Меч Гардарики

Анна Овчинникова, 2023

Молодой скальд Асгрим в поисках кровного врага является в Древнюю Русь, которую викинги называют Гардарикой – Страной городов. Асгрим думает только о мести, его сердце после гибели семьи оледенело, мед поэзии покинул его. В Гардарике Асгрим находит удивительный меч и то, что становится для него еще важнее меча… Обложка сделана с помощью нейросети fusionbrain.

Глава девятая. Меч Гардарики

Асгрим единым духом выпил большую кружку эля и принялся с фырканьем умываться в колоде с тепловатой водой, стоящей возле дома кузнеца.

Когда он разогнулся, вода в колоде была сильно подкрашена бурым и красным, а Бёдульв, успевший сходить за другой кружкой, мерил его взглядом из-под насупленных бровей.

— Да на тебе живого места нет, парень, — прогудел он.

Асгрим пожал плечами, с готовностью осушил вторую кружку и помотал мокрыми волосами, рассыпав с них снопы брызг. Топтавшаяся у колоды большая белая коза с обиженным блеянием загарцевала прочь.

— Могу нарвать чистотела, — предложил Бёдульв. — Хорошо заживляет ободранную шкуру.

— Так подживет, — равнодушно ответил Асгрим.

Сильнее всего саднила ссадина на виске, оставленная печенежской стрелой, но раз кровь больше не текла, не стоило об этом думать.

— Зайди в дом, поешь, — предложил Бёдульв. — И я кое-что хочу тебе показать.

Сын Рагнара натянул рубашку, пригнулся и вошел в полутемную комнату, где знакомо пахло козьим молоком, травами, кожами, теплом очага… От кузни Бёдульва, стоящей шагах в пятидесяти от дома и в двухстах от деревенского частокола, несло совсем другими запахами: мокрого металла, обуглившегося дерева, гари. Это были запахи битвы, и Асгрим предпочел бы находиться сейчас в кузне, а не в обжитом тепле чужого дома.

Не глядя по сторонам, он шагнул к столу, на котором стояли две миски, кувшин, пара кружек и глиняный горшок, и сел на грубо оструганную скамью.

Бёдульв разложил по мискам дымящуюся кашу, налил в кружки козье молоко, обошел стол и уселся напротив Асгрима.

Они ели и пили в молчании. Снаружи грустно блеяла коза, шумели деревья в недалекой роще. Проем распахнутой двери медленно наливался красным.

— Ты и вправду собрался идти с этим чумовым на печенегов? — выскребая миску, спросил наконец Бёдульв.

— Да.

— Зачем?

Асгрим пожал плечами и сосредоточился на еде, надеясь, что кузнец ни о чем больше не будет спрашивать и замолчит. Он надеялся напрасно.

— Проще в одиночку уложить тура, чем забрать пленника из печенежского стана. Только сумасшедшие могут сунуться к степнякам, не рассчитывая умаслить их выкупом…

Асгрим слегка усмехнулся, услышав про тура, но усмешка тут же сбежала с его лица.

«Вагни сказал — только такие сумасшедшие, как ты, могут заступать дорогу человеку Гундереда»…

Хватит!

Асгрим мотнул головой и выскоблил деревянной ложкой остатки ячменной каши.

— Что ты хотел мне показать? — с полным ртом спросил он Бёдульва.

Тот долго молча смотрел на гостя, выбирая крупицы каши из бороды. Коза снаружи надрывалась протяжно и монотонно.

— Прибери со стола, — сказал наконец кузнец, тяжело встал и заковылял в дальний угол комнаты, отгороженный занавеской.

Асгрим допил молоко из кружки и сдвинул посуду на край, не зная, куда ее можно отнести в чужом доме. В Хосебю посуду обычно…

Хватит!

Наверное, он слишком устал, раз его мысли то и дело вырывались на волю, как лошади из загона… Интересно, кому достанутся печенежские кони, если они со Златомиром не вернутся из своей безумной вылазки? Оставит ли их себе кузнец Свержелога, больше похожий на викинга, чем на крестьянина-гарда, или отдаст общине, как хотел поступить Храбр?

На стол перед Асгримом с тихим стуком легло что-то тяжелое, и он слегка передвинулся, чтобы не заслонять льющийся из двери свет.

Бёдульв принялся медленно разворачивать длинный сверток. Под слоем рогожи оказалась вытертая оленья шкура, под шкурой — толстая ткань. Когда кузнец, наконец, развернул и ткань, сонливость Асгрима как рукой сняло.

