Пасечник

Анна Лебедева, 2023

Обычный советский парень Егор, вернувшийся со службы в армии, не был готов к тому, что вместо СССР его встретит новая страна и новые порядки. И еще он не знал, что станет разменной монетой в руках бывшего друга Лехи по прозвищу «Пасечник». Бандитские разборки? Или вечное противостояние Добра и Зла – между страшными Выродками и светлыми Бессмертными? Повесть охватывает широкие временные рамки: период жизни кровавой графини Батори, годы правления царя Петра Алексеевича, время революции 1917 года, тяжелые годы Великой Отечественной Войны, эпоху СССР. Сможет ли выстоять Егор в этой кровавой схватке? И так ли черна душа Пасечника? Кто же настоящий враг?

Глава 2

Ноябрь 1989 г.

Егор крепко сдружился с Пчелиным еще в армии. Леха был родом из Ленинграда, считай — земляк. Егор, тихвинец, очень обрадовался земеле: часть была переполнена незнакомыми, воинственными и агрессивными дедушками.

С первого же дня после учебки между Егором и дедами завязалась крепкая драка, грозившая закончится серьезными увечьями. Днем Егор, молодой и отчаянный, наотрез отказался «проходить вождение», ползти на пузе под двухъярусными кроватями, расположенными рядами в длинной казарме. Дембеля отметелили Егора так, что живого места на нем не видно было.

На разводе Егор молчал как партизан. Дежурный офицер равнодушно скользнул по нему взглядом, и пошагал дальше, оставив после себя терпкий запах одеколона и гуталина. Хотелось крикнуть вслед: «Что же ты, гад! Пацанам почки отбивают, а ты молчишь?» Но Егор, сжав зубы, стоял, вытянув руки по швам.

После развода он ощутил на плече чью-то руку:

— Не струхнул, парень, молодец, — Егор увидел широкое, чернобровое лицо с синими-синими глазами, — ты откуда, душара?

— Из Тихвина.

— Да ты че? Земеля! Держись меня, не пропадешь! Ну, бывай, — парень хлопнул ладонью по плечу Егора и отошел неторопливо, враскачку.

Так и познакомились. А потом и подружились. Леха не раз прикрывал Егора от дедов, но и Егор — не лыком шит.

Однажды Леха показал фотографию своей невесты Танюшки. И Егор, увидев милое лицо, пропал, раз и навсегда. Огромные глазищи, в пол-лица, загадочная улыбка на полных губах, и волосы… Густые, тяжелой копной, длинные, закрученные тугими локонами как у средневековой принцессы.

— Гы-гы, — ни с того ни с сего, сладко сглотнув слюну, зацокал, заулюлюкал Махмут, уроженец солнечного Баку, — ах, какой невест! Я бы ее…

Договорить не успел, упал вверх ногами, сраженный тяжелым кулаком Лехи. И тут же образовалась свара: против Пчелина ополчилось четверо человек. Егор, отбросив в сторону драгоценный чинарик, встал рядом с Лехой, спина к спине.

— Ну что, гады? Давайте? Попробуйте! — орал Леха, озверев. Ярко-синие глаза его побелели от ярости. Егор, сплевывая, ощетинился, надежно прикрыв друга с тыла.

Противники, воинственно покричав что-то, не решились приближаться к пацанам.

— Ночью вам кирдык, — пригрозили.

Но ребята не сдались и ночью. Как только над постелью Егора поднялась чья-то тень, он вскочил. В кулаке была зажата отвертка.

— Только подойди, тварь! Воткну в ухо, маму позвать не успеешь! — голос Егора был спокоен. Он не блефовал. Он был готов ко всему.

Больше никто не смел тронуть его. И никому даже в голову не пришло просто повернуть башку в тот момент, когда Леха доставал из кармана фотографию любимой Таньки.

А для Егора началась другая, не менее мучительная жизнь.

Внезапно часть расформировали и отправили из Рослау в СССР. Рухнула Берлинская стена, и советские войска были спешно выведены из Германии. Немцы ликовали, обнимались друг с другом. А Егор переглядывался недоуменно с Лехой.

— Все, дружище, скоро и совок рухнет, — однажды сказал Пчелин. Осенью, дембель, вернусь совсем в другую страну — нормальную.

— Да чего там нормального? — спрашивал Егор.

— Да того! Ты дурачок, что ли? Можно будет заниматься бизнесом, человеком стать! Не буксуй, а слушай: отслужишь, в свою деревню не возвращайся. Прямиком шуруй ко мне в Ленинград. Я и адрес тебе оставлю. Вкуриваешь, о чем я?

