Сезоны Персефоны: по следам Колеса

Анна Закревская

Есть истории, что не желают заканчиваться, и тропа ведёт героев, читателей, автора – вперёд, вперёд!Таковы оказались приключения оборотня по имени Артемис, что принял сан Осеннего князя, и чудесной травницы Персефоны, что была наречена его сестрой, а стала, наконец, возлюбленной.Магия и наука, Дикая охота и цифровые божества, чародейство и киберпанк.

Время Бельтайна. День первый: огонь

В канун Бельтайна Персефону настигло письмо от международной ассоциации независимого волшебства. Независимые волшебники с почтением просили Осеннюю княгиню посильно поучаствовать в грядущем ритуале, подобного которому не проводилось очень и очень давно.

«Благой волей судьбы Вы, госпожа, воплощаете сейчас и высшую точку зрелости природы, и новую надежду, что сокрыта внутри неё».

Персефона икнула: кто-то из будущих двойняшек решил, что именно сейчас пришло время попинать её под дых.

«Безмерно благодарны за Вашу отзывчивую помощь в разрешении зимних сложностей».

Персефона снова икнула. «Зимними сложностями» её просители обозвали случайное открытие разлома, которым обернулось стремление юного мага-недоучки переделать прошедший год. Отменить бессмысленные смерти, дать конфликту второй шанс на мирное разрешение. Но всё, что могло пойти не так — пошло, и в мир явленный не то из Приграничья, не то из самого Загранья хлынули разнокалиберные сущности.

Персефоне стало неловко. С одной стороны, в минувший Йоль ей выпала особая роль, ибо мало кому по силам призвать вселенскую Пряху, способную заштопать пространственно-временной континуум. Но средства, необходимые для его починки, были добыты общими усилиями и смекалкой, а уж труд по отлову и развоплощению хтони, что лёг на плечи боевых магов и гончих Дикой охоты, казался Княгине достойным не меньшего восторга, чем её эффектный, но краткий выход.

Впрочем, сейчас от неё также не требовалось большего. Персефона перевернула лист и погрузилась в изучение программы грядущего фестиваля.

***

За несколько дней своего изгнания Мирьям подъела запасы лепёх и сыра. Честно говоря, аппетит у женщины почти пропал — не то от обречённой усталости, не то от мятежной злости, что разгоралась в ней назло смирению, заставляя просыпаться среди ночи в холодном поту. После таких пробуждений Мирьям хотелось пить, но с водой в её логове проблем не было: по дальней стене пещеры, свободной от рисунков, днём и ночью струился чистый поток.

Местные рисунки Мирьям уже изучила во всех деталях, но общий смысл «древних комиксов» пока не спешил открыться её разуму. «Что, если вернуться, сообщить о находке, а потом проводить сюда научную экспедицию?» — воображение Мирьям не скупилось на светлые картинки её триумфального возвращения в родной аул. «Нет уж, обойдутся!» — проклятая злость вновь налетала на женщину, запрещая унижаться перед гонителями и вручать сельским тупицам тайну, которой они не достойны.

К вечеру серая рвань дождевых туч унеслась прочь, закатное солнце воссияло над горами, и в его янтарном свете пещера показалась Мирьям длиннее и шире, чем раньше. Золотом блеснули нимбы богов, одежды героев и очи дивных зверей, сияющие линии обернулись символами незнакомого алфавита. Мирьям взвыла. Внезапное чудо открылось ей, застав врасплох, и вряд ли повторится. Срочно записать неведомые символы, но на чём? Ах, сойдёт и бумага от сыра, но теперь — чем?..

Отчаянье и гнев застили глаза, в ушах нарастал слитный шум чужих голосов. «Не по уму тебе эти знания, вздумала тягаться с мудрецами, знай своё место, дерзкая…»

Мирьям впилась в запястье — клыки оказались длинны и остры — разодрала кожу и ткнула когтистым пальцем в собственную кровь.

***

Повторить прошлогодний фестиваль Бельтайна на Куршской косе желалось, но не моглось. Военная стратегия вытеснила магию. Волшебные существа поневоле вынуждены были считаться с делами существ неволшебных, и никому не хотелось быть по ошибке сочтёнными за иностранных шпионов или диверсантов, танцуя с самосветными фонариками в сосновых лесах на балтийском берегу.

Брокенские горы стали бы отличной альтернативой, к тому же ближайшей к Персефоне, но там магию вытеснила индустрия развлечений.

Выручили хорватские самодивы.

— Крепость святого Михаила, Преко, остров Углян, — прочла Персефона в письме, потянулась к ноутбуку с картой.

Вместе с картой поисковик подбросил Княгине пару фотографий и местную легенду. Легенда гласила, что к строительству древней крепости на вершине горы были причастны упомянутые самодивы — неудивительно, что впоследствии она стала диспетчерским пунктом для ведьм, выполняющих транзитные рейсы в Центральную Европу. Где самодивы, там непременно высший пилотаж…

Вспомнив прошлогодние балканские приключения, Персефона невольно улыбнулась. Невероятный случай свёл её с дядей Артемиса, облачным змеем по имени Младен, и сейчас Княгиня предвкушала новую радостную встречу. В таком настроении её и застала Сьена, вернувшись с вечернего похода за булочками.

— Высший пилотаж, — задумчиво обронила Персефона, подмигнув птицедевочке. — Положение обязывает соответствовать, но для того мне готоцикл и подарен.

