

Многие месяцы Ник ходил в Арго в надежде встретить Анта. Он прятался в углу и ждал, когда дверь распахнется и в кафе войдет худощавый, жилистый юноша с татуировками на руках и теле.

— Марк, Марк, — прокричал Ник, подойдя к раскаленной, шкварчащей плите.

— Еще минуту и будет готово, — ответил Марк, не оборачиваясь.

— Марк, ты знаком с Антом?

Марк, находившийся к Нику спиной, повернулся, сделал шаг навстречу, на его лице читалась озабоченность, но он лишь отшутился, — А, высокий, татуированный красавчик, — но быстро осекся, — Человек с именем Ант давненько не заходил.

Ник глубоко вздохнул и направился к своему столику, как услышал высокий голос Марка: «Поговорим после закрытия. Поможешь убрать зал».

Следующие несколько часов пролетели, как одно мгновение. Бар пустел, движения становились медленнее, трехмерная проекция модной певицы заунывно усыпляла, намекая, что гостям пора по домам. Закрыв дверь на замок, Марк подошел к Нику, бережно отодвинул деревянный стул и присел.

— Ты знаком с Антом.

— Как сказать, он, — но Марк перебил.

— Куб, он показал Куб. Так и говори.

— Ты не боишься? — удивился Ник и огляделся по сторонам. Жест выглядел странно и нелепо, ведь в кафе помимо Марка и Ника никого не было.

— Чего именно? — Марк ехидно улыбнулся, — Что я говорю об этом с незнакомым человеком? Ник, ничего не бывает просто так. Человек с именем Ант никогда здесь не был, — Марк взмахнул рукой, — А значит, спросить о нем мог только тот, кто его знал. Ант не очень общителен, он одиночка. Даже не припомню, чтобы он заводил знакомства, лишенные идеи. А идея у Анта одна! — Марк облокотился на спинку стула, — Ты был в Кубе! Ну, что это было, пустыня, океан, горы?

— Город, это был город с парящими в воздухе домами.

— Романтик Ант, любит он такие штуки. Огромные, сводящие с ума пространства, невероятная глубина и детальность. В отличие от меня Ант перфекционист, и куда умнее. Ему под силу любая задача. О, видел бы ты его симуляцию взрыва! — голос Марка дрогнул, — Я тогда чуть в штаны не наложил. Или наложил, но об этом лучше молчать.

— У тебя тоже есть свое пространство?

Марк бережно задвинул стул под стол, и протянул, — Пойдем, я тебе кое-что покажу.

Далеко идти не пришлось. В конце зала располагался узкий и темный коридор, который заканчивался тесным подсобным помещением. Комнатка с ведрами, швабрами и сырыми тряпками содержала сюрприз. Рассматривая предметы, Ник не сразу заметил небольшую дверь. Она находилась в самой глубине, при этом особо не скрывалась. Сразу за дверью пряталась старая, скрипучая, со скошенными ступеньками лестница в подвал, которая заканчивалась очередной, на этот раз полноценной, дверью. Марк подошел к двери, бережно приоткрыл и жестом руки (очень схожим с жестом Анта на пороге Куба) показал, что можно пройти. Ник медленно вошел в темное лишенное окон помещение, которое имело только один источник света. На деревянном столе в дальнем углу располагалась тусклая лампа с абажуром. Ник прищурился, пытаясь понять назначение помещения, но Марк опередил.

— Не думай так громко. Я здесь живу. Мой дом немного отличается от дома Анта, и надеюсь это видно.

Марк прошел вглубь и наклонился к тонкому черному проводу. Раздался щелчок, а лампа, поднатужившись, прибавила яркость. Ник удивленно посмотрел по сторонам, он впервые видел подобное помещение. Подойдя к стене, он прикоснулся, и застыл.

— Это, это все настоящее?

— Завораживает больше мультиков Анта, — Марк широко улыбнулся, — Это самый настоящий аналоговый подвал в Нейме. Здесь нет ни намека на Еву и ее проделки. Посмотри сюда, — Марк бодро уселся на диван, конструкция скрипнула старыми пружинами, — Слышишь? Песня!

Ник рассматривал интерьер, и предметы в их настоящем. Все вокруг, от скрипа дерева под ногами, до фактуры обложки книги, лежавшей на столе, было другим. Взрослый человек оказался в самом нереальном реальном мире. Оформление стен розово-фиолетовой рельефной бумагой, серый ворсистый ковер на полу, диван с тонкими деревянными ручками, телевизионная панель на стене и блок компьютеров вызвали шквал эмоций. Ник медленно подошел к столу, на краю которого лежали блокнот и шариковая ручка. Он потянулся к ручке и уже хотел дотронуться, как вдруг поймал незнакомый запах.

— Так пахнет жизнь, Ник, настоящая жизнь!

— Что это? Я не чувствовал этот запах ранее.

— Это запах сырости, мы же в подвале. Сюда не проникает солнце, вот он и появился.

— Она меняет и запахи? Но зачем? — Ник присел на единственный стул.

— Удивлен? Здесь нет огромного, не в меру пространства, нет парящих над землей домов, но есть энергетика. Завораживает, да? Я не знаю, почему в ее коллекции нет аромата сырого подвала, могу только предположить, что сырость ей не по вкусу.

— Боюсь спросить, все это точно не симуляция?

— У нее не хватит возможностей для такой детальной отработки помещения. Ева не сможет наполнить его тонкими, перетекающими запахами, удивительными микронюансами, естеством. Все что она умеет — это бестолково усреднять и упрощать.

— Марс, это ведь ты, Ант, и кто-то еще?

