Тайна красного чемодана

Анри Магог, 1912

Анри Магог (наст. имя Анри-Жорж Жанн; 1877–1942) – французский писатель, автор ряда детективных романов; достаточно популярный в начале века, но затем прочно (и на наш взгляд совершенно незаслуженно) забытый. Публикуемому роману исполняется ровно век; это литературный дебют автора, состоявшийся в далеком 1912 году, и единственная его книга, переведенная на русский язык. О таланте писателя можно судить по тому, с каким мастерством и тонким юмором он обыгрывает классическую ситуацию с жестоким убийством богатого джентльмена, чей обезображенный труп найден на железнодорожных путях. Оригинальность этого, казалось бы, банального расследования заключается в том, что проводит его дилетант – молодой клерк Антонин Бонассу, живший на одной лестничной площадке со знаменитым частным сыщиком Падди Вельгоном. Взяв на себя обязанность во время отъезда детектива принимать всех приходящих к нему посетителей, он однажды не избежал соблазна немного «поиграть в сыщика» и занялся расследованием вышеупомянутого дела, что привело к совершенно непредсказуемым последствием.

Глава III. Услужливый автомобилист

На следующее утро, еще не было пяти часов, как я уже входил на Южный вокзал. Первый поезд не останавливался в Мескле, и мне пришлось взять билет до Тине, откуда я должен был совершить довольно длинное путешествие пешком. Это меня нисколько не смутило, и, отойдя от кассы, я поспешил выйти на перрон.

Уезжающих, благодаря раннему часу, было немного. Около вагонов, в ожидании отхода поезда, стояла, разговаривая, группа кондукторов. Я подошел к ним.

Перекинутый через плечо мешок, высокие дорожные сапоги и толстая железная палка придавали мне вид туриста, благодаря чему я легко вмешался в разговор.

— Хорошими делами занимаются тут у вас на южных дорогах, — пошутил я. — Людей уж убивать начали!

— Это было как раз на моем дежурстве, — ответил один из кондукторов. — Я сопровождал поезд. Подумать только, что я разговаривал с этим несчастным минут за двадцать до того, как его убили!

— Это удивительное преступление, — сказал я. — Говорят, будто он сидел в вагоне совершенно один и убийца не имел никакой возможности пробраться к нему во время пути.

— Что тут говорить, все равно ничего не узнаете, — глубокомысленно произнес кондуктор. — Ясное дело: раз его убили, значит, кто-нибудь вошел. Но каким образом? Где? Во всяком случае, не до Малоссены, так как я сам был у него в вагоне и он еще угостил меня сигарой. В Малоссене тоже никто в вагон не входил. Говорят, кто-нибудь мог забраться с другого пути. Ерунда! Тут же был весь станционный персонал, на другой стороне платформы жена начальника станции, дети, народ. Кто-нибудь да заметил бы. А никто ничего не видел! Следовательно… — Он плюнул в сторону и вызывающе взглянул на собеседников.

— Вы правы, — подтвердили мы, — это что-то непонятное.

— Тем не менее его здорово потрепали! — заметил другой кондуктор.

— И ограбили, — добавил я. — Кстати, с ним, кажется, был чемодан?

— Как же сударь, большой красный чемодан. Это тоже забавная штука!

Присутствующие обменялись взглядами.

— Что такое? В чем дело? — поинтересовался я.

— Представьте себе, что вчера вечером сюда на вокзал явились за этим чемоданом дама и барышня в сопровождении полицейского.

— Это была вдова убитого, — объяснил я. — Она хотела узнать, целы ли в чемодане вещи.

— Совершенно верно, сударь. Так как у нее не было квитанции, а на чемодане не был проставлен адрес, то ее попросили описать, как выглядит чемодан. Когда она это сделала, его принесли и открыли.

— Значит, у нее был ключ?

— У подобных чемоданов почти всегда бывает по два ключа. Один из них был у дамы. К счастью, она его захватила. Итак, она открывает чемодан и что бы вы думали? Что же там лежало?

— Что там лежало? — машинально повторил я.

— Камни, сударь! Весь чемодан был набит камнями и сухими листьями.

— Камнями? — воскликнул я, не веря своим ушам.

— А между тем, говорят, что обыкновенно владелец этого чемодана имел дело совсем с другими товарами и, уезжая в последний раз из дому, положил туда шелк, бархат и всякую тому подобную ерунду! И на крупную сумму! Посмотрели бы вы, что тут сделалось с нашей дамой. Она чуть с ума не сошла!

Я отлично представил себе состояние госпожи Монпарно и порадовался, что не присутствовал при этой сцене.

