Ева. Грани миров

Антон Сенин, 2022

Главный герой Ник Вэйс начинает обычный день. Рядом любимая Элис и верные друзья, а живут они в удивительном городе – огромном и совершенном Нейме. Однажды Ник открывает в себе дар, а его тихая и размеренная жизнь заканчивается. Мир, каким его знают тысячи людей, меняет краски, запахи и звуки, он опадает, являя Нику язвы и раны. Ник видит мир настоящим. Круговорот событий затягивает героев в воронку поиска истины, поиска себя. Они проходят испытания, теряют любимых, теряют друзей, и все ради того, чтобы понять, что именно ими управляет – великая добродетель или вселенское зло?

Глава 1

Кто ты

Сложно поверить во «что-то еще», особенно если это «что-то» в каждом из нас. Одни начнут искать доказательства, другие просто поверят.

От автора

1.

Солнце, какое бывает на закате жаркого дня, небрежно разбрасывало яркие лучи, небо тускнело и вновь наполнялось насыщенными оттенками красного. Предметы, люди, и все вокруг становилось нереальным, а дымка, витавшая в воздухе, добавляла мистики. В ярком свете предметы и образы теряли фокус, и расплывались, но казались довольно однородными, и уместными. Улица, наполненная запахами готовящейся еды и характерным гулом большого города, жила своей жизнью.

Под прозрачным зонтом-куполом одного из многочисленных кафе сидела компания молодых людей. Парни и девушки громко переговаривались, смеялись, их лица светились в общей атмосфере, переливались цветами летнего вечера и казались максимально счастливыми. Отрывок без наименования и точной привязки к дате, словно вырезанный фрагмент видео, повторялся снова и снова, приходил во снах, вспыхивал и угасал, оставляя странное, щемящее чувство тревоги. Такой сон хочется помнить в деталях.

Во сне юноша, он молчалив, держится в глубине, и, в сравнении с остальными молодыми людьми, не так ярок. На тонком носу восседает огромная оправа очков, за которой прячутся маленькие карие глаза, а края тонких губ приподняты в еле заметной улыбке. Кто же он? Электрические импульсы головного мозга хранят мельчайшие детали, передавая цвета, эмоции, запахи, часто додумывая и дорисовывая картинку, но этот сон повисал вопросом. Кто он?

Ник медленно выбирался из царства сна, как в еще спящий мозг врезался громкий, монотонный, повторяющийся звук. Предмет из прошлого надрывался всей своей странной сутью, побуждая не к новому дню, а к забвению. Молодой человек фыркнул, зажмурился, взмахнул рукой в поисках источника шума, но без результата. Спустя минуту трещащая жестяная банка сдохла, по комнате разлились звуки гитары, а воздух наполнился ароматом кофе. Приоткрыв глаза, Ник осмотрелся, глубоко вздохнул и уже собрался выскочить из-под одеяла, как в спальню вошла Элис. Блондинка, словно кошка на мягких лапах, пересекла комнату и, не издав ни звука, присела на край кровати. В руках она держала большую белоснежную кружку с черным ароматным напитком. Ежедневное повторение несложных действий наполняет бытие смыслом, а трепет и тепло усиливают эффект. Смысл во всем — проснуться пораньше, сварить кофе и налить именно в ту емкость, которая вызовет приятные воспоминания.

Комната с темно-серыми стенами, картинами в массивных рамах и, валявшимся на полу, блоком проектора, жила вместе с хозяевами, передавая их несовременный внутренний мир. Молодых людей привлекала старина — то время, когда люди еще ценили тепло и фактуру аналоговых вещей, дерева и бумаги. Отсюда и зубодробящий будильник, и полки с книгами, и Леннон, чья объемная проекция, расположившись в углу, пела: «Imagine there's no heaven, It's easy if you try». Немолодой человек с длинными волосами, прямым тонким носом и невероятным бархатным голосом слегка отклонился от вертикали, и напоминал хозяевам о необходимости корректировки настроек проектора.

— Эл, он снова снился, — Ник приподнялся, сел рядом с Элис и крепко сжал кружку. Проснувшийся мозг изменил овал лица, раскрыл глаза, превратив невзрачные точки зрачков, в два ярких голубых океана. Длинные светлые локоны юноши небрежно спадали на лоб и требовали немедленного душа.

— Юноша в очках? — тихо спросила Элис.

— Это воспоминание все время ускользает, оно прячется очень глубоко.

— По тому, что это не воспоминание, — Элис слегка улыбнулась, свела губы и вытянула, обозначая поцелуй, — А плод фантазии. Так, вставай, он тебя, наверное, уже ждет.

Обозначая невидимого «его», блондинка выпрямила указательный палец и, протыкая пространство, обозначила направление. Непроизвольный жест вызвал у Ника добрую улыбку, только на этот раз в окончание фразы вплелись ревностные нотки. Показывая на окно, за которым крепло ранее морозное утро, Элис обращалась не к абстрактному «ему», а вполне конкретному, вездесущему Алексу.

Не успела Элис закончить фразу, как лежащий неподалеку на стеклянном столике, телефон издал несколько коротких звуков. Алекс действительно ждал внизу. Друг детства не изменял традиции, предпочитая ожидать Ника на улице у парадной двери. Когда Ник задерживался, Алекс набирал в легкие побольше воздуха и будил не только друга, но и его соседей. Средства связи позволяли обратиться к другу без вреда окружающим, но куда приятнее звучали, летевшие из соседних окон, слова проклятий.

2.

Утренний морозный воздух становился ярче. Лучи солнца пробивали густые серые облака, бегали по бетонному покрытию, отражались от предметов и заставляли людей щуриться. Несмотря на кажущуюся обыденность, общая палитра казалась менее насыщенной, серой, и оттого слегка угрюмой. Силуэты людей передвигались медленно, они прятали головы в плечи и выдыхали густые клубы пара. Замерзшие люди надеялись, что морозные дни вот-вот пройдут, но зима и не думала сдаваться. Моросящий дождь вперемешку с мокрым снегом опадали и мгновенно застывали, образуя под ногами блестящую корку льда. Жители боролись с ледяной напастью, но аномалия повторялась снова и снова. В конце концов, они подчинились природе, смирившись с неизбежной весной.

Широкая дорога, ведущая к величественному серому зданию, состояла из внушительных, идеально отшлифованных бетонных плит, расширялась, превращаясь в огромную площадь. Несмотря на ранее время и достаточный мороз, мужчины и женщины, старики и дети медленно брели к центру, зевали, заводили редкие, не громкие разговоры или просто молчали. Правило номер семь: «Решение Нейма обязательно для всех». Правила собирались в свод и определяли свободы и запреты жителей Нейма.

Перед серым зданием уже выстроились хранители, за которыми поблескивали железные ограждения. Блюстители закона ничем не отличались от обычных горожан, если только небольшими красными петличками на воротниках. Необходимости в оружии не было. Во-первых, это запрещалось правилами, а во-вторых, в Новом времени преступления сошли на нет. Строгость, и неизбежность наказания привили уважению к закону и дисциплине. Куда сильнее влияло прошлое, уроки которого легли в основу нового устройства мира. Люди помнили и бережно хранили общую историю, в которой крепко сплелись глупость и недальновидность, зависть и корысть, сговоры и заговоры, приправленные мощнейшим оружием.