Марк вздохнул, — Верно! Только что-то пошло не так. Ева, это все она. Копается в головах, ищет слабости лучше любого хантера, туманит, а после завоевывает. У нее есть преимущество — она знает, что на самом деле творится у нас внутри, там, где сознательное утопает в бессознательном. Она гений, и продукт гения, а мы всего лишь маленькие человечки, решившие познать ее суть. А знаешь что? Мы со всей этой мишурой экспериментов и нападений ни на миллиметр не приблизились к ней, ни на миллиметр!

— Ты ей восхищаешься, — Ник наклонился к Марку.

— Она столько лет водит человечество за нос, конечно восхищаюсь. Ты можешь жить хоть со слоном, но если внутри тебя эстет, предпочитающий тонкое искусство, Ева это обязательно выведает, и сделает твоего слона изящнее вон той дамы, — Марк махнул рукой в сторону стола, над которым висел бумажный постер с худощавой женщиной, прикрытой минимальным купальником, и надписью: «Раскрой глаза».

— Ева создала довольно простой, но идеальный мирок, — голос Марка срывался в фальцет, — Отдать должное Бранту, он обучил дамочку хорошим манерам. Теперь она — наши правила и она их гарант.

— Что стало с Антом?

— Не знаю, никто не знает. Скорее всего, она посчитала Анта опасным.

— Я видел, как Куб взлетел на воздух.

— Ник, очнись. Вокруг мир Евы, а ты что-то там видел. Всегда, ну почти всегда, мы видим только то, что она позволяет видеть, и помним, что она позволяет помнить. Завтра ты начнешь сомневаться, что вообще когда-то знал Анта, видел Куб, а послезавтра забудешь все, как страшный сон.

— Как ей это удается?

— Я у нее не спрашивал! — отрезал Марк, — И мой островок настоящего — лишнее тому подтверждение. Это Ант нарывался, старался прыгнуть выше, увидеть дальше.

— Ты не прыгаешь, я понял.

— Я рос один, жизнь научила не высовываться. Я поддерживаю свой дом, блокирую ее нападки, дописываю что-то наверху и никуда не лезу. А еще я люблю готовить. Так что заходи.

11.

Выйдя на улицу, Ник сделал глубокий вдох, но теплый летний воздух не подарил насыщение. Что-то внутри блокировало центры восприятия и искало подвох. Он поднял глаза вверх и тихо произнес: «Какая же ты реалистичная!», и пошел в сторону арки. Опасаясь быть замеченным, Марк проводил Ника с черного входа. Выйдя из арки на главную улицу, Ник повернул налево и не спеша направился в сторону своего дома, как услышал знакомый голос.

— Ник, дружище! — Алекс спешил навстречу широкими шагами.

— Что ты здесь делаешь? — удивился Ник.

— Как это что? Ты прислал сообщение.

— Алекс, мы договаривались встретиться днем, а сейчас ночь.

— Дружище, обстоятельства, извини. Мари, она как бы это сказать, ревнует меня к тебе, — он забубнил, — Ты все время с Ником, все время с Ником! Только сообщение от тебя пришло час назад. Вот посмотри, — Алекс протянул телефон, на экране которого светились желтые буквы.

Некоторое время друзья шли молча. Ветер становился холоднее, шум листвы усилился, поднимая в воздух опавшие листья и пыль.

— Так чего ты хотел? — Алекс ускорил шаг.

— Не знаю, чьи это фокусы, но, кажется, догадываюсь. Алекс, я тебе кое-что скажу, только постарайся понять.

— Давай, конечно, — отрапортовал друг.

— Помнишь, зимой на площади я вел себя странно?

— Еще бы, дергался и с квадратными глазами шипел что-то про оружие.

— Все, что я говорил, было на самом деле.

— Так, дружище, заканчивай. Какое еще оружие? Ник, посмотри вокруг, в нашем мире нет оружия. Да и какой вменяемый человек рискнет самым ценным, что у него есть — временем!?

— Рискнет, чтобы понять мир, в котором живет, еще как рискнет.

— И чего тут понимать?

— Мир не такой, каким мы его видим, каким слышим и чувствуем. Пластилиновые декорации, раскрашенные гуашью, вот что такое наш мир!

— О, дружище, кажется, архивы тебя совсем сбили с толку. Наш мир прекрасен, посмотри на это небо, ну, давай же, — Алекс потряс Ника за плечи, притянул к себе, обнял и прошептал на ухо, — Если ты и видел чего, забудь, спрячь в сундук, закрой на замок и убери в самый дальний шкаф. Ник, проснись!

12.

Ровно в семнадцать часов раздался громкий монотонный звук, и площадь перед корпорацией Джениос ожила. Серая людская река полнилась, разделялась на ручьи, которые дальше двигалась в разные стороны. Территории над корпорациями, как и прилегающие площади, были закрыты для полетов и посадки аэро, отчего четыре быстрые точки в небе вызвали неподдельный интерес. Точки стремительно приближались и, оказавшись над людской массой, стали быстро снижаться. Как по команде, река расступилась и, образовав плотное кольцо, позволила нежданным гостям приземлиться. Не успели двигатели аэро замолчать, как из них выскочили два десятка хранителей и быстрым шагом направились в сторону главной проходной.

— Мистер Ник Вэйс, остановитесь и поднимите вверх руки! Мы вынуждены временно ограничить ваше право номер два и право номер восемь.