На столе лежал меч. Прямой, голубовато-серебристый, с серебряной гардой в виде двух соприкасающихся передними лапами драконов, с железным шарообразным навершьем, оплетенным золотой сеткой.

Испросив взглядом разрешения Бёдульва, Асгрим протянул руку, и рукоять из шершавого рога, инкрустированного серебром, надежно поместилась в его ладони.

Асгрим протянул меч в полосу закатных лучей, свет омыл клинок красным, заиграл на желобке, стек к резко сужающемуся концу. Слегка взмахнув мечом, Асгрим понял, что баланс клинка совершенен и что облегченный конец придает оружию ухватистость, какой не было ни у одного меча из тех, что до сих пор перебывали в руке сына Рагнара. Он вообще никогда еще не видел таких мечей, хотя много раз слышал о них — о таком оружии обожали петь скальды. Этот меч имел свою душу. Свой свирепый нрав. Таким мечам давали имена и любили их, как любят корабли и женщин.

Приблизив клинок к лицу, чтобы получше его рассмотреть, Асгрим заметил еще кое-что: стоило его дыханию коснуться металла, как на блестящей поверхности проступили туманные дымчатые узоры. Разлапистые веточки, пряди, изогнутые полоски пробежали по клинку, как морозные узоры по слюде. Асгриму захотелось немедленно выйти наружу и там, на просторе, как следует испытать меч, чтобы услышать, как он поет, увидеть, на что способны режущие кромки и острие…

Хриплый голос рядом заставил его вздрогнуть: Асгрим совсем забыл, что он в комнате не один.

— Этот меч стоит годовой дани со всего Свержьего Лога.

— Откуда он у тебя? — спросил Асгрим, не в силах оторвать глаз от клинка.

Подышав на металл, он слегка качнул меч в руке, и ему показалось, что туманные линии сплелись в человеческую фигуру.

Бёдульв фыркнул.

— Когда мне было не больше лет, чем тебе сейчас, Асгрим Рагнарсон, мы с моим побратимом, Ингилейвом, явились в Гардарику, чтобы разбогатеть. Здешние конунги и ярлы щедро платят своим людям, щедрее конунга Миклагарда.

— Но Харальд говорил…

— Мы нанялись к воеводе Свенельду и получали вдесятеро больше, чем получали бы от миклагардского конунга, — перебил Бёдульв. — А еще нам шла часть полюдья, так что мы не бедствовали. Чего нет, того нет! Через полгода мы с Ингилейвом уже могли бы купить десяток рабынь, а в придачу — пару отличных коней, и у нас остались бы еще деньги на выпивку.

Асгрим усмехнулся.

— Здешние рабыни так дешевы?

— Молодую нетронутую девку, за которую в Миклагарде запросили бы пятнадцать тысяч дирхемов, на кенугардском рынке можно купить за сотню.

— Шутишь? Тогда Харальду стоило бы на пути в Миклагард закупать не шкуры, а рабынь… Но что общего между здешними рабынями и этим мечом?

Асгрим все еще заворожено смотрел на клинок. Узоры появлялись на металле и тогда, когда красный свет падал на меч под определенным углом, и эти узоры действительно сплетались в человеческую фигуру. А если слегка повернуть меч, фигура начинала шевелиться…

— Спустя полгода службы я купил себе рабыню из племени свержичей, — сказал Бёдульв. — Мой побратим, Ингилейв, купил рабыню из племени полян, и по дороге с рынка мы с ним спорили о том, чья девушка окажется горячей в постели.

— И кто выиграл спор? — вежливо спросил Асгрим. Его не интересовал рассказ Бёдульва, но наступившее молчание говорило о том, что хозяин дома ждет такого вопроса.

— Никто. В ту же ночь рабыня Инглейва воткнула ему в горло его же собственный нож.

Асгрим оторвал глаза от клинка и посмотрел на Бёдульва. Кузнец сидел за столом, глядя на свою перевязанную руку.

— А твоя рабыня?

— Моя поступила куда хуже. Она взяла в рабство меня самого.

— Что?

Асгрим опустил меч и вернулся к столу.

