Искатель истины Данила Соколик

Глава 1. Данила Соколик из Толстовского дома

Я никогда не забуду, как познакомился с Данилой Соколиком. События последних дней бросили тень на этого, без сомнений, выдающегося человека. В интернете и общественных СМИ его называли «чудовищем», «беспринципным негодяем» и даже преступником. Однако если бы не он, Петербургу бы никогда не удалось избавиться от смертельной угрозы. Об этой части истории упоминается вскользь, но я намереваюсь в своих рассказах поведать всю правду. И не только потому, что Данила спас меня от незаслуженной тюрьмы. Я уверен, что без таких людей, как он, наше общество ждет незавидная судьба. А если прямо — то он был настоящим героем, или, в его собственных словах — искателем истины. Но обо всем по порядку. Я начну свой рассказ с той судьбоносной встречи в начале невероятно жаркого петербургского лета 2021 года.

***

Я приехал в Петербург из деревни с намерением стать художником. Название моего родного места упоминать не буду — едва ли кто из вас о нем слышал. Амбиции у меня тогда были большие, как и полагается всем, кто страдает юношеским максимализмом. Впрочем, они подкреплялись тем фактом, что мне удалось попасть на бесплатное место в Высшей школе народных искусств. С мольбертом под мышкой и красками наизготовку я бегал на пары в здание школы на канале Грибоедова. Я писал все, что придет в голову — людей, объекты, петербургскую архитектуру. Мой куратор пересматривал мои работы, а после с раздражением бросал очки в сторону и говорил: «Федоров, сконцентрируйся на чем-то одном». Но тут я был бессилен: я чувствовал желание рисовать, огонь творчества пылал внутри, но вот что конкретно изображать — было неясно.

Как-то преподаватель по живописи сказал мне: «Пиши репродукции». Он сам как раз этим занимался, и, надо сказать, у него прекрасно получалось. На углу Невского и Рубинштейна он имел магазинчик, где продавал копии известных картин. Подпитываемый жаром идеализма, я отверг идею копирования и хотел рисовать что-либо оригинальное, что-то свое. В конце концов, рассудил я, художник пишет не ради денег, художник пишет, чтобы остаться в памяти потомков.

Выставки с моим творческим винегретом в Союзе Художников Санкт-Петербурга принимать отказались. Я пытался податься на аукционы, в том числе в интернете. Интереса не было. Одну из работ я считал венцом своего творчества: это было изображение Казанского собора в грозу, где маршал Кутузов был изображен противостоящим натиску стихии. К работе был один комментарий на онлайн-аукционе: «Неплохо». Но больше я ничего не получил. В поисках средств к существованию я даже пытался, заглушив свою совесть, рисовать репродукции известных картин. Но выходило у меня гаденько, ни в какое сравнение с преподавателем живописи эти поделки не шли. Про себя знал, что не хочу этим заниматься, вот рука и выдавала безжизненные контуры.

В июне деньги мои совсем закончились, даже те, что удалось занять у друзей. Я начал голодать — как творчески, так и физически. Возвратиться в родную деревню означало признать поражение. Голодная смерть казалась в тот момент даже лучшей альтернативой, чем явление перед родными без каких-либо свершений в жизни. Неожиданно в один из дней, когда я всерьез раздумывал бросить с концами стезю художника и податься в курьеры или продавцы, мне позвонили.

— Иван? Иван Федоров? — поинтересовался мужской голос на том конце.

— Да. А кто спрашивает?

Это не был голос преподавателя, так что я подумал о телефонной рекламе.

— Меня зовут Марат Суслов, — представился говоривший, — Я представляю управление культуры Санкт-Петербурга. Я слышал, что вы недавно выпустились из ВШНИ, и сейчас ищете работу?

— Ну да, ищу, — протянул я. Неужели он собирался мне что-то предложить?

— Мы проводим бесплатные экскурсии для населения. «Петербург для народа», может слышали?

Нет, я не слышал.

— Ну неважно. Показываем людям разные исторические места Санкт-Петербурга. Обычно мы также приглашаем и художников. Люди иногда хотят заказать свои портреты прямо на месте. Мне вас порекомендовал ваш преподаватель. Как у вас с рисованием портретов, Иван?

С портретами у меня было слабо, и я честно это сказал. Подумалось странным, что меня могли рекомендовать как портретиста.

— В этом нет ничего страшного, я вас представлю как выпускника. Да мы много за портреты и не просим. Все, что вы сможете заработать после экскурсии — ваше.

Он предлагал мне работу! В глубине души я возликовал. Спросил, где будет происходить экскурсия.

— Толстовский дом на Фонтанке. Знаете?

Знал ли я?! Я много раз проходил мимо этого монументального образца северного модерна, не отрывая от него восхищенного взгляда. Такое величие! Такой великолепный архитектурный замысел! Это был шедевр дореволюционного зодчества Петербурга, и я втайне мечтал снять там когда-нибудь квартиру. Конечно, всего этого я Суслову не поведал, ответил лишь: «Да, знаю».

И вот в назначенный день с мольбертом и инструментами наперевес я чуть не бежал по набережной Фонтанки к дому красавцу. Я был вне себя от радости, даром, что днем ранее чуть не падал в обморок от голода. Голову мою занимала одна мысль: я смогу посмотреть легендарный дом изнутри! Конечно же, я пришел раньше всех и в ожидании группы жадно глазел за решетку на массивные фонари, свисавшие с каменных арок. Здесь снимали «Шерлока Холмса», «Зимнюю вишню» и другие знаковые фильмы. И вот, и вот…

— Парень, ты на экскурсию? — пробасил кто-то позади меня.

Я быстро обернулся. За мной стоял настоящий человек-глыба. Он заслонял собой все небо, хотя его фигуру нельзя было назвать статной. Квадратное тело было облачено в спортивный костюм с накидкой, короткие шорты едва налезали на массивные дубы-ноги, а обут он был в банальные шлепанцы. Круглое лицо его напоминало огромный медный шар — так гладко была выбрита его голова. Глаза под белобрысым ежиком скрывали черные очки. Несмотря на нескладный вид, от него исходила сильная энергетика. Мне подумалось, что он управляющий в какой-то крупной фирме.

— Так да или нет? Че молчишь-то? — повторил он.

— На экскурсию, — кивнул я.

Его ладони обращали на себя внимание. А точнее, ладонь правой руки. Большой палец на ней отсутствовал, а обрубок был плотно замотан бинтами. Те были хорошенько пропитаны кровью и, казалось, вот-вот отойдут.

— Как это вас так угораздило? — спросил я, глядя на бинты.

— Как-как, да на стройке, — огрызнулся он, — Болгаркой отхреначило.

Будто с досады от своей увечности — либо что я обратил на это внимание — он запустил руки в карманы и стал вальяжно, расставляя огромные ноги, расхаживать взад-вперед по тротуару. Мимо шли люди, но он их словно не замечал, иногда шел прямо на них. До чего же странный был персонаж! Впрочем, это было только начало того поистине безумного дня.

Вскоре подошла группа экскурсантов вместе с Сусловым. Это был высокий худой человек в клетчатой рубашке и парусиновых брюках. Половину лица его скрывали массивные усы.

— Иван, здравствуйте! Спасибо, что подошли! — воскликнул он, тряся меня за руку. Затем шепотом: — А это кто?

Очевидно, он говорил про здоровяка с оттяпанным пальцем. Но я понятия не имел, кто он, и так и сказал Суслову. Впрочем, тот решил представиться сам.

— Серега меня зовут! — взревел он, — Че вы там про меня шепчетесь?! Спросить нельзя, чтоль?

И далее, уже совсем нетерпеливо:

— Ну, када там уже ваша экскурсия?

— Позвольте, — побелел Суслов, — Вас не было в списках…

— Да мне по хрену! — здоровяк практически выходил из себя.

Он подошел к Суслову и сорвал с носа очки, обнажив свирепый взгляд покрасневших глаз. Суслов потянулся к рюкзаку, достал оттуда бутылочку с водой и сделал основательный глоток.

— Экскурсию начинай, собака, — процедил сквозь зубы Серега, поднося кулак к лицу экскурсовода.

Атмосфера накалялась, и за Суслова начали заступаться участники экскурсии. Всего их было пятеро — три женщины и двое мужчин. Один из них оказался размером не меньше Сереги, подошел и схватил бугая под руку. Серега зарычал и взмахом руки отмахнулся от него. После этого он вдруг схватился за ладонь: сквозь пальцы сочилась и капала на асфальт кровь. Я вспомнил, что именно в этом месте на его ладони отсутствовал большой палец.

— Вы ранены! — ахнула одна из женщин.

В мгновение она оказалась рядом с ним.

— Все в порядке, я врач, — сказала она, — Давайте сюда руку.

— Да это ерунда, — сказал он, но руку все-таки дал.

Женщина нырнула в сумочку и достала оттуда бинт. Никаких обеззараживающих средств у нее, впрочем, не оказалось. Суслов предложил промыть рану водой из своей бутылочки. Размотав старый окровавленный бинт с руки Сергея, женщина тщательно промыла рану. После этого аккуратно перебинтовала ладонь, приговаривая: «Ну кто ж вам так сделал, а? Кто ж так бинтует? Вот я вам сделаю». На что присмиревший громила смиренно отвечал: «Да сам я бинтовал, чего такого».

На этом сумасбродная прелюдия к экскурсии была закончена. После своей внезапной вспышки здоровяк присмирел и на экскурсию хотел все с тем же необъяснимым рвением. Марат Суслов открыл дверь и мы ступили во двор Толстовского дома.

Сейчас самое время рассказать о тех пяти участниках, которые вместе с Маратом подошли на экскурсию. Каждый из них сыграл определенную — а некоторые и весьма существенную — роль в развернувшихся позднее событиях. Во время экскурсии я разговорился с ее участниками, желая узнать получше каждого из них. Не скрою, мной двигало желание и представить себя как их портретиста.

Женщину, которая бросилась на помощь Сергею, звали Илона Василькова. Она работала врачом в Адмиралтейском районе. Я не спрашивал ее возраста, но скорее всего, ей было уже за сорок. Она держалась статно, но вместе с тем общалась безо всякой претенциозности. Как и я, она была пленена красотой архитектуры дореволюционного Петербурга.

Другую женщину звали Артемида Романцева. Без утайки скажу, что она была весьма красива, и я часто на нее заглядывался. Она выглядела очень молодо, возможно, была примерно одного со мной возраста. У нее были длинные каштановые волосы, голубые глаза и тонкие черты лица. Одета она была в длинное платье-тунику, спадавшую до колен. Впрочем, разговаривала она неохотно, короткими фразами, и всю экскурсию ее лицо не покидало волнительное выражение, будто она постоянно думала о чем-то другом.

Рада Радеева, напротив, была очень разговорчива. Эта невысокая бодренькая дама металась по двору Толстовского дома, даже не слушая экскурсовода. Оказалось, она приехала в Петербург специально на эту экскурсию: хотела своими глазами увидеть ту самую парадную, откуда выходила героиня «Зимней вишни». А когда нашла, потребовала от меня сделать фотографию с ней на этом фоне. Я предложил нарисовать вместо этого ее портрет с той же парадной. Рада ответила: «И куда мне его вешать?! А это хоть подружкам покажу в «Одноклассниках!».

В противоположность ей Тихон Баритонов был выдержан и спокоен. Это был невысокий мужчина уже пожилых лет — из под клетчатого картуза выбивались пряди седых волос. Он всегда внимательно слушал экскурсовода, окунув подбородок в ладонь. Объяснялся интеллигентно, и из разговора с ним сразу было понятно, что город он знает прекрасно. Возможно, даже лучше самого Суслова. Рассказал, что пришел на экскурсию в Толстовский дом уже в третий раз. «Архитектура Федора Лидваля — это воплощенная музыка. Она манит меня!», — с вдохновением в голосе сказал он.

Наконец, последний участник экскурсии, Тарзан Шейдаков, не проронил ни слова за время всей экскурсионной части. Именно он ринулся на помощь Суслову, когда тому угрожал Сергей. И никто, кроме него, пожалуй, с ним бы не справился. Его огромные плечи и грудь растягивали черную футболку так, что одежда казалось частью его накачанного мускулистого тела. Он возвышался огромной V-образной горой над всеми участниками экскурсии, чем привлекал к себе взгляды всех женщин, в том числе прохаживающихся по двору. Несмотря на выдающийся внешний вид, было очевидно, что от такого внимания ему неловко. Всем своим видом он будто говорил: «Я просто экскурсию послушать пришел, чего вы все на меня уставились».

После того, как я описал всех участников, перейду к самому главному событию того дня — экскурсии по Толстовскому дому. То, что началось, как предвкушение чуда познания, обернулось для всех нас шокирующей трагедией. А для меня этот день стал поворотным моментом, после которого моя жизнь уже никогда не была прежней.

Как только мы вошли, Суслов поднес к глазам циферблат часов на руке, что-то подвел на боковой панели, а затем нажал кнопочку. По всей видимости, запустил секундомер.