Право номер два «Право на нет» — любой человек имеет право сказать нет. Норма является исключительной, если обладатель права громко произнес слово «нет», то действие в отношении него должно быть остановлено и прекращено. Наказание за нарушение права — лишение времени от одного года. Право номер восемь «Право на пространство» — никто не может быть лишен пространства без его воли. Часть вторая — никто не имеет права без разрешения обладателя права вторгаться в личное пространство. Норма исключительная, наказание — лишение времени от одного года. Верхнего предела наказаний не существовало, а вкупе с правилом равенства всех перед законом и неотвратимостью наказания, правила выполнялись строго.

Над серой массой показались две руки. Ник сделал несколько нерешительных шагов навстречу хранителям и представился, — Я Ник Вэйс. Что-то случилось? — к человеку с поднятыми вверх руками применение силы исключалось.

— Вы должны пройти с нами, — низкий, глухой голос из-под шлема звучал громко и уверенно. Не успели аэро взлететь, как на голове Ника оказался плотный и непрозрачный мешок.

Полет сопровождался высоким, ровным писком двигателей, редкими щелчками кнопок и рычагов управления, и шумом воздушных масс. Полет длился не долго, а после приземления пленника ждала гулкая площадь, ступени, скрип дверей, эхо большого коридора с мягким покрытием, снова лестница, гул кабины лифта и длинный глухой коридор. После щелчка дверного замка крепкая мужская рука втолкнула Ника в тишину. Недолгое путешествие сопровождалось большим количеством естественных звуков эхо, дыхания людей, кашлем, ударами каблуков по полу, при этом ни один человек не обронил ни слова.

Ник прислушался, пытаясь поймать новые звуки, но они прекратились. Он снял с головы мешок и несколько секунд щурился от яркого света. Это был просторный кабинет, наполненный жизнью и привычками хозяина. Слева у стены стоял мятый кожаный диван, перед ним низкий стеклянный стол, с грудой документов, парой проекторов и немытой чашкой. Ворс покрытия на полу подсказал два исхоженных направления. Первое вело к дивану, а второе к важному деревянному столу, который располагался справа в углу и сиял чистотой. За столом висела доска для записей, и большая металлическая полка с книгами, прижатыми массивным пресс-папье, под которым задыхались разноцветные листы бумаги.

Ник прошелся по кабинету, провел кончиками пальцев по столу, стене, подоконнику и посмотрел в окно. Сомнений больше не осталось, он находился в сером доме, в его башне, с высоты которой открывался великолепный вид. Внизу, словно муравьи, бессистемно копошились люди, чье движение ограничивали линии дорог. Сверху площадь показалась более серой, оттого скучной и ненаполненной. Большое пространство служило местом традиционных сборов для важных объявлений, в остальное время площадь пустовала.

— Что вы делаете? — раздался грубый мужской голос.

Ник повернулся и увидел, стоящих в дверях, трех крепких мужчин.

— Кто вы? Что вам от меня нужно?

— Мистер Вэйс, присядьте, — хранитель указал на стул, приставленный к большому чистому столу. Ник подчинился. Все трое прошли по кабинету и заняли положенные места. Первый, тот, что выше, остался у двери, второй (ниже и плотнее) прошел в сторону окна. Ник следил за его движением, но когда тот остановится, Ник обомлел. Стена, на которой несколько секунд назад было окно, оказалась глухой. На месте окна появилась еще одна, обклеенная фотографиями и документами, металлическая доска. Зрачки Ника забегали, сердце набрало обороты. Третий хранитель подошел к низкому столику и нажал кнопку на проекторе. В центре кабинета выросла двумерная мозаика, которая состояла из портретов людей.

— Мистер Вэйс, посмотрите на эти фотографии. Поделитесь с нами, с кем из этих людей вы знакомы, и при каких обстоятельствах познакомились.

Проекция укрупнила фотографии, они стали четче и разборчивее. Внизу каждой из фотографий было написано: «Разыскивается».

— Мне не знакомы эти люди, — испуганно прошептал Ник.

— Мистер Вэйс, повнимательнее.

Со следующего слайда улыбался Ант. Его лицо, в отличие от предыдущих, выражало спокойствие и полное отсутствие напряжения. На нем был жилет корпорации Севас с характерной символикой на груди. Ник прищурился, но в следующее мгновение испугался, что будет раскрыт. На шее Анта отсутствовали следы татуировки.

— Вам знаком этот человек? — грубым низким тоном обратился высокий.

— Нет, не знаком, — спокойно ответил Ник.

— Ложь, это ложь! — не сдерживаясь, закричал высокий, — Ты знаешь, что бывает за ложь!

— Мне не знакомы эти люди.

Хранитель подошел к Нику и наклонился, его лицо оказалось так близко, что Ник почувствовал неприятный запах изо рта, — В прежние времена я бы тебе с удовольствием навалял, и отправил в тюрьму до конца дней!

— Поэтому сейчас не те времена, — увереннее ответил Ник, — Будьте добры отойти от меня и вернуть мне пространство!

Высокий отошел назад, а в игру включился плотный.

— Ник, мы тратим время друг друга. Эти люди, — он указал на проекцию, — Опасны. Давайте мы угостим вас вкусным чаем и вместе еще раз посмотрим фотографии.

— Спасибо, откажусь. Если на этом все, будьте добры вернуть мне мои права.

Высокий, находившийся в паре шагов, закипал. Его лицо покраснело, глаза наполнились яростью, он прыгнул к Нику и замахнулся. От неожиданности Ник вскочил со стула и машинально закрыл лицо руками.

