Зов. Антология русского хоррора

Антология, 2022

Антология русского хоррора, изданная к 130-летию Г. Ф. Лавкрафта. Четыре книги из серии «Происхождение мрака»: «Происхождение мрака», «Зов», «Темные легенды», «Каталог проклятий» Серия «Происхождение мрака» включает лучшие современные русскоязычные рассказы всех разновидностей хоррора.

Александр Лебедев

Моя творческая карьера началась в 5 лет с небольшого фанфика на злоключения моряка Рутерфорда из знаменитой книжки «Водители фрегатов». С 2018 года я являюсь активным участником конкурсов на площадке «Квазар», и мои рассказы можно найти почти во всех его сборниках, а также стал участником дебютного выпуска фантастического журнала «Рассказы». Пишу преимущественно фантастику.

Тайна рыбного филе

Обычным июньским утром в деревне Обор, что расположена в районе имени Лазо Хабаровского края, на улице Дороша остановился покрытый бурой пылью японский седан производства компании «Тойота». Из передней левой двери выбрался молодой мужчина, одетый слишком уж по-городскому для этих модой забытых мест. Размяв затекшие после долгой поездки ноги, он принялся озадаченно озираться по сторонам. Стоит отметить, что автомобиль остановился в самом начале улицы — на пригорке, с вершины которого она тянулась далеко вниз, теряясь за поворотом. И по обе стороны посыпанной щебнем дороги, за перекошенными заборами из одинакового серого штакетника, не было ни намека на какое-либо жилье. Лишь поросшие сорняками дворы, за которыми чернел лес.

Пассажир «тойоты» спустился с пригорка к ближайшей калитке, заботливо запертой на заржавевший крючок, и побарабанил пальцами по выкрашенному в буро-зеленый больничный цвет почтовому ящику. Прошел к следующему двору, обнаружил еще один почтовый ящик, висящий на железном столбе, и осторожно заглянул в узкую щель. Затем просунул туда смартфон, сделал снимок содержимого и потом долго изучал его, выкрутив яркость экрана на максимум. Удивленно крякнув, он проследил взглядом по дороге до того самого места, где улица сворачивала за поросший жиденьким лесом холм. Почтовые ящики единого образца перед каждым двором, ряды штакетника и мертвая тишина — ничего более он не увидел.

Молодой человек пожал плечами, развернулся и направился к машине. Спустя пару минут «тойота» припарковалась перед одноэтажным зданием из белого кирпича, стоящим по улице 40 лет ВЛКСМ, и её пассажир незамедлительно вошел в деревянные выкрашенные в синий фирменный цвет «Почты России» двери. Внутри его ожидал вполне хрестоматийный деревенский почтамт. Воздух, напоенный купажом из сургуча, дешевой бытовой химии и бумаги, мерное гудение ламп дневного света, нечленораздельное бормотание то ли радио, то ли телевизора, скрытого за стойкой, и звон дверного колокольчика, сигнализирующего работникам, что в их сонное царство проник посторонний.

— Добрый день, — приветствовал незримых сотрудников «Почты России» посетитель.

— Драсьте, — буркнула всклокоченная голова, взошедшая над синей пошарпанной стойкой.

Голова застыла в старомодном полукруглом окошке, проделанном в стеклянной перегородке, увешанной календарями и ассортиментом предметов первой сельской необходимости. Молодой человек пару секунд смотрел на неё, примеряя ей образ Горгоны Медузы. Для Медузы щеки были все ж великоваты, а вот для тех забавных херувимов на стародавних картах, изображающих дующий из углов ветер, самый раз. Улыбнувшись столь остроумному сравнению, мужчина поинтересовался, кто в этом учреждении отвечает за разнос почты по адресатам.

— Го… — на автомате начала было отвечать несостоявшаяся Медуза, но бюрократическая паранойя сработала вовремя.

Нахмурившись, владычица почтамта гаркнула:

— А вы кто такой будете, чтобы я вам давала служебную информацию?! А?!

— Сухарев Андрей Владимирович, — вежливым деловым тоном отчеканил молодой человек, дисциплинированно растянув тонкие губы в улыбке. — Я представляю ГУ ЦКБ, департамент внутреннего контроля, Москва.