— Что же это все, однако, значит? — спросил я себя вслух.

— Очень просто. Весь товар стибрил тот же молодец и заменил его камнями.

— Очевидно! Но когда? Когда?

— Ну, уж это трудно сказать, — неопределенно махнул рукой кондуктор. — За одно могу ручаться, что не в вагоне.

— Как знать, может быть, совершив убийство, злоумышленник снова пробрался в вагон.

— Каким способом? Да и, наконец, не спорю, бывали случаи, что грабители раскрывали дорогой сундуки и выбрасывали за окно вещи, чтобы поднять их впоследствии. Но заполнять пустые места камнями! Этого еще не случалось. Откуда их набрать? Ведь их было много! Не набрал же их злоумышленник через окно во время движения поезда?

— Я думаю, — согласился я.

И здесь, как накануне, осматривая взорванный сундук, я сразу понял, что человек, совершивший это сложное таинственное преступление, обладал феноменальной, почти гениальной смелостью. Принимая во внимание мою неопытность, мне нелегко будет раскрыть его карты.

В эту минуту раздался свисток поезда. Я вскочил в купе второго класса.

— Боитесь первого класса? — добродушно крикнул мне кондуктор.

— Благодарю вас, не имею никакого желания быть убитым! — ответил я тем же тоном.

В шесть часов я был уже в Тине. Чтобы добраться до Месклы, откуда должны были начаться мои поиски, я должен был сделать около пяти километров пешком среди гор и ущелий, производивших в это раннее безлюдное утро какое-то особенно подавляющее, почти жуткое впечатление. Вокруг меня все было тихо, только издали доносилось журчанье небольшой горной речки и время от времени звонко ударяла о камень моя железная трость.

Не успел я пройти и одного километра, как сзади меня раздался шум приближающегося автомобиля и громкий звук гудка заставил меня прижаться к утесу, чтобы очистить дорогу.

Минуту спустя передо мной оказался небольшой двухместный автомобиль, весь покрытый пылью. В нем сидел закутанный в меха человек с огромными темными очками на глазах. Поравнявшись со мной, он уменьшил скорость машины, бросил на меня любопытный взгляд и остановил автомобиль.

— Куда вы идете? — крикнул он мне.

— В Месклу! — ответил я тотчас же, не сомневаясь, что незнакомец спрашивает меня с благонамеренной целью — помочь мне добраться до места назначения.

Мое предположение оправдалось. Автомобилист действительно указал мне место около себя.

— Не хотите ли, я вас подвезу?

Я, конечно, поспешил согласиться и выразить мою благодарность. Затем мало-помалу, не то из желания оказать ему любезность, не то подняться в его глазах, я рассказал ему о цели своей поездки.

Он выслушал рассказ о преступлении с большим интересом и подробно расспрашивал меня о личности убитого.

— Позвольте, позвольте! — воскликнул он, наконец, бросая на меня из-под очков любопытный взгляд. — Вы, что же, занимаетесь полицейскими делами?

— Я — сыщик! — ответил я, скромно опуская глаза.

— Неужели?

Он, видимо, был удивлен, и я понял, что мне необходимо представиться. К тому же это сразу возвысит меня в его глазах.

— Я — Падди Вельгон! — произнес я, слегка краснея.

Резким движением руки незнакомец откинул на лоб закрывавшие его глаза очки. Автомобиль как вкопанный остановился на месте, и я увидел устремленные на меня с каким-то странным выражением светлые голубые глаза, такие проницательные и холодные, что мне сразу стало как-то не по себе.

Я смутился и, машинально найдя в кармане визитную карточку Вельгона, протянул ее автомобилисту.

Он взял ее у меня из рук, поглядел и снова передал мне со словами, в которых я не мог уловить ни одной иронической ноты.

— Возьмите вашу карточку. Вероятно, у вас их с собой немного.

Я весь вспыхнул, вспомнив, что на четырех углах карточки остались следы от кнопок, несмотря на все мои старания загладить сделанные ими дырочки.

Между тем мой спутник снова опустил на глаза очки и дал ход машине.

— Я уехал совершенно неожиданно, — сказал я, чувствуя потребность окончательно рассеять подозрения незнакомца. — Меня просило заняться этим делом страховое общество.

— Вот как! — произнес автомобилист. Я ему объяснил положение вещей.

— Интересный случай! — любезно заметил он, рассеянно слушая мои объяснения. — Падди Вельгон! — повторил он. — Я очень много слышал о вас. Вы, вероятно, ирландец?

— Да, как же! — смущенно ответил я.

— И никакого акцента! Это поразительно!

— Требование профессии, — сухо ответил я, стараясь побороть свое смущение. — Мы не должны обращать на себя внимание.