— Дорогие друзья, — громко сказал он с улыбкой, которая чувствовалась сквозь усы, — У нас есть два часа, чтобы увидеть Толстовский дом во всей его красе!

Вскоре после того, как мы вошли, произошло еще одно важное событие. Сергей достал из кармана спортивного костюма длинный нож и стал им поигрывать. Это был не безобидный перочинный ножичек, это был настоящий кинжал! Он был спрятан в ножны, которые он ловко снял, спрятав в карман. Затем, нисколько не смущаясь, начал исполнять финты с ножом в одной руке — той, которая у него была еще целая. Подкидывал его, ловил, вращал вокруг оси и тыкал острием в палец противоположной руки, словно проверяя остроту.

Суслов и экскурсанты сделали огромный шаг назад. Все, кроме Тарзана Шейдакова.

— Да вы не бойтесь, — усмехнулся Сергей, — это у меня привычка такая — как волнуюсь, так начинаю с ножом играть.

Тем не менее, дамы дружно выстроились за спиной Тарзана.

— Уважаемый Сергей, — пробормотал Суслов, — прошу вас спрятать этот нож хотя бы на время экскурсии.

— Да чего ты мне указываешь, а?! — взорвался вдруг тот, — Это ты, падла, мне написал, а?!

Он ткнул острием ножа в сторону Суслова. Затем вдруг взгляд его окаменел, глаза дернулись, и он медленно перевел клинок на Шейдакова. Протянул:

— А можеееет, ты? Я тебя не боюсь, ну иди на меня!

И он распростер руки, словно в приветственном объятии. Шейдаков подошел и щелчком пальцев выбил нож у него из руки. Сергей только повернул голову, взглядом проследив полет своего орудия. Нож пару раз звякнул об асфальт и упал у ступеней каменной лестницы.

— Иван, хватайте! — вскричал Суслов, — Пока он его не подобрал!

Я стоял ближе всех к ножу и, следуя его указке, бросился к нему и крепко зажал в руках. Сергей же вдруг начал вести себя странно. Он двинулся в сторону Шейдакова с занесенным кулаком и вдруг споткнулся. Или оступился. Одними словами, кулак его упал вниз, а он сам припал на колено и громко закашлялся. Илона бросилась к нему, но сделав пару шагов, застыла в нерешительности — помочь или нет? Пока все в раздумьях толпились вокруг нашего странного сотоварища по экскурсии, ко мне подошел Суслов.

— Давайте в дворницкую, — быстро сказал он, — И мольберты ваши. Все равно сейчас не пригодятся.

Я с самого начала думал, куда бы мне сложить свои инструменты для рисования. Суслов поднялся по лестнице, открыл дверь магнитным ключом и позвал меня внутрь. Я оказался в узенькой и тесной кладовке — 10 квадратных метров площади — с единственным окошком во двор. У стены аккуратно стояли метлы и ведра, пара стульев и даже заправленная кровать.

— Ставьте все сюда, — неопределенно махнул рукой Суслов.

— А как же дворник? Ничего не скажет?

— У меня договорено.

Я поставил мольберт и ящичек с кистями и красками у стены. Нож аккуратно запрятал под мольберт. Перед этим я не удержался от того, чтобы его рассмотреть. Рукоять его была посеребренной, с выгравированной змеей, что обвилась вокруг нее. Такой нож наверняка очень дорого стоил. Суслов поторопил меня выходить. Когда мы возвращались во во двор, я заметил коридор, уходивший в лестницу наверх.

— А там что? — спросил я, — Этот Сергей может по ней прийти.

— О нет, — отмахнулся он, — Эта лестница прямиком на крышу ведет, она пожарная.

Он пропустил меня во двор, затем вышел сам и захлопнул за собой дверь. Сергей уже поднялся и, по виду, присмирел — по крайней мере, больше ни на кого не бросался. Суслов приблизился к нему, как осторожный посетитель в зоопарке подходит к клетке с тигром.

— Вы успокоились? — спросил он почему-то со спины.

Сергей обернулся, взгляд его был несобранным, словно он соображал кто и откуда спрашивает.

— Напился перед экскурсией, — прошептала мне на ухо Рада Радеева.

— Да не, тут наркотики, — протянул Баритонов.

Сергей поднял руки, широко распахнув обе ладони, будто собирался бить в воображаемые тарелки. Поднес их к щекам и хорошенько приложился по ним ладонями. Губы его на секунду сложились в трубочку, глаза закрылись, но когда он их открыл, взгляд его четко остановился на Суслове.

— Я готов, шеф. Начинайте экскурсию, — четко и уверенно проговорил он. Затем смущенно добавил, — Извините за этот выпад мой. Не сдержался…

— Мы думали вызывать полицию, — сказала Артемида Романцева, — Но сейчас уже не уверена. Давайте он пойдет с нами!

Суслов задумчиво посмотрел на Сергея, затем вздохнул и сказал:

— Сергей, вы и так пришли без приглашения. А тут еще нож достали. Если от вас будут еще какие-то попытки нанести мне или участникам экскурсии увечья, я буду вынужден вызвать полицию.

Сергей в ответ энергично замотал головой из стороны в сторону. Сказал уверенно:

— Да ничего не буду делать. Только нож отдайте потом.

Инцидент, казалось, был исчерпан. Экскурсия началась в полную силу.

— Толстовский дом — удивительный памятник Санкт-Петербурга, — сказал Суслов, остановившись под огромной лампой, что раскачивалась под аркой, — Вот возьмите этот пролет.

Он указал в обе стороны двора. Одной стороной дом смотрел на набережную Фонтанки, другой выходил на шумную барную улицу Рубинштейна. На протяженности двора стояли клумбы с цветами, а знаменитые арки с фонарями придавали ему торжественный вид.

— Нетипично для Петербурга, правда? — продолжал Суслов, — Как часто мы видим красивые фасады зданий, только затем, чтобы войти во двор и ужаснуться желтым облупленным стенам и обреченным дворам-колодцам? Но Толстовский дом изыскан даже во дворе — об этом позаботился его архитектор Федор Лидваль.

— Ах, это чудесно, — проронила Артемида, в восхищении осматривая узоры стен дома, — Человек думал обо всех, кто будет здесь жить. Чтобы им было приятно смотреть из окна каждый день.

— Прекрасное наблюдение, — кивнул Суслов, — В этом доме, в отличие от других доходных, построенных в конце XIX века, не было разделений на классы. Поскольку двор выглядел как парадная улица, владелец дома — граф Толстой — мог брать одинаковую плату со всех жильцов. Что тут скрывать — доходные дома и строились с целью получать деньги с жильцов. Давайте пройдем к другому выходу, чтобы осмотреть двор получше.

Наша группа медленно прошла сквозь полуизогнутую дугу двора. Проход между выходами не был прямым — на середине дом изгибался, словно пытаясь вместиться в причудливую архитектуру. На середине двор разветлялся еще одним проходом, в конце которого виднелась парадная. К ней сразу бросилась Рада Радеева.

— Здесь снимали «Зимнюю вишню»! — огласила она на весь двор так, что проходившие мимо жильцы дружно обернули к ней свои взгляды.

— Да, — усмехнулся Суслов. А затем указал на арку, через которую мы только что прошли, — А здесь проезжал Ватсон на двуколке в «Приключениях Шерлока Холмса».

Не скрою — окруженный стенами Толстовского дома, я чувствовал себя в совсем другом времени. Возможно, это была всепроникающая архитектура «северного» модерна, возможно, ощущение полной изолированности от современного города, а возможно просто мое воображение — но я мог ясно представить себе, что сейчас начало XX века, а я вышел во двор на прогулку.

— Да, этот дом особенный, — словно читая мои мысли, продолжал Суслов, — Его построил Федор Иванович Лидваль, или, как было его шведское имя, Юхан Фредрик Лидваль. Поразительная судьба была у этого человека: живя в царской России, он возводил настоящие шедевры. Доходный дом на Каменноостровском, дом Циммермана и, конечно, Толстовский — все они стали символами города. Революция вынудила его покинуть Петербург — он бежал в Стокгольм, однако там его архитектурные проекты не снискали большой популярности.

Я слушал Суслова и с трепетом осматривал окружавшие меня каменные своды. Дом нельзя было назвать красивым в привычном смысле этого слова. По крайней мере, если сравнить его с вылизанными фасадами Невского, Толстовский дом выглядел более чем скромно. Однако в нем была правдивость, мало свойственная зданиям парадной улицы. Даже во дворе ощущалась обжитость этого дома, несмотря на время и наверняка статус объекта культурного наследия. Потертые облицовочные камни, фасады с ветвистыми трещинами, где-то поблекшая краска — однако вместе с тем эти детали делали дом живым. Не поймите меня неправильно: видел я и такие дома — и, к сожалению, таких домов в Петербурге как раз великое множество — которые находилось в печальном виде, таком, что человек должен был удивиться, как этот дом еще стоит. Так вот, Толстовский дом был отнюдь таким. Он не был заброшен своими владельцами, он с достоинством сохранился через века, неся на себе следы своего возраста.

— Интересен этот дом и его обитателями, — рассказывал Суслов, — На протяжении более чем столетней истории — дом был построен в 1912 году — здесь жили выдающиеся, известные люди. Вам наверняка знакомы имена Аркадия Аверченко, Александра Куприна, Эдуарда Хиля, и, конечно, Сергея Довлатова…

— Цык, цык, цык, — прервал его Тихон Баритонов, выставил вперед указательный палец и поводил им вперед-назад перед носом, — Прошу прощения, что перебиваю, но Сергей Довлатов никогда не жил в Толстовском доме. Он жил чуть дальше вниз по Рубинштейна, недалеко от Пяти углов.

— Ах да, моя ошибка! — воскликнул Суслов, — Кстати, насчет улицы Рубинштейна. Взгляните сюда.

Он подвел нас к выходу, огороженному решеткой, за которым начиналась главная барная улица Санкт-Петербурга. Хотя была только середина дня, но по тротуару снаружи уже двигались и вовсю голосили толпы людей. Были тут и деловые типажи в строгих костюмах и миловидные девушки на высоких каблуках, и городская шпана в потрепанных одеждах.

— Ох, какой шум-гам! — заголосила Рада Радеева, — А жильцы-то не жалуются на такое соседство?!

— А какая разница, что бы и жаловались? — пожал плечами Суслов, — Еще 10 лет назад на Рубинштейна было не больше 10 баров. Сейчас развлекательными заведениями занята вся улица.

— Неужели так быстро? — ахнула Артемида Романцева.

— А город что? — спросил Баритонов, косясь на Суслова, — Ведь многие дома принадлежали городу. Там нельзя просто так бар открывать.

— А вы разве не слышали о проекте «Развлекательный Петербург»? — ответил тот риторическим вопросом, — Городу нужны деньги. Государство отдало помещения на первых этажах и даже в подвалах тем, кто был готов устроить там бар, ресторан или другое заведение. Эта программа действует и сейчас.

— Но это же глумление над историческим наследием! — воскликнул Баритонов.

— Глумление? Отнюдь, — покачал головой Суслов, — На эту улицу никто бы не ходил, если бы не бары. Будучи развлекательной, она привлекает туристов, а следом — пополняет казну.

— Вы говорите так, будто это поддерживаете!

— А я и поддерживаю. Поймите — вот даже Толстовский дом был бы известен только по фильмам, если не популярность Рубинштейна.

— Если бы я тут жил, никогда бы не разрешил в доме бар, — заворчал Баритонов.

— И в этом проблема этого дома, — сказал Суслов.

— Как это?

— Видите ли, государство ничем не владеет в Толстовском доме. Всем управляет группа собственников-жильцов. А они не дают открывать здесь заведений без согласования с ними.

— Так что же в этом плохого?

— Плохо или хорошо, неважно. Важно, что эти люди не подчиняются указаниям свыше.

Тема была противоречивая, и Суслов, будто почувствовав это, спохватился:

— Ну ладно. К экскурсии это не относится. Давайте продолжим о выдающихся людях.

Он взбросил запястье с часами к глазам, видимо, отсчитывая время до конца экскурсии, а потом с улыбкой позвал нас всех за собой. Мы обошли дом со стороны, где располагался сквер Эдуарда Хиля, и прошли через арку обратно к выходу на Фонтанку. Тут Суслов обратился ко мне:

— Иван, сходите за мольбертами. Скоро мы закончим, и вы сможете заняться портретами.

С этими словами он передал мне магнитный ключ, отпиравший дворницкую.

— Как возьмете, выходите на набережную и наберите в парадную справа от решетки, — наставил он.

Я кивнул и поднялся по лестнице к двери. Меня остановил пронзительный женский крик. Обернулся — кричала Артемида.

— Человеку плохо! — кричала она.

Она имела в виду Сергея. Тот, кто причинил нам столько бед в начале экскурсии, стоял, раскачиваясь из стороны в сторону, словно большое старое дерево под напорами ветра.