— Гэ… У… Цэ-ка-бэ… — встревоженно протянула голова, стремительно бледнея от столь зловещей аббревиатуры на устах.

В системе, где имя и фамилия носят сакральный характер для любого гражданина, стремящегося к максимальной незаметности — не сглазят, так жалобу какую-нибудь накатают — открытость и дружелюбие могли значить только одно. Человек, их проявляющий, имеет власть. И неизвестная аббревиатура, и мистическое сочетание слов «департамент — контроль — Москва» ясно свидетельствовали о том, что служебную информацию неожиданному посетителю выдать не только можно, но и нужно. Всенепременно и как можно скорее. Чтобы он не дай бог не заинтересовался чем-нибудь ещё.

— Гоша! К тебе пришли! — гаркнула голова и два напомаженных вареника под её носом то ли свело судорогой, то ли голова улыбнулась.

В дверном проеме за головой появился субтильный «мужчинка», как его мысленно охарактеризовал гость из Москвы. Узкие плечи скрывал тщательно ушитый форменный пиджак; растительность на длинном худом лице отсутствовала, за исключением тонких бровей, носивших следы регулярной работы пинцетом; в одном ухе чернело заросшее отверстие от «тоннеля», а мочка второго отсутствовала — ухо заканчивалось безобразным лиловым рубцом.

Гоша вцепился голодным взглядом в посетителя и тяжело задышал, ничуть не скрывая своих эмоций. Однако, когда молодой человек представился и обозначил цель своего визита, от энтузиазма почтальона не осталось и следа. Вжав голову в плечи так, что острый подбородок спрятался за воротом пиджака, сотрудник почты лишь судорожно кивал, не в силах произнести ни слова. Однако на вопросе про улицу Дороша его собиравшаяся машинально кивнуть голова замерла.

— С две тысяча тринадцатого года на этот почтамт поступило более трех тысяч отправлений в адрес граждан, проживающих по улице Дороша, и около пятисот отправлений было сделано с их же адресов. В том числе в прошлом месяце семьдесят два заказных письма, — уточнил Сухарев. — И по каждому отправителем получено уведомление о вручении. И кроме вас, Георгий, других разносчиков почты в Оборе нет.

Ошеломленный цифрами Гоша снова кивнул, и его влажные от ужаса глаза теперь были прикованы к шевелюре владычицы почтамта, которая, в свою очередь, буравила немигающим взором столичного контроллера.

— Так где же адресаты? — спросил наконец молодой человек.

— Марина Ивановна, — пролепетал «мужчинка», ища защиты у головы, которая ни в коей мере её давать не желала.

— Где адресаты, Гоша?! — рявкнула она в унисон представителю департамента.

— Что?! — удивился он и расплакался, выдувая из тонкого носа склизкие пузыри.

— Это она! — вдруг закричал он, пятясь назад в темноту подсобки. — Цыгане ей платят!

— Ой, Гоша, не жить тебе, гнида, — прошипела Марина Ивановна, не спуская глаз с посетителя.

Молодой человек с совершенно бесстрастным лицом наблюдал за разворачивающейся драмой, сути которой он пока еще не улавливал. Но смесь удивления и жгучего любопытства скрывать становилось всё сложнее. Шутка ли — целая улица без единого дома, но на тридцать три почтовых адреса которой регулярно доставлялась корреспонденция. И внезапно всплывшие посреди драматического разоблачения коррупции деревенского значения цыгане.

— А вы думаете, что раз из Москвы прилетели, теперь тут указывать мне будете?! — неожиданно преодолела страх перед начальством владычица почтамта и перешла в отчаянное наступление. — Да, цыгане там числятся! Страхом нас держали тут! А что такого?! Ну клали им письма туда, а они забирали куда-то! Что это теперь, преступление?! Хотите, чтобы Гоша к ним в лес ходил?! Да и нету их уже больше, цыган этих! Небось и писем-то получать некому!

— Цыгане? — переспросил Сухарев, выждав момент, когда всклокоченная голова наконец возьмет паузу, чтобы глотнуть воздуха для продолжения тирады.

— А корочку пусть покажет! — взвизгнул из подсобки Гоша.

— Документики-то, да! — подхватила Марина Ивановна и энергично прильнула к окошку, словно уверена была в том, что без труда протиснется в него.

