Одесские каникулы следователя Железманова

Анна Попова

Расследование кражи иконы из церкви в Касимовском уезде Рязанской губернии привело следователя окружного суда Петра Андреевича Железманова в Одессу. Там ему пришлось не только насладиться красотой Южной Пальмиры и уютом одесских двориков, но и столкнуться с миром профессиональных воров, контрабандистов и торговцев живым товаром. Новое дело прибавило молодому следователю опыта, но поставило на грань между жизнью и смертью.

* * *

Петр Андреевич вышел из храма и стал обходить его, внимательно осматривая стены и землю. Поиски оказались небезуспешными. Около северного придела на краю лужи (спасибо ночному дождичку!) удалось обнаружить след от сапога. По размерам он очень подходил к следам, которые были обнаружены в храме. Теперь точно можно было судить о размере ноги преступника, а также о его росте. Возможно, что храм ограбил человек высокого роста — размер стопы у него солидный. И самое главное — след был особенный: каблук подбит подковкой, а на подковке явно виделась надпись, точнее не надпись, а две какие-то буквы.

— А вот это уже интересно, — воскликнул Петр Андреевич. Он силился понять, что за буквы отпечатались на песке. Разобрать это было не очень легко: буквы переплетались друг с другом. Наконец следователь понял, что перед ним вензель из двух букв — С и К.

Потом Железманов обратился к старосте:

— Ты не знаешь, у вас на селе кто носит сапоги с такой франтоватой подковкой?

— Так, ваше благородие, у нас сапоги в такую пору мало кто носит. Все больше в лапотках ходим или босиком. Тепло уже.

— И все же взгляни, ни у кого таких сапог не замечалось?

Староста подошел к следу, некоторое время всматривался в него, потом пожал плечами:

— Нет, таких ни у кого не припомню.

— А есть кто-нибудь, чьи имя и фамилия подходили под эти буквы?

Староста наморщил лоб и наконец произнес:

— А тебе фамилия нужна или как звать по батюшке?

Дело в том, что в крестьянской среде понятие «фамилия» часто смешивалось с понятием «отчество». Суффикс «вич» (Андреевич или Николаевич) использовался только по отношению к более привилегированным слоям. У крестьянина отчество звучало иначе — Андреев или Николаев. То есть, например, современное ФИО Семен Иванович Николаев относительно крестьянина звучало как Семен Иванов Николаев. Именно это имел в виду староста.

Железманов пояснил:

— И так, и так подойдет.

Староста подумал еще и, наконец, выдал:

— Есть у нас Семен Колобов. По батюшке Петров будет.

— А где живет этот Колобов?

— Так в избе с родителями живет.

— С родителями? Ему сколько?

— Да годков пять, наверное, исполнилось.

Нет, пятилетний клюквенник — это из области фантастики. Но больше никого староста припомнить не смог. Петр Андреевич достал бумагу, карандаш и начал зарисовывать след. Естественно, что он измерил длину и ширину следа, четко повторил форму носков обуви и, конечно, тщательно зарисовал буквы на подковке. Однако надо было убедиться, что след оставлен именно незнакомцем, а не кем-то из жителей Кириловки. Поэтому следователь задал еще один вопрос:

— А у вас на селе никто обувь не шьет? К какому сапожнику обычно обращаются ваши односельцы?

— Так у нас Касимов недалече, тудой обычно ездиют, — развел руками староста.

— Сколько дворов на селе?

— Три десятка.

— Так, сейчас пойдешь со мной по дворам, я должен поговорить с жителями Кириловки. Заодно и узнаем, не справил ли кто сапожки с таким вензелем. И вообще поговорить есть о чем.

— Так давай всех на сход соберем, — предложил староста.

— Нет, на сходе много шума будет. Пойду по дворам, хотя бы с большаками поговорю, они про домашних все знают.

Большаками в деревне называли старшего в семье: отца или старшего сына. Они действительно обычно хорошо знали жизнь своих домочадцев, так как сами ее и организовали. Во всех домах Железманов ставил задачу — выяснить, не видел ли кто посторонних в Кириловке, не интересовался ли кто у сельчан насчет иконы, а также не мог ли оставить затейливый след около храма кто из сельских. Нельзя сказать, что жители села Кириловка были настолько бедные, что сапог у них отродясь не водилось. Конечно, большинство мужиков ходили в лаптях, а, когда становилось тепло, то и вообще босиком. Но были и те, кто мог позволить более фасонистую обувь. Хоть некоторые и надевали этот атрибут деревенского престижа только по праздникам и на публику, все же кандидатов на авторство следа у храма хватало. Поэтому в каждом доме Железманов просто просил выставить пред ним имеющиеся в доме сапоги. Из них он отбирал те, которые явно подходили по размеру, составляя список владельцев. К последним он планировал присмотреться более внимательно. Он и сейчас задавал вопросы: где были ночью, кто их видел. Как правило, тут же раздавались возгласы других домочадцев: так он всю ночь в избе провел! И все же Железманов фамилии записывал. Однако самого главного не было: сапог с необычной подковкой так и не обнаружился. Также никто не признался, что болтал с посторонними об иконах в местном храме. Зато поиски неизвестного, заходившего в Кириловку, оказались не такими уж бесплодными.

— Так я второго дня видела мужика незнакомого в нашем селе, как раз недалеко от церкви это было, — воскликнула одна крестьянка во время беседы. — Даже двух.

— Точно незнакомые?

— Вот тебе крест, — забожилась женщина, осеняя себя крестным знамением. — Первый раз их видела.

— А описать ты их можешь?