— Вам плохо? — строго спросила Илона Василькова, внимательно всматриваясь в него.

— Да все нормально! — взревел Сергей, размахнув рукой. — Надо…

У него словно перехватило на миг дыхание. Он вновь набрал в грудь воздуха, но уже с трудом и выпалил:

— Надо отдохнуть чуть-чуть. Вы идите…

— То есть, как, идите? — изумился Суслов, — Вы хотели эту экскурсию, а теперь…

— С ним что-то не в порядке! — продолжала кричать Артемида.

— Отравился чем-то или наркотики, — продекларировала Василькова. — Тут надо скорую вызвать.

— Я вызову, я вызову, — залепетала Артемида.

— Не надо… Не надо ничего вызывать, — продолжал Сергей.

Он смахнул в сторону всех, кто стоял у него на пути, и вдруг подошел ко мне.

— Отведи меня в дворцку.. дворнич… тьфу, дворницкую! Покумарю там…

Несмотря на несвязную речь, в глазах его была ясность. Пьян он точно не был. Василькова сказала вызывать скорую, но ведь он сам должен лучше знать, плохо ему или нет, рассуждал я. В конце концов, в дворницкой была кровать, может, ему действительно станет легче, если он отлежится. Какими же мы все были слепцами в тот момент!

— Отведите, Иван, — одобрил Суслов, — Только кому-то надо остаться с ним, на случай, если действительно станет хуже.

— Я останусь! — вскричала Артемида.

Тарзан Шейдаков молча вышел вперед, обозначая свою готовностью.

— Тогда остальных прошу проследовать за мной через парадную в квартиру, где мы продолжим экскурсию, — заключил Суслов.

Так и поступили. Рада, Илона и Тихон вместе с Сусловым вышли через ворота на набережную Фонтанки, а мы с Артемидой и Тарзаном повели Сергея в дворницкую. У входа Артемида вконец разволновалась и воскликнула, всплеснув руками:

— Ну я так не могу, я же вижу — он умирает!

Надо сказать, что женская интуиция у нее была развита великолепно, потому что в тот момент она была совершенно права. И в той ситуации девушка действовала решительнее нас всех, ведомая лишь желанием спасти чужую жизнь. Она резко развернулась к Тарзану, ткнула пальчиком ему в грудь и возгласила:

— Вы пойдите поищите воду! А я за скорой!

У нее не ловила связь на телефоне, поэтому вызывать скорую она бросилась к решетке ворот, смотревших на Фонтанку. Тарзан с тем же молчаливым кивком пошел спрашивать у жителей воды. Я остался с Сергеем один. Он уже не мог сам стоять на ногах, и я взял его под руку так, что он всем своим весом навалился на мое плечо. Весил он порядочно, и просто чудо, что мне удалось довести его до кровати внутри дворницкой. Когда он присел на кровать, начался крайне загадочный для меня разговор.

Он уже еле-еле дышал, но вымолвил:

— Каюк мне. Слушай, как тебя?

— Иван, — ответил я, — И тебе не каюк, не надо.

— Каюк каюк. Достали меня собаки эти, — выдохнул он.

Затем запустил руку в карман шорт, достал оттуда увесистый кирпич последнего «Айфона», разблокировал и что-то полистал в нем. Показал мне экран. На нем было сообщение по SMS от скрытого абонента. Я прочитал:

«Приходи к Толстовскому дому 1 июня в 15 часов. Компромат — у одного из экскурсантов. В случае неявки все будет передано в полицию».

— Компромат? — спросил я, — Какой компромат?

Сергей усмехнулся — в последний раз. Телефон выпал у него из руки, громко стукнулся о пол и погас. Он пошарил рукой в другом кармане шорт, вытащил пачку сигарет, но достать сигарету не успел. Последние его слова были:

— Достали… меня…

Только последний вздох покинул его грудь, как все тело грузно сползло на пол, а затем, будто не поддерживаемое мышцами, безвольно упало головой вниз. Я потряс его за плечо. Никакой реакции. Потряс сильнее. Будто бы от этого он встал. Не пойми меня, неверно, читатель, на моих глазах еще никто никогда не умирал — шок от увиденного был настолько сильным, что я никак не мог смириться с ужасающей реальностью.

Я пощупал его пульс. Какого же было мое удивление, когда я почувствовал слабоватые толчки крови на запястье! Он умирал — это было точно, но что с ним происходило?! И что это за сообщение в его телефоне? После падения он выключился, и я не мог посмотреть его заново. Ах, если бы мы сразу вызвали скорую! Послушали Василькову… Но теперь человек умирал на моих глазах, а я ничего не мог сделать, чтобы спасти его. Все эти мысли роились в голове, сводя с ума. Но вдруг меня отвлекло нечто другое.

Со двора раздался надрывный душераздирающий крик. Это был настоящий животный вопль — до того он холодил кровь и заставлял бегать по коже мурашки. Вслед за этим раздался оглушительный грохот, а потом — громкий звон, словно нечто разбилось снаружи. Что это было? Может, что-то случилось с нашими экскурсантами или жителями двора? Я бросился наружу.

Во дворе я увидел десятки распахнутых окон: крик привлек внимание жителей дома. Женщины в бигудях, солидные мужчины и просто заспанные лица шарили взглядами по внутренней части дома в поисках нарушителя спокойствия. Я тоже бросал взгляды по сторонам, но не видел ничего, что привлекло бы внимание. Наконец, справа, по другую сторону от проема, из которого мы вышли, обходя дом, я увидел на асфальте множество стеклянных осколков и разбитые в щепки обломки гнилой рамы. По всей видимости, откуда-то сверху упало окно. Люди, проходившие через проем, опасливо бросали взгляды вверх. Я сбежал вниз, подошел к обломкам и тоже посмотрел в сторону крыши. Там никого не было.

Я вернулся в дворницкую. И как будто судьба решила в этот день посмеяться надо мной, меня ждало еще более ужасное открытие. Сергей лежал на полу у кровати, только теперь на спине, с распростертыми в стороны руками. А между ребер, с левой стороны груди, прямо в том месте, где располагалось сердце, был глубоко всажен кинжал. Тот самый кинжал, который я до этого отнес в дворницкую и положил под мольберты. Огромное красное пятно расплывалось на спортивном костюме, тонкие струйки крови стекали от него на пол.

Увидев это, я в ужасе застыл. Кто мог сюда попасть, когда меня не было? Тарзан? Артемида? Но они не могли! Кто-то другой? Но я не успел никак усмирить поток бешеных мыслей, потому что сзади мне на плечо легла могучая ладонь. Я обернулся — это был Тарзан. Он смотрел на меня со смесью недоверия и презрения. Позади него стояла Артемида. Глаза ее были широко распахнуты, а зрачки прикованы к мертвому телу. Руки она так плотно прижала к губам, что ее пальцы побелели.

— Я не делал этого! — закричал я что было сил.

Но Тарзан уже крепко захватил меня, скрутив руки за спиной. Действительно, какой вывод они могли сделать, вернувшись сюда и застав меня над телом? Я знал, где лежал нож, я остался наедине с Сергеем. Логично было заключить, что виновник этой зловещей картины — я.

— Иван, это ведь не вы? — звенящим, высоким голосом спросила Артемида. — Я не верю, что это вы!

— Я ведь сказал, что не я! — прокричал я, — Я даже не знаю, кто он такой!

И вдруг я вспомнил про телефон.

— У него телефон… у него был телефон! — вскричал я.

Но телефона на полу больше не было. Он загадочным образом исчез. Наверняка его забрал убийца. Больше было некому. Вполне возможно, тот, кто оставил сообщение. В мою голову с неизбежной ясностью пришло понимание — меня подставили. Подставили мастерски и безупречно. И от этого у меня в груди начало зреть другое чувство. Чувство ярости.

— Пустите меня! — вскричал я, — Слушай ты, король обезьян! Я свободный человек, у тебя нет доказательств!

Но Тарзан еще крепче стянул мне руки, сколь бы крепко я ни трепыхался. Он повел меня к выходу из дворницкой. Артемида тем временем позвала всю группу и спешно рассказала им о произошедшем, показывая в мою сторону. Но хуже того — на нас смотрели жители дома, которые припали к окнам после случая с упавшей рамой. Они смотрели и думали — что-то случилось во дворе, и я, стоявший со сведенными за спиной руками, наверняка был в этом виновен.

Подбежал Суслов, заглянул в дворницкую, вышел оттуда белый как мел. Запинающимся голосом сказал мне:

— Как вы… могли?

— Да не я это! Я могу все рассказать как было!

Однако даже выслушав мой сбивчивый рассказ, экскурсовод лишь пожал плечами и сказал:

— Я вызываю полицию. Сами понимаете, Иван, дело серьезное. Человек умер на экскурсии…

У меня сердце ушло в пятки после этих слов. Если придет полиция, то будут ли они вообще что-либо серьезно расследовать? Как ни крути, все улики были против меня. У них будут свидетели — Тарзан и Артемида, которые видели меня у тела в последний момент. Отпечатки на ноже! Там могут быть отпечатки убийцы! Но сразу как только мне пришла эта мысль, я с горечью осознал, что, кто бы ни задумал столь дьявольский план, наверняка позаботился о том, чтобы его отпечатки не остались на ноже. А последним брал его я…

Экскурсанты или не смотрели в мою сторону, или бросали на меня редкие взгляды, полные недоверия и страха. Никто не поверил моей версии событий. Артемида так разволновалась, что упала в обморок: ее приводила в чувство Илона Василькова. Кто-то выразил желание уйти, но Суслов не позволил. «Для проформы должны присутствовать все, кто был на экскурсии», — сказал он.

Полиция появилась быстро. В накрахмаленной бледно-голубой рубашке, с записной книжкой в руке, высокий и статный, передо мной появился сотрудник уголовного розыска. Он сразу вцепился в меня взглядом, затем изучающе осмотрел остальных. Только потом представился:

— Оперуполномоченный Сергей Клыгин.

Суслов показал, где произошло убийство, и Клыгин быстро прошел в дворницкую. После этого он быстро опросил каждого, и, как я и ожидал, пришел к неутешительному для меня выводу. Впрочем, никакого вывода я не услышал. Клыгин просто подошел, отнял меня из захвата Шейдакова и защелкнул наручники за спиной.

— Да вы же ничего не расследовали! — возмутился я.

— Факты очевидны, — холодно сказал он.

— Ничего не очевидно! — упирался я, — Вы меня слушали?! Я же рассказал, как было.

— У нас есть два свидетеля, которые видели вас у тела. Остальные экскурсанты в этом моменты были в другом месте. Только вы знали, где лежал нож. Мне еще что-то добавлять?

Все шло именно так, как я себе представлял — меня собирались бросить в тюрьму без суда и следствия. В последнем отчаянном рывке я быстро развернулся и закричал на весь двор, так, чтобы услышали все, кто сейчас смотрел на нас из окон:

— Я невиновен! Я невиновен!

Не знаю, к кому я взывал — может, к господу Богу. Было наивно полагать, что кто-то вдруг придет мне на помощь, если даже участники экскурсии проявили полную безучастность к моей судьбе. Позади меня раздался низкий глухой голос:

— Прапорщик Клыгин.

Я обернулся. Со стороны выхода к Фонтанке к нам шел еще один полицейский. Сразу чувствовалось, что рангом он повыше Клыгина. Он шел неспешно и даже грузно — в походке его было что-то основательное. По комплекции он был полной противоположностью Клыгина: крупный и приземистый, с круглым лицом и огромным носом. На голове у него красовалась полицейская фуражка, а на плечах сидели погоны с четырьмя звездами.

— Добрый день, капитан Будко! — вскричал Клыгин и вытянулся в струнку, воткнув ладонь в висок.

— Что в позу стал? — нахмурился капитан, подходя к нам вплотную, — А это кто? Чего в наручниках?

— Подозреваемый…

— Подозреваемый, но не преступник, — покачал головой Будко, подкуривая папиросу. Затянулся, закашлялся, выдохнул дым, — Что случилось? Расскажи суть.

Клыгин рассказал. Будко почесал щеку и поправил головной убор.

— Я бы не сказал, что все очевидно, — пробормотал он, — Какой у пацана мотив-то?

— Именно! — вскричал я. Капитан нравился мне все больше и больше.

— Мотив узнаем в участке, — не очень уверенно сказал Клыгин.

— Кто-то хотел его убить! — выпалил я, — Он показывал мне сообщение в телефоне. Кто-то из экскурсантов пригласил его сюда, угрожая компроматом.

— А где этот телефон? — спросил Будко.

— Да пропал!

— Вот видите, — пожал плечами Клыгин, — Пытается выкрутиться.

Будко шумно вздохнул. Он о чем-то сосредоточенно думал. Клыгин, тем временем, вел себя странно. Он осторожно озирался по сторонам, будто ждал неприятной встречи.