— Документы у вас есть?! — возопила она угрожающе, вдохновленная внезапным бюрократическим озарением.

Молодой человек не стал дожидаться дальнейших проявлений пробудившейся в Медузе отваги и ретировался на пыльную улицу. Задумавшись, он подошел к машине с привычной стороны и, открыв дверь, некоторое время недоуменно взирал на водителя, который за время командировки уже к этому московскому недоумению привык и лишь молча ухмыльнулся.

— М-да, все страннее и страннее, — пробормотал Сухарев, обошел «тойоту» и сел с другой стороны.

— Перекусить бы! — предложил водитель.

Представитель департамента внутреннего контроля внимательно посмотрел на его похожее на луну лицо с плоским носом — водитель был родом из местной туземной деревни — и спросил:

— Слышал что-нибудь о цыганах?

— Дикие они, — как всегда лаконично ответил тот.

— Тогда поехали перекусим.

«Дело пахнет крупным мошенничеством. Фиктивные адреса, фиктивная регистрация — местные говорят, что в этом замешана банда цыган. Я еще муницпалов опрошу, а потом стоит краевые напрячь. Пусть Богданович пока банк пробьет. Если тут такой масштаб, можно слить весь портфель обратно или пересчитать дисконт».

С характерным звуком сообщение отправилось, несмотря на всего одно деление. Сухарев смахнул с экрана смартфона рамку корпоративного мессенджера и покосился на дымящуюся олдскульную тарелку с оранжевой каемкой, которую только что перед ним поставил Александр — так звали водителя, несмотря на совершенно не-александровую внешность.

— Рыба, — коротко обрисовал обеденные перспективы он и сел напротив с точно такой же тарелкой, на которой вперемешку с тушеными овощами лежали аппетитные ломтики белого рыбного филе без единой косточки.

Сухарев отложил смартфон в сторону и осторожно наколол маленький ломтик филе на древнюю вилку. Понюхал, поморщился — больше инстинктивно, ибо антураж придорожной кафешки для водителей-лесовозов не обещал совершенно ничего хорошего, — и положил в рот.

— Да ладно, — искренне удивился москвич и отправил в рот кусок побольше.

— Это ж сибас! — ответил Сухарев на вопросительный взгляд водителя. — Наисвежайший сибас. Я на Сардинии такой ел в последний раз! В Москву уже перемороженный привозят, мертвечина жесткая. А тут… Откуда?

— Да, странная рыба, — согласился Александр, осторожно жуя.

— У вас что, тоже водится такая? — принялся допытываться у водителя Сухарев.

— Нет, это не местная рыба, — со знанием дела ответил тот. — Тут река. Тут нет такой рыбы. И на море такой нет. Наверное, купили.

— Купили? — Сухарев ухмыльнулся, быстро очистил тарелку и подошел к высокому прилавку, за которым стояла хрестоматийная деревенская дева с роскошными русыми косичками, спадающими на плечи из-под пластикового продавщического колпака, и зияющими дырами на месте двух отсутствующих зубов в беззаботной улыбке.

— Прошу прощения, — обратился Сухарев к деве, — мне очень понравилось ваше блюдо. Хотел поблагодарить вашего ше… Повара.

— А это я! — искусно заливаясь румянцем смущения, ответила дева и принялась кокетливо теребить длинными мозолистыми пальцами косичку.

Молодой человек одарил повара обворожительной улыбкой и спросил:

— А где вы берете такую чудесную рыбу? Если я не ошибаюсь, это средиземноморский сибас.

— Си-бас? — переспросила дева и чуть замялась. — Ой, я не знаю, это хозяин у цыган брал с заимки. А сейчас и не знаю, где брать будет.

— А что, у цыган с заимки возникли перебои с сибасом? — уточнил Сухарев, заинтригованный столь разносторонним участием неких цыган в жизни местного населения даже больше, чем, собственно, редкой для этих краев рыбой на обед.