В следующее мгновение кто-то мягко скомандовал: «Отставить, вы трое свободны!». В кабинет вошел хозяин. Он уверенно прошел к столу с документами, выключил проекцию, пробрался к кожаному дивану и уселся в центр, в самое мятое место. Он был моложе остальных, среднего роста, плотный с широкими плечами. Короткие, зачесанные вбок, русые волосы и бледное лицо оттеняла ярко-синяя сорочка, а на тонком носу поблескивали узкие, еле заметные очки. Рукава сорочки были даже не закатаны, а неаккуратно скручены до самых локтей, словно хозяин спешил, а до результата и внешнего вида ему не было никакого дела. Только мятая сорочка являлась прикрытием, ведь в остальном он был максимально опрятен. Начищенная до блеска обувь, идеально отутюженные брюки и ухоженные ногти рук не оставили сомнений. Он часто щурился и любопытно наклонял голову, будто хотел понять собеседника, но дело было в другом. Напротив него часто оказывались люди скрытные, они виляли и, заметая следы, старались завести хранителя в тупик. Только хозяина кабинета со странным исчезающим окном слова интересовали мало. Куда больше о человеке говорили его жесты.

— Меня зовут Раст. Поршу прощения за поведение моих коллег. Начитаются книг про ковбойцев, ужас. Думаю, мистер Вэйс, вы понимаете, почему вы здесь. Тихо, — протянул Раст, поднял ладонь, указывая на необходимость молчать, — Итак, вы все понимаете, но играете с нами. И это неплохо. Вы считаете меня и моих коллег идиотами, но я попытаюсь реабилитироваться, — Раст замолчал, в кабинете повисла тишина. Он посмотрел в ту сторону, где совсем недавно было окно, перевел взгляд на Ника и, поиграв желваками, продолжил, — Однажды я был в прекрасном месте, очень странном, но невероятно красивом. Вы видели когда-нибудь водопад? Нет, не на картинке, а вживую? Так вот, в том месте был водопад, каскад водопадов. Струи переплетались, сливались воедино, а потом разбегались в разные стороны, и ударяясь о поверхность, создавали невероятной красоты туман.

Ник обреченно посмотрел на Раста, — Что с вами, мистер Вэйс, попейте воды, она на столе, — Ник схватил, стоявший на столе, стакан и сделал несколько жадных глотков, — Так вот, Ник, тогда я подошел к воде так близко, насколько мог, протянул руку и, это незабываемо. Знаете, что я почувствовал? Воду, ее силу, и энергию? Нет, я почувствовал зависть, сжигающую изнутри, зависть. Тогда я понял, Ант умеет делать то, что мне не под силу. Я почувствовал опасность, меня трясло. Густая, ползучая лава впитала огромный спектр эмоций от преданности и любви, до пронзительной боли. Чужая надстройка, пусть самая малая, способна изменить мир, искривить все то, чего мы добились. Конструкция будет стоять, только если все сторонние вмешательства исчезнут, все. Ант и его фокусы убедительны, но опасны, — Раст снова замолчал, — Я не буду спрашивать, что связывает вас с Антом. Последнее время вас видели в местах, объединенных общими признаками. Нет, нет, каждый житель Нейма свободен в выборе мест для проведения досуга и прогулок. Я о совпадениях.

— Это совпадения, — прохрипел Ник.

— Мистер Вэйс, давайте на чистоту. Мой друг Ант, любитель дешевых фокусов. Только одни взрослеют, а другие так и остаются глупыми детьми. Мне бы найти этого ребенка, пока он еще чего не натворил. Я в курсе, вы не знаете, где он, но был бы признателен любой информации, в любое время дня и ночи, — Раст подошел к Нику и положил в его нагрудный карман бумажную визитку.

— Непременно сообщу, — сквозь зубы выдавил Ник.

Уходя, уже в дверях Раст обернулся и, кивнув в сторону стены, спросил, — Вы стояли там и как-то странно рассматривали доску, вы щурились. Я наблюдал за вами, — он поднял глаза вверх, откуда наблюдал глаз камеры видео наблюдения.

— Вряд ли вы имели право наблюдать за мной без предупреждения, даже в своем кабинете.

— Верно, мистер Вэйс, верно, — ухмыльнулся Раст, — Думаю, мы еще увидимся.

Непоколебимое спокойствие Раста и глубокий, прожигающий взгляд заставили тело трястись и заволокли все вокруг пеленой. Пытаясь вернуться в зону комфорта, и самообладания, Ник сидел неподвижно. Потом он приподнялся, сделал пару шагов, часто задышал и без сознания обрушился на пол. Тело молодого человека лежало в неестественной позе на мягком ковровом покрытии серого, угрюмого кабинета в лучах солнца, проникавших сквозь большое окно.

13.

— Рози, дорогая, ты опять притащила сына на совет! — вскочив с места, воскликнул низкий пузатый мужчина. Ловким движением он подтянул штаны, одернул засаленную жилетку, обратившись взглядом к окружающим. Члены совета сидели молча, потупив взгляд.

— Георг, ты же знаешь, мне не с кем его оставить, — тихо ответила не высокая, средних лет женщина, пробираясь к своему месту. Одета она была просто. Старый, местами штопаный халат, выцветшая, клетчатая накидка на плечах и платок, из-под которого выглядывала густая копна пшеничных волос. Угасшие зеленые глаза, нерешительно смотрели в пол.

— Рози, ему двенадцать. Пусть валит к другим детям, ему здесь не место, — не унимался Георг.