— Значит так, — наконец промолвил Будко, — Отвези его в участок, так и быть. Но без меня это дело не расследуй. Не нравится оно мне…

— Это потому что он здесь живет?

«Он»? Клыгин сказал это почти с ненавистью.

— Не только, — покачал головой Будко, — Позже расскажу. Надо выяснить еще, кем был убитый. Запиши данные всех из группы. Они все тоже пока подозреваемые. Я Польку из детского сада заберу и сразу в участок.

Для меня забрезжил луч надежды. Хотя бы этот капитан сомневался в моей вине. Но все равно перспективы были мрачными. Денег на адвоката у меня не было, а сам защищаться в суде я не умел. Сколько там за убийство? Десять лет? Еще месяц назад я выпускался из ВШНИ, полный надежд и мечтаний, а теперь моя жизнь летела откос. Провести молодость в тюрьме! И по чьей вине?! Я даже не знал, кто и почему так жестоко поступил со мной!

Но только Клыгин подтолкнул меня в спину, как в событиях этого дня произошел новый неожиданный поворот. И, пожалуй, самый главный из всех.

Только мы подошли к арке, как сверху на асфальт посыпались мелкие камешки. Что-то коротко зашумело, и не успели мы поднять головы, как прямо перед нами приземлилась чья-то фигура. По инерции он опустился на колено — спрыгивал с балкона, видать, безумец! Затем медленно распрямился, одновременно поднимая правую руку. Коснулся двумя пальцами козырька черной фуражки на голове, бросил на Клыгина стремительный взгляд и выстрелил в его сторону указательным пальцем. Сказал спокойным, но гласным и уверенным голосом:

— Сними наручники.

Мы все застыли, пораженные его эффектным появлением. Да и внешний вид у него был необычный. Как я уже сказал, на голове у него была черная фуражка, только не полицейская, а с укороченной тульей. С околыша смотрела кокарда с изображением занесенного меча. Одет он был в самый настоящий мундир: со стоячим воротником и без всяких украшений и кантов. Мундир не был запахнут — еще бы, в такую жару — и я видел, что он застегивается не на пуговицы, а по-просту на крючки. Мундир выглядел старым и слегка поношенным, но в то же время было заметно, что владелец тщательно за ним следит. Под мундиром виднелась простая белая рубашка.

Несмотря на возраст мундира, владелец его оказался молодым человеком — я бы дал ему столько же лет, сколько и мне, может, чуть старше. Он держался статно и уверенно, и именно это поражало! Я сразу задумался, кто же он такой — вот так эффектно приземлился перед полицией да еще указывает им. Позади себя я услышал, как что-то громко заскрежетало. Это были зубы Клыгина. Я обернулся — лицо его надулось, как красный воздушный шар.

— Соколик! — выплюнул он, будто выпуская пар, — Я так и знал, что без тебя не обойдется!

Наш таинственный персонаж слегка поднял уголки губ и скрестил руки на груди.

— А как иначе, — сказал он, — Убийство? В моем доме? Я это не могу так оставить.

— Прыгай обратно, циркач — огрызнулся Клыгин, — Я уже все сделал. Вот этот парнишка его убил, вопросов нет!

— Парнишка убил, — повторил он слова Клыгина, — Вы тоже так думаете, капитан Будко? Думаете, этот бедолага с испуганным, словно у кролика, выражением на лице мог кого-то убить?

Как у кролика?! Тут уже чуть не взорвался я. Он явно не стеснялся в выражениях. Будко тем временем начал новую сигарету. Попыхивая папиросой, произнес сквозь зубы:

— Есть у меня сомнения…

— Если у вас есть сомнения, мы должны искать правду до конца, — сказал незнакомец.

По какой-то причине, слова его имели вес перед капитаном.

— Я знаю, у тебя тут личный интерес, Данилка, — скребя подбородок, сказал Будко.

— Именно. Вы знаете, что собираются сделать с «Толстовским» домом.

— Знаю. Но и поручить расследование гражданскому мы не можем.

— Вот так! Слышал? — воскликнул Клыгин, — Вот и не мешай на проходе!

— Погоди, — осадил его Будко и снова обратился к парню в мундире, — Данилка, твое мнение будет важно в этой ситуации.

— Что?! — Клыгин прокричал таким тоном, будто его предал самый дорогой человек на свете.

Папироса после щелчка отлетела точно в мусорку, а Будко взглянул на часы на руке.

— Значит так. Я сейчас еду забирать Польку из школы. У тебя есть час времени, чтобы докопаться до правды этого дела. Договорились?

Тот усмехнулся и прикрыл глаза.

— Часа вполне хватит.

Вполне хватит?! Это уже было на грани заносчивости! Даже я, уповавший на его помощь, чуть не воскликнул «Да не успеешь ты!». С другой стороны, выбирать мне не приходилось. Клыгин намеревался упечь меня за решетку. Я готов был ухватиться хотя бы за этого странного Соколика.

— Но у меня есть пара условий, — продолжил он.

— А ты не зазнался, условия диктовать будешь? — заклокотал Клыгин.

— В рамках разумного, Данилка, — сказал Будко.

— Во-первых, подозреваемый — Иван, правильно? — будет со мной.

— Это почему?

— Он обнаружил тело, поэтому его показания имеют большую важность. Кроме того, раз он главный подозреваемый, то и держать его я хотел бы как можно ближе к себе. На случай, если надумает убежать.

— Держать его — моя работа, — парировал Клыгин.

— Нет, мой сумрачный друг, твоя работа — не спускать глаз с экскурсионной группы, а также не допускать посторонних на место преступления.

— Да я их уже отпустил!

— Весьма поспешно. Вероятность того, что кто-то из этой группы и есть настоящий убийца, ненулевая.

— Капитан, я не буду его слушать! — взорвался Клыгин, — Кто он вообще такой!

— Час. Вытерпи Данилку всего час, — пробормотал Будко, — Мне пора, скоро уроки в школе закончатся.

С этими словами он пошел к воротам, давая понять, что разговор окончен.

— Отпусти бедолагу, — сказал парень в мундире.

Даже стоя спиной к Клыгину, я ощутил пламя его ненавистного взгляда, адресованного человеку перед собой. Щелкнули наручники, и я с радостью почувствовал свободу в запястьях.

— Теперь оцепи место преступления. Что мне, говорить как делать твою работу? Я же всего только гражданский.

Клыгин резко развернулся и пошел к дворницкой. Я с нескрываемой радостью обратился к своему спасителю:

— Даже и не знаю, как отблагодарить. Хоть ты мне поверил…

— Ерунда, — отмахнулся он, — По тебе видно, что ты этого не делал. Растрепанная, залитая краской, рубашка, эта безумная прическа — ты студент художественного вуза. Творческая личность, как говорится. Такие люди неспособны на убийство в принципе. Как там говорилось у классика? «Гений и злодейство несовместимы», кажется. Хотя ты, наверно, и не гений, но на злодейство тоже вряд ли способен.

Я не знал теперь, благодарить его или нет, особенно после того, как он усомнился в моих художественных навыках. Хотя, будем честны, гением живописи я правда не был. Тут я спохватился, что еще не представился.

— Иван Федоров, — сказал, открывая навстречу ладонь.

— Хм, и имя у тебя тоже скучное, — пробормотал он.

Каков наглец! Но все-таки он представился в ответ.

— Меня зовут Данила Соколик. Я живу в Толстовском доме.

— Это было трудно не заметить. Эффектное появление.

— А, это… — он махнул рукой, — Да, пришлось смотать веревку из подручной простыни. Совет двора меня, наверно, убьет за то, что ногами упирался в фасад, когда прыгал.

Я взглянул наверх. С балкона четвертого этажа действительно свисала импровизированная веревка из белой простыни. Я не успел оценить высоту, с которой ему пришлось прыгать, потому что на плечо опустилась ладонь:

— Мой друг, архитектура этого двора, без сомнения, прекрасна и достойна пристального внимания. Но сейчас нам нужно отправиться на место убийства. Если ты, конечно, не хочешь снова оказаться на марше у Клыгина.

Я, конечно, не хотел, и вместе с Данилой мы пошли обратно в дворницкую. Когда проходили мимо экскурсионной группы, ко мне подошел Суслов.

— Объясните, что тут происходит, — сказал он раздраженным тоном, — Нас вроде отпустили, а теперь сказали стоять, не двигаться с места. И вас же арестовали?

— Мы проводим расследование, — сказал я как можно более важным тоном.

Он так опешил, что его усы подпрыгнули к щекам.

— Но вы же…

— Я невиновен, — продекларировал я с железной уверенностью, — И Данила Соколик это докажет.

Бог знает, почему я был так уверен в нем, что это сказал. Тем временем, Данила позвал меня из дворницкой.

— Мы к вам выйдем скоро… — уверил я Суслова, — За показаниями.

— За чем, за чем? — Суслов, казалось, аж побелел от моей наглости.

Я в два прыжка оказался наверху лестницы. Внутри дворницкой все оставалось неизменным, только теперь во всем помещении стоял запах запекшейся крови. Данила присел на корточки, ухватил обеими руками лицо погибшего и повернул к себе. Только сделав это, он громко присвистнул.

— Вот так-так. Ты его узнаешь? — спросил он меня.

— Первый раз вижу.

— А ведь это известный человек, — сказал Данила, поднимаясь на ноги, — По крайней мере, в последнее время он был на хорошем слуху. Так, что даже я видел его фотографии в новостях. Это не кто иной, как король Кудрово — Серега Япончик. Или, как его зовут в полиции — король откатов.

— А кто такой этот Сергей Япончик? — спросил я.

— Самый главный застройщик спального района Кудрово, — ответил Данила, — Строил в том числе загородные элитные дома для госслужащих. Долгое время шли слухи, что он получал заказы через откаты, но доказательств не было.

После этих слов у меня в голове словно ярко вспыхнула лампочка.

— Так вот, наверно, что это был за компромат! — воскликнул я.

И я рассказал, как Япончик в последние минуты перед смертью показывал мне сообщение на телефоне.

— Компромат — у одного из экскурсантов… — повторил за мной Данила, — Ты уверен, что сообщение было именно таким?

— Более-менее, да.

Данила вдруг переменил тему. Взгляд его обратился к ножу в груди убитого.

— Кстати, что это за кинжал? — спросил Данила, вглядываясь в рукоять, — Необычная гравировка.

— Это его личный был, — сказал я. — Он нам угрожал сначала этим ножом, но Тарзан его выбил. Потом Суслов, экскурсовод группы, сказал мне поднять его и принести сюда.

— А куда ты его положил?

— Да вот, под свои мольберты, чтоб никто случайно не нашел.

— И Суслов был с тобой?

— Да, он и открыл дворницкую. Но я вот, что хочу сказать важное — он умер еще до того, как в него всадили нож.

Данила нахмурился.

— Если он умер до того, как его ударили ножом, зачем его вообще били ножом? — спросил он.

— Да я вот и сам этого не понимаю! Тут одна загадка на другой.

— И как он умер тогда, Иван? — спросил Данила.

— Я не совсем правильно выразился — он не умер, а умирал на моих глазах.

Я рассказал про все ухудшающееся состояние жертвы во время экскурсии и описал его смерть.

— Когда он упал на пол, у него все еще был пульс, хотя говорить он уже не мог.

— А потом? Его ведь ударили ножом не в твоем присутствии? Почему ты вышел из дворницкой?

Я рассказал об упавшей раме и безумном крике, огласившем двор. Данила некоторое время стоял в задумчивости. Затем кивнул в направлении жертвы.

— А когда ему отрубили палец на ладони? Полагаю, не во время экскурсии?

— Нет. Он его вчера случайно сам отрубил болгаркой.

— Откуда ты знаешь?

— Он сам мне рассказал. Мы пришли на экскурсию раньше всех.

— А эта рана открывалась во время экскурсии? Бинты выглядят свежими.

— Да. Он напал на Суслова, нашего экскурсовода, и рана закровоточила. Илона Василькова — женщина-врач из группы — меняла ему повязку.

Данила какое-то время обдумывал мои слова, а затем щелкнул пальцами, словно ему пришло что-то на ум, и сказал:

— Есть всего два возможных объяснения его смерти. Одно из них маловероятно. Но мне нужно больше информации. Скорей — нам нужно спешить!

В этот момент я был поражен его взглядом. Вид у него вдруг стал какой-то нечеловеческий: как у хищного животного — ястреба или волка, почуявшего запах крови. Но прошла секунда, и на лице снова было спокойное выражение, хотя и все равно с какой-то манией в глазах. Он быстрым шагом покинул дворницкую. Когда мы спускались, я не вытерпел и спросил:

— Ты сыщик или следователь получается?

Он быстро оглянулся, лицо его выражало огромное презрение.

— Нет ничего более вульгарного, чем слово «сыщик», а от «частного детектива» веет дешевым чтивом. Я лишь искатель истины, не более того.