— Ой, ну вы что, не слышали? — девушка округлила глаза и, перейдя на шепот, выдала Сухареву страшную тайну. — Их же выгнали с заимки позавчера. Я сама с Сидимы, так что много не знаю. Но слышала: там весь Обор как один встали! Прямо революция! Махач был, выстрелы. Порезали кого-то. Насовали им…

Остросюжетный, по меркам придорожного кафе для лесовозов, рассказ занял некоторое время. Конечно же, очаровательный слушатель в столичном прикиде выражал неподдельный интерес и тщательно округлял глаза по случаю особо ярких эпизодов. Помимо интереса к описываемым событиям, слушатель проявил интерес и к косичкам, которые рассказчица теребила все энергичней, и смущенно скользнул умными (не то что у сидимских гопарей) голубыми глазами по небрежно зашнурованному декольте модной китайской блузки. И вообще он был таким милым и интеллигентным, но с большими загорелыми бицепсами, которые наполовину закрывали закатанные рукава клетчатой рубашки, что не ответить на пару дополнительных вопросов дева просто не могла. И спустя пару минут она с томной улыбкой провожала взглядом пылящий «краун», попутно составляя новый рассказ, что поведает вечером сестре, а в субботу — подругам на дискотеке. Рассказ о загорелом столичном красавце, агенте ФСБ (ну а кому еще нужны эти проклятые цыгане после грандиозного махача накануне), который глаз не сводил с её упругих…

Путь к заветной цыганской заимке пролегал по лесной дороге, уходящей на север от Обора. Дорогу пересекал неглубокий каменистый ручей. И именно на дне ручья совершенно незамеченными оказались самодельные шипы из толстой проволоки, пробившие оба передних колеса «тойоты».

Помрачневший Александр сдал назад, благо что у машины был задний привод, и съехал на обочину в кусты. Когда он обошел кругом автомобиль и оценил повреждения, из его немногословных уст вырвалось емкое и лаконичное ругательство. Затем на плоском лице воцарилось обычное спокойствие — он ждал указаний от пребывавшего в замешательстве столичного контролера.

Сухарев взглянул на экран смарт-часов, прикинул расстояние до Обора — сети, чтобы включить онлайн-карты, не было — и решительно зашагал через речку. Задерживаться еще на день в этой дыре ему не хотелось, а до цыган, если верить деревенской тавернщице — почему-то это слово показалось ему наиболее подходящим для рассказчицы из закусочной — тут было не более трех километров. Как от Третьяковки до Нескучного сада, каких-то полчаса энергичной ходьбы. Водитель, не имея возражений, подтянул дорогие джинсы, привезенные женой-челночницей из китайского Фуюаня, и поплелся через ледяной поток за важным пассажиром.

Через десять минут пути, когда дорога огибала лесистый холм, наверху, в кустах орешника, послышался шорох, и с металлическим звоном под ноги путникам упало нечто блестящее. Пока нанаец инстинктивно выхватывал из кобуры травматический пистолет и шарил узкими глазами в поисках источника шума, Сухарев наклонился и поднял металлический предмет с земли.

— «За отвагу. СССР», — прочитал он медленно вслух надпись на потемневшем от времени кругляше, и тут рядом упало еще несколько медалей.

Следом из кустов появилось смуглое исцарапанное лицо, принадлежавшее ребенку неопределенного пола. Большие черные глаза и широкие губы навели Сухарева на предположение, что это цыганенок. А уж когда ребенок заговорил, стало ясно, что это цыганская девочка.

— Эй, куда идете?! — звонко, с сильным восточным акцентом, выкрикнула девочка — на вид ей было лет двенадцать.

— На заимку, за рыбой, — ответил молодой человек, с любопытством разглядывая неожиданную обитательницу леса.

— Врете! Ваши пришли — всех побили, порезали, дома порушили, машины пожгли! Не стыдно вам? Вот медали, ордена! Мы в войне за вас сражались, а вы — неблагодарные!

— В войне? Это что ж, тебе девяносто лет? — усмехнулся Сухарев.

— Не мне, а дедушке Мише, — обиделась маленькая цыганка.

— Ну так покажи, где твой дедушка. Мы из Москвы, пришли разобраться, что тут происходит.

— Нет вам веры, русским.

— А кто тут русский? — удивился Сухарев и повернулся к луноликому водителю. — Вот ты — русский?

— Ага, — уверенно кивнул нанаец.

Представитель департамента контроля качества засмеялся, собрал валявшиеся на дороге медали и зашагал дальше по дороге, не обращая внимания на ругань и причитания юной цыганки. Водитель не отставал, но постоянно косился на бредущую сбоку по пригорку девочку, держа руку на кобуре.