Мой спутник, видимо, что-то тщательно искал в кармане. На лице его отразилось неудовольствие.

— Я, в свою очередь, хочу вам представиться, — сказал он. — Меня зовут Карло Дольчепиано.

— Вы итальянец? — спросил я по-итальянски, зная этот язык, как большинство живущих в Ницце, так же хорошо, как французский.

— Si, signor! — ответил он, смеясь.

Его иссиня-черные усы и ярко блестевшие белые зубы, несмотря на сильный пьемонтский акцент, который я сразу уловил, как бы подтверждали его слова.

— Если вы ничего не имеете против, — продолжал он по-итальянски, — я буду вам сопутствовать в ваших розысках. Меня это очень интересует. Я совсем свободный человек, и если вы позволите…

— Пожалуйста! — ответил я, польщенный мыслью проявить свой талант на глазах постороннего наблюдателя.

В Мескле нет ни вокзала, ни деревни. Это нечто вроде полустанка между двумя утесами и двумя туннелями, производящее самое подавляющее впечатление. Подъезжая туда, мы еще издали, с моста, увидели прогуливавшихся взад и вперед по узкой платформе двух жандармов и станционного служителя. Подъехав ближе, мы узнали, что труп убитого находится в станционном здании, служащем в то же время и пассажирским залом и складом, и будет отправлен в Ниццу ближайшим поездом. Одиночество делает людей общительными, и нам без труда удалось узнать у жандармов подробности ужасного происшествия.

Труп был найден у противоположного конца туннеля около пяти часов утра. Чтобы не мешать проходу поездов, его отодвинули параллельно рельсам, что в значительной мере повредило следствию, принужденному ограничиваться показаниями обнаруживших труп рабочих. Вслед за этим из Тине была послана телеграмма. Все эти хлопоты заняли немало времени, и прибывшие из Ниццы судебные власти были на месте происшествия только около четырех часов вечера. Удостоверив при помощи находившихся на трупе бумаг личность убитого, представители правосудия направились для производства дознания в Виллар, постановив отправить тело в Ниццу для опознания его родными.

Что же касается преступника, то о нем до сих пор не было и речи, хотя убийство было вполне доказано.

— Следовательно, — решился я задать вопрос, — нет никакой возможности предполагать самоубийство?

Оба жандарма презрительно усмехнулись.

— Что вы, сударь, — ответил один из них. — Голова убитого была обложена камнями, чтобы она не могла сдвинуться с рельсов, когда будет проходить поезд. Если бы вы видели, во что она превратилась!

— Но в таком случае, значит, когда его клали на рельсы, он был уже мертв?

— Ну, еще бы! У него была прострелена голова. Тут же, среди всей этой каши была найдена и пуля.

Это было убедительно. Если бы страховому обществу были известны эти подробности, оно бы, наверно, не послало меня сюда.

Автомобилист тронул меня за руку.

— Отчего вы не попросите показать вам труп? — прошептал он мне на ухо.

Я видел, как у него блестели глаза. Очевидно, он был любителем сильных ощущений.

Тем не менее, ввиду того, что его совет совпадал с моими намерениями, я охотно его исполнил.

— Вы говорите, что труп там? — спросил я, указывая на дом.

— Да! — ответил служитель.

— Вы его, вероятно, скоро вынесете к поезду?

Он угадал мое желание:

— Вы хотите посмотреть?

— Если возможно.

Он вопросительно взглянул на жандармов, в то время как автомобилист незаметно сунул ему в руку монету.

— Все равно, — разом согласился служитель, — придется же выносить его оттуда. Ничего не значит немного приподнять простыню.

Жандармы утвердительно кивнули головой и отошли в сторону. Служитель открыл дверь, и мы увидели лежавшую на досках, покрытую белой простыней фигуру. Секунда — и простыня была сдернута. Один общий крик ужаса вырвался из наших уст. Нельзя было представить себе ничего ужаснее этой картины.

Вместо головы была какая-то высохшая черная масса, состоявшая из остатков костей, запекшейся крови и волос. Шея была также раздавлена почти по самые плечи, руки представляли собою два обуглившихся обрубка, ноги были отрезаны по щиколотку и бесследно исчезли. Вообще, все тело имело такой обгоревший вид, как будто его со всех сторон поджаривали на огне. Платье местами сохранилось в полной неприкосновенности, и я сразу узнал обычный костюм господина Монпарно.

— Нельзя допустить, чтобы этого несчастного привел в такой ужасный вид перерезавший его поезд! — воскликнул я.

— Конечно! — согласился Карло Дольчепиано.