Рози проигнорировала выпад председателя, схватила сына за руку и, протискиваясь сквозь людей, потянула в дальний угол. Худой, сутулый ребенок с серым лицом имел болезненный вид, отчего его сторонились и взрослые, и дети. Овальное лицо не выражало эмоций, а впалые карие глаза с огромными серыми кругами, пугали. Макс был нелюдим, он не здоровался с прохожими, не заводил пространные разговоры в лавке, не дружил со сверстниками. Новым увлечением Бранта стала резьба по дереву. Завидев подходящую ветку или кору дерева, отслоившуюся от ствола, Макс останавливался, снимал с пояса маленький складной нож и принимался за работу. В это время его не отвлекали ни погода, поливавшая дождем и обдувавшая ветром, ни крики, и ругань, проходивших мимо людей. Закончив работу, Макс бросал поделку, вешал нож на пояс и исчезал.

Добравшись до места, Роза обняла сына и присела на стул. Макс встал рядом.

В душном, темном зале собралось два десятка человек. Свет редко проникал в это помещение, еще реже оно проветривалось, отчего пропиталось кислым ароматом пота и спертым запахом многолетней пыли. Совет Нейма составляли пятеро, еще пять человек входили в совет обязательных наблюдателей, остальные являлись наблюдателями добровольными. Совет собирался два раза в неделю, все больше, чтобы поорать друг на друга и, не придя к общему мнению, разойтись.

Первым слово предоставили высокому, худому усачу с огромным подбородком. Член совета по имени Зак, вскочил с места и монотонно затараторил, — Запросов и предложений много, мы разбили их на группы. Вот тут, — на краю стола лежала увесистая папка, — Неурожай, время работы, болезни и остальные. Пишут и жалуются все: взрослые, а теперь и дети, — Зак сетовал на решение, допустившее к обсуждению важных вопросов, жителей Нейма, достигших шестнадцати лет, — Если так продолжим, то никто не будет работать. Будут целыми днями кляузы строчить.

Зал одобрительно загудел. Оценив поддержку Зак продолжил, — Например, Гера Т. просит вынести на рассмотрение вопрос о сокращении рабочих часов для беременных. Я все понимаю, но Грета Т. беременна четвертым. Сейчас пик рождаемости, кто работать-то будет? Гард С. хочет увеличить норму земельного надела, а Макс Б. и вовсе предлагает разогнать совет, — широко раскрыв рот, из которого выглядывали сгнившие, кривые зубы, усач захохотал. Публика подхватила смех, и лишь Рози опустила глаза.

— Макс Брант! — разорвал смех высокий голос из толпы.

— Что Макс Брант? — выплевывая густые слюни, выдавил Зак.

— Меня зовут не Макс Б. Мое имя Макс Брант, так написано на листе, с которого вы читаете, — собравшиеся притихли. Смех Зака медленно угасал, а взгляд становился вопросительным.

— И что? Что ты хочешь этим сказать?

Юноша посмотрел исподлобья, колодцы глаз вспыхнули огнем, а лицо сделалось строгим, — Житель Нейма Макс Брант предлагает разогнать это бесполезное собрание. Два месяца вы обсуждаете одно и то же, вы не эффективны. Куда разумнее выполнить просьбы Греты Т. и Гарда С., и отправить всех вас работать на увеличенный земельный надел.

— Жителю Нейма Максу Б., — подключился Георг, — Нет положенных шестнадцати лет. Рано еще вносить предложения!

— Правила, которые не исполняются, не стоят ничего! Каждый из вас — бледная копия друг друга. У вас, мистер Зак, достаточный надел, а жене не надо работать по пятнадцать часов, будь она трижды беременна. Вы, мистер Георг, одновременно любите жену и детей, и осуждаете аморальное поведение, а в это время заглядываете в гости к мисс Рози, — Макс никогда не называл мать по имени. В зале воцарилась гробовая тишина, — Ваши правила сложны, и не однозначны. Необязательность исполнения, в совокупности с отвратимостью ответственности рано или поздно приведут к хаосу. Общество держится не на ваших правилах, а на коллективном договоре, который однажды превратится в пыль, — Роза смущенно подняла глаза на сына. Металл в голосе Макса усиливался, — Правила должны стать основой, а принимать их должна не кучка недоумков, — зал загудел, Макс сделал шаг вперед, — Соблюдать правила должен каждый, и нести ответственность каждый. Тогда и Макс Б. признается, что он юн и подождет пару лет.

— Рози, что он себе позволяет? — послышались выкрики из толпы. Мама вновь подняла нерешительный взгляд на сына, но промолчала.

— Вопросы голода, преступности, болезней. Высокое собрание, призванное обществом решать проблемы, за десять минут трижды оскорбило это самое общество. И что сделало общество в ответ? Посмеялось. Посмеялось над собой, — на лице юноши появилось презрение, — У каждого в этой папке, — Макс протянут костлявую руку, — Просьба, стон и крик о помощи. Помощи, которой они не дождутся, по тому, что за людей решают другие люди.

— Хорошо, умник, и что же ты предлагаешь? — ехидно прошипел Георг.

— Макс Брант предлагает распустить совет, и отныне все решения принимать общим голосованием. Правила нужно упростить и кодифицировать, а их нарушение должно жестоко караться.

— Рози, угомони его, прошу тебя! — огромный подбородок Зака нелепо запрыгал. Члены совета одобрительно закивали, следом закивали и обязательные наблюдатели. Остальные собравшиеся стояли молча. Одни смущенно потупили глаза в пол, другие с непониманием смотрели в сторону совета.

— Молодой Брант дело говорит, — внезапно разлетелось в тишине. Стоящий рядом высокий юноша подхватил, — Все правильно!

— Правильно, — поддержали другие голоса.