— Следов много, — сказал он мрачно, поравнявшись с боссом.

— Ну так тавернщица так и говорила. В едином революционном порыве, или что-то вроде того.

— Мои дядья поехали за подмогой! Когда вернутся, вам всем не поздоровится! — сыпала угрозы тонким голоском цыганка, не отставая ни на шаг.

— Тут вообще много цыган? — поинтересовался Сухарев у нанайца, на что тот один раз отрицательно мотнул головой.

— В мою деревню азербайджанцы приходили, в рабство уводили, в лес, на промысел. Но мы от них отбились потом. Армяне приходили к соседней общине — мы и им помогли отбиться. А цыгане только в Хабаровске есть.

— Одни кавказцы, что ли, досаждали? — Сухарев хмыкнул. — А русские никогда так не делали?

— А русские — ленивые. Они сами там в рабстве были у азербайджанцев, как и мы.

Завибрировали смарт-часы на запястье. Сухарев достал из заднего кармана брюк черную лопату смартфона и быстро пробежал глазами пришедшие сообщения.

«Фамилии числятся русские, но на сканах паспортов рожи явно цыганские. По портфелю нужны прям доказательства по коррупционной схеме — только тогда можно на дисконт. По Обору только карты, там проценты и пеня в основном. Мы и так за полпроцента забрали весь портфель».

— Ну и зачем я здесь тогда? — недовольно фыркнул молодой человек и забарабанил пальцами по экрану.

«Сто с лишним человек зареганы по одной улице и оформили пятьсот карт, которые нам слили. В ДЫРЕ, куда ни один нормальный коллектор не поедет! Кто вообще портфель анализировал?! Я понимаю, что эти сто миллионов всего процент от портфеля, но мы не благотворительная контора, да? Пинай Богдановича, пусть накопает еще что-нибудь. Надо засунуть им обратно этот портфель по самую глубину души!»

— Заимка, — произнес Александр.

Дорога вывела на пригорок, с которого открывался весьма живописный для суровых таежных краев вид. Окаймленная лесистыми холмами, перед взором нежданных гостей простиралась зеленая долина удивительно правильной овальной формы, в самом центре которой блестело на солнце не менее правильное овальное озеро. Вокруг озера расположились различные постройки, в которых сразу узнавался цыганский стиль — колонны, башенки, нелепая смесь архитектурных элементов, которую язык не поворачивался назвать «эклектикой», и очень много лепнины, местами сверкавшей позолотой. Но то были дома у озера, принадлежавшие элите «заимки». Чем дальше от озера, тем жилища становились скромнее и тем больше появлялось хозяйственных построек.

Однако даже издалека было видно, что цыганский поселок постигло бедствие рукотворного характера. Роскошные золотые рамы окон ощетинились клыками разбитых стекол. Стены были изрисованы и обожжены. Черепица местами сколота, а часть крыш свидетельствовала о не так давно потухших пожарах. Между домами виднелись обугленные остовы внедорожников и грузовиков. Но самое необычное последствие «антицыганского восстания» лежало у подножия каменной ступенчатой пирамиды, возведенной на дальнем берегу озера.

— Статуя? — вырвался из уст Сухарева удивленный возглас.

Вдруг из кустов, среди которых все еще скрывалась девочка, осыпавшая проклятьями и угрозами непрошеных гостей, появилось гротескное существо, в котором сложно было с первого взгляда узнать человека. Да и со второго тоже. Низкорослый — не больше метра — гуманоид с непропорционально большой — раза в два больше, чем у Сухарева — головой, да еще и закутанный в одеяло, сшитое из сотен лоскутов, при ближайшем рассмотрении оказавшихся рыбьими шкурками. Гуманоид выбрался на дорогу, смешно переваливаясь из стороны в сторону, и уставил две пустые глазницы на оторопевшего Сухарева.

— Никогда не видел такой рыбы, — заключил нанаец, успевший не только наставить на гуманоида дуло пистолета, но и тщательно разглядеть его наряд.

— Это карлик-гидроцефал, — поделился своими наблюдениями сотрудник департамента контроля и нервно засмеялся. — В халате из рыбьей шкуры.

