Счастье момента

Анне Штерн, 2020

Берлин. 1920-е годы. Молодая энергичная акушерка Хульда Гольд очень популярна в своем районе, где на фоне нищеты и трудностей зарождается новая жизнь, где тень и свет соседствуют друг с другом, а тайны прошлого грозят разрушить все. Она с радостью помогает тем, кто в этом нуждается, порой серьезно рискуя. В этот раз она пытается выяснить, почему погибла проститутка Рита, и знакомится с комиссаром Карлом Нортом. Оба чувствуют притяжение друг к другу, но есть еще старый поклонник Феликс, владелец кафе, который, кажется, до сих пор неравнодушен к Хульде. Кого из них выберет Хульда? И сможет ли она узнать секреты Риты?

Глава 8

Четверг, 1 июня 1922 года

— Да? — отозвалась расплывшаяся старушка в потертом халате, высунув голову из дверного проема квартиры на первом этаже. Ее седые влажные волосы были накручены на бигуди, между которыми выглядывала бледная кожа. — А, вы та девушка, что приняла роды у Шмидтов?

Хульда кивнула. Сегодня она вернулась к Лило, показала новоиспеченной матери, как пеленают детей, и дала ей немного поспать, а сама тем временем посидела на кухне с малышом. До сих пор Конрад был просто образцовым ребенком: почти не плакал и сразу засыпал, когда его качали на руках. И все же Лило выглядела так, словно не спала несколько недель.

Хульда прошлой ночью тоже не сомкнула глаз. Она вглядывалась в темноту своей тихой мансарды, пока в голове стремительным калейдоскопом проносились воспоминания о матери. Ужасным был не только конец Элизы Гольд, но и предыдущие годы жизни.

Разговаривая с Феликсом в кафе, Хульда старалась не показывать, как переживает из-за годовщины маминой смерти — хотя Феликс прекрасно понимал глубину ее горя. Он знал Хульду как никто другой. Он обнимал ее, когда маму увозили на машине скорой помощи. Без сирены. Но Хульда больше не могла быть с ним, не могла позволить себе вернуться к комфорту, который обеспечивала их давняя дружба.

Хульда отвлеклась работой, как делала всегда. Сюда она приехала в свой обеденный перерыв, а потом собиралась отправиться на первое занятие курсов по повышению квалификации, которые проходили в женской клинике Нойкельна — там же, где в юности она обучалась на акушерку. Но сегодня Лило снова смотрела на Хульду с такой мольбой во взгляде, что та решила сначала переговорить с кастеляншей.

— Вы ведь госпожа Козловски? — на всякий случай уточнила она, после чего представилась: — Меня зовут Хульда Гольд. Можно зайти к вам на минуточку?

— Конечно, милая моя. Проходите в парадную!

Госпожа Козловски, похоже, была рада нежданной гостье. Она взяла Хульду за руку, потащила в коридор, захлопнула за ней дверь и даже задвинула засов, словно отрезая путь к отступлению. Потом проковыляла в гостиную, где царил ужасный бардак. В первую очередь в глаза бросались неубранная постель, влажные полотенца и разложенные на низком столике остатки пряжи с бесчисленным количеством вязальных спиц. Посреди беспорядка можно было увидеть по меньшей мере десяток бутылок, некоторые из них валялись на полу. Хульда уже почувствовала исходящий от госпожи Козловски запах перегара и увидела под ее мутными глазами лопнувшие красные прожилки, указывающие на любовь к спиртному. Хульда была не понаслышке знакома с женским алкоголизмом.

— Выпить не хотите? — предложила госпожа Козловски и, не дожидаясь ответа, плеснула портвейн в два не очень чистых бокала на толстых ножках. Потом протянула один из них Хульде.

— Почему бы и нет? Благодарю! — Хульда пригубила кисло-сладкую жидкость и сразу же ощутила успокаивающее жжение в горле. «Главное — не переборщить», — подумала она. Завтракала Хульда давно, причем завтрак ее состоял из одной только ржаной булочки с медом, которую она проглотила за рулем велосипеда, потому что снова проспала. Она опьянеет, если выпьет сейчас больше одного бокала.