Для предотвращения нарушений хранители использовали устройства, исключавшие насилие. В случае неповиновения, что случалось редко, в нарушителя выстреливалась капсула с веществом, лишавшим движения. Человек замирал, тело теряло упругость и падало на землю. Мера воздействия являлась крайней. В большинстве случаев нарушитель подчинялся и следовал устным приказам хранителей.

Население Нейма росло быстро, отчего Серая площадь (так между собой называли место сбора) уже не вмещала всех собравшихся. Нестройными рядами люди набивались слой за слоем, пока площадь не заполнялась целиком.

— И чего мы здесь забыли? — прошептал еле слышно, скорее самому себе, Алекс, — Вглубь не пойдем, здесь с краю и видно хорошо и слышно. А вообще, я бы с удовольствием еще часок поспал!

Высокая с широкими плечами фигура Алекса выделялась из общей массы. Крепкий, с пронзительным взглядом карих глаз, юноша обращал на себя восхищенные взгляды представительниц противоположного пола, только сердце Алекса целиком и полностью принадлежало прекрасной Мари.

— Я бы тоже не отказаться от чашки горячего чая, — переступая с ноги на ногу, ответил Ник.

— Вот я и спрашиваю, чего мы здесь забыли? Твоя Элис дома, моя Мари тоже осталась в теплой кроватке. Даже День не пришел? — Алекс обратил внимание на отсутствие еще одного друга со звучным именем, — Не спешит мерзнуть!

— Если мы перестанем ходить на оглашения, то и все перестанут. Ты же помнишь, — Ник потер ладони, сделал небольшую паузу, свел брови, наигранно приподнял нос кверху и манерно процитировал, — Правило номер шесть «Истина Нейма в единстве и равенстве».

— Да, да, помню — с ухмылкой перебил Алекс, и, пародируя Ника, добавил, — Курочка на столе вельможи точно такая же, что и на столе работяги. Так-то оно так, дружище, только вельмож больше нет, а есть, — он указал на нашивку куртки Ника, — Джениос.

Нашивка на сером удлиненном, приталенном пальто, со стоячим невысоким воротничком говорила о принадлежности молодого человека к корпорации. Джениос была одной из десятка корпораций и занималась обслуживанием, согласно транслируемой повсюду информации, текущих нужд жителей Нейма. Огромные трехмерные проекции на зданиях и рекламных щитах манили на работу в корпорации незамысловатым слоганом: «Вместе мы создаем новый мир!» Судя по количеству одинаково одетых людей, Новый мир создавали две трети собравшихся на площади. Прямого указания на стандарты в одежде и обязательности ее ношения не существовало, но работа в корпорации ценилась высоко, а серая форма являлась украшением.

Пытаясь согреть ладони выдыхаемым теплом, Алекс прислонил их ко рту, — День последнее время какой-то странный, отрешенный, что ли. Переживаю за малыша.

Друзья родились в один год, но отношение к Деню всегда было особенным. Активный друг редко сидел на месте, умело находя приключения на пятую точку. Спасение этой самой пятой точки и стало доброй традицией, которая позже переросла в настоящую дружескую заботу.

Ник улыбнулся, — Малыш вырос, а грусть, скорее, часть образа. Это в детстве от него можно было ожидать чего угодно. Теперь он взрослый, самостоятельный и…

— Независимый мужчина! — продолжил Алекс.

Друзья улыбнулись и хотели продолжить разговор, как из башни, венчавшей серый дом, раздались громкие удары часов. Звук разрезал тишину и, призывая к вниманию, эхом пронесся по площади. Собравшиеся с надеждой подняли глаза вверх вдоль стены огромного здания, всматриваясь в единственное отверстие на величественном фасаде. Строение сорока этажей имело всего одно окно и небольшой балкон. Лишенный признаков жизни, величественный фасад не пугал, скорее вселял уверенность и наполнял силой. Серая чешуя здания блестела на морозном солнце, а точка балкона вновь приковала все внимание.

После восьмого удара гул площади затих, окно медленно распахнулось, и на балконе появился пожилой, седовласый мужчина. Старик двигался медленно, опираясь на трость. Он подошел к низкой перилле, наклонился вперед, взявшись рукой за ограждение. Старик, как и серый дом, служили символами Нового времени, олицетворением достижений. К достижениям относилась, в первую очередь, система принятия решений в которой участвовали все жители, достигшие четырнадцати лет. Более ста лет система работала без сбоев и не нуждалась в изменениях.

Решение нейма в виде букв и цифр оказывалось на экранах электронных устройств, но оглашение для всех на площади из уст старика имело куда большую ценность. Точку в принятии решения ставил не сухой набор нулей и единиц, а вышедший на балкон, живой человек.

— Единство целей — единство выбора! — прокричал старик, сделал значительную паузу, набрал в легкие воздух и медленно продолжил, — Вопрос, поставленный на разрешение…». Дальнейшие слова Ник уже не слышал. Его отвлек молодой человек, прошедший рядом и устремившийся в толпу. Обычно оглашение длилось несколько минут, а значит какое-либо движение, а тем более спешка не были необходимы. Внешне молодой человек походил на сотрудника одной из корпораций — серая приталенная куртка с соответствующей символикой и серые брюки с вертикальной черной полосой. Обескуражило другое.

— Алекс, Алекс, — быстро произнес Ник, дернув друга за рукав.

— Ай, — Алекс недовольно одернул руку, — Что ты делаешь!

— Ты это видел?

— Видел что? Старика, да мы его видим два ра….

Ник перебил Алекса, — Парня, он только прошел, вон туда, — быстрым движением руки Ник указал в толпу, и, наклонившись над другом, прошептал, — У него в руках оружие, а он спокойно прошел и никто не обратил внимание!

— Нииик, Ник, ты не здоров? Правило Нейма номер одиннадцать — оружие запрещено. Да и где его сейчас возьмешь….

В следующее мгновение лицо Ника стало серым от испуга, он замер. Справа в паре шагов стоял еще один молодой человек, похожий на первого. Высокий, крепкий, а в руках он держал не что иное, как автоматическое оружие. С раннего детства Ника увлекали события прошлого, и про оружие он знал достаточно. Осознав весь ужас происходящего, Ник затаил дыхание, ватные ноги ослабли, сердце вырывалось из груди. Опасаясь привлечь внимание, он прищурился и, не двигая головой, медленно одними зрачками осмотрелся по сторонам. Слева, шагах в пятидесяти, находились еще двое, и они были также вооружены. Допустить подобное, а тем более поверить своим глазам было невозможно. На лице Ника выступила испарина, слабость окутала все тело.

Внезапно, словно по приказу, все трое двинулись в толпу. Ник пристально наблюдал за молодым человеком, который находился справа. Он, как и остальные, ускорил шаг, а когда поравнялся с Ником, был остановлен. Ник схватил юношу за руку, посмотрел на оружие, в лицо юноши, и снова на оружие. Молодой человек, испугавшись, отпрыгнул, резко развернулся и быстро исчез в толпе. Спустя несколько секунд по площади пробежали громкие хлопки, а стена серого здания покрылась рябью. Вниз полетели камни и пыль, и могло показаться, что старик в опасности, но балкон был уже пуст.

От внезапного громкого звука Ник дернулся, недоверчиво посмотрел на Алекса и остальных, собравшихся на площади людей, и был поражен. Ни один человек не обернулся, не повел взглядом, люди молча стояли с поднятыми вверх глазами. Их даже не смущало отсутствие старика. Спустя минуту площадь спешно покидали силуэты дюжины человек. Это были те самые люди, но, по странному стечению обстоятельств, их никто не преследовал. Они даже не бежали, скорее, широко размахивая руками, шли быстрым шагом. Оружия при них уже не было.