— Нанайцы шьют из рыбьей кожи хорошую одежду. Но не такую, — Александр неодобрительно покачал головой. — Очень злая одежда. Черная. Грубая.

Лицо карлика-гидроцефала было испещрено очень глубокими морщинами, но при этом отсутствовали даже намеки на какую-либо растительность. Ни единого волоска ни на подбородке, ни на бровях, ни на выпуклой, покрытой сеткой черных кровеносных сосудов, лысине. Бордовые глазницы были широко открыты, а откуда-то глубоко из выпяченной вперед грудной клетки доносился мерный хрип, словно карлик что-то напевал.

— Деда Миша! — из кустов выпрыгнула девочка, одетая в цветастый китайский комбинезон.

Она подбежала к самому необыкновенному деду на свете — из тех, что доводилось видеть гостю из столицы — и потянула его за рукав безразмерного балахона:

— Деда, пойдем!

Сухарев попытался представиться, но карлик-гидроцефал совершенно не воспринимал его речь и стоял, как вкопанный, даже не качаясь под напором пытающейся утащить его в кусты девочки. Тогда, исчерпав попытки наладить контакт с гуманоидом, Сухарев решил продолжить путь в поселок, но только он заступил за некую невидимую черту, как карлик-гидроцефал взвыл хриплым альтом, так что все внутри молодого человека сжалось от какого-то метафизического ужаса.

Он сделал шаг назад — и вой прекратился. Шагнул вперед — и снова назад. Загадочный дед оставался на месте и очень необычным способом заставлял оставаться на месте непрошеных гостей.

— Да ну ладно, — разозлился Сухарев и решительно зашагал вперед, стараясь не обращать на вой карлика внимание.

Однако это было очень и очень сложно, так как звук, что издавал старый цыган, пробирал до костей, а на пятом шаге из носа самым натуральным образом потекла кровь. Сухарев остановился, тщетно пытаясь собрать весь свой здравый смысл в кулак, чтобы противопоставить его накатывающему волнами страху. Вдруг в его мозгу что-то щелкнуло. Он вытащил из кармана пригоршню медалей и швырнул их в предполагаемого владельца. Вой, однако, не прекратился, и пришлось возвращаться. Не всегда интуиция «щелкает» правильно, подумал Сухарев.

— Что за чертовщина? — проворчал он, обращаясь к водителю, который и не думал идти за ним, пока карлик-гидроцефал оглашал окрестности мистическим воем.

— Говорит с духами, — ответил нанаец без тени иронии и четко поставленным хуком с правой заставил говорящего с духами замолчать.

Настал черед выслушивать пронзительный визг маленькой цыганки, от которого, правда, никакого вреда не было. Она отпустила руку «деда Миши» и запрыгала вокруг Александра, на ультразвуковых тонах пересказывая ему историю дедушкиных подвигов на Великой Отечественной войне и попутно взывая к патриотическим и сакральным чувствам «молодого русского начальника», который не может урезонить своего «узкоглазого». Сухарев никогда не бил инвалидов и никогда не видел, чтобы кто-либо бил инвалидов, тем более цыган-карликов-гидроцефалов, разговаривающих с духами, и потому внутри него бушевала буря самых противоречивых чувств: от смущения до странного эротически-экстатического восторга.

Испугавшись этих самых чувств, Сухарев поспешил отвести взгляд от распластавшегося в пыли ветерана, морщины на лице которого заполняла активно хлещущая из носа бурая кровь, и сделал несколько шагов по направлению к поселку.

Но тут за спиной послышался громкий рык двигателя явно не легкового автомобиля, а потом на пригорок въехал грузовик «митсубиши». Зашипев гидравликой, он замер перед душераздирающей сценой, преграждавшей путь. Следом на обочину выкатился японский внедорожник в полицейской расцветке, и из кабины выскочил приземистый, но очень внушительно выглядящий мужчина, одетый по форме. Он выплюнул из румяных щек трехэтажную лексическую конструкцию и, оценив, с кем следует вести беседу, подскочил к оторопевшему Сухареву, который уже не в силах был строить хладнокровного и таинственного контролера из столицы.

— А? — переспросил он бесцветным тоном у орущего во все горло полицейского.

— Глухой, что ли?! — разъярился еще больше тот и повторил вопрос.