— Я пришел в палаты Свенельда и сказал воеводе, что ухожу из его отряда, — по-прежнему глядя на свою руку, пробубнил Бёдульв. — Само собой, он спросил — почему, и когда услышал, что я женюсь на рабыне и возвращаюсь вместе с ней в ее селение, начал хохотать до упаду. Все вокруг смеялись — одни потешались надо мной, другие желали нам много дюжих сыновей… Только один из военачальников Свенельда, ярл Льётольв, не смеялся. Не смеялся, потому что видел Милану. Льётольв был удачливым, могучим, бешеного нрава и не признавал слова «нет». Но в тот день ему пришлось услышать «нет», когда он сказал, что покупает мою рабыню. Как будто во всем мире достало бы серебра, чтобы ее купить! Льётольв набавлял цену до сорока тысяч дирхемов, а потом схватился за меч…

— Этот самый? — спросил Асгрим, шевельнув клинком, по которому снова заструились причудливые узоры.

— Да.

— И?

— Мы дрались во дворе дома Свенельда, насмерть. Льётольв — этим мечом, я — тем, с которым явился в Гардарику. Мой меч сломался, когда мы вместе упали на землю и пытались прикончить друг друга лежа, и я добил ярла, вколотив острый обломок ему в глаз.

Асгрим шумно выдохнул.

— Милана осталась со мной. И меч убитого остался со мной, хотя люди Льётольва требовали отдать меч младшему брату Льётольва, прыщавому сопляку. Но Свенельд сказал — нет, а Свенельду не перечат. Видать, я здорово развлек его тем поединком.

— Какую песню об этом можно было бы сложить… — пробормотал Асгрим, глядя на дымчатую фигуру на клинке. Теперь он мог бы поклясться, что это фигура женщины.

Бёдульв гулко фыркнул.

— Ты, что ли, скальд?

Асгрим вздрогнул, разом очнувшись.

— Да. Был.

— А, — кузнец с хрустом почесал в бороде. — Надо же, какого гостя занесло в мой домишко. А почему — «был»?

— И что случилось потом? — ответил вопросом на вопрос Асгрим.

— Мы с Миланой вернулись сюда, в Свержий Лог. Она померла три года назад от огненной лихоманки. Многие верви свержичей выкосило в ту зиму почти под корень — в Высоких Дубах, на Дальних Озерах, в Сулицах. А в Свержьем Логе помер каждый четвертый. Померли двое наших сыновей, померла сестра Миланы и ее отец. Он был кузнецом, сыновей у него не было, и теперь в его кузне управляюсь я…

— Зачем тебе кузня? — Асгрим погладил навершье рукояти. — Ты сам сказал — этот меч стоит целого состояния!

— И что бы я делал с целым состоянием тут, в Свержьем Логе? К тому же этого меча у меня нет!

— А?

Асгрим уставился на Бёдульва, который хитро перекосил физиономию, спрятав глаза под кустистыми бровями.

— Ты меня слышал. У меня нет этого меча, я его продал, чтобы было на что вести хозяйство с молодой женой. Подойники, крынки-плошки кое-чего стоят, верно?

— Подойники?

— Да, а еще наряды для Миланы, подарки для ее родни, свадебный пир для всей верви, всякое такое… Потому я продал меч, а остатки серебра спрятал в надежном месте.

— Да неужто? — спросил Асгрим, осторожно сгибая упругий клинок.

— Не веришь, — сокрушенно заметил Бёдульв, скорчив еще более хитрую гримасу. — Ты меня обижаешь, Асгрим Рагнарсон. Сгибай сильней, не бойся, он не сломается, хоть пополам его согни… Вот и брат Льётольва тоже не поверил. Он прискакал в Свержий Лог со своими людьми вскоре после нашей с Миланой свадьбы. Шумел, требовал отдать ему меч и не верил, что меча у меня больше нету. Но я все-таки его убедил…

Асгрим ухмыльнулся.

— Зря лыбишься! Иногда оглоблей и черенком лопаты можно убедить не хуже, чем мечом. Только не так, э-э-э… Не так смертельно. Платить за этих наглецов виру мне совсем не хотелось, понимаешь?

— Понимаю. С тех пор ты и охромел?

— Угу. С тех пор. С того самого дня я ни разу не садился на лошадь, долго в седле мне не удержаться. Но мне казалось — дело стоит того. Я мечтал передать меч старшему сыну… Да только теперь уже некому его передавать.

Асгрим осторожно положил оружие на стол.

— Ты рассказал мне эту историю не для того, чтобы я сложил песню о «мече, которого нет», верно?

— Верно. Не для того.

Бёдульв встал, уковылял в угол и вернулся с кувшином. Щедро плеснул в две кружки, осушил свою и вытер бороду и усы.