— Ты чего такой дерганый? — с неподдельным интересом спросил Алекс.

Ник перевел на друга испуганный взгляд и молчал. Он понял, произошло что-то исключительное, и очень странное. Ни Алекс, ни остальные люди на площади не отреагировали на стрельбу, за которую правилами Нейма предусматривалось длительное наказание в виде лишения времени. Друзья синхронно посмотрели на балкон, с которого, как ни в чем не бывало, вещал пожилой человек с палкой в руке.

3.

Ценность Нейма, как системы организации общества безгранична. Великая война уничтожила основы, лишив людей главного — денег, в них больше не было необходимости. Утратили значение металлы и камни. В один миг нажива, которой жили десятки поколений, сменилась словом «выживание». Первое, с чем столкнулись выжившие — необходимость переизобрести знакомые вещи, в том числе и уклад. Нет, общество не вернулось в древность, но было отброшено на сотню лет назад.

Найдя пригодную для жизни территорию, люди заново строили, искали, добывали и выращивали. Первая сотня тысяч и объединилась в Нейм — союз имен. Нейм быстро рос, количество жителей стремительно увеличивалось, отчего город покорял новые широты и новые высоты, только расширение ограничивала пустошь — безжизненная на тысячи лет, зараженная радиацией мертвая пустыня. Переизобретая и перескладывая мир в течении сотен лет, люди понимали, что получили знатный аванс от судьбы и больше не имели права на ошибку.

Нейм — город-государство, город спокойствия, город мечты и желанное пристанище странника. Высокие, функциональные дома из стекла и бетона и широкие проспекты, сменялись низкими двух-четырех этажными домиками и тенистыми улочками. Колонны у главного входа, лепнина, украшавшая оконные проемы, и деревянные крыши — не более чем ностальгический крик архитекторов, в память навсегда утраченных достижений. Осознание того, что огромный, пусть и противоречивый, мир никогда не повторится, пугало.

Выстроенный посреди пустыни город светился разноцветными огнями фасадов домов и витрин, яркими трехмерными проекциями и тусклыми информационными табло. Летом город расцветал миллионами зеленых деревьев и кустарников, которые занимали все свободное пространство. Зелень начиналась внизу на земле, переплетаясь, высилась вдоль стен и столбов, отсвечивала миллионами точек с подоконников, и украшала крыши. Великих трудов стоило создание зеленой точки на желто-оранжевой карте мира.

В прошлом остались и скопления транспортных средств внутри жилых массивов, отчего утратили необходимость мосты, эстакады и развязки во много уровней. Отныне дома, районы и кварталы соединяли не бесконечные паутины из асфальта и бетона, а тенистые аллеи и сады. Неприятный, едкий запах выхлопных газов сменился ароматом листвы и хвои лета, и прозрачной, кружащей голову, свежестью зимы. Тут и там вертикально взлетали и садились аэро. Летающие капсулы сократили расстояния и, переместившись вверх, освободили ценное пространство внизу. Парковкой летающим транспортным средствам служили крыши домов, и только в случае отсутствия свободных мест, что случалось редко, аэро опускалось до земной поверхности. Управление капсулой осуществляла система навигации, которая не отвлекалась, никуда не спешила, не нарушала правил полета, и мгновенно реагировала на опасности. В исключительных случаях человек имел возможность ручного управления, но, признаться, большинство жителей Нейма о подобной функции даже не знали.

За окном протекал очередной морозный вечер. Несмотря на высокий этаж, по потолку то и дело пробегал луч света с кривыми отражениями веток деревьев. В центе комнаты интеллигентно потрескивал камин, а языки пламени рисовали разноцветные и причудливые узоры. Ник сидел в огромном кресле напротив и наблюдал за огнем. Внутри молодого человека разгорался настоящий пожар — желание понять, оценить и пронести свозь призму критики все то, что он увидел утром, но размышления упирались в невозможность. Новый мир исключил все, что могло, даже потенциально нести опасность. Нельзя вырвать десяток людей из реальности, но человек, которого коснулся Ник, был абсолютно реален, как реальны тысячи, стоявших рядом.

Элис расположилась напротив. Миниатюрная девушка, прижав ноги к груди, целиком помещалась в кресле. В руках она держала книгу и, несмотря на приятное, вкусно пахнущее тепло, ее плечи укутывал плед. Иногда Элис поднимала любопытный взгляд и слегка сводила брови, но после снова опускала глаза в поисках прерванной строчки.

— Ты какой-то задумчивый, — прошептала Элис, не отрываясь от чтения, — Все в порядке?

— Да, день странный, — Ник подбирал слова, но не для Элис, а скорее, самому себе, — Представь, короткое мгновение и две реальности в одной точке. Первая привычная и понятная, а вторая, — он снова замолчал.

— О чем ты?

— Вторая тоже настоящая, но все же другая, и я оказался одновременно в обеих. Еще этот юноша, его испуг. Я не должен был видеть, но каким-то образом увидел.

— Я тебя совсем не понимаю, увидел что?

— Элис, в их руках было оружие.

— Ник, дорогой, оружие…, — Элис окончательно оторвалась от чтения, и хотела продолжить, но Ник перебил.

— Да, да все так, ты права. Привидится же такое, — Ник усмехнулся, пытаясь завершить разговор.

Он не успел договорить, как почувствовал легкое дуновение ветра, тело немедленно отреагировало дрожью. Он встал, подошел к окну и посмотрел вниз. Морозная улица была пуста, тусклые фонари лениво рисовали желтые круги, а ветки деревьев, лишенные листвы, синхронно двигались из стороны в сторону. Ник прищурился, как делают люди со слабым зрением, и увидел на противоположной стороне тротуара силуэт человека. Он находился во тьме, но читался хорошо и показался знакомым. Тишину прервала мелодия «Imagine all the people», а в дальней части комнаты загорелся еще один источник света. Ник и Элис синхронно посмотрели на телефон.

— Новая мелодия вызова?

— Нет, то есть да, — тихо ответил Ник, подойдя к стеклянному столику с телефоном. Человек внизу на улице и мелодия из прошлого мистически связались воедино, внезапно Ник почувствовал необходимость выйти в морозную ночь. В следующее мгновение Ник выскочил из парадной, и еле слышно произнес: «Пятьсот восемьдесят. Ступеней пятьсот восемьдесят, ничего нового». Странная особенность считать и запоминать все и всегда преследовала Ника с детства: шаги, ступени, названия и вывески, цвета и запахи. Без особых усилий он запоминал номера аэро на которых летал, и номера телефонов на которые звонил. Осматриваясь по сторонам, Ник побрел по морозной улице. Холодный ветер то утихал, то поднимался, заставляя редких прохожих двигаться быстрее.

Пройдя пятьдесят пять шагов, Ник услышал четкий оклик. Кто-то назвал его по имени, Ник обернулся. На противоположной стороне аллеи в темноте стоял высокий юноша, тот самый с площади. Испуг, охвативший Ника, ударил в кровь, ведь даже общение с людьми, нарушившими правила, каралось лишением времени. Но вопреки здравому смыслу Ник пошел в сторону молодого человека.

— Ты знаешь мое имя? — недоверчиво обратился Ник к незнакомцу и остановился, не дойдя до него насколько шагов.