— Ему должны были раньше размозжить голову и пробовали его сжечь.

Это предположение было тем более основательно, что между остатками платья убитого кое-где чернели угли.

— Прокурор сказал то же самое, — ответил один из жандармов.

— От него хотели отделаться, — глубокомысленно заметил автомобилист, — и, только убедившись, что это не так легко, преступник решил положить его на рельсы. Какой промежуток времени был между двумя поездами?

— Час! — ответил жандарм.

— Немного! И затем до утра не проходило ни одного поезда?

— Ни одного. Труп был обнаружен до прохода первого поезда.

— Заключение принадлежит вам, — обратился ко мне автомобилист. — Разбирайтесь-ка теперь во всем этом.

— Все это вполне ясно! — уверенно сказал я. — Время не играет никакой роли. Я констатирую самый факт желания уничтожить или, по крайней мере, обезобразить до неузнаваемости труп, что, как мы сами видим, не привело к желаемым результатам. С меня этого довольно.

— Чтобы сделать его неузнаваемым, не следовало оставлять при нем документов, — заметил итальянец.

— И костюма. Я предполагаю, что преступник изменил впоследствии свое решение, поняв, что рано или поздно исчезновение господина Монпарно все равно станет известным. Подобное преступление всегда раскрывается.

— В более или менее отдаленном времени. Для преступника могло быть важно выиграть время, — задумчиво произнес автомобилист.

— Это было бы трудно, — возразил я. — До совершения убийства был разграблен принадлежавший жертве чемодан и на другой день при помощи найденных при убитом ключей унесены из железного сундука все находившиеся там ценности. Этот двойной грабеж, совпадающий с исчезновением самого господина Монпарно, невольно обратил бы на себя внимание.

И я рассказал все, что мне было известно по поводу последних событий.

— Что меня поражает во всей этой истории, — добавил я в заключение, — это то, что наряду с поразительной предусмотрительностью, характеризующей преступника, как выдающегося организатора, встречается какая-то невероятная наивность. Как будто все преступление было задумано и исполнено двумя отдельными личностями: гением и идиотом. С одной стороны, поразительный по замыслу грабеж в поезде и взрыв сундука, с другой — неудачное обезображение трупа, признанного с первой же минуты благодаря документам и костюму.

Мои собеседники вполне согласились с моими доводами.

Между тем для того, чтобы продолжать розыски, надо было подождать прихода поезда. Я в последний раз взглянул на останки несчастного господина Монпарно.

— А где же ноги? — пришло мне вдруг в голову. — Неужели от них не осталось никакого следа, даже сапог?

— Они, вероятно, были отрезаны, а не раздавлены, — небрежно заметил Дольчепиано.

— Об этом никто не подумал, — ответил жандарм. — Может быть, они и лежат где-нибудь в туннеле.

Я бросил многозначительный взгляд на автомобилиста, который, видимо, его понял, так как улыбка скользнула по его губам.

— Может быть! — с деланым равнодушием ответил я.

Между тем поезд подходил к станции. Жандармы внесли труп в прицепленный в конце поезда товарный вагон и вошли туда сами. Когда поезд отошел от станции, я обернулся к своему спутнику.

— Мы, конечно, отправимся в туннель? — улыбнулся он.

— Конечно! — ответил я, выходя со станции.

Он последовал за мной, осторожно ведя рядом свой автомобиль. Дорога была совершенно безлюдна. Я спросил у станционного служителя, как пройти к месту преступления, и нашел его без труда. Мой спутник вынул из кармана электрический фонарь и стал любезно освещать мне дорогу.

Отдаленность местности не давала возможности любопытным наводнить место загадочного преступления, благодаря чему его посетили только судебные власти, да и те, как мне объяснили, шли только по рельсам, не отходя к откосу, на котором лежал сдвинутый с рельсов труп. Поэтому сердце мое усиленно забилось, когда я заметил глубоко врезавшиеся в гравий следы чьих-то шагов.

— Убийца! — прошептал я, указывая на них итальянцу. — Он нес труп.

Действительно следы шли вплоть до места, где был найден господин Монпарно, и затем продолжались в противоположную сторону к выходу из туннеля, сохраняя уже более легкий отпечаток. Очевидно, убийца уже отделался от своей ноши и шел более легкой походкой.

Я нагнулся, чтобы ближе рассмотреть следы; Дольчепиано любезно навел на это место фонарь.

— На злоумышленнике были надеты сапоги с тонкой подошвой, — заметил я. — Следовательно, это не был простой крестьянин.

— Вы думаете? — чуть-чуть насмешливо произнес итальянец.