Весть о выступлении Макса на совете быстро разлетелась по Нейму. Жители давно утратили веру в совет и уже не ждали разрешения важных вопросов. Нескладный и чудной Брант подарил надежду, вытащил жителей из их коконов, позволив самим решать свою судьбу. После выступления Макса Бранта никто не видел, он словно растворился. Шли годы, а Брант все не появлялся. Прохожие наблюдали плотно закрытую дверь и окна, в которых, как им казалось, прогуливался худой силуэт. На прямые вопросы Рози отрезала коротким: «Все в порядке», — опускала глаза и быстрым шагом покидала любопытствующих. За спиной немолодой женщины висел огромный, набитый книгами, рюкзак, а в руке скудная авоська с продуктами.

Спустя год собрание ликвидировали. Нейм встретил решение ликованием, а персона Макса Бранта приобрела особое значение. Эффект отсутствия добавил топливо в костер любопытства, породив множество самых нелепых версий. К спору о гении и сумасшествии прибавилась версия, что Бранта никогда не существовало, а истории о странном юноше — не более чем вымысел.

Спустя еще год Нейм жил уже по новым законам. Доподлинно не известно, кто сформулировал правила, но большинство жителей были уверено в том, что Макс Брант приложил новому времени свою тощую руку. Появились и хранители. Не надзиратели за обществом, как было прежде, а хранители закона, равные из равных. Правило номер четыре: «Запрет любых единоличных или коллективных органов управления, или влияния». Тогда же появился и серый дом со старцем.

14.

Щелчок, еще один, снова щелчок. Каждый следующий все ближе и ближе, сознание возвращалось в изнеможённое тело, которое сдавалось, и проваливаясь обратно в глубины сна. Темнота вспыхнула яркими лучами вечернего солнца, сквозь которые пробивался он. Он очень молод. За нелепой оправой очков, грустные глаза, они смотрят в пустоту. Кажется, стоит протянуть руку и до него можно дотронуться, но рука бессмысленно летает в воздухе. Внезапно юноша встает и медленно растворяется. Он не высокий и очень худой. Сознание делает попытку догнать, остановить, но ноги не слушаются, они отказываются идти. Протянутая в его сторону рука трясется и растворяется.

Щелчок, снова щелчок. Настенные часы отбивают знакомый ритм. Ник открыл глаза, испугано посмотрел по сторонам. Он дома. Его мокрое, липкое, кисло пахнущее тело, развалилось на диване. Он встал, слегка пошатнулся и остановился. Резкое изменение положения тело восприняло стойко, но боль, сдавившая виски, заставила присесть и взяться за голову. К горлу подкатил ком, сдерживая позывы, Ник оперся руками о пол. В следующее мгновение он лежал в луже мерзкой жижи и часто дышал. Ищущее пощады тело свернулось в комок. Стараясь не закричать, он сильно прижал ноги к груди, но нечеловеческие звуки все же вырвались из захлебывающегося горла. Сознание снова ушло.

— Ник, Ник, здесь неудобно, пойдем в спальню, — где-то вдалеке послышался родной голос, — Ник.

— Что! — Ник дернулся, вскочил на ноги и отпрыгнул в сторону. Перед ним стояла Элис, — Что, что происходит?

— Я проснулась, а тебя нет рядом. Прошла в гостиную, а ты тут…

— Что со мной произошло?

— Ты спал, спал глубоким сном. Не переживай, все в порядке.

Вспоминая недавние мучения, Ник посмотрел на пол, но в ночном свете он блестел чистотой, — Нет, ничего не в порядке. Все не в порядке.

— Дорогой, успокойся, расскажи, что случилось.

Ник посмотрел на Элис, быстро обвел глазами гостиную и бросился в уборную. Яркий свет ударил в мозг металлическим скрежетом. В зеркале показался молодой человек, со светлыми, растрепанными волосами, и бешеными глазами. Холодная вода успокоила лишь на мгновение, сменившись тревогой. Что было силы, он рванул к двери, лестница, пятьсот восемьдесят ступеней, улица. Ноги несли потерянного человека все дальше от дома. Наконец, он остановился и резко наклонился, окончательно освободив желудок от содержимого. Виски последний раз предательски кольнули, и боль отпустила, он присел на поребрик.

Пустая улица наполнилась красками и ароматными запахами, цветущие деревья и растения распускали сладкие шлейфы. Ник опустил голову на колени и зарыдал. Впервые в жизни он оказался один на один со своим внутренним миром. Эхом пронеслись слова Алекса: «Закрой на замок и спрячь в самый дальний чулан».

— Почему я ничего не забыл, почему она не стирает мои воспоминания! Ну, давай, вот он я. Хватит, наигрался! — прокричал Ник в ночную пустоту. Пустота ответила легким, почти настоящим дуновением ветра.

Дома Ника встретила встревоженная Элис. Блондинка проводила опасливым, стеклянным взглядом, но не произнесла ни слова. Обреченный Ник подошел к ней и опустился на колени, — Эл, у меня проблемы.

— Если считаешь правильным, можешь не рассказывать. Главное, чтобы у тебя все было под контролем.

— В том и дело, что ничего не под контролем. Они все твердят, что она гуманная, что она печется о нас, нашем состоянии, а я все помню, все Элис, до мельчайшей детали.

— О ком ты? Что ты помнишь?

— Механизм, алгоритм, наше все и ничего, — Ник подвинулся совсем близко и обхватил колени Элис, — Она как-то живет в нас, в каждом из нас, она призвана контролировать и направлять. Изобретение Бранта, его истинное изобретение. Она подчиняется алгоритмам и тем правилам, которые в нее заложил создатель. Один из ее алгоритмов гасит ненужные или опасные воспоминания. Но эта голова, — он прижал указательный палец к виску, — Почему-то помнит.