— Знаю, — незнакомец слегка улыбнулся. Он стоял под деревом, спрятав руки в карманы и, казалось, не переживал, что мог находиться в розыске.

— Тогда кто ты? Кто вы? — выпалил Ник, — Вы нарушили закон!

— Ладно тебе, что, по-твоему, ты видел?

Спокойный и ровный тон незнакомца еще больше напугали, — Я лучше пойду, не стоило, — Ник резко развернулся и сделал пару быстрых шагов.

— Тебе же интересно! Представляю, сидишь в своем уютном кресле и мучаешься. М-м-м-м, головоломка! — последнее слово незнакомец протянул, выдавливая сквозь зубы.

— Я никому не скажу, — обернувшись, прокричал Ник, — Только отстань от меня, прошу.

— На вот, посмотри! — молодой человек достал из кармана пальто телефон и протянул Нику, — Это запись с видео камеры, с площади.

Ник замер и недоверчиво повернул голову. На экране телефона светилась многолюдная серая площадь, а в правом верхнем углу легко различались два человека — Ник прыгал с ноги на ногу, а Алекс грел руки у рта. Немного выше стоял незнакомец. Ник прищурился и прильнул к экрану, всматриваясь в детали.

— Этого не может быть, — молодой человек, как и все остальные, смотрел вверх, а сделав пару шагов, был остановлен Ником. Руки незнакомца прятались в карманы, а оружия не было, — Но как такое…! Я же видел!

— Что видел? Только не говори оружие, оно запрещено. И поверь, провести десять лет в тюрьме времени не входит в мои планы. Хороший вопрос почему!

— Почему видел?

— В твоих глазах растерянность, да ты сам сейчас один большой вопрос. Вот что с тобой делать?! — внезапно выкрикнул незнакомец, не требуя ответа, — Видишь ли, я тоже в растерянности.

— О чем ты?

— О том, что ты видел, или, точнее, не видел! — прокричал незнакомец, разведя руки в стороны. Ник попятился назад, — И это проблема, теперь моя проблема, — незнакомец сморщился, провел ладонями по лицу, — Ладно, пойдем, — развернулся и побрел в узкий переулок между домов.

Сложно описать, что движет людьми в подобный момент. Рацио отступает, позволяя чему-то другому взять верх. Густое варево из любопытства, сомнений и страха разгоняет мотор до максимальных оборотов. Потом происходит щелчок и страх, который минуту назад потрясывал все тело, сменяется другим, искажающим реальность и расширяющим границы силы. Ник выдохнул и направился за незнакомцем.

4.

Ник шел немного позади, а обострившиеся чувства усиливали звуки и сгущали краски. Незнакомец ускорялся, двигаясь широкими, четкими шагами. Пройдя молча пару кварталов, он вдруг остановился, резко повернулся к Нику и, как бы невзначай произнес: «Я не представился, меня зовут Ант. Чего ты так смотришь?»

— На площади ты казался выше, — взгляд Ника остановился на татуировке, выглядывавшей из-под плаща. Рисунок начинался, а возможно заканчивался, на шее в районе кадыка и напоминал щупальцу спрута.

— О, у страха глаза велики. Видел бы ты себя в тот момент, — ухмыльнулся Ант.

Проходя мимо очередного дома, Ант, не останавливаясь, поднял правую руку вверх, указывая на круглую зеленую вывеску, — Арго, прекрасное кафе. Здесь готовит Марк, в его рецептах столько тайн, жаль закрыто. Ребрышки просто объедение.

Ник посмотрел на витринное окно, сквозь которое в темноте пряталась деревянная мебель, и светились высокие вертикальные холодильники с шапками-рекламами напитков. Впереди раздался звук разблокировки аэро и загорелся яркий свет фар. Ант прыгнул внутрь на месте водителя, указав Нику на пассажирское сиденье. Технологии безопасного полета, к которым приложила руку, в том числе, корпорация Джениос, были доведены до совершенства, о чем красноречиво сообщала статистика. В следующее мгновение Аэро издало высокий монотонный звук и оторвалось от земли.

Набрав высоту, транспортное средство отправило пассажиров в сложный и непредсказуемый путь. Растерянный Ник даже не представлял, глубину омута, в который погружался, и тем более не представлял последствия. Косясь на Анта, который излучал спокойствие и уверенность, Ника распирало любопытство. Ант откинул кресло назад, и закрыл глаза.

Внизу проплывали светящиеся точки домов и нити улиц, темные пятна парков, и водоемов. Сверху город походил на коробку исписанных карандашей, торчащих на разной высоте. Высокие дома сменялись низкими, они светились разноцветными огнями проекционных панелей и бликами многочисленных аэро.

— Фантазия писателей и ученых прошлого рисовала мир будущего — наш мир, пугающе темными красками. Они наполняли картины горящей пустыней, бедностью городов, скудностью пищи, они одевали людей в странные лохмотья, и обрезки животной кожи. И посмотри, какая красота внизу. Ни тебе пустыни, ни странной оборванной одежды, — Ант говорил тихо, не открывая глаз.

— Высоченные, блестящие дома и летающие машины, — улыбнулся Ник.

— Они думали, миром будут править эти самые машины и остерегались глобальной сети. Совместно или по отдельности эти два явления должны были взбунтоваться и поработить человечество. Но, к их сожалению, машины так и не превзошли хозяев, а всемирная сеть из всеобщего блага и хранилища полезной информации превратилась в огромную помойку.

— Ошибок было много. Но то, что я вижу сейчас, мне нравится.

— Не верь глазам своим, — пробурчал Ант, — Представь, что есть вселенная, другая, — Ник свел брови, — Там своя жизнь, свои порядки, там даже есть свой Ник. Только он, мой вымышленный Ник, например, любитель старины с обильной растительностью на лице. Там есть и Ант, — подросток, двенадцати лет, умный не по годам.

— И что с этой вселенной не так?

— В том-то и дело, все так. Ник продолжает изучать историю, а Ант, как бы сказать, сохраняет равновесие их хрупкого мира. Естественно, в своих детских фантазиях. И это прекрасно, пока в наш, то есть их мир, не вмешивается что-то еще.

— И что же это? — спросил Ник с тревогой в голосе.

— Что-то очень мощное, всеобъемлющее, непостижимое. То, что поглотило природу, строения, людей, вообще все. Но не для того, чтобы уничтожить.

— А для чего?

— Чтобы спасти.

— Спасти? От кого?

— От самих себя, Ник! Знаю, звучит странно, но это так.

— Значит, мы опасны?

— Люди всегда опасны, были, есть и будут. Позже поговорим, мы на месте.

Замедляя бег, аэро загудело, и остановилось. Ник снова выглянул в окно. Пейзаж подсказывал, что они вылетели за пределы Нейма и находились на одной из многочисленных складских территорий. Заборы, бетонные ангары с большими воротами, звуки ржавого металла и проволоки, скрипящей на ветру. Огни высоких домов остались в стороне. Замерзшие лужи отражали ночное небо, мороз крепчал, а тело, наскоро укутанное в не по сезону тонкое пальто, просило тепла.

Выйдя из аэро, Ант протянул руку с открытой ладонью в сторону пустынного переулка. Ника поразила удивительная перемена. Перед ним стоял не опасный преступник, а высокий молодой человек примерно его возраста с вытянутым лицом и добрыми карими глазами.