— Вы чего-то хотели? — поинтересовалась кастелянша, подливая себе портвейна.

Хульда скользнула взглядом по фотографиям на стенах. Люди в темных одеждах, мужчины в форме… По напряженным лицам позирующих было видно, что им приходилось долго оставаться в одном положении, чтобы фотограф запечатлел их черты.

Хульда с нарочитой беззаботностью сказала:

— Говорят, вам здесь все доверяют. Вас можно назвать хранительницей тайн этого дома.

— Да, можно, — хихикнула Козловски. — У меня память как у слона. Правда, когда мне нездоровится, то могу и что-нибудь забыть. Я очень чувствительна к изменению погоды, знаете ли… От этого у меня каша в голове и мысли путаются.

Хульда кивнула, сдерживая улыбку.

— Я хотела спросить, хорошо ли вы знали Риту Шенбрунн? Может, она доверяла вам какие-нибудь секреты?

Лицо госпожи Козловски искривилось от горя.

— Ужасное происшествие, правда? Да чего вы там стоите, садитесь! — Она скинула грязные вещи с видавшей лучшие дни кушетки, из которой торчали пружины.

Хульда осторожно села на краешек и ободряюще улыбнулась хозяйке.

— О чем это я? Ах да, вы спросили о госпоже Шенбрунн из третьего подъезда. Ужас, просто ужас! Мы с Ритой любили иногда пропустить по стаканчику. Какое-никакое развлечение для двух пожилых дам, понимаете? Ей нравился портвейн, который вы сейчас пьете… Но после того, что случилось с ее мужем и дочкой Хильдой… — Госпожа Козловски вытерла глаза и всхлипнула. — Рита изменилась.

Она выдержала театральную паузу и посмотрела на Хульду, явно ожидая вопросов. Хульда готова была подыграть.

— А что с ними случилось?

Кастелянша многозначительно провела пальцем по горлу.

— Померли, причем оба. Что муж, что ребенок, — мрачным голосом сказала она. Ее щеки и дряблая кожа на подбородке дрожали от возбуждения. — Случилось это в тысяча девятьсот восемнадцатом, вскоре после окончания войны. Эпидемия испанки. Да что я вам рассказываю! Только здесь, в нашем доме, погибло десятка два человек, если не больше! В основном, конечно, старики да маленькие детки… А ведь Конрад, муж Риты, был здоровяк каких поискать! Сначала у него разболелась голова, потом началась лихорадка, и он выблевал себе все кишки… А всего через неделю слегка и дочка! Никто такого не выдержит. Вот Рита и съехала с катушек.

Хульду не покидало ощущение, что, несмотря на сочувственные слова, госпожа Козловски наслаждается происходящим. Девушка быстро осушила стакан, вспомнив рассказ Берта об эпидемии, которая охватила город, как пожар. Еще Берт рассказывал, что философ-коммунист по имени Фридрих Энгельс еще после войны 1871 года предсказал, что Германию ждет очередная губительная война, которая закончится эпидемией и голодом. Хульда частенько вспоминала эти слова, поскольку на этом предсказание не закончилось. По словам Берта, Энгельс говорил, что Германия в конечном итоге будет разорена и уничтожена. Хульда не знала, что об этом и думать: ей казалось, что страна понемногу оживает.

Она задумчиво посмотрела на госпожу Козловски, которая наклонилась вперед, наливая себе третий бокал. Бигуди у нее на волосах заколыхались под своим весом.

— Давайте и вам плесну? — предложила кастелянша, кивнув на бутылку.

«Да пропади оно все пропадом», — подумала Хульда и протянула свой пустой бокал госпоже Козловски. Та наполнила его самых до краев. Хульде пришлось осторожно отпить немного портвейна, прежде чем она смогла поставить бокал на стол рядом со ржавой швейной машинкой. После этого она выжидающе посмотрела на госпожу Козловски. Раз уж она здесь, то попытается выяснить, что произошло с Ритой Шенбрунн.

