Проделки куриного бога

Анна Яковлевна Яковлева, 2015

Михалине Трацевской тридцать семь. «Ну и что, что красота и молодость прошли? – уверяет она себя. – Зато у меня теперь есть нечто гораздо более ценное: ясность мировоззрения, мудрость, вера в Бога и сыновья. И бесстрастие. Вот мое военное преимущество. Женщина моих лет – настоящая твердыня, способная противиться искушениям». После двадцати лет брака развод представляется ей убийственной процедурой, придуманной фарисеями и чернокнижниками, и вдруг, в вагоне-ресторане, уносящем ее на запад, под стук колес, после бокала вина слово заиграло совсем другими красками, совсем другими… Твердыня рушится при встрече с тем самым единственным мужчиной, который создан для нее и только для нее.

Глава 9

… Тишина давила на уши так, что в голове звенело.

Собрав силы, Герасимов разлепил веки и страшно удивился, когда рассмотрел зеркало на двери, полки, тисненую обшивку переборок — все это чертовски напоминало купе….

В ту же секунду в голове произошла короткая вспышка, из плотной завесы в сознании выплыли подробности вчерашнего вечера.

Чарнецкий, попутчица… Голову сдавил обруч.

Герасимов пошевелился. Его замутило, кости и мышцы отозвались болью, будто у него была температура.

В приступе отвращения к себе Герасимов издал глухой стон и сел.

В ответ откуда-то сверху раздался хрип:

— Платоша, ты здесь?

— Боря, это ты?

— Я-я-а, — простонал лучший друг.

— Ты как?

— Хреново. А ты?

— Аналогично.

На все лады костеря себя, Чарнецкий сполз со своей полки, плохо управляя членами, приземлился на нижнее место напротив Герасимова.

— А где все? — удивился он.

Вопрос озадачил обоих. Некоторое время в тоскливом молчании приятели рассматривали купе, друг друга и панораму за окном — она была убийственно статичной.

— Кажется, приехали? — проявил смекалку Герасимов.

— А где вещи? — не уступая другу в сообразительности, задал сакраментальный вопрос Борис.

Герасимов свистнул. Барсетка с документами и сумка со скудным гардеробом исчезли.

В эту самую минуту дверь в купе с грохотом, показавшимся друзьям невыносимым, отъехала. На пороге возникла по–стариковски грузная фигура в форменном костюме, с изогнутым ключом от купейных замков в кулаке.

— Цо это есть?! — изумился проводник или кто он там был.

Пассажиры затравленно молчали, и мужчина продолжал недоумевать.

— Кто то есть? Як це называ?

— То есть пассажиры, — пояснил Герасимов, чем привел старичка в крайнее возбуждение. На смеси польского и русского проводник потребовал покинуть вагон.

— Куда же мы пойдем в таком виде? — попытался воззвать к благоразумию железнодорожного божка Чарнецкий, но достиг обратного эффекта.

— Проше о панъске докумэнты, — наливаясь краской, повысил голос старый пень.

— У нас нет документов. Нас обокрали, — в два голоса пытались втолковать друзья, но их собеседник несколько раз упомянул полицию, и, не добившись нужного результата, продемонстрировал блестящее знание русского мата.

— Давай его скрутим и снимем с него форму, — обозлился Чарнецкий.

Предложение не пришлось повторять дважды.

Друзья в едином порыве втащили железнодорожника в купе и закрыли дверь.

Через несколько минут дверь купе отъехала, выпустив в проход две странные фигуры. Друзья по-братски поделили трофейную форму: Борису достался пиджак, Платону Фархатовичу — брюки.

Изрыгающий проклятия на двух языках поляк бестрепетной рукой был заперт снаружи тем самым, экспроприированным вместе с формой, изогнутым ключом.