Сухарев ответил. Но полицейскому требовалась расшифровка незнакомой аббревиатуры.

— Главное управление Центрального коллекторского бюро, — пояснил Сухарев. — У вас тут целая улица неплательщиков, которые в сумме нам должны больше ста миллионов рублей. Меня командировали сюда прояснить ситуацию.

— Коллекторы? — полицейский, у которого, как заметил Сухарев, отсутствовали погоны и жетон, презрительно сплюнул. — То одни мрази, то другие. Не деревня, а проходной двор.

С этими словами он развернулся, ухватил карлика за крохотную ножку и оттащил с дороги.

— Секундочку, — спохватился коллектор, — а может вы мне объясните, что тут происходит? Кто эти цыгане? Как у вас вся улица без домов оказалась? Откуда у них редкая и дорогая рыба? Мы подозреваем масштабную мошенническую схему с коррупционной составляющей…

Но полицейский больше не обращал на него внимания. Расчистив дорогу, он запрыгнул обратно в «патрол» и тронулся следом за грузовиком, продолжившим свой путь к поселку.

— Сюрреализм! — воскликнул молодой человек сокрушенно и шагнул в клубы пыли, оставшиеся за уехавшими машинами.

Нанаец, емко выразив отношение к происходящему на родном языке, послушно последовал за боссом.

Когда сотрудники коллекторского бюро приблизились к озеру, на той его стороне, у пирамиды, уже вовсю кипела работа. Несколько человек, включая полицейского, осторожно затаскивали в кузов массивную статую какого-то животного. Не обращая внимания на разгром, царящий вокруг, гильзы, пожарища и пятна крови, Сухарев припустил бегом по бетонной дорожке, проложенной вдоль отвесного берега озера.

— Кто это?! — спросил он, подбежав к грузовику.

Но его вопрос проигнорировали, трижды. Тогда молодой человек выхватил из кармана смартфон и с радостью заметил два деления и заветный 3G в левом верхнем углу экрана. Не LTE, но хоть что-то. Настройка трансляции в «инстаграм» заняла не меньше минуты из-за низкой пропускной способности сети, но вот наконец он оказался в эфире и, направив камеру на загадочную статую, принялся вещать.

— Я нахожусь в тайном цыганском поселении, в Хабаровском крае, в четырех километрах от деревни Обор. Здесь происходит что-то очень странное. Несколько дней назад жители Обора напали на цыган и сожгли их поселок, именуемый Заимкой. Сейчас вы видите, как они же под руководством участкового… Или начальника местной полиции грузят загадочную статую в кузов машины, чтобы вывезти…

— Эй, грай крав тумэ! — ворвался в эфир хриплый злой голос.

Сухарев развернул камеру и увидел на экране видавший виды пикап, из кузова которого выпрыгивали жгучие брюнеты в охотничьем камуфляже. У каждого было какое-то огнестрельное оружие: от обреза до карабина с оптическим прицелом. Они угрожающе горланили что-то на цыганском и настроены были серьезно.

Нанаец замер, оценивая ситуацию, и от греха подальше убрал свой травматический пистолет, незаметно выронив его за спину. Зато из-за его спины выскочила обрадованная девочка и бросилась к вооруженным людям, то ли с грустью, то ли с радостью что-то причитая на своём языке. Обняв одного мужчину, вооруженного двустволкой, она повернулась к коллекторам и потрясла в воздухе маленьким кулачком:

— Я вам говорила, что мои дядья вернутся с подмогой! Вам не жить, гаджо джюкелы!

— Ваше время вышло! — рявкнул полицейский, появившийся в кадре.

Он вышел вперед без всякого оружия навстречу семерым ощетинившимися стволами цыганам.

Сухарев продолжал снимать, поскольку куда-то бежать не имело смысла — от пули не убежишь, а просто стоять и бояться было давно не в моде. Есть камера — снимай, пусть даже это будут последние кадры в твоей жизни — вот девиз современного человека. И Сухарев снимал, проклиная свои трясущиеся от волнения руки.

— Теперь мы заключили с ними договор! — продолжал полицейский, простирая руку к озеру. — Теперь они наши покровители! И теперь мы будем приносить ему жертвы!