— Вы сказали, что после потери родных Рита изменилась. В чем это выражалось?

— Она начала пить как сапожник, — ответила госпожа Козловски, слизывая капельки портвейна с тонких губ. — Даже прямо ходить не могла, качалась из стороны в сторону! Поначалу в лечебнице на это закрывали глаза, но вечно так продолжаться не могло, ясное дело. Через год или два Риту уволили.

— Госпожа Шенбрунн работала в клинике?

— Да, в далльдорфской психушке. У нее было время, чтобы работать. Малышка Хильда родилась спустя годы после свадьбы, а больше детей у них не было. Рита как-то сказала, что хотела бы иметь большую семью, но у нее не получалось. Не все в жизни получается так, как хочется, верно, милочка?

Хульда закашлялась, подавившись портвейном. Госпожа Козловски заботливо похлопала ее по спине, а потом с тоской указала на одну из фотографий, с которой серьезно смотрели четверо детей, выстроившиеся по росту перед деревянной лошадкой-качалкой.

— Даже если получается родить детей, которые прошли через войну и остались невредимы… В конце концов ты остаешься в одиночестве. Никто не приезжает навестить старушку-мать. — Госпожа Козловски вытерла слезы, которые потекли из ее покрасневших глаз.

Было видно, что она погрузилась в прошлое, поэтому Хульда поспешила уточнить:

— Значит, Рита работала медсестрой?

— До недавнего времени, — кивнула госпожа Козловски, взяв себя в руки. — Она пошла учиться, чтобы найти работу и помогать мужу. Конечно, он должен был дать свое согласие. Это сегодня девчонки вроде вас могут делать все, что им заблагорассудится, а тогда были совсем другие времена…

Хульда подумала, что времена, может, и изменились, но вот законы остались прежними. Если бы она вышла замуж, то чтобы работать, ей тоже пришлось бы получить письменное разрешение от мужа. Зато теперь женщинам разрешили голосовать! Правда, Хульда совсем не интересовалась политикой… Она попыталась сосредоточиться. Что кастелянша сейчас сказала?

— Какой-какой была Рита?

— Умной и сообразительной. Она с отличием выучилась и сразу же нашла работу. Конечно, не все мечтают работать с психами, но Рита повторяла, что ей нравится чувствовать себя нужной. Она вечно рассказывала про современные методы лечения и все такое. Я как-то поднялась к Рите в квартиру и увидела у нее тетрадку, куда она добросовестно записывала разные методы лечения, что говорят врачи, кто пациенты и… не знаю. Я не разбираюсь в ваших медицинских штучках.

Да, в этом у Хульды не было ни тени сомнений.

— И что случилось потом?

— А потом ей пришлось собрать вещички. Руки у нее тряслись, она больше не могла ставить уколы. Ревела она тогда белугой… К тому времени Рита уже перебралась в маленькую квартирку в последнем подъезде, а в ее старую въехала большая семья. Сейчас так трудно с жильем, что иначе и быть не могло. Это ей еще повезло. Чем, скажите на милость, ей было платить за квартиру?

— А на что она тогда жила?

Госпожа Козловски снова посмотрела на Хульду со смесью торжествующего восторга и стыда.

— Нам остается лишь догадываться, милочка. Ходят тут разные слухи… Видимо, Рита пошла на панель. — Она пожала плечами. — В ее-то возрасте! Подумать страшно. Так низко пасть… А ведь у Риты было доброе сердце. Она такого не заслужила. С ее стороны было глупо не иметь запаса на черный день. Вот я как следует сберегла наследство моего Вильгельма!

Хульда встала. Ей больше не хотелось выслушивать язвительные замечания госпожи Козловски о своей покойной соседке, замаскированные под притворное сочувствие. Колени у нее подкашивались, словно она ступала по зыбкому песку. Ну и портвейн!

— Боже правый, — пронзительно засмеялась госпожа Козловски. — Бедненькая моя, на вас лица нет! Вам лучше сесть, милочка. Промочите горло на дорожку.

