Глава 2. Злой рок судьбы
Наше время
Холодным октябрьским вечером на территорию пансионата «Рыбачий» въехала автоколонна, состоявшая из фургона, легковых автомобилей и зашторенного автобуса с надписью «Мосфильм».
Пансионат «Рыбачий», как и обещало название, располагался на берегу прекрасного озера, одного из тех малых озер, которые рассыпались вблизи Селигера. Два десятка деревянных домов, пляж и небольшая столовая с крытым мангалом. В летний сезон здесь было полно отдыхающих, однако к концу сентября большая часть гостей разъезжалась, высвобождая пансионатские дома.
Автомобильная колонна остановилась у ближайшего дома, возле которого стояла темноволосая женщина и зябко куталась в платок.
Из легковой машины выскочил маленький толстяк и, перескочив через лужу, крикнул:
— Здравствуйте! Мы с вами говорили по телефону!
— Иван Иванович Пилютик? Помощник режиссера? — Женщина приветливо улыбнулась. — Мы ждем вас. Но где же Надежда Ефимовна?
Пилютик обернулся к машине и распахнул заднюю дверцу. Оттуда тяжело вылезла женщина лет шестидесяти, одетая в русский сарафан и платок поверх вышитого повойника[2]. Иван Иванович услужливо накинул на ее плечи тулуп.
— Знакомьтесь, Надежда Ефимовна Бирюкова, народная артистка России. А это Елизавета Петровна, директор пансионата, — представил он женщин друг другу.
Елизавета Петровна улыбнулась и спустилась с крыльца:
— Рада знакомству!
— Взаимно, — ответила Бирюкова. Она выглядела утомленной.
— Как доехали? — заботливо поинтересовалась директриса, было заметно, что ей льстит это знакомство.
Актриса же, напротив, была не расположена к разговорам:
— Мне нужно в ванную.
— Прошу, в доме все приготовлено. — Елизавета Петровна отступила и указала на дверь. — Ваша комната — первая справа.
— Что значит комната? — Поднявшись на крыльцо, Бирюкова остановилась. — Мне обещали отдельный номер.
— У нас нет номеров. У нас избы. Ваша — десятая.
— Куда ты меня привез? — Бирюкова сердито развернулась к Пилютику.
— На сто километров вокруг нет ни одного приличного отеля, — ответил помощник режиссера. — Это лучший вариант.
— Тогда едем в Москву!
— До Москвы — пять часов пути. Не вы ли торопили меня?
— Черт с тобой! — сказала народная артистка и вошла в дом.
Елизавета Петровна вопросительно взглянула на Пилютика. Он объяснил:
— Представьте: последний съемочный день в экспедиции. Режимные[3] съемки в лесу, и вдруг гаснет свет. Виктор Карлович, режиссер фильма, кричит на бригадира осветителей, тот бежит к инженеру, инженер — к «лихтвагену»[4]. Далее — бесконечно длинная пауза. Вы не представляете, что мне пришлось пережить за эти сорок минут! Актеры — склочный народец, набились в костюмерный автобус, бранятся. Водитель включил печку, а та возьми да сломайся. Сорок минут в темноте, в холоде, посреди леса. Кому-то может показаться, что это не так уж и долго. Но для меня эти сорок минут длились целую вечность.
— Вам нужно было просто уехать.
Пилютик грустно скривился:
— Мы должны были вернуться сегодня в Москву. Если бы не последняя сцена, которую не успели доснять. Три минуты экранного времени. — Он глубоко вздохнул. — Злой рок судьбы!
— Надо же…
— В конце концов инженер объявил о неисправности генератора. Режиссер крикнул: «Сделай хоть что-нибудь!» Но инженер только руками развел. Здесь, говорит, нужен сложный ремонт.
— И, что же вы?
— Дело не во мне… Съемки, естественно, свернули. Статисты в гриме и костюмах мерзнут в автобусе. Народная артистка Бирюкова, пара заслуженных и главная героиня — ждут в автомобилях. Ни переодеться, ни, пардон, в туалет…
— Теперь понимаю. — Елизавета Петровна опустила глаза. — В таком случае мы должны поспешить. Сколько у вас людей?