Элис внимательно слушала Ника, пытаясь отделить правду от вымысла. Ник выдавал связанные порции фраз, которые в совокупности походили на бред. Элис хорошо знала Ника и хорошо чувствовала. Его быстрый и острый ум, которым она восхищалась, не был способен к самообману.

— Значит, и я могу забыть?

— Если она захочет, ты забудешь и этот разговор, и меня, и, боюсь, себя. Я опасен со своим знанием, а теперь втянул и тебя.

Не успел Ник договорить, как из глубины коридора раздался треск. Блок наблюдения рябил множеством серо-черных линий, а проектор даже не шелохнулся. Издав еле слышный скрежет, цилиндр замка сделал половину оборота, магнитный замок лениво щелкнул, входная дверь медленно приоткрылась и повисла на металлической цепочке.

— Элис, тебе надо бежать. Черный ход. Беги к Алексу и Мари, — прохрипел Ник, его глаза покраснели, а руки задрожали.

— Что происходит? Мы должны бежать вместе.

— Это хранители, я разгадал их замысел. Все будет хорошо, беги.

Элис сорвалась с места, схватила пальто и побежала внутрь гостиной, за которой находилась дверь пожарного выхода. Ник прошел в коридор, ожидая, когда незваные гости справятся с цепью. В следующее мгновение дверь с грохотом распахнулась, разбросав в разные стороны деревянные щепки. В уютное жилище двух молодых людей ворвались черные вороны, которые, размахивая крыльями, сносили все на своем пути. Они сбили Ника с ног, лишив чувств, пролетели в гостиную, спальню и подсобные помещения. Выворачивая шкафы и полки, они кружили, и перешептывались. Ник держался до последнего, и только когда услышал: «Здесь больше никого нет», — окончательно вырубился.

15.

Расхожее выражение «в здравом уме и трезвой памяти» обрело новые краски. Когда Ник очнулся, он находился и в уме, и при памяти, но ни то, ни другое не вселяло надежды на положительный исход. Его руки и ноги были крепко привязаны к чему-то твердому. Тяжелая голова небрежно свисала, а тело ломило от пронзительной боли. Ник открыл глаза. Связанные за спиной руки, отекли и онемели, они уже не чувствовали холод металла, и казались совершенно инородными. Зрачки долго фокусировались, пытаясь понять, что произошло, и где он находился, но вокруг было абсолютно белое, яркое, лишенное любых предметов и звуков пространство, безграничный пустой горизонт. Неестественная тишина давила. В мире, наполненном, пусть и искусственными, но звуками абсолютная тишина настораживала и пугала.

— Кто бы вы ни были, вы нарушили закон, лишили меня пространства и времени. Я прошу прекратить нарушать мои права и отпустить меня, — прокричал Ник в бесконечную пустоту. Звук не ответил ни эхом, ни отражением, и не угасал, как это обычно бывает. Человеческое ухо — достаточно тонкий инструмент, способный четко распознавать препятствия и расстояния. Вопреки опыту, звуковая волна формировалась, но столкнувшись с чем-то поглощающим, резко заканчивалась. Ник покрутил головой, грязные волосы повторили движения, оставив на плечах густые капли.

— Отпустите меня, вы нарушаете…

— Как скажете, мистер Вэйс, — раздалось ниоткуда.

Ник замер, — Очень впечатляет! Поленились нарисовать что-то стоящее, каземат или камеру для допросов с привинченной к полу мебелью?

В следующее мгновение в метре от пленника произошло движение воздуха, как бывает на неровной поверхности в жаркий день. Воздух стал густым и плотным, пронизанным сотнями линий, которые переливались цветами, и образовали разноцветную сетку. Сквозь образовавшиеся квадраты, похожие на большие пиксели, прорисовалась фигура человека. Невидимая рука настроила яркость и контраст, и перед Ником возник тот самый высокий хранитель, который допрашивал его ранее. Хранитель неспешно сел на, непонятно откуда взявшийся стул и, облокотившись на спинку, протянул, — Бу-у-у-у!

— Ой, как страшно. Вы смешны до коликов в животе! Давай зови второго, доброго. Ты будешь орать, и размахивать руками, а второй предлагать чай, — Ник громко засмеялся, — А потом вы свалите по приказу, как его? Раста! Его же зовут Раст!

— Ты совсем идиот?! — прокричал высокий Нику в лицо, — Оглянись! В этом месте нет твоих прав. Поэтому спрошу только один раз. Где находится Ант?

— Ант? Какой Ант? Я не знаком с человеком по имени Ант!

— Хо-ро-шо, — с заметным удовольствие пропел высокий, и поднял левую руку вверх. От напряжения пальцы его кисти изогнулись, на них проступили сухожилья. Жест мог показаться излишне театральным, но сразу после взмаха текстура пошатнулась и сдвинулась с места. В паре метров от Ника вырисовывались новые квадраты, за которыми медленно проявлялась фигура человека. Высокий выпрямился, расправил плечи и изобразил широкую улыбку, а Ник любопытно потянулся вперед. Трансформация заняла больше времени, чем первое эффектное появление высокого. Собирая устойчивую картинку, пиксели беспорядочно мерцали, а когда изображение окончательно сформировалось, Ник взорвался, начал вырываться, и истерично кричать, — Он ничего не знает, отпустите его, он не знает!

