Я ждал тебя…

Анна Пушкарева

Давайте перенесемся туда, куда вы точно никогда не заходили, из страха ли или из предубеждения… Антон уже ничего не ждал, надломленный страшным предательством и беспросветностью одинокой жизни. Казалось, он вышвырнут на задворки общества – на самом же деле все это время он шел своим, особенным, путем. Ему необходим был долгий разбег, чтобы понять смысл общечеловеческой эстафеты и финишировать с улыбкой на губах. Жизнеутверждающая книга для тех, кто потерял свой ориентир.

Глава 7

На следующий день женщина не пришла. «Наверное, брат сильно разболелся, — решил Антон. — Сейчас пора такая, многие болеют». В их детском доме тоже все дети лежали больные. Они заболевали не потому, что переохлаждались, — гуляли они всего по два десятка минут в день. А потому что организм их был ослаблен и не мог сопротивляться инфекциям. Стоило кому-то одному притащить какую-нибудь бацилу, — и она подчистую косила всех воспитанников детского дома. Болели они долго, выздоравливали с трудом, было много рецидивов. В детском доме, одним словом, начался карантин.

Как ни совестно Антону было в этом признаваться, но он любил, когда назначался карантин. Даже само это непонятное слово вселяло в него недостойную радость. Ибо для него оно означало, что дети, хоть ненадолго, но оставят его в покое, что никто не будет к нему цепляться. Для него наступила долгожданная передышка, когда он мог позволить себе расслабиться, а не вздрагивать от каждого шороха за спиной.

Антон был в этом осеннем саду совсем один. Перед ним лежали листья, которые он сгреб в кучи, — их нужно было запалить. Но перед этим Антон делал странное: он падал на листья и зарывался в них лицом. Боже, как они пахли! Грибной прелостью и пряностями, мокрой землей и перезрелыми яблоками! Антон рассмеялся молодо, задорно, сам не зная отчего. В его смехе не было никакого смысла, — разве что одна радость бытия, неимоверного удовольствия, что он живет на свете! Разное ему пришлось пережить, увидеть, перечувствовать, передумать, но никогда, никогда не допускал он мысли о том, чтобы наложить на себя руки. Всё-таки жизнь была для него каким-то священным даром, — и не ему было ставить в ней точку.

Антон катался в листве и посмеивался над собой: будто и не человек он был, а какой-то зверек, волчонок, — и приходил в еще больше восторг от этой мысли! Вот если бы он был псом, — тогда бы он зажил, наслаждаясь полной свободой действий, играя весь день напролет. А, может быть, и до Ярославля бы добрался, ведь ему уже не нужен был бы билет. Он был уверен, нашлись бы добрые люди, которые дали бы ему поесть! Антон заметил, что люди охотнее кормят собак, нежели других людей. А в Ярославле он сел бы напротив какого-нибудь храма, запрокинул бы свою лохматую морду и, слегка подрагивая хвостом, часами созерцал бы красоту, воплощенную в камне!

Странные мысли посещали Антона иногда, наподобие вот такой метаморфозы с собакой. Антон знал, отчего это происходит: его почти ничем не заполненному мозгу нужно было о чем-то думать, — вот он и пускался в такие невероятные мысленные перевоплощения. Антон запалил листья. Влажные, они почти не горели, а только тлели, испуская шипение. И зачем нужно было жечь листья? Потому что директриса распорядилась. Наверное, так делали, когда она была маленькой. У людей почти все привычки — из детства. И они не меняется, даже если в один прекрасный день доказывается их ошибочность.

Мать пришла только через три дня, — как показалось Антону, более изможденная и еле стоявшая на ногах. Сказала, что, наверное, заразилась от младшего сына. При этом от нее резче, чем в прошлый раз, несло водкой, — но Антон не решился ей об этом сказать. Она, конечно, пила, и он знал об этом, — но что это могло изменить в его отношении к ней? Ему было жалко ее, потому что она губила себя, — но мог ли он хоть как-то на это повлиять? Она сама должна была найти стимул измениться, но если ни он, ни его младшие братишки и сестра не были таким стимулом, — то, увы, Антон уже ничего не мог тут поделать. Главное, что она поела сегодня и накормила детей, что они все были более-менее сыты, а все остальное — просто ненужная философия.

Мать снова попросила денег, Антон сказал, что, как и в прошлый раз, деньги будут вечером, но он отдаст их ей при одном условии: что она купит себе теплые колготы и перестанет носить калоши на босу ногу. Остальными деньгами она может распоряжаться, как ее душе угодно. Она пообещала. Странно, но они до сих пор разговаривали через решетку, как будто этот барьер был непреодолим, ну или, во всяком случае, ни тот, ни другой не решались его преодолеть.