Территория походила на сотни других, окружавших Нейм. Старые бетонные и металлические ангары соединяла сырая и липкая, покрытая выбоинами и ямами, дорога. Подобные строения использовались для хранения вещей и предметов, а сама территория, в обычное время кишела людьми. Днем, разбрызгивая грязь, туда-сюда сновали несложные подъемники и небольшие перевозчики. К вечеру жизнь замедлялась, постепенно сходя на нет. Ночная тишина в пустынном месте, изредка нарушаемая скрежетом и посвистыванием, пугала.

Ант и Ник прошли около полукилометра, свернули в темный переход, и вышли на площадь. Четыре одинаковых ангара, расположенных друг напротив друга, образовывали ровную прямоугольную площадку. Старые, широкие стометровые сооружения с дугообразными железными крышами издавали характерный металлический скрежет. Внутри площадки было пусто, лишь пара кустарников и деревьев в глиняно-песочном болоте. О человеке и его жизнедеятельности не говорило ничего. Подойдя к старым, ржавым воротам, Ант замедлил движение, нащупал блок замка, набрал нехитрую комбинацию, раздался щелчок.

Ант сделал шаг в сторону, повернулся к Нику и неуверенно произнес, — Не знаю, поступаю ли правильно. У того мира, твоего мира все идет своим чередом, стоит ли его ломать. Я не предложу ни красную, ни синюю пилюли, на площади ты видел все сам. Мой мир другой, в нем много вопросов, и, к сожалению, мало ответов, — он сделал паузу, — Но поверь, тебя это тронет!

Ант потянулся к массивной металлической ручке, и дернул ее на себя. Огромная дверь поддалась усилию, уныло скрипнула, и медленно поплыла, открывая яркое пространство. Глаза, привыкшие к темноте, прищурились, пытаясь разобрать происходящее внутри. Но то, что увидел Ник, вызвало взрыв эмоций. Пытливый ум бросился искать логическое объяснение, но споткнувшись о законы физики, сдался.

5.

Переступив порог странного ангара, гостя поразило пространство, которое никак не соотносилось с внешними размерами. Внутри находился и жил полноценный город. Ант закрыл ворота и остановился, внимательно наблюдая за Ником, чье лицо светилось одновременно и вопросом, и испугом. Зеленые деревья, кусты, птицы и тепло, какое бывает только летом, обескуражили. Дорога, проложенная внутри уютного парка с экзотическими растениями, и освещаемая фонарями, выводила на проспект, который согласно указателю над головой назывался «Главным». Указатель как бы намекал, что в городе есть и второстепенные улицы, что еще больше распаляло интерес. Из-за парка выглядывали высокие жилые дома. Ник поднял голову вверх, рассматривая вывески, разноцветные окна, которые то гасли, то зажигались, а легкий теплый ветер тревожил разноцветные занавески открытых окон. Размахивая плотно-зелеными ветвями, деревья нехотя подчинялись непонятно как работавшей природе.

За первым кварталом высоких домов открывался вид на пруд. Водоем находился ниже и наполнялся множеством водопадов, берущих начало из домов, которые уже не стояли на поверхности, а парили в воздухе. Огромные махины из стекла и бетона витали на высоте пятидесяти метров, а падающая вниз вода создавала свежее водяное облако. Не веря глазам, Ник сделал глубокий вдох носом, почувствовав приятную свежесть и прохладу чистой воды. Он протянул к облаку руку, которая покрылась влагой, а спустя мгновение в открытой ладони образовалась маленькая блестящая лужица.

— Огромный город в небольшом ангаре — это и есть тот мир, о котором ты говорил?

— Нет, не совсем, — задумчиво выдохнул Ант, — Это всего лишь Куб, точнее его вторая генерация. Мой, как бы сказать, собственный мир. Здесь налево.

— Вторая генерация? Была и первая? — с нескрываемым любопытством поинтересовался Ник.

— Была и первая, — Ант опустил глаза, которые мгновенно стали влажными, он набрал в легкие воздух, — Но это другая история.

Ант и Ник повернули в переулок с названием «Тихий», оставив великолепный пруд и парящие дома позади. Звук падающей воды затихал, сменяясь шелестом листвы и щебетанием птиц. Вскоре стало совсем тихо. Ник понял, спрашивать дальше не имеет смысла, ибо перед его глазами предстала самая наглядная демонстрация того, что невозможно.

— Здесь кто-то живет? — поинтересовался Ник.

— Это как посмотреть. На многие вопросы нет единого ответа, вскоре ты сам все поймешь. Следуй за мной.

Подойдя к дому из рельефного желто-коричневого кирпича, Ант быстрыми шагами преодолел лестницу, и потянул массивную деревянную дверь с тонированными стеклянными вставками и гигантской металлической ручкой. Окажись Ник в Нейме, в той его части, которая более понятна, он бы, не задумываясь, проследовал внутрь, но этот дом насторожил. Внешне он походил на сотни других, и светился естественностью, он играл тенями и фактурой, он точно был. Только одно дело наблюдать необыкновенное снаружи, и совсем другое оказаться внутри.

Со знакомой улыбкой на устах Ант завис у двери. Он наблюдал за Ником, который читался, словно открытая книга. Ник свел брови, нахмурился, а зрачки быстро перемещались из стороны в сторону. Ожидание затянулось, но хозяин покорно ждал.

Внутри дома гостей встретил просторный холл. Консьерж, немолодой полный мужчина в сиреневом сюртуке слегка привстал и сквозь густые усы почтительным тоном произнес: «Здравствуйте мистер Ант, здравствуйте мистер Ник». На первый взгляд, декорированный мрамором, холл казался бесконечным. Аккуратно уложенные желто-серые плиты с черными наплывами на полу и бежевые на стенах являлись понятным продолжением красоты и великолепия, встретившими снаружи. Сделав несколько шагов вглубь холла, Ник широко раскрыл от удивления глаза. В глубине яркого коридора их ожидал лифт, двери и внутренняя кабина которого были изготовлены из металла желтого цвета. Из книг истории Ник знал, что люди прошлого уделяли особое внимание тому, что называли драгоценным. Куски металла и камни являлись мерилами судеб целых народов, их благосостояния, отношения и уважения. Экономики государств строились вокруг желтых блестящих кирпичиков, возбуждая болезненное желание к их накоплению. Новое время излечилось от недуга, люди перестали возводить некогда драгоценности в абсолют.

Ант делано улыбнулся, нажал цифру двадцать на мониторе, желтые двери закрылись, и кабина поплыла вверх.

— Согласись, необычно, — улыбаясь, начал Ант.

— Здесь все необычно. Консьерж, он же не настоящий!

— Питер?! Питер — это не твоя поющая голограмма, Питер произведение искусства. Неделю его писал, а потом столько же исправлял. У человека на лице больше сорока мышц, и это беда. Они двигаются и тянут друг друга в разные стороны…

— Усы, — глаза Ника сверкнули.

— Верно. Огромные, на половину лица усы, — Ант широко улыбнулся, — Ну, а лифт, лифт, почему не спрашиваешь? Ты так посмотрел. Мне показалось забавным сделать его золотым. До полного сумасшествия не хватает герба, вот тут, — Ант в воздухе изобразил круг, — В центре которого огромная кучерявая буква «А». Раньше подобное позволяли лишь особенные люди. Общество допускало внутри себя особенных, равных богам, владельцев и приказчиков душ. Они любили гербы.