— Хас мэрно кар! — гневно ответил вышедший вперед цыган, которого только что обнимала девочка. — Вы — дерьмо. Вы недостойны их покровительства! Мы резали вас двадцать лет на убой, как свиней, и где ты был, пёс? Так иди и сиди в своей конуре еще двадцать лет. И передай, что мы вернулись, и наши братья дают Обору время до рассвета, чтобы привести десять человек для жертвы во славу…

Полицейский не дал договорить своему оппоненту. Издав подобие боевого клича, смутно что-то напомнившее Сухареву (но он не смог вспомнить, что), пузатый сотрудник правоохранительных органов ринулся с кулаками прямо на нацеленное в него ружье. Но выстрела не последовало.

Низкий трубный гул, оглушительный, пробирающий до костей, прокатился по Заимке, сотрясая здания и землю под ногами. За спиной коллектора вода озера вскипела, — он ясно это слышал — и что-то массивное метнулось мимо него к цыганам со скоростью молнии, воздушным потоком сбив Сухарева с ног. Черная, сверкающая алыми брызгами в лучах скатывающегося к вершинам деревьев солнца, масса хлестнула по вооруженным людям, вмяла их в бок пикапа и так же стремительно, как и появилась, исчезла в воде.

Когда Сухарев вскочил и направил камеру смартфона на озеро, то на видео попал лишь пенящийся водоворот, от которого во все стороны разбегались волны. Вспомнив про цыган, он обернулся. Все семеро были мертвы — удар чудовищной силы превратил их тела в кровавое месиво. Девчонка, однако, выжила. Она стояла на коленях в луже крови и причитала над обезображенным родственником. Полицейский, не успевший добежать до своего оппонента, тоже упал на колени и принялся кланяться в сторону грузовика, в кузове которого уже лежала накрытая тентом загадочная статуя. Его спутники делали то же самое, и все хором напевали какую-то околесицу, до боли Сухареву знакомую, но совершенно непонятно, откуда.

Закончив возносить благодарности — в этом коллектор не сомневался — неведомо кому, оборчане поднялись с земли. Полицейский, проходя мимо продолжающего вести кинохронику Сухарева, легким движением руки вырвал смартфон у него из пальцев и швырнул его в озеро. После чего сухо предложил подвезти до оставленной у речки «тойоты» и подлатать колеса.

Отказываться Сухарев не стал. Его психика оказалась перегружена нетривиальностью событий сегодняшнего дня, и он пребывал в глубокой прострации, чтобы как-то возражать.

Из окна полицейского внедорожника он увидел завывающего карлика-гидроцефала, который буравил пустыми глазницами озеро, перебирая сморщенными пальцами свои медали.

— Духи больше не отвечают ему, — с сочувствием произнес нанаец.

— А можно вопрос? — наконец пришел в себя Сухарев и обратился к полицейскому, крутившему руль. — Кто этот карлик?

Полицейский молчал. Про статую он тоже ничего не сказал. Про цыган, про девочку, про заимку, про чудовище, живущее в озере — все вопросы Сухарева упирались в молчание.

«Патрол» пересек речку и остановился возле «крауна». Полицейский молча помог Александру поменять оба колеса — одно на запаску из багажника «тойоты», а другое на «желток», лежавший во внедорожнике. Затем, прежде чем он уехал, к нему вернулось прежнее расположение духа, как там, на пригорке перед заимкой. Изрядно приправляя речь ругательствами, он пояснил, что коллекторам тут не рады и пообещал в следующую встречу запереть обоих на пятнадцать суток в участке. Но речь его после мистического молчания показалась Сухареву какой-то искусственной, бесцветной, и он, ни капли не стушевавшись, всё-таки задал последний вопрос:

— А сибас в закусочной будет?

— Сибас? — полицейский удивился и вдруг как-то по-особенному посмотрел в глаза коллектору.

И тому почудилось, что взор его достает до самого мозга.

— Да у нас теперь и устрицы будут не хуже, чем в Ницце, и лангусты с омарами, — добавил полицейский с удовлетворенной ухмылкой и уехал.

Сухарев машинально открыл дверь «тойоты» с привычной стороны и снова уставился на бледного нанайца, что-то бормочущего под нос.

— Сраный правый руль! — чертыхнулся сотрудник департамента внутреннего контроля и в сердцах захлопнул дверь. — Всё не как у людей!