— Сыновей у меня больше нет, но есть дочь. Последний наш с Миланой ребенок. Всеслава, летом ей исполнилось семь. Не знаю уж, чем она приглянулась печенегу, но…

Кузнец единым духом осушил и вторую кружку и тяжело опустился на скамью.

— Если ты вернешь мне дочь, Асгрим Рагнарсон, я отдам тебе этот меч.

Асгрим взглянул на пылающий красным клинок, пересекающий стол между ним и Бёдульвом. Потом в упор посмотрел на кузнеца.

— Могу поклясться в том Одином, Тором и дюжиной здешних богов, — глухо проговорил Бёдульв, не отводя глаз, ярко поблескивающих из-под кустистых бровей, — могу поклясться, что отдам тебе меч, если ты вызволишь Всеславу.

— Отдай меч сейчас, — быстро сказал Асгрим. — Он пригодится мне, чтобы отобрать твою дочь у печенегов.

Бёдульв покачал головой.

— Нет. Ты получишь его, только когда Всеслава будет сидеть за этим столом. Не меч выигрывает битвы, Асгрим Рагнарсон, а человек. И его желания. Иначе ярл Льётольв отобрал бы у меня Милану. Может, и ты победишь в неравной битве, если будешь очень сильно желать этого меча?

Повисло долгое молчание, заткнулась даже настырная коза снаружи. Меч яростно пылал на сосновом столе между лужицами молока и крупинками ячневой каши.

— Не думай, что сможешь забрать его силой, — ухмыльнулся Бёдульв, словно прочитав мысли Асгрима. — Быстро, без шума ты меня не убьешь, а со всем Свержьим Логом не сладишь. После лихоманки здесь осталось мало мужчин, но все же довольно, чтобы…

Асгрим быстро встал.

— Поклянись, — сказал он. — Поклянись Тором, Одином и Фрейей, что меч будет моим, если я верну тебе дочь.

— Живой.

— Само собой, живой.

Бёдульв медленно кивнул, взял меч со стола и вышел из дома. Асгрим последовал за ним.

У большого камня близ покосившейся изгороди Бёдульв Альриксон принес торжественную клятву на мече именами Тора, Одина, Фрейи, Велеса и Перуна. Потом вернулся в дом, снова завернул оружие в слои ткани, шкуры и рогожи и уковылял с ним за занавеску.

Асгрим остался стоять в дверях, прислонившись к косяку, глядя на соломенную куклу, которая лежала, раскинув ручки, недалеко от порога. Это должно ломать кости почище огненной лихоманки — видеть, как хватают твою дочь и быть не в силах догнать и убить похитителя. Асгрим взглянул на багровый диск, почти утонувший в роще, и впервые пожалел, что отпустил Златомира одного в степь — «осмотреться и обнюхать следы», как выразился гард. Если гард передумает вызволять сестру или, вконец сдурев, решит в одиночку помчаться за печенегами, Асгрим не сумеет сам разыскать степняков… И тогда не получит меча. Мысль об этом отозвалась ноющей болью под ложечкой, как сильный голод.

— Не доверяй ему, — прогудел из дома Бёдульв.

— Кому?

— Златомиру, кому ж еще. Ему нельзя доверять. Не поворачивайся к нему спиной. Не дели с ним хлеб. Этот Велесов внук может мило вилять хвостом, но вцепится тебе в затылок, едва ты отвернешься. Злат продаст тебя за пару кун, как только подвернется удобный случай…

— Я не собираюсь делить с ним хлеб, Бёдульв, — перебил Асгрим. — И никому не доверяю.

«Больше — нет».

Асгрим встрепенулся, услышав топот копыт, сделал пару шагов и снял висящую на колышке у колоды перевязь с ножнами.

Из-за угла изгороди вылетел жеребец, перекрашенный закатом из светло-рыжего в золотисто-багрового. Таким же красным золотом отливали волосы всадника, осадившего коня в двух шагах от распахнутых ворот.

— Едем, Угрюм! — взвинчено крикнул Златомир. — Едем, едем!

— Меня зовут Асгрим, — мрачно проговорил Асгрим, подойдя к воротам и отвязывая от столба вороную кобылу.

— Да, да. Йээххх!

Златомир завернул нервно пританцовывающего жеребца.

Асгрим не торопясь сел в седло, поправил ножны с печенежским мечом и, прежде чем нырнуть в закатную кровь, махнул рукой в сторону дома. В ответ раздалось напутственное блеяние белой козы и громкий надсадный хрип кузнеца Свержьего Лога:

Конец ознакомительного фрагмента.