— Тысячи лет. Первобытные питали слабость к зубам убитых врагов и костям животных, люди поздние ко всему, что дорого стоило и блестело.

Раздался звонок, лифт остановился, двери распахнулись.

— А виной всему — неуемное желание обладать всем золотом мира и умами. Если с блестящим металлом все просто, то с умами сложнее. Люди разрешали от своего имени править вождям, королям, царям, императорам и президентам, которых теперь ласково называют «Одними». Один правит всеми, класс, только эти самые одни тоже были людьми. Вот незадача. Золото — пережиток и моя собственная ухмылка в это самое прошлое.

Выйдя их лифта, Ант и Ник окунулись в темноту и полнейшую тишину. Спустя мгновение зажглись две тусклые красные полоски света, указывая направления. Первая, судя по очертаниям мебели, вела в зону отдыха, вторая в гостиную. Жилище Анта не соотносилось с блеском, бушевавшим снаружи, внутреннее убранство оказалось проще и аскетичнее. В просторной гостиной царили идеальная чистота и порядок. Педантичный хозяин не обрастал ненужными предметами интерьера. Стены комнаты украшали полки с бумажными книгами, а в центре под большим абажуром стояли два кресла и невысокий деревянный стол. При беглом осмотре могло сложиться мнение, что у жилища Анта отсутствовало прошлое, что являлось правдой, но лишь отчасти. Ант считал, что попадая в зависимость от прошлого, человек неизменно теряет будущее, а ему было что терять.

Сквозь огромные окна в помещение проникал свет улицы. Пройдя внутрь, Ант не зажег большой свет, снял пальто и худи, и бросил в темноту. Темнота ответила металлическим звоном. Не поднимая головы, он потянулся, приоткрыл дверцу шкафа, достал две белоснежные кружки, быстро переместился в зону приготовления еды и также, не смотря, нажал кнопку чайника. Над чайником зажглась не яркая фоновая подсветка. Чайник ответил звонким щелчком и лениво запыхтел. В образовавшемся свете Ник мог лучше рассмотреть нового знакомого. Он был худощав и жилист, а его руки покрывали татуировки, которые заползали под рукава футболки. Большая часть узоров скрывалась под одеждой, но часть выползала на шее.

Ник подошел к окну и глубоко вздохнул. С высоты двадцатого этажа открывался великолепный вид на парк. Большой, прямоугольный, зеленый участок с озером в центре напоминал один из центральных парков Ною-Йорка прошлого. По периметру парк надежно охраняли, уходящие за горизонт, высокие дома с башнями. Присмотревшись, Ник обратил внимание на людей. Одни прогуливались по парку и мило держались за руки, другие куда-то спешили, но все вместе жили внутри ангара Анта. Они создавали эффект этой самой жизни. Парящие в воздухе дома выглядывали из-за угла и манили звуками падающей воды.

— Как это все возможно? — тихо поинтересовался Ник. Интонация не была вопросительной, скорее, нейтральной, лишенной окраса.

Ант прислонился к стене, скрестил на груди руки и опустил голову, — Это мой дом.

— Я не об этом. Что все это такое? — Ник указал в окно, — Лето посреди зимы, летающие дома, и парк, которого больше нет.

— Гений одного человека из далекого прошлого, с моими скромными дополнениями. У меня нет всех ответов, да и само знание не добавит способностей, не даст суперсилу, оно будет терзать, снится ночами и сводить с ума.

Чайник напористо засвистел. Не спрашивая Ника, Ант наполнил кружку горячим напитком и протянул гостю.

— В две тысячи шестидесятом году случилась Великая война. Об этом написано много книг и составлено множество хроник. Человечество накопило невероятный запас ненависти друг к другу, ненависти и оружия. И как нас учат с детства, случилось страшное.

Черные тучи нависли над городом,

Мир оказался в кромешной мгле,

Люди забыли о том, что дорого,

Позволив случиться беде,

Задернули шторы, спрятали лица,

Былое добро мхом поросло,

В злобе, корысти, глупости, зависти

Выросло страшное зло!

Зло копилось, крепло, росло,

Меняло маски, страны и лица,

Страшное, черное, черствое зло,

Устало в подвалах сомнений томиться.

Зло пробралось в глубины сознания,

Читалось в каждом прищуренном взгляде,

Жесте, движении, непонимании,

Возгласе, крике мольбы о пощаде.

Последние строчки Ник читал вместе с Антом. Написанное неизвестным автором, стихотворение напоминало о страшном прошлом, его заучивали наизусть дети и повторяли взрослые.

— Они разрушили все, разрушили свой мир. Прошло больше трехсот лет и вот мы здесь. Мы живем в новом времени, в безопасном Нейме. Мы дышим, любим, мы лишены низменных зависти, корысти, злобы, всего, что может привести к разрушению. И это все — заслуга одного человека и его великого творения. Она в каждом из нас, она для нас.

— Спасает нас от самих себя. Кто же она? — Ник свел брови.

— Ты умеешь слушать, похвально. Мы называем ее Ева. То, что ты видишь каждый день, где бы не находился и что бы не делал — ее работа. То, что сейчас здесь внутри и там снаружи — тоже она. Даже кружка, которую ты сейчас держишь в руках, сделана ей.

Ник крепче сжал теплую кружку, — Неужели кружки не существует?

— Существует, только выглядит вот так, — Ант сделал еле заметное движение указательным пальцем и белоснежная, с идеально ровным и гладким ободом кружка на секунду стала серой и шершавой, словно наспех слепленной из глины. Ник успел заметить небольшую трещину в месте крепления к ручке, пропало тепло, и ароматный пар.

— Это какой-то фокус? — закричал Ник, желваки на скулах заиграли. От испуга он вскочил с кресла, прыжком переместился к окну, — И там снаружи тоже так?

— И там, Ник, — Ант подошел к гостю, — И везде. Что мы знаем о периоде после Великой войны? Разрушения и, — Ант щелкнул пальцами, — Мы здесь. Мы построили свой мир, так гласит история. Но кто эти «мы», когда мы его построили, с помощью чего? Цивилизация прошлого утонула в радиоактивном пепле, под которым остались достижения прошлого, — Ант замолчал, — Гений Макса Бранта породил самое невероятное и чудесное — наш новый мир.

— Бранта? Бранта, который написал свод правил?

— Да, да, история, которую мы знаем именно об этом. Только правила составили люди — те, кто выжил после удара. А Брант стал, скорее, лицом перемен.

— Тогда что создал Брант?

— Он создал Еву. Благодаря ей человечество получило еще один шанс. Ева — то, что мы видим, слышим и чувствуем, она материальна и нематериальна одновременно, она все и ничего.

— Ева каким-то образом воздействует на нас?

— Хм, и да, и нет. Она действительно имеет глубокий доступ к сенсорам органов чувств, анализирует и подстраивает среду, но не влияет на поведение и не вмешивается в принятие решений. Она не трогает чувства в смысле внутренних отношений, привязанности или любви. Ей это не интересно, а на уровне реализации труднодоступно. Наши чувства живут глубже наших мыслей. Ей важнее прочитать и понять наполнение, разобрать внутреннюю кашу, и создать условия. Кокон благополучия и спокойствия — это Ева.

— Каждый из нас существует в своем собственном коконе, коконе безопасности. Но как она отличает добро от зла?

— Ева интерпретирует события согласно настройкам и опыту.

— Опыт должен быть основан на наблюдении и восприятии, но машина на это не способна!