Не более того?! Как ни крути, а он все-таки умел придать себе значимость. Но в то же время его слова не выглядели просто позерством. Когда он загорался вот так, его энергетика заряжала энтузиазмом окружающих. Уверенность Данилы и его стремление узнать правду передались и мне — через его слова и поступки.

Клыгин обносил вход в дворницкую сигнальной лентой, чтобы за нее не проходили пытливые жильцы, которых набралось уже немалое количество. Участники экскурсии стояли ближе к входу под аркой, и их ограждали от любопытных уже сотрудники полиции. Мы спустились по лестнице и направились к ним, пробираясь через толпу. Полиция пропустила нас за живое ограждение, и мы начали опрашивать экскурсантов. Все — кроме Артемиды — смотрели на меня косо, в глазах читался невысказанный вопрос: «Почему его не арестовали?». Впрочем, они охотно отвечали на вопросы — видно, подумали, что Данила относится к полиции.

Первым он начал опрашивать Илону Василькову:

— Скажите, пожалуйста, это вы меняли повязку умершему?

Она слабо кивнула. Глаза ее были широко раскрыты, а на лице было выражение тревоги.

— Полагаю, перекиси ни у кого не было. Чем в таком случае вы обрабатывали рану?

— Да просто водой.

— А откуда была вода?

— Да я уже не помню… Марат Вениаминович дал свою бутылочку, как мне кажется.

— Бутылочку? С питьевой водой?

— Да. Больше ни у кого ничего не было тогда.

— А вы сами видели, как он пил из этой бутылочки?

— Что за странный вопрос? Конечно, видела. Я и сама из нее пила.

— Благодарю.

Но только Данила собрался отходить от Илоны, как она ухватила его за рукав.

— Ему было очень плохо, — заговорила она вдруг, — Я это видела, но ничего не сделала!

— Вы думаете, он умер не от ножа в сердце?

— Я не знаю, — она покачала головой, — Но я точно видела, что с ним что-то не в порядке. Будто ему не хватало воздуха, и он вот-вот задохнется. Я хорошо знаю эти симптомы, в реанимации работала. Лицо было синее, да и одышка сильная.

Теперь уже Данила взял ее за руку.

— Уважаемая Илона, прошу вас не корить себя. Вы уже очень много делаете, помогая этому расследованию. Ваши показания сейчас были бесценными.

— Я очень надеюсь на это.

Данила отвернулся от нее. В его взгляде было что-то странное. На мгновение я увидел в его глазах страх, потом злость — словно его одна за другой обуревали разные эмоции. Впрочем, это длилось всего мгновение, вскоре он уже с невозмутимым выражением подходил к свидетелям убийства. Точнее, тем, кто застал меня над телом — Тарзану и Артемиде.

— Мне сказали, вы не разговариваете, — обратился Данила к Тарзану.

Тот в ответ скрестил руки-бревна на груди, презрительно посмотрев на нас сверху вниз.

— Похоже, он все еще думает, что это я его убил, — сказал я Даниле.

— Да не убивали вы его, — всплеснула руками Артемида, — Я ему который раз говорила, что вы невиновны.

Она держала в руке пластиковый стаканчик и судорожно пила из него воду в перерывах между фразами.

— А почему вы так думаете? — спросил Данила.

— Так ведь ты тоже так думаешь! — вскричал я, — Что за сомнения?

— Не пойми меня неправильно. Во время расследования мы должны проверить все гипотезы.

— Да потому что это слишком очевидно! — воскликнула Артемида. — Разве неясно? Он остался один с этим Сергеем, тогда как мы убежали — я за помощью, Тарзан — за водой. Сразу было понятно, что если Сергея убьют, это может быть только Иван!

— Возможно, Иван просто не успел спрятаться с места преступления после того, как коварно всадил нож в сердце своего злейшего врага. А на самом деле он хотел подставить вас двоих, — сказал Данила.

— Об этом я не подумала… — задумчиво сказала Артемида, подперев подбородок кулачком, — Вот теперь я уже не так уверена.

Тарзан закивал головой и ударил кулаком одной руки о ладонь другой. Идея Данилы, очевидно, понравилась и ему.

— Да что ты говоришь! Я думал, ты на моей стороне, — протянул я.

— Мой друг, если я и на чьей стороне, то только на стороне правды, — ответил Данила, — А правду не так легко запятнать наспех собранными догадками.

— А вот теперь переубедите меня, что это не он! — воскликнула Артемида. — Я уже ему не верю.

— Нож, — сказал Данила. — Кто-нибудь из вас знал, где лежал нож, которым ударили Сергея?

— Я не знала, — покачала головой Артемида.

Тарзан покачал вслед за ней.

— Причина, по которой подозрение так выгодно падает на несчастного Ивана, кроется именно в том, что он знал, где лежит орудие преступления. Поскольку сам его положил под мольберты. И, как вы сами только что сказали, это делает его слишком очевидным подозреваемым. Можно сказать, подсадной уткой.

Артемида захлопала в ладоши и аж засветилась от радости.

— Точно, точно! Иван, вы снова невиновны!

— Но мы немного ушли в сторону, — сказал Данила, — Я подошел к вам не рассказывать о своих выводах, а послушать вас. Вы, уважаемая Артемида, ходили звать скорую, а вы, Тарзан — за водой. Насколько успешны были ваши предприятия?

Тарзан поднял полупустую пластиковую бутылку с водой.

— Воду я уже почти всю сама выпила, — сказала Артемида, потрясая уже пустым стаканчиком, — А скорую я вызвала, но без толку. Когда они приехали, уже нужно было вызывать полицию, что мы и сделали.

— А почему вы выходили вызывать скорую на набережную Фонтанки?

— Потому что связи не было в дворницкой. Да и во дворе тоже плохо ловило.

— Есть свидетели, которые видели вас там, где вы говорите?

— Вы думаете, я вру?! — воскликнула Артемида, — Да спросите хоть охранника в будке у ворот. Он меня видел! Да еще люди по набережной ходили, видели меня, только их искать надо. Тарзана видели в «Дикси», где он воду покупал.

— Нет, конечно, я не думаю, что вы врете, — улыбнулся Данила, — А за время, что вы там были, никто не выходил из ворот?

— Наверняка много людей выходило. Это ведь жилой дом, я, если честно не следила, — покачала головой Артемида.

Она вдруг нахмурила взгляд и подняла палец вверх, будто вспомнила что-то важное.

— Из окна дома вылетела птица! — воскликнула она.

— Птица? — переспросил я.

Данила промолчал, но сощурил взгляд.

— А может и не птица, — тут же сдала назад девушка, — В общем, я думаю, что-то выпорхнуло из окна одной из квартир Толстовского дома. Я подумала, что кто-то голубей разводит.

— Проясните, — попросил Данила, — Вы совершенно четко видели голубя, который вылетал из окна квартиры?

— Скорее, нет. Я заметила краем глаза, как что-то пролетело из дома в сторону Фонтанки.

— И вы решили, что это был голубь?

— А почему бы и нет? — тон Артемиды был почти вызывающим, — Это прекрасные птицы, и я уверена, что их здесь кто-то разводит. Это вполне мог быть голубь.

— Спасибо, Артемида. Это были очень важные показания, — сказал Данила, — А теперь, если позволите, могу попросить ваш стаканчик?

— Стаканчик? А зачем? Я из него пила уже, он грязный.

— Я не привередливый.

Озадаченная Артемида отдала ему стаканчик.

— И правда, зачем тебе стаканчик? — спросил я Данилу, когда мы отошли от девушки и великана.

— Долго объяснять. Скажем так, хочу проверить одну теорию.

Сказав так, он подошел к Суслову. Экскурсовод как раз в этот момент достал свою бутылочку с водой и хотел к ней приложиться.

— Позвольте, — сказал вдруг Данила и резким жестом вырвал бутылочку у него из руки.

— Что вы себе позволяете?! — вскричал Суслов, онемевший от такой наглости. Он нахмурился, но вместе с тем я заметил, как на лбу его сразу выступили капельки пота. Хотя вечер был уже далеко не таким жарким.

Данила сделал небольшой глоток, запрокинул голову и стал громко полоскать горло. Вскоре булькающие звуки закончились, и он с шумом опорожнил содержимое глотки в стаканчик, позаимствованный у Артемиды.

— Правила этикета, — с улыбкой объяснил он свое поведение, — Не хочется плевать на асфальт этого прекрасного двора.

Суслов быстро протянул руку и вырвал бутылку назад. Потянулся он было и к стаканчику, но Данила отвел руку.

— Благодарю, но я сам вылью эту воду, — сказал он.

— Да я ничего… — стал было оправдываться тот. Казалось, будто его застали за каким-то общественно порицаемым действием.

— Как вас зовут? — спросил Данила как ни в чем ни бывало.

— Марат Вениаминович Суслов, — ответил экскурсовод. Он жадно приложился к бутылке и выпил то, что оставалось на самом донышке. Однако бутылку не выкинул, а бросил себе в сумку.

— И давно вы занимаетесь экскурсиями? Признаться, я никогда не видел вас на экскурсиях по этому дому.

— Недавно. Я работаю в управлении культуры нашего города. «Петербург для народа» — отличный проект, вот я и вызвался стать экскурсоводом-волонтером.

— Я встречался со всеми вашими предшественниками. И все они писали на меня доносы в управление.

— До меня доходили слухи о неком молодом человеке, который пытался мешать экскурсиям… Так это были вы?

— Мешать экскурсиям?! — вскричал Данила, — Эти экскурсоводы даже не знали общеизвестных фактов об этом доме. Но даже не это главное. Все они пытались лезть в жизнь честных жильцов. Рассказывали, как ужасно, что государство здесь ничего не контролирует.

— Так вы здесь живете? В таком случае, я не обязан отчитываться перед гражданским. У меня было впечатление, что вы из полиции. Как вас вообще допустили к расследованию?

В последней фразе слышались раздраженные нотки.

— Всего один вопрос, прежде чем вы от меня закроетесь, — прервал его Данила, — Вы знали погибшего?

— Нет. Первый раз видел его.

На этом Суслов замолчал. Демонстративно повернулся к нам вполоборота, скрестив руки на груди.

— Но дайте нам хотя бы показания! — вскричал я.

— Бесполезно, — покачал головой Данила и потянул меня в сторону. — Займемся лучше другим. Я тебе сейчас дам задание, а сам отлучусь ненадолго.

— Какое задание?

— Опроси оставшихся двух свидетелей. Надо понять, что они делали вместе с Сусловым во время убийства. А мне надо вот от этого избавиться.

И он помахал у меня перед носом стаканчиком с водой, которой полоскал горло.

— Как это может быть важнее показаний свидетелей?! — выпалил я, — Да вылей просто!

Но Данила уже растворился в толпе, окружавшей экскурсионную группу. Ничего не оставалось, как подойти к Баритонову и Радеевой.

— Ужас, ужас! — причитала она, — Да когда нас уже отпустят, когда отпустят?

— Не нервничайте, — старался приободрить ее мужчина, — Постоим еще чуть-чуть, и отпустят.

Увидев меня, Радеева бесцеремонно выставила вперед указательный палец.

— Вы! Вас же взяли! Это ведь вы его убили! А теперь…

— Никого я не убивал, — стараясь спрятать раздражение в голосе, сказал я. — Расскажите мне, куда вас повел Суслов, когда мы с Артемидой и Тарзаном остались с Сергеем.

— Можно ему говорить, как думаете? — с опаской спросила Рада Тихона.

— Я был бы осторожен, — ответил Тихон, — Хотя раз вас отпустили, то может вы и невиновны.

— Пока не отпустили, — покачал я головой, — Поэтому мы с Данилой Соколиком ищем доказательства моей невиновности!

— С каким-каким соколом? — переспросила Рада, — Что вы мелете-то?

— Неважно! Так где вы были, расскажите, пожалуйста?

— Тут тайны никакой нет, — сказал Баритонов, — Мы были в музее истории Толстовского дома. Уважаемый Марат Вениаминович повел нас через прекрасную парадную со стороны набережной. Мы поднялись на четвертый этаж, где находится музей. Оттуда прекрасный вид на набережную, к слову сказать.

— Именно! — воскликнула Радеева, — Я оторваться от этого вида не могла. Но Суслов нас чего-то поторапливал места занять.

— Да, он выключил свет и включил нам фильм. Сам в это время стал рассказывать историю дома на фоне.

— Рассказывал он сам? — с сомнением спросила Рада.

— А кто ж еще? Кроме нас троих там ведь никого не было.

— Мне казалось, там запись шла.

— Почему это вам так казалось? — чуть не сердито спросил ее Баритонов.

— Ну я ему вопрос задала, помните, а он не ответил. Все бубонил и бубонил: «А тут жил такой, а тут жил сякой». А я спрашиваю: «Ну а Ольга Николаевна тут жила?». А он бубонит и бубонит…

— Да он из вежливости не ответил. Ясно ведь, что не жила.

— Да я не имела в виду героиню! Может, актриса сама жила, кто его знает.

— Не жила!

— Ну да Бог с ней. Не ответил он мне.