С этими словами она откупорила бутылку с прозрачной жидкостью, на этикетке которой было написано «Данцигский ликер «Гольдвассер». Хульда в ужасе отпрянула.

— Большое спасибо, госпожа Козловски. У вас здесь замечательно, но мне сегодня еще работать.

С этими словами она осторожно, по стенке подошла к двери, вежливо попрощалась и еще раз поблагодарила за гостеприимство.

Но стоило кастелянше закрыть за Хульдой дверь, как она глубоко вздохнула. Стойкий душок выпивки и немытого старческого тела был настолько тяжелым, что запах жареной капусты, витавший на лестничной клетке, казался почти приятным. «Мне срочно нужно перекусить и выпить чашечку крепкого кофе», — подумала Хульда и направилась к стоявшему во дворе велосипеду. Она решила пойти пешком, чтобы не рисковать, и теперь вела велосипед вдоль Бюловштрассе, глубоко вдыхая воздух раннего лета.

Небо было затянуто тучами, но дождя, скорее всего, не будет. Отменный мокко подавали в кафе «Винтер», но сегодня Хульда решила обойтись без него. Лучше она пойдет в какую-нибудь кофейню на Потсдамерплац, куда можно дойти минут за двадцать. Ей не хотелось портить Феликсу настроение своим присутствием. Кроме того, Хульда устала от его жалости к себе. При мысли о Феликсе у нее в душе поселилось странное смятение.

По дороге Хульде повстречались несколько желтых омнибусов, множество автомобилей, ехавших по широкой Потсдамерштрассе в северном направлении, и мальчишки-курьеры, которые пролетали мимо нее на велосипедах, звоня в колокольчик. Кто-то громко присвистнул Хульде вслед, и она усмехнулась: может, не такая уж она и старая.

На мосту неподалеку от площади Потсдамерплац толпились люди: добровольцы из Армии спасения раздавали голодающим горячий суп в жестяных мисках. Хульде было больно смотреть на изможденные детские личики, на беззубо улыбающихся стариков и смущенных матерей, которые не могли накормить свои семьи. Пока она пробиралась сквозь толпу, нескольких человек приняли ее за сестру милосердия — видимо, из-за чепчика.

На большом нарисованном от руки плакате было написано: «Сослужите Богу службу, пожертвовав на нужды полевой кухни».

«Полевая кухня. Что это за слово вообще такое? — покачала головой Хульда. — Почему все в этой стране, даже еда, имеет военный подтекст?»

Потом она подумала: «Интересно, а Рита Шенбрунн тоже стояла в очереди за супом или ей не позволяла гордость?» Почему эта женщина решилась на самоубийство? Потому что не смогла смириться с потерей семьи и любимой работы? По крайней мере, так думала кастелянша. А вот Лило решительно исключала такую возможность. Что же случилось на самом деле? Может, Рита упала в канал, потому что была пьяна? Или ее смерть как-то связана с тем, что она была проституткой? Может, Риту убил кто-нибудь из ее окружения? Может, кто-то хотел свести с ней счеты? В этой среде не брезгуют никакими методами.

«В любом случае, судьба этой женщины довольно трагична», — подумала Хульда, выискивая свободный столик в кофейне на углу. Она помахала официанту, заказала что-то поесть и рассеянно улыбнулась в ответ на его улыбку. Все это время какая-то смутная мысль не давала Хульде покоя, но она не могла понять, какая именно. Это неприятное ощущение навязчиво преследовало ее, заставляя заново прокручивать в голове разговор с госпожой Козловски. Казалось, Хульда что-то упускала, но что именно? Точно, теперь она вспомнила! Кажется, госпожа Козловски сказала, что Рита Шенбрунн вела какой-то дневник, в котором делала рабочие пометки. «Может, она также записывала свои личные переживания?» — подумала Хульда и с благодарностью отпила кофе из изящной чашечки, которую поставил перед ней официант. Лучик солнца пробился сквозь облака и заплясал на ее голых руках. Мир снова прояснился.

Конец ознакомительного фрагмента.