Справа от Ника на стуле сидел Алекс. Из его разбитой губы сочилась красная, густая струя, а вокруг глаз образовались фиолетовые круги, затекавшие на опухшую переносицу. Волосы Алекса торчали в разные стороны, а одежда, руки и обувь были здорово запачканы грязью, словно его долгое время таскали по земле. Приходя в себя, Алекс слегка приоткрывал опухшие глаза, начинал стонать, хрипел, но скоро снова терял сознание.

— Он ничего не знает, — дрожащим голосом сквозь зубы выдавил Ник, — Он ничего не знает.

Насладившись вдоволь мучениями Алекса, высокий решительно подошел к Нику, замахнулся и со всей силы приложился кулаком к лицу. От удара голова молодого человека дернулась и повисла на шее, а длинные волосы вновь разбросали разноцветные капли.

— Только не отключайся, у нас еще куча дел, — высокий глубоко вдохнул, замахнулся и снова ударил Ника по голове. Следующий удар пришелся в плечо, следующий по шее, и снова по голове. После очередного удара Ник вместе со стулом наклонился и упал на яркое, безликое покрытие.

— Мне кажется, твой друг такой же, как и ты — заговорщик. Правила, правила, орешь тут о правилах. А знаешь, о чем правило номер пять? — высокий присел на корточки.

— Запрет сговора, — Ник попытался поднять голову, но она не поднималась.

— Какой умный, поглядите-ка. Вы заговорщики, а моя задача не допустить заговор. Только вот незадача, серый дом — храм закона, там я должен быть сдержан, должен стелиться перед такими, как вы, любезничать. Для решения, как бы сказать, деликатных задач и существуют подобные места. Здесь, как ты уже догадался своим светлым умом, закона нет!

— В одном месте закон торжествует, в другом попирается. Как это удобно, как это всегда было удобно. История, которую вы так боитесь, наполнена подобными удобствами, — язвительно заметил Ник, левая половина лица которого опухла и кровоточила. Глубоко и часто дыша, он опустил голову и прижал к полу, — Хм, как интересно, как интересно.

— Итак, где находится Ант…, — завел знакомую пластинку высокий, но Ник его уже не слушал. Он широко открыл глаза и, перебив, спросил, — А что на этот вопрос скажет Марк?

— Марк?! — опешил высокий.

— Марк! Марк! Давай, скажи ему, где Ант! — закричал Ник, вырываясь. Сковавшая пленника веревка ослабла, Ник освободил сначала одну руку, затем вторую и потянулся к ногам. Высокий отступил, пребывая в недоумении, он наблюдал происходящее и не верил своим глазам. Освободившийся пленник, вскочил на ноги и побежал в пустоту. Пробежав пять шагов, Ник остановился, протянул руку, схватил что-то невидимое и потянул на себя. Идеально белое, бесконечное пространство расступилось, а свет разрезала темная полоса. Это была дверь, та самая аналоговая дверь коморки Марка, которая, издав знакомый скрип, отворилась. Черное прямоугольное пятно дверного проема выглядело раной на белоснежном теле текстуры. За дверью стоял ошарашенный Марк.

— Марк, ну зачем, — обратился из последних сил Ник, и не успел договорить, как почувствовал сильный удар по затылку. От удара тело пронзил ток, оно пошатнулось и рухнуло без сознания.

Текстура потемнела, поплыла в незримую центральную точку и, образовав огромный белый шар, схлопнулась. Глаза, пришедшего в сознание Алекса, наполнились страхом. Вместо высокого хранителя в центре подвала Марка стоял крепкий парень в серых испачканных брюках и клетчатой рубахе, а лишенный чувств Ник, валялся у дери на полу. В дверном проеме стоял невысокий, упитанный парень с кучерявыми волосами, чьи стеклянные глаза не выражали ничего, кроме испуга.

— Марк, их завербовали, я точно знаю. Ева всех и всегда вербует! — кричал клетчатый и тыкал пальцем то в Ника, то в Алекса.

— Да заткнись ты, наконец, — прошептал Марк, — Как он это сделал? Сначала он позвал меня по имени, а потом безошибочно нашел дверь. Просто встал и нашел. Это невозможно.

— Это все ее фокусы, ее проделки. Марк, это ошибка, он нас погубит!

— Или возвысит, — Марк обратился к Нику, — То место, где ты только что был называется «ноль». Это самая сложная из возможных текстур. Реальность легко поправить, ее можно нарисовать или дорисовать, а вот стереть практически невозможно. Ник, никто и никогда не разгадывал ноль. Как тебе это удалось?

— Запах, Марк, запах. Здесь воняет сыростью. Я никогда и ни с чем его не перепутаю.

— Но текстура исключает запахи…

— Только не этот. Он витал в воздухе с самого начала, но был не ярок. Когда этот меня ударил, я оказался на полу. Вот тут-то я все и понял, запах сырости меня пронзил.

— А как нашел дверь?

— Я не знаю. Возможно, от боли или испуга, — Ник кивнул в сторону клетчатого, — А потом все как-то само собой. Сначала я увидел предметы их очертания, потом появились цвета, после проступил объем.

— Вот это да! Отвяжи этого, — скомандовал Марк клетчатому и показал на Алекса, — Поднимайся, Ник. Значит запах. Красота и погибель в деталях. Сначала ты видел оружие в руках Анта, и не забыл, потом видел Куб и тоже не забыл, теперь без труда сломал ноль, и, думаю, это воспоминание станет одним из любимых. Как интересно. Кто же ты, Ник, и что случилось в сером доме? Почему они тебя отпустили?!

Конец ознакомительного фрагмента.