— А вы сами видели его во время фильма? — спросил я.

— Видеть-то не видели, но голос его слышали, — сказал Баритонов. — Зачем на него смотреть, если он нам фильм показывает.

— То есть, вы были к нему спиной?

— Не только спиной. Он был за перегородкой.

— Какой перегородкой?

— Тут сложно объяснить… В этом музее есть перегородка. За ней находится проектор, который показывал фильм. А мы сидели по ту сторону перегородки и смотрели на экран. Марат Вениаминович был как раз за нами, рассказывая историю дома.

— А когда фильм закончился, вы все пошли во двор?

— Да. И увидели плачущую Артемиду и вас в хватке Тарзана. Дальше вы знаете.

— Вы вернулись тем же путем?

— Да, тем же. Спустились по великолепной лестнице, я еще сделал пару снимков в парадной. Прошли через набережную обратно во двор.

— И с вами ведь все время была еще Илона Василькова, верно?

— Была, была! — подтвердила Радеева, — Только она молчала все время. Думала о своем о чем-то.

Я задумался. Получается, у четверых участников экскурсии было железное алиби. Суслов, Радеева, Баритонов и Василькова — все в момент смерти Сергея находились в музее Толстовского дома и попасть в дворницкую не могли. Когда вернулся Данила, я передал ему показания. К моему недоумению, он воскликнул:

— Прекрасно! Все почти сходится!

— Что сходится? — спросил я, — У четверых из группы алиби. Остальные тоже вроде как непричастны. Убийца, наверно, все-таки не из группы был.

— Мой друг, ты разве забыл, что сам мне сказал? — спросил Данила тоном разочарованного экзаменатора, что принимает зачет у студента, — «Компромат — у одного из экскурсантов» — так гласило сообщение, если я не ошибаюсь?

— Да, но это могла быть ложь! — воскликнул я. На меня вдруг накатило отчаяние. Это убийство теперь выглядело донельзя непонятным и запутанным. Я уже не был так уверен, что Данила раскроет правду. Вдруг он действительно был просто самоуверенным паяцем, как его и описывал Клыгин?

— Нет, — покачал головой мой спутник, — Все указывает на то, что убийца действительно был членом экскурсионной группы. Я удивлен, что ты сам этого еще не понял. И все представленные доказательства указывают всего на одного человека.

— И кого же?

Вместо ответа Данила спросил:

— Скажи мне, зачем уже мертвое тело ударили ножом?

— Чтобы подставить меня, понятно!

— Если так, то ударить его ножом мог только сам убийца. И если убийца не ты… Кто еще знал, где лежит нож?

Бывают такие мысли — а скорее не мысли, а откровения даже — которые буквально шилом пронзают мозг, быстро доносят то, что так долго варилось в недоступных областях нашего серого вещества. После слов Данилы меня пронзило как раз такое откровение. Ну конечно, это мог быть только он!

— Но как?! — тут же воскликнул я.

— Я пока не готов ответить на этот вопрос, — уклонился Данила, — Осталась всего пара штрихов.

Он нетерпеливо взглянул на часы.

— Поспешим в музей, где были Суслов и трое других экскурсантов. Не в твоих интересах терять время.

— А уже время? — фальцетом спросил я.

— Осталось десять минут из отпущенного капитаном часа.

Не дожидаясь моего ответа, он поспешил, как ни странно, к дворницкой. Когда Данила поднимался к двери, за которой лежало тело, я окликнул его:

— Но здесь же нет выхода на этаж!

— Кто тебе сказал? — нахмурился он.

— Суслов. Он сказал, что здесь нет выхода на лестничную площадку. Можно попасть только по черной лестнице на крышу.

— Отнюдь, — покачал головой Данила, — Здесь есть выходы на каждый из этажей.

Мы быстро, чуть не бегом, поднялись на четвертый этаж. Данила буквально летел по ступеням, тогда как я выбился из сил на третьем пролете. Либо у него была прекрасная физическая подготовка, либо мое голодное существование, наконец, стало отражаться на моем бренном теле. Когда, шумно захватывая ртом воздух, я ступил на лестничную площадку, Данила уже стоял у окна. Рама была снята, из голого проема воздух с шумом вырывался во внутренний двор. Справа у стены стояли части рамы — заплесневелые доски с облупленной краской по краям.

— Отсюда упало окно, так грандиозно переполошив моих соседей, — сказал Данила, когда я подошел. — Совет двора намеревался заменить эти окна, но рабочие пока успели только снять рамы с них.

Я выглянул в проем. Действительно, прямо под нами, внизу на асфальте лежали разбитые в щепки части рамы и куски стекла.

— И кто его уронил, как думаешь? — спросил я.

— Уронил? Его сбросили. Ты ведь сам рассказывал про страшный шум во дворе, когда она упала. Если не ошибаюсь, звук падения предварял также безумный крик, верно? Давай-ка проверим…

При последних словах в глазах его появилось озорное выражение, как у ребенка, который придумал интересную шалость и ему не терпелось ее воплотить. Данила сорвал с головы фуражку, высунулся по пояс из окна, так что ступни едва не оторвались от пола, и огласил двор истошным воплем. Я зажал уши — до того громким было это неожиданное напряжение голосовых связок. Только закончился его крик, как раздались звуки распахиваемых окон — совсем как тогда, во время убийства. Кто испуганный, кто раздраженный — люди высматривали источник крика.

— Все в порядке! — прокричал Данила, махая рукой из проема, — Прошу прощения!

— Что ты там творишь, Соколик?!

Последний возглас донесся снизу, где из нахлынувшей на крик толпы людей на нас взирало искаженное недовольством лицо Клыгина.

— Всего лишь эксперимент! — ответил ему Данила и, отойдя от проема, сказал в мою сторону, — Люди меня заметили, как видишь. Однако если бы, вместо того, чтобы остаться у окна, я сразу побежал вниз, в дворницкую, источник шума установить было невозможно.

— И как раз на том этаже, что музей, — заметил я, — Как удобно!

Данила кивнул. Мы вышли с лестничной клетки на этаж, где располагались квартиры жильцов. Музей тоже располагался в одной из квартир в конце коридора с видом на Фонтанку. Дверь была закрыта, но у Данилы оказался ключ.

— Перед тобой — один из основателей этого музея, — объяснил он, приглашая меня внутрь.

Музей состоял из прихожей и двух больших комнат. Первая комната была посвящена прошлому дома. Возле стен стояли старинные предметы утвари, от утюгов до чайников, а стены украшали портреты видных жильцов дома. В одном из углов были выложены кирпичи с выбитыми на них фамилиями и именами. На двух самых верхних было выбито «Эдуард» и «Хиль».

Данила, не задерживаясь, прошел во вторую комнату. Я вошел за ним и некоторое время потерянно озирался, нигде не находя своего спутника. В центре комнаты стоял стол, к которому были приставлены стулья в несколько рядов один за другим. Прямо перед столом, у стены, висела белая простыня, которая играла роль экрана для проектора. Я вспомнил, как Радеева и Баритонов рассказывали, что Суслов показывал им здесь фильм. В комнате царила полутьма — окна с правой стороны были завешены черной драпировкой. С левой стороны черные шторы были отдернуты. За окном открывался прекрасный вид на Фонтанку. Я подошел к окну, из которого открывался вид на канал, обрамленный, с одной стороны, мостом Ломоносова, а с другой — Аничковым.

— Тебя не смущает, что эта часть окна не закрыта? — спросил Данила, явившийся будто из ниоткуда.

— Где ты был? — спросил я.

Данила показал на едва заметную перегородку слева от входа в комнату. Это была небольшая импровизированная шторка, цветом не отличимая от обоев на стене.

— Там стоит проектор, — сказал Данила, — И еще там мусорка, в которой я нашел вот это.

Он разжал ладонь, и я увидел пару смятых одноразовых перчаток. Такие используют горничные для уборки номеров в отелях. В паре мест у пальцев перчатки были надорваны, будто владелец снимал их в спешке.

— Я так полагаю, уборщиц здесь нет.

Данила покачал головой.

— Мусор выносят обычно те, кто проводят здесь экскурсии. Другими словами, основатели музея.

— Получается, Суслов тоже основатель? Это он здесь показывал экскурсантам фильм.

— Нет. Правительство Петербурга попросило нас одолжить им ключ на время экскурсии. Совет Дома одобрил, хотя я был одним из воздержавшихся.

— А что насчет окна? — спросил я.

— Радеева, Баритонов и Василькова смотрели здесь фильм в полной темноте, при полностью завешенной драпировке. Я знаю это наверняка, потому что даже при одном незанавешенном окне количество света в дневном время таково, что различить на экране решительно ничего нельзя.

— Тогда кто его отдернул?

— Мы ответим на этот вопрос, когда зададим себе другой — «Зачем его отдернули»? — ответил Данила, — Вспомни показания Артемиды.

— Она звонила в скорую, стоя на набережной. Что в этом такого?

— Да, — кивнул он, — И что она видела?

— Голубя… — я начал прозревать, — Ты думаешь, он вылетел из этого окна?

— Именно. Только не голубь, а нечто неодушевленное. Например, телефон. Я не знаю, сравнимы ли последние модели «Айфона» сейчас с голубями?

— Вполне.

Вдруг хлопнула входная дверь. Ровный стук ботинок по полу предварял явление оперуполномоченного Клыгина. Как вестник рока, высокий и сумрачный, он стал в проходе, загораживая мне путь к свободе. Вздернув левую руку, он показал на циферблат часов.

— Время, Соколик, — проследовали холодные слова. — Или ты говоришь что-то внятное или я его забираю.

Данила поправил фуражку. На душе у меня было мрачно. Успел ли он понять, как все в точности произошло? Кто и как убил Япончика до удара ножом? У нас больше не было времени на расследование! Данила должен был предложить ясное объснение событий полиции и назвать убийцу. Наверняка, от него потребовали бы доказательств. Да впрочем, даже если бы он не доказал мою невиновность, я был благодарен ему уже за то, что он вступился. Но стоило мне так подумать, как его следующие слова повергли меня в еще большее изумление.

— Соберите всю экскурсионную группу во дворе, включая Суслова. Я назову вам убийцу и расскажу в точности, как произошло убийство.

Клыгин издал короткий смешок. Смерил Данилу снисходительным взглядом.

— Надеюсь, у тебя есть чем подкрепить такие слова, — сказал он, — Если ничего не докажешь, сядешь на сутки за помеху аресту. Мне все равно, что там капитан говорит. Ты меня уже достал, Соколик.

После этих слов Клыгин схватил меня за руку, завел ладонь за спину и нацепил наручники. С силой толкнул меня в проход, словно я уже был арестован. Я бросил быстрый взгляд на Данилу. Лицо его было спокойным, а в глазах читалась решимость.

Клыгин протолкал меня вниз по лестнице к самому выходу из дворницкой. Полиция привела всех экскурсантов и Суслова, и они стали перед нами в ряд. Подошел и капитан Будко. За руку он вел маленькую девочку — я предположил, что это была его дочь. Длинные светлые волосы были сплетены в длинную косичку, спадавшую за спиной, а одета она была в традиционный для школьников костюм. Девочка с любопытством озиралась по сторонам, хотя во взгляде ее читалось некоторое напряжение.

— Капитан, вы уверены, что стоит приводить Полину на… такое? — спросил своего начальника Клыгин.

— На какое? Полька знает, где я работаю, с чем дела имею. Уже не впервой. Да и Данилку увидеть хотела.

И действительно — только он появился из дверей дворницкой, как девочка издала радостный возглас и стрелой метнулась в его сторону.

— Дядя Даня! Дядя Даня! — восклицала она, хватая его за торс так, будто хотела приклеиться.

— И я тебя рад видеть, Полина, — ответил он с доброй усмешкой.

— Я там новую джосеки придумала, давай сегодня посмотрим! — прокричала она.

В ряду экскурсантов кто-то тихо прокашлялся.

— Я прошу прощения, что прерываю эту, без сомнения, трогательную сцену. Но позвольте узнать, зачем нас здесь сейчас собрали?

Говорил Суслов. В его сущности будто что-то изменилось: он больше не выглядел тщедушным государственным сотрудником, как он представлялся мне в начале экскурсии. Речь стала более твердой, а тон — нетерпеливым. Он стоял, скрестив руки, с расправленными вперед плечами, хмуро взирая на полицейских. Посмотрел на часы, дополнил:

— Я уже час назад должен был вернуться в управление. Мне казалось, здесь все ясно, убийца был уже схвачен…

— Подозреваемый, — поправил его Будко. — Да, я прошу прощения, что мы отнимаем у вас время. Но наша работа — находить виновных.

— Ведь уже понятно, кто виновный, — процедил Суслов, сверля меня взглядом.

— Почему понятно?