Егор кивал головой, мол, вкуривает, хотя ни черта не понимал. Ему было по-настоящему страшно и непонятно. Как так, ни с того, ни с сего, вдруг огромная страна развалится на части, как кусок льдины весной? Что будет с людьми? Что будет с ним? Чему радоваться? Казалось, в воздухе висело ощущение катастрофы, упорно надвигавшейся на всех них.

Но Леха был спокоен как удав.

— Приеду, бабло начну заколачивать. На Таньке женюсь. Женюсь, женюсь, куда она от меня денется, з-зараза.

Может быть, он и прав. В Германии Егора поражало все! Аккуратные игрушечные домики с красными черепичными крышами были похожи на иллюстрации из книжки про Снежную Королеву. Утопавшие в розах немецкие строения были огорожены добротными коваными заборчиками. К ним вели аккуратные дорожки, посыпанные разноцветной гранитной крошкой. Егор тянул шею, пытаясь заглянуть в ухоженные дворики местных и чуть не плакал от умиления: почти у каждого хозяина имелся свой личный маленький прудик, в котором лениво плавали лебеди.

В лесу можно было ходить с завязанными глазами: ни одного поваленного дерева, никакого бурелома, словно и не лес это, а чистенький парк. Егор не видел ни мусора, ни бутылок, ни консервных банок. Маленькие косули в белых пятнышках спокойно прыгали по лесным дорожкам, совершенно не боясь человека. А однажды Егор увидел очаровательных полосатых поросят, пересекавших ему путь. Он застыл с открытым ртом, да так и стоял бы, пока Леха не дернул его за руку:

— Дурак, бежим, их мамаша рядышком!

Немецкие деревеньки невозможно было сравнить с русскими селами, словно и не деревни это, а маленькие городки, где имелось все необходимое для нормальной жизни. Все из камня, и дороги вымощены булыжником. Никакой грязи, чистота везде. Почему дома все не так? Ведь у них самая сильная, самая большая страна? Разве можно было их назвать ленивыми людьми? Нет. То и дело по радио с гордостью сообщали об очередном «догнали и перегнали». Советские люди первыми покорили космос, никогда не проигрывали в олимпиадах и боролись за мир во всем мире! А наши ученые? А писатели? Художники, спортсмены, строители, композиторы — самые лучшие — наши, наши, наши!

Но почему же у наших так плохо устроен быт? Почему у наших не было таких красивых машин и таких нарядных одежд? Почему за любой ерундой нужно было отстаивать огромные очереди в магазинах, с боем доставать, отвоевывать продукты и предметы быта? Господи, какая чепуха… И как обидно, что побежденные живут лучше победителей.

Мама Егора, чтобы проводить сына в армию, сбилась с ног. Нужно было накрыть стол, купить вина, собрать сумку в дорогу. А в холодильнике висела мышь. Нет, они не голодали: котлеты, селедку и картошку ели в достаточном количестве. Не было мяса — обходились квашеной капустой или винегретом. А иногда — макаронами с подливой. По праздникам отрывались, конечно, по полной. Мама припасала к торжественным датам баночку шпрот, финский сервелат, майонез и ананасы. Даже, если и не было дефицитной колбасы, никто не расстраивался. Мать смеялась: сыр и чеснок на кухне королек! И была права.

Яйца с сырной начинкой, курица под сыром с чесноком, гренки, салат — красота! Подумаешь, финский сервелат. Невелика потеря!

Бедная мама, тихая, добрая, никому не делавшая зла, милая, хорошая. Отец бросил ее, когда Егорке было лет пять.

— Уехал в командировку, — коротко сказала она сыну однажды.

И командировка отца не кончалась, тянулась долгие годы. А мама, умница и красавица, тянула на себе проклятый быт. Где-то подрабатывала, как-то крутилась — и так — всю жизнь! Об отце Егор скучал, поначалу плакал и страдал, а потом, повзрослев, вычеркнул его из своей маленькой семьи раз и навсегда. Нет никого хуже предателей. Предатели хуже Гитлера, от таких отрекаются. Вот и Егор — отрекся. С мамой жилось спокойно и весело, а летом ему спокойно и привольно жилось у бабушки в деревне.

Воля вольная: реки, озера, леса и поля! Бабанька, такая же кроткая и тихая, ни в чем внука не ограничивала, только бы не забывал к ужину прибегать. И все лето: рыбалка, ночное с пацанами, сенокос, грибы-ягоды! И каждый день — праздник. Вокруг просторы, красота, веющая могучей силой огромной, великой страны! И Егор гордился Родиной. В шесть утра по радио звучал гимн СССР, и он, худенький, лопоухий, вскакивая с постели, слушал музыку стоя!