Антон снова стал думать, где достать деньги. На шахматы рассчитывать не приходилось, — их изготовление занимало слишком много времени, а деньги нужны были сейчас. И он придумал, с той легкостью, с какой придумывал многие вещи. Конечно, Антон не продумал ни процент успеха своего предприятия, ни возможные последствия от него. О, нет, конечно, в этом не было ничего криминального, ну… или почти ничего. По натуре своей Антон не смел бы причинить людям вред. Он был способен лишь на мелкое хулиганство.

Антон открыл в себе некоторое бесстыдство только сейчас, — но у него была веская причина на это: он помогал своей семье, помогал, как мог. Так получилось, что он стал инвалидом, так почему этим немного не воспользоваться? Должен же он получить хоть какие-то дивиденды за свои страдания. Впрочем, он долго не думал, знал, что если будет долго решаться, спасует.

Антон просто вышел за ограду детского дома, подождал немного, пока наберет ход и поравняется с ним отъезжающая машина, — и обрушился на ее капот. Ему было страшно; он очень боялся удара и боли, которую тот мог причинить, боялся, что его затянет под колеса, если водитель не успеет вовремя нажать на тормоза. Вообщем-то предприятие его было рисковое, — а что еще ему оставалось делать?

Антон проделал свой бросок под машину достаточно посредственно, неуклюже и ненатурально. Но за рулем сидела женщина, и она так испугалась, что ни на секунду не усомнилась в реальности происходящего. Лежать лицом на асфальте было не очень приятно, но вот уже испуганная автолюбительница, нервно дыша и отбрасывая волосы с бледного, как полотно, лица, склоняется над ним и начинает ощупывать. Здорово! Антон медлил, прежде чем открыть глаз, — он просто хотел продлить удовольствие от того, что кто-то касается его.

Но нужно было приходить в себя.

— Молодой человек, что же вы побежали?! Нужно же было сначала по сторонам посмотреть! — вопрошала женщина. — Вас не учили в детстве, как нужно дорогу переходить?

Антон сделал вид, что чувства возвращаются к нему, тихонько застонал, открыл глаз и принялся тереть голову. Только сейчас женщина заметила, что у него что-то не так с правым глазом.

— Это я что ли сделала? — произнесла она дрожащими губами, полностью обескураженная. Антон снова испытал мгновения восторга. Не зря он решился на это мероприятие! Так редко кто-то волновался и переживал за него, хотя, конечно, незадачливая автовладелица больше переживала за свою шкуру.

— Да нет, это у меня давно.

— Ну слава Богу! — воскликнула женщина, облегченно вздохнув.

— Но вот с рукой что-то… не могу понять… Очень больно! — зашипел Антон и вроде как с усилием поднял свою обезображенную руку. Он сделал так, чтобы она оказалась прямо перед самыми глазами женщины. Его рука имела вид очень жалкий, как будто переломанная в нескольких местах. Конечно, если разглядеть ее внимательно, становилось ясно, что это не переломы вовсе, а следствие деградации суставной и костной тканей, — но Антон не позволил разглядывать его внимательно, здоровой рукой прикрыв больную и скорчившись от страданий.

— Давайте, я отвезу вас в больницу! — предложила женщина. — Здесь есть поблизости госпиталь?

Было видно, что она паниковала, — именно то, что было нужно Антону.

— Но вас ведь тогда привлекут к ответственности, а я не хочу так, это ведь не только ваша вина, это я выскочил на дорогу… Давайте, я сам схожу в травмпункт; я придумаю, что там сказать. Не волнуйтесь обо мне!

Такое благородство тронуло женщину, она немного успокоилась.

— Вы уверены, что сможете сами дойти? Может вас все-таки подвезти?

— Не стоит! Думаю, это просто ушиб, — ответил Антон, попутно размышляя, не переигрывает ли он. Женщина тем временем перекинула с плеча сумку, достала кошелек и, порывшись в нем, протянула Антону деньги. Там было много, — во всяком случае, по его меркам.

— Не надо, у меня есть, — буркнул Антон, как будто обидевшись.

— Возьмите! Мне так будет спокойнее, понимаете? Наверняка вам потребуются какие-то лекарства, перевязки…

В ее глазах светилась надежда… Надежда на что? Что он не откажет? Антон протянул руку и, словно нехотя, взял деньги…