Спрашивал уже Данила. Он вышел перед нами, все участники экскурсии теперь смотрели на него. Я огляделся по сторонам: в лучах заходящего солнца отражались десятки раскрытых окон, люди с интересом выглядывали наружу, ожидая, что же он скажет. Казалось, что Данила был на импровизированный сцене, готовый исполнять смертельный танец. И это действительно был танец — логики и дедукции. А от его мастерства зависела вся моя жизнь.

Он начал так:

— Это правда, что подозреваемый Иван Федоров очень хорошо подходит на роль преступника. Очевидно, бедный студент, который делал вид, что пытается заработать на жизнь рисунками портретов в ходе этой экскурсии, на самом деле вынашивал план по убийству строительного магната.

Если это и был сарказм, то хорошо замаскированный. Артемида прижала пальцы к губам, сдерживая смешок.

— Факты указывают именно на это, — продолжал Данила, — Он был наедине с жертвой и знал, где лежит нож. Никого, кроме Ивана и Сергея, больше не было в дворницкой в тот момент. Шейдаков и Романцева это подтвердили. Однако именно поэтому Иван наверняка этого не делал. Этот молодой человек не производит впечатление глупца. А только глупец совершил бы это преступление таким образом, чтобы сразу попасться.

Можно сказать, что он просто не успел сбежать и был схвачен с поличным. Но однозначно обвинить Ивана мешают несколько обстоятельств. Во-первых, известно, что он не все время был наедине с жертвой. В какой-то момент, когда они с Япончиком были внутри, во двор с грохотом обрушилась рама с четвертого этажа. Иван выбежал на шум, посмотреть, что случилось. Я верно говорю?

Он обращался уже к жителям дома — тем, что обступили нас, взяв в кольцо, и тем, что смотрели из окон. Сотни голосов слились в унисон, дружно подтверждая его слова. А ведь действительно — все они тогда высунулись на шум, чтобы посмотреть, что случилось! Внезапно этот факт сыграл мне на руку.

— Во-вторых, — продолжал Данила, — Не только Иван знал о том, где лежит нож.

Он обернулся ко мне и задал вопрос:

— Можешь ли напомнить нам, кто попросил тебя спрятать нож в дворницкой?

Я пошевелил губами, но слова не шли. Это был Рубикон, который мой мозг еще не был готов перейти. «Не говори! Не говори!» — отзывалось в голове. Но почему? Я ведь уже понял, что сделать это мог только он. Я боялся последствий? Возможно. Скажи я сейчас его имя, это будет означать фактически обвинение. Но если он действительно это сделал, то у меня не должно быть сомнений! И все-таки что-то меня смущало. Возможно то, что мы оба с Данилой понимали, что удар ножом был лишь прикрытием. Сможет ли Данила открыть потайное дно в этом деле? Мне оставалось только довериться ему, когда я, неожиданным для себя высоким голосом, произнес:

— Наш экскурсовод, Марат Суслов.

И только я это сказал, как на него со всех сторон устремились удивленные взгляды. Люди в окнах и вокруг нас стали шептаться. Остальные экскурсанты неловко переступали с ноги на ногу, бросая опасливые взгляды в сторону Суслова. Конечно, все поняли, что значили мои слова. Понял и Суслов. Он резко рассмеялся и бросил:

— Послушайте, это уже на грани. Я не собираюсь участвовать в этом фарсе, особенно учитывая подобные инсинуации.

— В чем дело? — спросил Данила, — Я всего лишь уточнил две вещи, в результате чего мы установили два факта. Подозреваемый отлучался с места преступления, а кроме него, местоположение ножа знали только вы. Разве не так?

— Капитан… как вас там? — обратился Суслов к капитану Будко, — Почему мы должны слушать домыслы этого доморощенного детектива? Полиция настолько некомпетентна, что поручает расследования преступлений гражданским?

— Отнюдь, — возразил тот, — В компетенции Данилы я не сомневаюсь, хотя в полиции он не состоит, это верно.

В последней фразе мне явно послышалась досада. Тем временем капитан продолжал:

— Мы лишь выслушиваем его точку зрения на происходящее, основанную на фактах и логике. Скажем так, альтернативное мнение — он мог увидеть то, что мы пропустили. Поэтому прошу вас уделить десять минут своего времени. Заранее благодарю.

Несмотря на смягчающие слова, тон капитана был непоколебим. Он не тушевался перед государственным служащим: очевидно, статус Суслова в его глазах ничего не значил. Экскурсовод же молчал. Лицо его стало будто каменным. Если его и терзали сейчас волнения, то он делал все возможное, чтобы этого не показывать. Нехотя, он произнес:

— Ну что ж, давайте послушаем вашу точку зрения.

— Пока это лишь гипотеза, но у нее есть сильные основания, — продолжил Данила, — Действительно, единственным человеком, который мог пронзить сердце Сергея Япончика, были вы — Марат Суслов. После того, как вы оставили Ивана, Тарзана, Артемиду и Сергея, вы с другими экскурсантами пошли в музей через вход со стороны набережной. Там вы включили фильм об истории Толстовского дома. В начале показа вы зашли за перегородку — без этого невозможно включить фильм. Именно это обстоятельство позволило вам отлучиться во время показа. Будучи увлечены фильмом, экскурсанты думали, что вы все это время были с ними. Чтобы эта иллюзия поддерживалась, вы включили запись — возможно на своем телефоне — с заранее записанной речью. Показания Рады Радеевой подтверждают это: запись на телефоне не могла ответить на ее вопрос.

Данила помахал перед собой перчатками, что мы нашли в музее.

— Вы надели перчатки, чтобы не оставить нигде отпечатков пальцев. Затем вышли на черную лестницу и издали громкий крик из окна четвертого этажа, после чего сбросили вниз оконную раму. Вашим намерением было привлечь внимание всех, кто был в тот момент в дворницкой. И это действительно сработало — внизу был только Иван, и он сразу же выбежал на шум. Вы же тем временем сбежали вниз по черной лестнице, достали нож из-под мольбертов — вы знали, что Иван положил его именно туда — и всадили его в грудь несчастного.

Но это не все. У жертвы также был телефон с инкриминирующим вас сообщением. Чтобы полиция не увидела его, вы забрали телефон с места преступления и вернулись так же по черной лестнице обратно в музей. Перчатки вы выбросили в мусорку, где мы их и нашли. Но оставалось еще избавиться от телефона. Когда фильм закончился, вы попросили экскурсантов собраться снаружи. Как только комната опустела, вы отдернули одну из занавесок, открыли окно и выбросили телефон в Фонтанку. Именно летящий телефон Артемида Романцева спутала с голубем — она в тот момент как раз вызывала скорую с набережной. Закончив с избавлением от улик, вы вернулись к группе и спустились вместе к выходу на набережной, а оттуда — к дворницкой. Оставалось только сыграть удивление, когда Артемида и Тарзан сообщили вам об убийстве.

Данила закончил, и по всему двору воцарилась тишина. Люди ожидали реакции Суслова, а он стоял со все тем же каменным лицом. Я нутром чувствовал — что-то было не так. Что это только первый акт представления, в котором еще непонятно, кто главное действующее лицо. И продолжение не заставило себя ждать.

— Это было весьма занимательно, — разогнал тишину Суслов, — А теперь позвольте разнести вдребезги эти ваши полусвязные догадки.

Выбросив руки в воздух, он вышел вперед и огласил двор неожиданно громким и сильным голосом:

— Так называемый детектив без роду без племени пытается обвинить меня в убийстве. Позвольте сразу сказать, что у меня есть алиби.

Он указал на Тихона Баритонова.

— Тихон Владимирович видел, как я показывал экскурсантам фильм в музее на четвертом этаже. Он сидел рядом со мной и помогал настраивать проектор. Должен сказать, в технической части я мало силен. Так что мне нужна была его помощь.

С нарастающим в груди, как пламя, гневом я наблюдал, как Тихон Баритонов кивнул и сказал:

— Да, я был с ним все это время за перегородкой. Могу посвидетельствовать, что Марат Вениаминович никуда не выходил.

— Не может быть! — вскричал даже не я, а вот этот пламенный гнев во мне, — Вы сами мне говорили, что не видели его своими глазами!

— Тогда я неверно вас понял, — хладнокровно сказал Баритонов, — Во время фильма я был за перегородкой вместе с Маратом Вениаминовичем, помогал ему запускать фильм.

— Рада, Илона, вы его видели? — спросил я женщин.

— Я не видела, где Тихон Владимирович сидел, — задумчиво ответила Илона, — Он вроде за спиной у нас был весь фильм.

Глаза Рады метались от Суслова в мою сторону, словно она выбирала, чью точку зрения поддержать. Последний ее взгляд в моем направлении был из-под нахмуренных бровей. И тогда она уверенно объявила:

— Точно не видела. Тихон Владимирович был с Маратом Вениаминовичем. Уж ему-то я верю.

— А мне? — обреченно спросил я.

Мой вопрос потонул в рассерженном возгласе Суслова:

— Я думаю, теперь все очевидно! Уважаемый капитан, вы потратили мое время на выслушивание инфантильных фантазий о том, как я кого-то убил. Я нахожу это весьма оскорбительным. Не думайте, что вам это сойдет с рук.

К моему великому разочарованию, и капитан, и Данила молчали. Последний склонил голову, и я даже не видел его лица. Туз в рукаве у Суслова — хотя и насквозь жульнический — по всей видимости обескуражил обоих. Неужели, неужели ничего нельзя было сделать?! Вот так легко и просто с помощью подставного свидетеля он заслужил себе алиби? А я отправляюсь за решетку на 10 лет?

— Я так и знал, что время зря потратили, — пробормотал за моей спиной Клыгин, — Еще и капитана подставили.

Он потянул было за наручники, но тут гнетущую тишину двора нарушил голос Данилы:

— Если можно, последний вопрос, Марат Вениаминович.

Экскурсовод уже пересекал двор, всем своим видом показывая, что для него допрос уже закончен. Услышав реплику Данилы, он остановился — прямо напротив него.

— Что, еще больше порождений воспаленного детективными романами ума? — с презрительной ухмылкой спросил он.

— Нет, сейчас я бы хотел узнать ваше предположение. Раз подозрение с вас снято благодаря алиби, то, как по-вашему подозреваемый смог справиться с жертвой? Если мы сравним их физическую конституцию, различие налицо. Голодающий студент-художник против практически бойца тяжелого веса. Как ему это удалось?

Суслов пожал плечами:

— Понятия не имею. У этого Япончика большого пальца не было. Слышал, болгаркой отрубило на стройке. Не мог в полную силу драться.

Эти слова имели поразительный эффект на Данилу. До того опущенная голова его взметнулась вверх, и я увидел на его лице едва скрываемую улыбку. Была это не дружелюбная улыбка, нет, она была по-хорошему безумной! Такая улыбка появляется у людей, когда их переполняет энергия от хороших новостей или удачного для них поворота событий. Только я увидел эту улыбку, как понял — что бы ни сказал сейчас Суслов, из хватки Данилы он уже не выберется.

— Как вы сказали, он лишился пальца? — четко, почти по слогам, спросил он.

— Болгаркой отрубило, сказал же, — нахмурился Суслов.

— Откуда вы узнали это? Нам вы сказали, что первый раз видели погибшего, так что знать от него это не могли.

— Да он сам мне сказал… во время экскурсии.

Глаза Суслова заметались из стороны в сторону, поза перестала быть уверенной.

— Правда? И экскурсанты могут это подтвердить?

Данила взглянул в их сторону, ожидая ответа.

— Я не помню такого, — покачала головой Артемида, — Сергей говорил только в начале экскурсии, и то больше грозился кого-то убить. А потом просто молча ходил за всей группой. Ни с кем точно не разговаривал.

— Да, я тоже не помню, чтобы вы с ним о таком говорили, — вторила Илона, — Он вообще про свою рану никому не говорил.

Вслед за ней кивнули и все остальные. У Суслова на лице появилось разъяренное выражение.

— Да какая разница, что там с его пальцем было! Значит я придумал это!

Данила покачал головой и показал в мою сторону.

— Нет, вы совершенно верно назвали причину. Это подтвердит Иван — только ему Сергей рассказал о том, как он лишился пальца.

Я кивнул, пока еще не понимая, к чему он ведет.

— Болгарка или что там — неважно! — вскричал Суслов, — К делу здесь отношения нет.

— Напротив, тот факт, что вы знаете это, меняет все дело. Видите ли, ранее я рассказывал вам не о том, как вы его убили. Я рассказывал вам о том, как вы имитировали убийство. С целью подставить Ивана, вне сомнений. Настоящее убийство произошло гораздо, гораздо раньше.

Толпа издала дружный удивленный возглас. А через него пробился неожиданно высокий, почти пронзительный голос Илоны Васильковой:

— Вы имеете в виду — когда ему было плохо?

— Именно, — кивнул Данила и теперь уже обратился к ней. — Вы врач, видели его симптомы. На что это было похоже?

— Если честно, это было похоже на сердечный приступ.

После этих слов она прижала руки к груди, а взгляд устремила в землю. Язык жестов выдавал в ней чувство вины — наверняка она корила себя за то, что не отнеслась серьезнее к его состоянию.