— Вместе с техперсоналом — шестнадцать. Из них трое женщин.
— Что же вы сразу не сказали? — всплеснула руками директриса. — Я-то думала, что из женщин только Бирюкова.
— Народная любимица. При упоминании ее имени посторонние люди всегда принимают нужные решения.
— Мы в любом случае разместим ваших людей. Где остальные дамы?
— Прошу! — Пилютик открыл заднюю дверцу.
Из салона автомобиля показалась нога в мягком коричневом сапоге, перехваченном у щиколотки тонким ремнем. После чего на землю опустилась вторая нога, и наконец появилась высокая стройная женщина. Помимо сапог, на ней были кожаные штаны и подбитая мехом кацавейка. На голове — кожаный шлем.
Пилютик закашлялся и галантно ее представил:
— Лионелла Баландовская.
Елизавета Петровна заулыбалась:
— Как же, как же! «Останься, если любишь», «Верх по течению», «Красивая девочка»…
— Знаете мою фильмографию? — удивилась Лионелла.
— Мне нравятся все ваши фильмы!
— Их было немного…
— Зато какие!
— Довольно любезностей, мои драгоценные, — прервал их Пилютик. — Нам еще мужчин размещать… — Внезапно его голос перекрыл громоподобный раскат, и в черном небе выросла кроваво-красная хризантема. — Что это?!
— Фейерверк! Бояре гуляют! — ответила Елизавета Петровна.
— Кто?!
— На том берегу озера. — Для пущей убедительности директриса помахала рукой. — Во дворце Тихвина!
— Не тот ли это Тихвин?.. — начал Пилютик.
— Хозяин химкомбината, — закивала она.
— Слышал, но лично с ним не знаком.
Пока все трое смотрели в небо, из машины выбралась еще одна женщина.
— Иван Иваныч, мне нужно в туалет…
— Тамара, наш костюмер, — коротко представил ее Пилютик.
— Прошу вас. — Елизавета Петровна указала на дом. — Туалет — четвертая дверь по коридору налево. Третья дверь ведет в вашу комнату.
Костюмерша вошла в дом. На небе между тем взрывались и вырастали все новые огненные цветы.
— В поместье какой-нибудь праздник? — предположила Лионелла.
— Нет, просто пятница, — ответила Елизавета Петровна.
— Что, простите?
— Мы здесь уже привыкли к этой пальбе. Каждую пятницу, субботу и воскресенье гуляют. Потом — тишина.
— Прошу меня извинить. — Лионелла забрала из багажника дорожную сумку. — Я очень устала.
— Вторая дверь направо, — сказала директриса, и Лионелла ушла.
— Ну что же. — Пилютик по-деловому потер руки. — Будем размещать остальных.
— У меня свободны три восьмиместных дома, — сказала Елизавета Петровна.
— Этого вполне достаточно, — одобрил Пилютик и, прежде чем сесть в машину, спросил: — Поблизости есть автосервис?
— У вас сломалась машина?
— Как я говорил — у нас полетел генератор. Режиссер распорядился: кровь из носу, но завтра «лихтваген» должен работать.
Елизавета Петровна кивнула:
— Все ясно. Он хочет отснять последнюю сцену.
— Мы все будем ждать, пока наладят «лихтваген». Впрочем, вы не ответили на вопрос. Есть поблизости сервис?
— Утром вам покажут дорогу. — Елизавета Петровна села в машину. — А теперь поехали к свободным домам. Как только заселим ваших людей, я покажу, где припарковать фургон и автобус.
* * *
Комната Лионеллы Баландовской оказалась уютной и вполне деревенской: беленые стены, крепкая дубовая кровать, стол, накрытый вышитой скатертью, пара кресел и темная этажерка, уставленная милыми безделушками.
Не мешкая ни минуты, Лионелла скинула с себя пропотевший костюм, надела халат и вышла в коридор в поисках душа. Дважды ошиблась дверью и, наконец отыскав душевую, всецело отдалась умиротворяющим горячим струям воды.
В комнату она вернулась полная сил, немного повалялась в постели и поняла, что вовсе не хочет спать. Была половина одиннадцатого. Лионелла никогда не ложилась спать в это время, даже если сильно уставала.