— Ник, — Ант протянул имя собеседника, — Ева не машина. Ева в нас и над нами. Ее феномен в том, что пока мы о ней не заговорили, ее не существовало. Ты жил своей жизнью, я своей, как и миллионы людей там. Как только я назвал ее, она наполнилась смыслом здесь и сейчас, в тебе и во мне. Наш опыт — это и ее опыт, как наши знания, наблюдения, мысли и желания. Брант изобрел алгоритм совершенный и беспристрастный. Он написал Еву и подчинил тем же правилам, по которым живет все общество, он научил ее мыслить и, возможно, чувствовать. Я не знаю, как именно Ева проникла в человека, и как функционирует в масштабах нашего мира, но она прекрасна.

Ник долго стоял у окна. Голова кружилась, внутри, создавая новые и новые электрические импульсы, росло непонимание. Тело, лишенное энергии слегка наклонилось, Ник рухнул в кресло.

— Что было на площади?

Ант потупил взгляд, — Чтобы создать этот вид, этот великолепный вид из окна, мне потребовалась неделя. Ранее из моего окна я наблюдал Эйфелеву башню, окруженную множеством узких улочек, а еще раньше океан. Теплая, прозрачная вода подступала к порогу дома, ударялась о камни, становясь белой пеной. Я выскакивал из парадной босяком и бегал по берегу, я ощущал плотность воды, и вязкость песка. Только это не природа, это сделал я. Мир Евы другой, нет, он не плохой, он просто другой. Как и мой здесь.

— Ева знает о твоем мире и не препятствует?

— Точного ответа у меня нет. Я думаю, она оценивает действия и побуждения к ним, исходя из опасности человеку, группе лиц или системе в целом. Видимо, я и мой Куб не опасны, — Ант попытался изобразить улыбку, — На площади мы, — он снова замолчал и перевел дыхание, — Мы… мы ищем ее слабые стороны, это такой своеобразный способ познания. Все, что у нас есть — это отрывки информации из архивов и опыт. Мы ищем основы взаимодействия Евы и человека, и пытаемся понять ее алгоритмы. Для этого приходится отступать от правил. Мы отступаем и ждем ответную реакцию.

— И что она?

— Сейчас она молчит, словно ничего не произошло. Иногда реагирует. Прилетают хранители, и мы пропадаем.

— Это смерть?

— Нет, нет, я же говорил, хранители — рабы Евы и ее системы. Если угроза реальна, и закон нарушен, то к нам применяются те же меры воздействия, что и к остальным нарушителям — тюрьма времени.

— И много ваших в заключении?

Ант улыбнулся, — Еве больше двухсот лет. Многих любопытных уже нет на этом свете, а те, кто есть, тут надо пояснить. О многих мы не помним, мы их забыли. Алгоритмы Евы подавляют воспоминания о человеке и опасности, которую он представлял. Так она борется за спокойствие, наше с тобой внутренне спокойствие.

— Великий гуманизм и великое лицемерие.

— Иногда лучше видеть такую картинку, чем ее настоящее отражение. Я видел, и поверь, это страшно, — с сожалением произнес Ант.

Несколько минут молодые люди смотрели в одинаковую даль, наблюдая разное. Ник любовался небом теплой летней ночи, наполненным яркими звездами, Ант же видел кучу недочетов в визуализации, но исправлять не спешил. Его, как и прежде манил океан, настоящий живой океан.

— Как ты узнал обо всем этом? — тихо поинтересовался Ник.

— Ошибки, я их вижу, с детства. Я был совсем маленьким. Помню смех взрослых, осеннее тепло, шелест желто-оранжевой листвы. Я стоял на деревянном пирсе и смотрел в воду. Холодная, быстрая река неслась с огромной скоростью. Маленький человек смотрел на воду, которая текла не правильно. Уклон земли, деревья, холмы, да все вокруг говорило о том, что река течет в другую сторону — вверх. Я сказал взрослым, но они лишь посмеялись в ответ. Тогда я разбежался и прыгнул в воду, — Ник посмотрел на Анта с особым тревожным вниманием, — И река понесла меня. Вверх. Я сопротивлялся, барахтался, но ничего не получалось. Меня спасли, но из воды вытащили уже другого человека, все того же маленького, но уже другого. Я вижу много ошибок, и, признаюсь, — Ант улыбнулся, указав в окно, — Иногда этим пользуюсь. Так что же видел ты на площади?

— Вы создали ошибку, а я ее увидел!? — неуверенно ответил Ник, наблюдая за Антом, исчезающем в темноте. Лицо Анта стало тревожным, на мгновение показалось, что ответ его уже не интересовал.

— И не забыл. У нее не получилось стереть это воспоминание. Ева подавляет, ломает память. Подобных воспоминаний быть не должно. Но ты почему-то помнишь. Подумай об этом, — слова доносились из глубины темного коридора.

Ник еще раз осмотрел гостиную, потянулся к белоснежной кружке, которая, как и прежде, была наполнена темным, дымящимся напитком. Мир, каким мы его знаем, перестал существовать много лет назад. Виной тому не машины, как предполагали мыслители прошлого, не огромный метеорит, не изменение климата, и даже не вирусы. Люди оказались страшнее самого опасного вируса, и то, что копилось внутри и привело к великой беде. Система сдержек и противовесов была изобретена только для того, чтобы однажды слететь с катушек и с глазами полными ярости и страха крушить все на своем пути. Много лет миром правили не правительства, а мегатонны ядерной энергии — энергии, которая однажды покрыла более половины поверхности земного шара толстым слоем пепла, разорвала пищевые цепочки и навсегда уничтожила прежний уклад. Стоит только представить ужас случившегося, как тело пронизывает ток, а по спине бежит холод. Мысли сбивчиво ищут хоть какое-нибудь оправдание, но его нет. Чего ожидали люди от систем, в которых большинство доверило принятие важнейших решений Одним? Одни с их пороками и комплексами с удовольствием разрушили свой мир.

Мир оказался в кромешной мгле,

Люди забыли о том, что дорого,

Позволив случиться беде…

— Ты сейчас настоящий, или все же двенадцати летний юноша? — прокричал Ник, ожидая ответа. Он все еще наблюдал в окно, всматривался в мельчайшие детали, как из темноты раздался низкий хриплый голос: «Вряд ли настоящее обрадует, да и есть ли оно вообще».

Внимание Ника привлекло странное и, казавшееся неестественным, движение внизу. По улице бежали несколько десятков людей в форме хранителей. Их яркие, красные петлички светились в темноте. Пустая аллея наполнилась серыми точками, а звук ударов твердой подошвы по плитке разлетался эхом, заставляя массивные стекла дрожать. Ник испугался, окрикнул Анта, но никто не ответил. Он бросился в темноту, отмеряя верные цифры. Прямо двенадцать, направо восемь, дверь, яркий свет, еще восемь шагов, направо, золотая кнопка лифта. Стоп. Синие цифры указывали положение лифта и быстро менялись — одиннадцать, двенадцать. Он побежал обратно, повернул направо, еще направо в темный коридор, дверь, лестница. Ник замер и прислушался. Сердце бешено колотилось, в кровь выбрасывалась новая и новая порция адреналина.