И в армию мама отправила сына — честь по чести! Даже извернулась: раздобыла где-то ящик вина! По талонам достала — для проводов в армию стол заказов предоставлял такую неслыханную роскошь.

— Еда — вещь нужная, но это — не главное, — опять смеялась она.

А потом, проведя по сыновьей щеке своей теплой ладонью, вдруг заплакала:

— Служи, Егорушка! Оставайся человеком! Помни, нужно всегда оставаться человеком!

А Дашка, его девчонка, обливаясь слезами, обещала солдата честно ждать. Как и положено ждать солдата невестам.

И Егор старался быть человеком. И вдруг — такое… Неужели все, во что он верил, оказалось миражом, обманом, бредом сумасшедшего? Неужели прав Леха? Неужели он — тот самый, новый человек, которому следовало заменить поколение наивных и счастливых в своем неведении советских людей? Неужели таким, как Пчелин, достанется все: и страна, и богатства, и радость? И Таня?

А у Егора ныло, обливалось кровью сердце. Он ненавидел лучшего друга Леху с такой силой, что становилось жутко. Ненавидел за Таню. За любимую, нежную Таньку, в которую втрескался с первого взгляда. И самое обидное, что она даже не была Лехе невестой: это дружок так сам решил. И теперь, дембельнувшись, он обязательно ее завоюет. Такой он человек: что его — то ЕГО. В такие минуты Егор хотел убить Леху. Убить и закопать глубоко — авось в этом бардаке никто его не схватится.

Он долго продумывал схему убийства, перебирая наиболее удобные варианты, пока не ужасался собственной деловитости. Все беды от баб! Все войны из-за баб! Он шептал про себя это и кусал губы.

Ведь Таня — не баба!

Из дома прилетали грустные мамины письма. От Даши — ничего. И обижаться не на кого: он сам виноват: просто однажды перестал отвечать. Она, ничего не понимавшая, писала ему еще месяца три, но…

Иногда Егора охватывал гнев и отчаяние: хотелось увидеть Дашу, поговорить с ней, попросить прощения. Но как: Пчелин навсегда отравил его сердце, небрежно, походя сказав однажды:

— Ты сопли особо не распускай. Думаешь, бабы нас ждут? Как же, держи карман шире!

— А Танька твоя?

— А Танька мне ничего не обещала, пусть пока на свободе плавает, дурында. Вот вернусь — и поговорим.

Потом Леха уехал в Северную Столицу, а Егор продолжил службу где-то под Кривым Рогом. Жирная масляная земля налипала на кирзачи и колеса БТР, новый друг и напарник Костя Березинский, взятый под опеку, напрягал своей откровенной тупостью. Командир части Пругло был не умнее Кости, и, наверное, от того, что Егор чувствовал это, люто возненавидел дерзкого срочника. Егор не вылезал из нарядов, но, освободившись, вновь впутывался в какие-нибудь авантюры, затаскивая с собой несчастного недотепу Березинского.

Егор, сбегая в самоволку, полюбил отираться у добрых бабулек, просаживая на самогон последние солдатские гроши. Вернувшись в часть пьяней вина, выпрастывал из-под ремня гимнастерку и высыпал на пол грецкие орехи, яблоки или груши.

— На всех, пацаны, — хрипел он и падал на кровать.

Пацаны, убоявшись гнева Пругло, на вечерней поверке стояли, тесно сомкнув ряды, чтобы Егор случаем не вывалился на плац. А так, прижатый дружескими плечами со всех сторон, мирно спал, и только что не похрапывал.

Скучно, нудно было Егору. Он прямо кожей ощущал, как Пчелин на воле вольной покоряет неприступную Таню. Или не покоряет вовсе. Что ему стоит затолкнуть девушку в машину и… А там, хочешь не хочешь, замуж идти надо. Вряд ли посадишь Леху в тюрьму за изнасилование — не тот человек.

Егор даже в Бога поверил, лишь бы Таня замуж не вышла. А еще Егор просил Бога, чтобы Таня оказалась глупой как пробка и пустой, как бутылка из-под портвейна. Но что-то подсказывало ему: нет, не глупая она. И не пустая. Она — средневековая леди, таинственная и далекая мечта. Звезда полярная, путеводная. Настоящая любовь!

Как бы ни тянулся год службы, но он все-таки закончился. Егор смотрел в окошко на мелькающие перелески, бескрайние поля и реки. Сначала мимо проплывали аккуратные белорусские поселки, но потом все чаще и чаще стали появляться покосившиеся избушки и упавшие заборы — Русь-матушка. Все вокруг серое, унылое, убогое. Родина, здравствуй!