Задетый за живое, я крепко прижал к мягкому гравию свою, обутую в большой грубый сапог, ногу и указал своему спутнику на получившийся от нее отпечаток.

— Видите? Что общего? А теперь попробуйте вы, — добавил я, заметив легкие комнатные сапоги автомобилиста.

— Если это вам доставит удовольствие, — усмехнулся тот, пожимая плечами.

След его сапога получился совершенно тождественным со следом, приписываемым мной убийце.

— Ага! — торжествующе воскликнул я. — Сравните! Разве можно смешать? У незнакомца были сапоги, подобные вашим.

— Что же это доказывает? — спокойно возразил Дольчепиано. — А у вас простые, грубые сапоги. В горах по одному этому трудно судить о социальном положении человека.

— Но у него были сапоги на тонкой подошве, которых не надевают для прогулки по горам.

— Положим! — согласился итальянец. — Но…

Наши взоры одновременно устремились на какие-то два предмета, темневшие в нескольких шагах от нас около стены туннеля.

— О! — воскликнул я, подбегая к ним.

— О! — как эхо, повторил итальянец.

Перед нами лежала пара огромных, грубых, подбитых гвоздями сапог.

— Они не могут принадлежать жертве, — разочарованно сказал я, снова бросая их на землю.

Мой спутник поднял их и стал разглядывать.

— Впрочем, может быть… — снова заговорил я, — может быть, убийца обменялся обувью с своей жертвой… Но где же в таком случае ноги? Опять что-то непонятное! Во всяком случае, можно предположить, что эти сапоги принадлежат убийце.

— В силу чего, я беру их с собой! — спокойно заявил автомобилист. — Думаю, что вы не захотите отдать в руки властям такое ценное доказательство.

— Конечно, нет! — машинально ответил я, занятый своими мыслями.

— Кроме того, можно еще предположить, что в настоящую минуту убийца разгуливает в сапогах своей жертвы.

— Если он их уже не снял, — добавил Дольчепиано.

— Ну, — произнес я, окидывая вокруг себя взглядом, — теперь, я думаю, нам здесь больше нечего делать. Мы собрали довольно ценные сведения, теперь остается только в них разобраться. Пока сделаем вывод: господин Монпарно был убит в вагоне выстрелом из револьвера, и тело его было сброшено с поезда в туннель. Соскочил ли убийца вслед за ним или вернулся после остановки поезда, во всяком случае, он пытался сжечь труп убитого им человека и, потерпев неудачу, уложил его на рельсы. Хорошенько осмотрев окрестности, мы, вероятно, найдем следы разведенного им огня. Но, по-моему, нам теперь главным образом следует заняться вопросом о краже содержимого красного чемодана. Где она могла произойти? Мне известно, что господин Монпарно сел на поезд в Вилларе. Туда мы и должны отправиться.

— Поедем! — согласился внимательно слушавший меня итальянец.

Мы вернулись на дорогу и, сев в ожидавший нас автомобиль, двинулись в путь. Всю дорогу от Месклы до Виллара я не переставал громко развивать свои предположения.

— Несмотря на существование несомненной связи между кражей товара, убийством и взрывом сундука, — говорил я, — возможно, что все это совершено не одним и тем же человеком. Возможно, что убийца имел соучастника.

Дольчепиано чрезвычайно внимательно выслушал все мои слова.

— Все это весьма далеко от самоубийства, подозреваемого вашим страховым обществом, — сказал он наконец.

— Их подозрения только смешны, — возразил я. — Удивительно, на что иногда толкает людей страсть к деньгам.

И я откровенно рассказал ему подозрения Кристини относительно Софи Перанди.

Я говорил, говорил без конца обо всем, что только не касалось моей собственной личности, нисколько не заботясь о том, насколько полезна может быть такая откровенность с человеком, которого я видел в первый раз. К тому же вид моего спутника внушал мне полное доверие, и я даже обрадовался, услыхав от него, по приезде в Виллар, что он намеревается остановиться там вместе со мной.

— Где мы остановимся? — спросил он.

— В какой-нибудь гостинице, — ответил я. — Там мы будем у самого источника не только утоления голода, который уже дает себя знать, но и сведений.

— Отлично! — согласился Дольчепиано, замедляя ход автомобиля.

Несколько минут спустя мы остановились около станции, напротив которой пестрела желаемая вывеска. Автомобиль был отведен в сторону, и, выйдя из него, мы вошли в гостиницу.

— Пива, хозяин! — крикнул я, усаживаясь за стол. — Дайте также хлеба и, если у вас есть, два куска ветчины.

Приказание было исполнено сейчас же, и вместе с ветчиной и пивом у нашего столика появился сам хозяин.