Глухой, но хорошо читаемый звонок остановившегося лифта сорвал юношу с места. Длинными прыжками он преодолевал пролет за пролетом, пять, шесть, семь, восемь и, выскочив на улицу, услышал громкий мужской бас: «Вон он, за ним!» Раздались хлопки выстрелов, с глазами, полными страха, Ник побежал, что было сил к аллее. Звуки исходили издалека и много выше, но осознание опасности ускорило бег. Не чувствуя земли под ногами, Ник преодолел квартал висевших в воздухе домов, парк и поднял голову в поисках выхода, как вдруг его остановило что-то очень твердое. Тело отскочило и с хрустом упало на землю. Огромные металлические ворота невидимого ангара скрывались от посторонних глаз, но оставались существенным препятствием. Валявшийся на теплой, мягкой земле наблюдатель видел лишь продолжение, уходившей вдаль, зеленой аллеи.

— Осторожнее, мистер Ник, — произнес кто-то из темноты. На скамейке неподалеку, как ни в чем не бывало, сидел полный усач в красном сюртуке. Одной рукой Питер придерживал книгу, а свободной показал направление и добавил, — Ручка на уровне вашей головы, потяните вниз.

Ник быстро поднялся, нащупал в пустоте железную ручку, толкнул от себя и выбрался в холодную зиму. Позади раздались глухие крики: «Где он, куда он подевался», и сухой, низкий ответ сквозь усы: «Я видел! Он побежал вон туда, к главной аллее».

Путь до аэро занял считанные секунды. Транспортное средство взлетело вверх, и уже на высоте трёхсот метров, небо озарила яркая вспышка света, а средство передвижения поддалось силе воздушных масс, которая исходила снизу. Теплое, сильное облако толкнуло, а проникнув внутрь, согрело замерзшего беглеца. Ник потянулся к стеклу и увидел красные, резвящиеся на ветру, языки пламени, и черные клубы дыма. Город Анта, его Куб2 взлетел на воздух.

6.

— Ник, ты? Уже вернулся? Так быстро, — послышался женский голос из гостиной. Элис сидела в своем кресле. Рядом на низком деревянном столике среди разбросанных бумажных книг дымила чашка с горячим чаем, над которой висел большой, железный конус светильника. Неяркий, желтоватый свет падал в сторону, а по полу струились бледные тени догорающего камина.

— Быстро? Сколько меня не было?

— Минут пятнадцать, не больше. Я вот, всего-то прочитала, — Элис указала на книгу, — Несколько страниц. Холодно там?

— Да, холодно. То холодно, то тепло, то снова холодно, — пробурчал Ник себе под нос. Он подошел к окну и застыл.

На мгновение показалось, что по комнате пробежало тепло и запах лета, сочных зеленых деревьев и цветов, но то, что видели глаза, заставило сомневаться. Внутри, в районе солнечного сплетения родилось и наполнялось силой сомнение. Оно учащало пульс, напрягало органы чувств, извлекая из памяти картинки прошлого. На одной из них мальчик, лет шести. Он сидит в песочнице и строит причудливые строения, а шумные дети носятся вокруг и все время кричат. Рядом кривое дерево, распустившее белые цветки, и красный мяч на зеленой траве. Картинка не постоянная, она то всплывает, то прячется в глубине памяти, отчего формы и предметы не четкие, словно в пелене тумана. Ребенок спокоен, ибо предметы и веселые детские крики обычны. Обычно все, кроме ряби, ползущей вдоль невысокой деревянной ограды. Внезапно белоснежная, опоясывающая площадку ограда, начинает мерцать, и слой за слоем менять структуру, и цвет. Каждое следующее движение смывает очередной слой и очень скоро от белого цвета не остается и следа. Удивленный ребенок подходит ближе и видит серые, подгнившие, потрепанные временем доски, он протягивает руку и касается изогнутого гвоздя, который издает неприятный звук и оставляет на пальцах ржавчину. От испуга ребенок бежит к родителям в поисках защиты, но мгновение спустя происходит новое мерцание и все возвращается. Дерево, дети и белоснежная оградка.

Странности прошлого, точнее воспоминаний, казались игрой воспаленной фантазии, мозг придумывал несоответствия, внушая хозяину исключительность, но тут же упирался в стену критики. «Подумай об этом, подумай об этом», — звучали слова Анта. Сложно даже представить, что мир, каким его видят и слышат, другой, а допустить наличие искусственно внедренного творца и вовсе невозможно. Ник прикоснулся кончиками пальцев к стеклу и почувствовал его гладкость, и прохладу. На стекле остался след, который медленно растворялся. Прикасаясь к предметам, Ник прошел по комнате. Он еще не понимал, что именно ищет, но уже понимал почему. Фактура дерева, обрамлявшего картины; тепло камня, из которого сложен камин; скрип деревянного пола; хруст красной кожи, обтягивавшей кресло, — выглядели, звучали и пахли узнаваемо, и казались максимально натуральными. Но какие они на самом деле?

«Подумай об этом. Ева анализирует тебя, выстраивая вокруг неповторимый индивидуальный мир». Зрачки Ника расширились, мотор в груди ускорил обороты, он посмотрел на Элис. Он не мог даже допустить, что Элис, милая Элис не такая, какой он ее видит. Стало по — настоящему страшно и больно. Ник закрыл глаза. В комнате повисла тишина, наполненная треском догорающего дерева и шелестом переворачиваемых страниц.

— Элис, ты помнишь свое детство?

— Да, у меня было прекрасное детство. Помню не все и не четко, но яркие страницы, да.

— А не яркие?

— Не яркие тоже были, но к чему они мне?

— Они часть тебя, как мое прошлое — часть меня. Я говорю о том прошлом, которое сформировало нас, которое должно быть у каждого свое. В детстве мы часто ходили в пустошь, далеко за Нейм, в красную зону, и там…

— Там радиация, и чем дальше от Нейма, тем больше. Мы тоже ходили в пустошь…

— Все ходили в пустошь. Потом мы возвращались и в ночи у костра слушали рассказы о времени, когда это произошло. Война, заражение, и новое время в Неймах. Мы все знаем одну историю, слово в слово. В моем прошлом нет меня, а в твоем нет тебя. Наше прошлое — не конкретные люди, а образы, не конкретные события, а мутные слайды. Да, набор воспоминаний у каждого свой, но они сглажены и лишены шума. Зато есть настоящее. Нам явили эту реальность, а мы поколение за поколением ее принимаем и оберегаем.

— О чем ты говоришь? Новое время лучше прошлого, в котором правили Одни, — удивленно возразила Элис.

— И их оружие! — дополнил заученную фразу Ник, — В отличие от других воспоминаний, эти сохранились прекрасно. Я помню пустыню в мельчайших деталях, людей, их лица, одежду и прически. И все мы, все без исключения знаем, что новое время лучше того прошлого. Походы в пустошь — обязательный и достаточный элемент, но чего?

— Милый, что-то не так?

— Элис, эти воспоминания у всех одинаковые, как и воспоминания прекрасного детства и полной красок юности. В них нет разбитых коленок, и носов, нет драк, и нет болезней. Где все это? Ты скажешь, не было ни первого, ни второго, ни третьего, ведь мы живем в новое время. Тогда откуда у тебя это? — Ник взял Элис за руку. На запястье красовался шрам в виде латинской буквы «В».

— У Мари тоже есть шрам и она тоже не помнит, откуда он. Видимо, не все воспоминания обязательны, оттого просто забываются, — Элис подошла к Нику и обняла.

— В том и дело, что не обязательны, — пробурчал Ник и улыбнулся, — Для того, кто нас формирует.