— Почему вы так подумали? — спросил Данила.

— Я видела, что ему не хватает воздуха. Это верный признак.

— Так теперь ты будешь навешивать на меня его сердечный приступ?! — рявкнул Суслов в сторону Данилы, — То, что у него было не в порядке со здоровьем, ко мне не относится.

Я вдруг услышал, как позади меня кто-то громко извинялся. Я обернулся: сквозь толпу жителей дома протискивалась молодая женщина. Она была в длинном медицинском халате, а в одной руке держала пакет с пробиркой. Когда она приблизилась к нам, я подумал, что она только что пробежала марафон: грудь быстро поднималась и опускалась в аккомпанемент частому дыханию, лицо все раскраснелось, а длинные светлые волосы разметались по измятому халату.

— Лера, ты что тут делаешь? — спросил у девушки Клыгин.

— Да вот, Даня попросил глянуть, что в воде этой было.

Она потрясла пакетиком с пробиркой. Клыгин был вне себя.

— Я тебе сколько раз говорил — ты не его лакей. Ты судмедэксперт по нашим внутренним делам.

— Но он сказал, это относится к делу! — оправдывалась Лера, — Сказал, что надо быстрее, а то осудят невиновного. Даня!

Она помахала рукой из толпы. Данила был в тот момент в самом разгаре словесного поединка с Сусловым, но, увидев девушку, тут же отвлекся и подошел к ней.

— Держи, — сказала она, протянув ему пакет, — Ты был прав, это не просто вода. Намешали хлорид тубокурарина столько, будто слона усыпить хотели. Даже не думала, что когда-нибудь такое увижу в лаборатории. Мы же в Петербурге живем, а не в джунглях.

— Прекрасная работа, Лера, благодарю, — кивнул Данила.

Он опять повернулся к Суслову и показал ему пробирку с водой.

— И что это? — спросил тот. Ненависти в интонации он уже не скрывал.

— Это доказательство, что у жертвы не было сердечного приступа.

— Ну слава Богу, — с облегчением выдохнула Илона.

— В этой пробирке вода с растворенным в ней алкалоидом, — продолжал Данила, — В незначительных количествах он используется для расслабления мышц. В больших — как здесь — он ведет к параличу и смерти. Более известное название этого вещества — кураре.

— Что, как у индейцев? — спросил Тихомиров.

Суслов истерично расхохотался.

— Сейчас ты будешь доказывать, что Сергея убили аборигены из Африки?! — сквозь натужный смех спросил он.

— Нет, — парировал Данила, — Жидкость в этой пробирке попала сюда из бутылки с водой. Вашей бутылки с водой. Помните, как я тогда позаимствовал у вас ее? Мне нужен был образец жидкости для анализа, и я не видел другого способа его забрать.

— Ты совсем ополоумел? — снова помрачнел Суслов. В его голосе появились угрожающие нотки, — Все видели, как я пил из этой бутылки. Будь там это твое кураре, я бы сам отравился!

— В этом нет ничего удивительного. Напротив, тот факт, что вы спокойно пили воду, натолкнул меня на мысль, что в ней может быть кураре. Видите ли, главное отличие этого яда от всех остальных — он попадает в организм жертвы только через внешнюю рану, например, царапину на коже. При употреблении внутрь яд совершенно безвреден. Именно поэтому аборигены из Африки, которых вы упомянули, спокойно ели мясо убитых таким образом животных.

— Интересная теория, — включился в разговор капитан Будко, — Но как эту воду использовали для отравления жертвы?

— У Сергея, как мы уже знаем, была серьезная рана на одной из ладоней — отрублен палец. Поскольку он лишился пальца вчера — и по какой-то причине не ходил зашивать рану к хирургу — из нее еще сочилась кровь. По рассказам свидетелей, он напал на Марата Суслова в начале экскурсии, из-за чего рана начала кровоточить из-под наскоро наложенных бинтов. Илона вызвалась перемотать рану, но для этого ее надо было промыть от крови. Она использовала бутылочку с водой, которую предложил ей Суслов. Я все верно рассказываю?

Он обернулся к Илоне. Женщину было не узнать. На лице ее застыло выражение удивления и одновременно ужаса — без сомнений, после того, как она поняла подноготный смысл данилиных слов. Какое-то время она молчала, а затем устремила взгляд в сторону Суслова. Следующие слова ее были словно иглы, которые она стремилась загнать ему под кожу:

— Как вы могли? Из-за вас я стала убийцей!

— Нет-нет, дорогая Илона, вы не убийца. Вы даже не знали, что Сергей появится на экскурсии в тот день. Однако Марат Вениаминович прекрасно это знал. Это подтверждает его специфическое знание о том, как жертва была ранена. Знание, которое он мог получить либо лично, либо от того, кто наблюдал за жертвой. За день до экскурсии — я предполагаю вечером вчерашнего дня — он отправил Сергею сообщение о компромате. Это сообщение очень разволновало последнего, вынудив прийти на экскурсию с ножом. С самого начала Сергей разыскивал того, кто угрожал ему в сообщении. Самым логичным подозреваемым был как раз экскурсовод, и именно на Марата Суслова он сначала и набросился.

Однако физические усилия привели к кровотечению из раны. Господин Суслов предвидел это, равно как и то, что на экскурсии появится врач. Илона бросилась перематывать повязку, а ему лишь оставалось предложить сполоснуть кровь водой из своей бутылочки. После этого смерть Сергея была вопросом времени. Смею предположить также, что в момент удара ножом он все еще был жив. Дело в том, что смерть от кураре наступает по причине отказы мускулатуры. Мышцы перестают управлять легкими, и человек буквально задыхается. Когда он упал на пол перед Иваном и перестал говорить, он, скорее всего, был еще в сознании.

Таким образом, удар ножом служил двум целям: убедиться, что жертва мертва, а также навести подозрение на единственного человека, который тогда был в дворницкой — Ивана.

Это был финальный coup-de-grace Данилы. Кто-то сзади присвистнул. Я обернулся — капитан Будко снял фуражку и обтер ладонью крупные капли пота со лба.

— Я полагаю, вскрытие покажет, насколько верны твои заключения, Данила. Если причиной смерти окажется кураре, то сомнений уже не останется. К сожалению, вы, Марат Вениаминович, становитесь главным подозреваемым в убийстве. Оперуполномоченный Клыгин, прошу…

Но он не успел закончить — его прервало всего одно слово, сказанное Сусловым:

— Мотив.

— Прошу прощения? — нахмурился Будко.

— Все эти нагромождения домыслов, и я так и не услышал самого главного. Зачем мне было его убивать?

Голос Суслова был уставшим. От того, что он хватался за соломинки? Нет, была это другая усталость. Будто он не хотел, чтобы доходило до этого, будто он знал, что за этим последует что-то скучное и банальное для него. В то же время не чувствовалось, что он боится объявления его подозреваемым. Но почему? От того, что ему ничего не будет? От этой мысли я вздрогнул и затем прокричал:

— Как будто у меня был мотив! Если это важно, Сергей перед смертью сказал, что его собаки достали.

Я кричал наобум. Мне казалось, что в его предсмертных словах не было никакого смысла, что было это просто сленговое обозначение убийцы. Но моя фраза неожиданно возымела действие на Данилу. Он на секунду остолбенел, затем одним прыжком оказался рядом с Сусловым и, не дав тому опомниться, закатал рукав рубашки на его правой руке.

— Бог ты мой… — слетели слова с его губ, — Не может быть.

Кольцо присутствующих сузилось — все пытались рассмотреть, что же такого нашел Данила. В тот момент Клыгин перестал меня держать, и я тоже ринулся к Суслову. На запястье у него, чуть ниже локтевого сгиба, была выбита татуировка чернилами. Она изображала странное существо — на человеческое туловище, одетое в длинное платье до стоп, были посажены две головы. На одной из них тоже было лицо человека, хотя и донельзя хмурого. А вот из затылка у него росла другая голова, невообразимо страшная и вызывающая отторжение. Была это не голова даже, а морда зубастого пса с хищным оскалом и свирепым взглядом.

При взгляде на татуировку меня взяла дрожь. Я не знал, что она означала, но где-то на уровне подсознания я почувствовал примитивный ужас. Суслов быстро вырвал руку из хватки Данилы и спешно закатал рукав рубашки. При этом он озирался будто загнанный зверь, в глазах — страх, смешанный с ненавистью. Что бы ни означала эта татуировка, он был совсем не рад, что она открылась такому количеству взглядов.

— Капитан, вы видели? — спросил Данила, повернувшись к Будко.

Полицейский некоторое время молчал, будто что-то прокручивая в голове. Наконец, он кивнул, а затем бросил Клыгину:

— Отпусти пацана.

После чего обратился к загнанному экскурсоводу.

— Марат Суслов, вы подозреваетесь в убийстве Сергея Япончика. Прошу вас пройти в отделение полиции, где будет проведен допрос.

Вопреки ожиданиям, экскурсовод спокойно протянул руки для наручников. Перед тем как Клыгин защелкнул их, Суслов бросил на Данилу последний взгляд. Ненависти в нем больше не было: скорее, это было даже любопытство. Я же бросился благодарить своего спасителя. Я схватил Данилу за ладонь и в эмоциональном порыве потряс ее так, что, наверно, мог бы вывернуть ему сустав.

— Спасибо огромное, Данила! Благодарю за помощь!

Но он вдруг покачал головой.

— Не спеши радоваться.

— То есть, как? — выпалил я, — Ты ведь доказал, что это он убил!

— Я доказал возможность того, что он убийца, — поправил Данила, — Теперь все зависит от следствия. Смогут ли они подтвердить способ убийства и найти мотив.

Это подтвердил и капитан Будко, когда мы подошли к нему, после того, как увели Суслова.

— Мы все возможное сделаем, — сказал капитан, — По крайней мере, предварительное следствие будет под моим руководством. А пока, Данилка, тебе нужно приглядывать за Иваном. Я мог бы его тоже увести, но боюсь камер у нас не хватит.

— Я все еще подозреваемый? — спросил я.

— Пока не будет точно доказана вина Суслова, да, — подтвердил Будко. — Тебе нельзя покидать Петербург, пока не завершится следствие.

— А сколько оно займет?

— Точно сказать нельзя. Может быть, месяц, но скорее всего, два.

— Два месяца?! Я скорее умру с голоду к тому времени.

И я рассказал им про свою сложную финансовую ситуацию.

— Выходит, моя оценка была не так далека от истины, — сказал Данила, — Бедный художник… Ну что ж, ты можешь пожить у меня, пока идет следствие. Мой последний сосед по квартире недавно съехал, так что одна из комнат свободна.

— Правда? Я бы рад, но мне нечем платить за жилье, — развел я руками.

— Пожалуй, выбора у тебя и нет, — вставил Будко, — Данилка найдет, чем тебя занять, уж не волнуйся.

С этими словами он отвернулся от нас и стал разгонять толпу. Представление действительно уже закончилось, а главным актерам пора было уходить со сцены. Хотя, скорее, кончился лишь первый акт. Меня так и не оправдали. Дамоклов меч все еще висел над головой.

Двор опустел. Ушла полиция, экскурсанты и жители медленно расходились по домам. Кто-то подходил к Даниле и о чем-то эмоционально с ним говорил. Многие панибратски закидывали ему руку на плечо. В тот момент я понял — Данила сделал нечто большее, чем просто спас меня. Он спас в тот момент и весь Толстовский дом. Мне на память пришли слова его, оброненные в момент разговора с капитаном. «Вы же знаете, что собираются сделать с «Толстовским» домом» — сказал он. К чему это было?

Лучи солнца уже не падали во двор, светя отблесками на воде канала из-за ворот. Закончив все разговоры, Данила наконец подошел ко мне.

— Представляю, какой у тебя был день, Иван, — сказал он, поправляя фуражку. — Все так резко переменилось в твоей жизни.

Я смотрел на его мундир, на фуражку, где блестела кокарда с занесенным мечом, и чувствовал, будто передо мной человек из другого времени. Возможно, даже из другого века. Кто же он был такой? И что сейчас только что случилось между ним и Сусловым? Вопросы роились у меня в голове, ложась на язык, и я уже готов был выпустить их на волю, но Данила меня опередил.

— Предполагаю, у тебя сейчас немало вопросов, — сказал он, — Раз уж наши судьбы оказались переплетены вместе, я думаю, тебе стоит кое-что узнать обо мне.

Он кивнул головой в сторону выхода на Фонтанку.

— Пойдем. Здесь недалеко есть кофейня с лучшим в Петербурге кофе. Там и поговорим.

Мы вышли на утопающую в закатных лучах мостовую и пошли в сторону Садовой. Так я познакомился с Данилой Соколиком.

Искатель истины Данила Соколик

Оглавление

Купить книгу

Глава 1. Данила Соколик из Толстовского дома

О книге

Оглавление

Купить книгу

Вам также может быть интересно