— Чего?

— Ну, рассказать, как они выглядели, росту какого были, цвет волос и прочие приметы, лет им сколько, молодые, старые, — пояснил следователь.

— Так оба были уже немолодые, в возрасте. Один повыше, худощавый, седой уже, спина у него сгорбленная.

— Сгорбленная, это как? Горб у него?

— Да какой там горб, просто спину не может прямо держать.

— Сутулится, словом, — понял следователь. — Вот ты сказала, что он выше был, чем другой. Это как? Он высокой сам по себе или просто выше второго, а тот такой маленький, что выше него быть не шутка.

— Не поняла, барин, о чем ты.

— Роста этот седой был большого? Выше меня?

— Да, выше.

Это было важное сопоставление. У Железманова рост был выше среднего, поэтому выше него — значит, высокий. Неплохо бы еще выяснить черты лица подозреваемого.

— А лицо этого сутулого ты разглядела? — продолжал работу следователь.

— Лицо как лицо, обычное, — крестьянка не понимала, что от нее хотят.

— Может, цвет глаз запомнила, нос какой?

— Да делать мне больше нечего, глаза его рассматривать, — отрезала свидетельница. — Нос обыкновенный.

— Ну как это обыкновенный? — начинал горячиться Железманов. — Вот смотри, у мужа твоего нос большой, с горбинкой. А вот у старосты он, наоборот, вздернутый, курносый. Какой более похож нос этого незнакомца?

— На мужнин, у того нос тоже с горбинкой, — уверено заявила свидетельница.

Приметы первого более-менее вырисовывались: высокого роста, худощавый, седой, пожилой, нос с горбинкой. По тем временам уже неплохой словесный портрет. О фотороботах тогда даже не мечтали. Железманов приступил к выяснению примет второго незнакомца:

— А второго мужчину описать можешь? Ты сказала, что он был ниже первого. Насколько ниже? Вот со мной сравни, — использовал знакомый прием следователь.

— А что мне его с тобой сравнивать? Я думаю, что он ненамного ниже тебя был, — предположила женщина. — Вот только ты худощавый, а он такой широкий в плечах был.

— Цвет волос какой?

— Черный, черный как смоль, я думаю, что цыган он. Вот к нам цыгане когда заходили, так вот у них волосы такие и лицо темное — темное, как грязь.

— Что, тоже черное или просто кажется, что он долго не умывался или сильно загорел? — сильно удивился Железманов, слабо допуская мысль, что к краже может быть причастен негр.

— Нет, так, как будто загорел он.

— Глаза, нос не разглядела?

— Нет, не разглядела.

— А ты мне вот что еще скажи. Они между собой не разговаривали?

— Говорили.

— А, о чем, ты не помнишь? Вспомни, очень надо.

Женщина наморщила лоб, некоторое время думала, а потом радостно воскликнула:

— Вспомнила, этот чернявый сказал седому, что, мол, надо торопиться, а то дело к ночи, а им еще до дома добираться.

— А как он это сказал?

— Как-как… Как и мы с тобой говорим, ртом, конечно, — не поняла вопроса свидетельница.

— То, что ртом, это понятно. Я другое имею в виду. Вот представь, разговаривают два человека. Вот если один является старшим или начальником, то он, наверное, будет иначе разговаривать, если, наоборот, должен слушаться другого. Вот как он это говорил — как начальник, или, наоборот, можно было подумать, что он опасается второго. Или они разговаривали как друзья?

— Я думаю, что этот чернявый недовольный был. Говорил, как сквозь зубы цедил.

Железманов опросил других жителей села. Еще несколько человек видели эту парочку незнакомцев, правда, издали. Также следователь выяснил, что никому из кириловцев эти двое не приходятся родственниками или просто знакомыми. Он в каждой избе задавал вопросы о гостях. Пожалуй, из осмотра места происшествия, показаний свидетелей он выжал все, что мог. Нужно было возвращаться в Касимов и далее приступать уже к другим следственным действиям. Но вначале надо как следует обдумать результаты дня сегодняшнего. Этим лучше заняться дома, после небольшого отдыха.

Выезжая из деревни, Железманов обратил внимание на дом с заколоченными окнами. Заколоченные дома можно было увидеть в рязанских деревнях, как, впрочем, и в деревнях других нечерноземных губерний. Многие крестьяне оставляли тяжелый земледельческий труд в зоне рискового земледелия и меняли его на не менее тяжелый труд в городе, тяжелый, но более стабильный.

— Хозяин на заработки ушел? — кивнул Петр на заколоченный дом. Вопрос был продиктован не служебной надобностью, а обычным бытовым любопытством, причем не особо глубоким. Так спросил, скорее для поддержания разговора.

Староста, который решил проводить следователя до выезда из деревни, кивнул головой:

— Да, у нас тут Изветов жил, он торговлей стал заниматься, в город уехал, а потом слухи ходили, что чуть ли не за границу к бусурманам подался, — староста испуганно перекрестился.

— А чем торговал?

— Красным товаром: тканями, лентами, пуговицами. Несколько лет уже как уехал.

Информация вряд ли имела отношение к делу. Петр Андреевич направился домой. По дороге он сосредоточился на особенностях «дорожного полотна» — бесчисленных ямках, лужицах, а также на красоте просыпающейся природы, стараясь получить максимальное удовольствие от велосипедной прогулки и хорошей погоды. Все равно думать лучше сосредоточившись, а какое тут максимальное сосредоточение, если надо то лужу объехать, то на камень не наскочить? Думать он будет дома, после обеда, когда никто не помешает его рассуждениям.