Она поднялась с постели, откинула ажурную занавеску и вгляделась в темноту за окном. Представив, что где-то там плещется озеро, которого она, быть может, никогда не увидит, Лионелла стала одеваться и через несколько минут вышла из дома. Она отправилась в ту сторону, где, по ее мнению, находилась вода.
Озеро оказалось ближе, чем ожидалось. Береговая линия в темноте едва угадывалась, и только масляный блеск волны обнаруживал поверхность воды.
На противоположном берегу озера, вдалеке, мерцали огни и звучала музыка. Пошел мелкий дождь, боковой ветер сделал его секущим. Не получив и малой доли тех впечатлений, на которые рассчитывала, Лионелла прогулялась вдоль берега, но, промочив ноги, свернула к березовой роще. Чтобы сократить дорогу к пансионату, пошла напрямик, но уже через минуту в темноте заблудилась.
Где-то недалеко, за деревьями, послышался звук автомобильного двигателя. Три раза рыкнув, автомобиль затих. В это же время из-за облаков показалась луна, между деревьями блеснули огоньки пансионата «Рыбачий».
Уже подходя к домику, Лионелла услышала звонок мобильного телефона, достав его из кармана брюк, ответила:
— Слушаю!
— Занята? — спросил голос мужа.
— Нет. Прогуливаюсь перед сном.
— Как прошли съемки?
— Хуже некуда.
— Что-нибудь случилось? Когда ты возвращаешься?
— Не знаю. Сегодня точно не приеду. Вся съемочная группа, в том числе я, ночует здесь.
— Где здесь?… — удивился муж.
— В пансионате «Рыбачий».
— Ничего не понимаю. Черт знает что! Мы же договорились провести этот вечер вместе. Завтра я улетаю в Макао.
— Прости, Лев. Так получилось. Простимся по телефону. Когда возвращаешься?
— Дней через пять, — ответил Лев. — Так что там у вас случилось?
— Сломался генератор «лихтвагена».
— Ну и что?
— Не успели снять одну сцену.
— Важную?
— Ну, если она есть в сценарии — разумеется. В ней заняты десятки статистов.
— Кто такие?
— Дружинники князя, татарские конники.
— Я понял. Та сцена в лесу?
— Да. Планировали закончить к шести вечера, но было около двенадцати дублей, и съемки затянулись до половины девятого. Потом пропал свет, и мы битый час сидели в машинах.
— Не простыла? Костюмчик у тебя еще тот.
— С этим все в порядке. Меня волнует другое.
— Что еще?
— Кажется, я не тяну роль… То есть я убеждена, что не тяну. Чего-то не хватает. Внутри меня пусто, и я бы отказалась от этой работы, если бы не…
— Если бы не что?… — сочувственно спросил Лев.
— Если бы уже не сняли полфильма. Не могу подвести Комиссарова. Он выбрал именно меня, понадеялся….
— А что говорит сам Комиссаров?
— Ничего…
— Вообще ничего?
— Ну, в общем, хвалит.
— Вот видишь!
— Хвалит, чтобы поддержать. Но я-то знаю!
— Знакомая песня…
— Что это значит? — обиженно спросила Лионелла.
— Типичное самокопание, — сказал Лев. — Муки художника.
— Ты так считаешь?
— Просто ты давно не снималась. И вдруг — главная роль в картине такого режиссера.
— Комиссаров — талант, — уныло подтвердила она. — Но я не понимаю эту женщину… Совсем не понимаю.
— О ком идет речь?
— О Варваре. О моей героине.
— А что тут понимать? Она предводитель разбойников, атаманша, русская баба.
— Но как быть с любовью? Как можно крошить людей топором и при этом быть женщиной?
— Ищешь зерно роли?
— Не зли меня, Лев!
— Все получится, верь мне.
Закончив разговор с мужем и пожелав ему счастливого пути, Лионелла вошла в дом, закрыла входную дверь и заперла ее на засов.
Когда Лионелла Баландовская засыпала в кровати, огромный диск луны смотрел на нее сквозь окно.