Готоцикл был мрачен, изящен и могуч. Обманчивая хрупкость элементов средневековой архитектуры, превращённых в литые детали конструкции, изрядно смущала Княгиню, но выбора особо не было: летучая машина, как и книга тайных знаний, подчинялась лишь ей да Артемису. И если мчаться в качестве пассажира за его спиной Персефоне было ничуть не страшно, то взять управление самой представлялось невыполнимым геройством. Впрочем, несколько тренировок при поддержке Эрика и пилотов новогодней эскадрильи, а главное — безмолвная помощь самого готоцикла вселили в Княгиню достаточно уверенности в собственных силах.

В предпоследнюю апрельскую ночь готоцикл расправил крылья и стартовал с площадки на крыше, озарив старинную черепицу холодным голубым огнём. Сьена, обратившись птицей, угнездилась на оленерогом руле — будто носовая фигура старинного корабля. Позади Персефоны, надёжно пристёгнутые и снабжённые шлемами, сидели Дина и Марк — и музыкант был безмерно благодарен Княгине за собственную виолончель, избавленную от ужасов багажных отсеков в самолётах.

Низко гудя, готоцикл набирал скорость и высоту. Персефона сверилась с панелью навигации — просто, чтобы убедиться: цель задана верно, маршрут проложен.

В сумрачном металле оперения отражались звёзды, под крыльями мерцали серебром и золотом редкие огни ночной земли. На востоке, едва заметная для самого острого взгляда, медленно разгоралась зелёная полоса зари.

***

Руины хорватской крепости сияли, рискуя подтвердить местную легенду, а то и породить парочку новых. Сьена смотрела направо — и видела стайки блуждающих огоньков, смотрела налево — и в глазах рябило от световых танцев. Вершина манила закатным светом и высоким костром, что должен был негасимо пылать пять дней и ночей, с первомая до полнолуния. По краям широкой площадки, на приличном расстоянии от костра, теснились шатры и палатки; под деревом в дальнем углу звучала свирель — и, куда ни глянь, везде царила пёстрая радостная суета, неизменная спутница волшебных фестивалей под открытым небом.

Мало-помалу расположились. Марк и Дина нашли место среди музыкантов; Княгине с фамильяром полагались отдельные покои. Едва зайдя за полог, Персефона без сил рухнула в манящую мягкость широкого ложа и сонно промямлила:

— Не беспокойся, Сьена, я в порядке. Туси, не робей, а я вздремну немного…

Улыбнувшись, Сьена укрыла Княгиню пледом, провела лёгкой лапкой по её волосам. Робеть птицедевочка и не думала, но ей было неведомо, как это — тусить. Вот если б госпожа приказала сходить на разведку — другое дело…

***

Мирьям проснулась в ночи от собственного крика — гортанного, мучительно долгого. Ночной воздух был теплым, но женщину бил озноб. Лунный свет озарял пещеру, и Мирьям казалось, что она тонет в невесомом прохладном серебре, сама становясь легче ветра, чтобы бесшумно бежать над спящей землёй. Поджарые шерстяные лапы, пробуя свою силу, покогтили каменный выступ у края пещеры — Мирьям вздрогнула, осознав их своими, но тут же рассмеялась: ведь это лишь сон, она проснулась во сне, бывает же такое! А если лунная тропа ей только снится, не будет худа от прогулки по ней.

Горы, исхоженные вдоль и поперёк, открылись взору Мирьям — а более того, нюху! — будто в первый раз. Небеса были усыпаны звёздами, словно шоколадный торт сахаром; под ними смолисто пахли пихты и сосны, можжевельник и лавр, а к терпкому теплу древесных нот то и дело примешивался пушистый душок мелкой живности. Интереса ради Мирьям пошла на зов запаха и вскоре спугнула зайца, дремавшего под кизиловым кустом. Удивительно, чего только не случается во сне!

Тремя петлями горного серпантина ниже светилось одинокое окно. Мирьям смутно вспомнила, что там должен быть аул, в котором когда-то жила странная девушка по имени Мирьям. Лапы сами понесли её вниз, навстречу уюту печных дымков и нежной кислинке скотьего приплода.

В жёлтом квадрате окна маячил одинокий мужчина. Мирьям застыла у забора, пытаясь сообразить, почему он не кажется ей чужим, но собачий лай помешал ей додумать. Лай ширился, срывался на вой, но затихать и не думал. Загорелись соседние окна, совсем рядом раздался грохот, а вслед ему ругательства, меж которыми чуткий слух Мирьям уловил стальное клацанье ружейного затвора. Мирьям сорвалась с места.

***

Утро над руинами крепости святого Михаила было строгим и хмурым. Серые небеса одаряли землю скупым дождём. Хмуро и строго было на площадке, где горел огонь: ритуал начинался.

В серых одеждах, вышитых золотом и серебром, в полынном венке вышла к костру Осенняя княгиня. Двигалась она медленно, с трудом волоча за собой плетёную корзину, полную прошлогодних сухих листьев и мёртвых бабочек. Это если смотреть простым взглядом. Если глянуть по-особому — становилось видно, как тяжёл груз несбывшихся надежд и навязчивых страхов, горьких обид и болезненных ссор, туманной тоски и бессильного одиночества. Не самой Княгини, конечно же: листья и бабочки тихо умирали прошедшей осенью в лесах и парках, у заброшенных трамвайных путей и покинутых домов, со снежным ветром и талой водой впитывая в себя веяния человечьих чувств.

Сьена издали глядела, как изящные руки её госпожи, звеня браслетами, откинули крышку корзины и зачерпнули тленную серо-бурую горсть. Поднять груду камней было бы и то проще, но кинуться на помощь было никак нельзя.

Персефона прикрыла глаза и задержала дыхание, сматывая собственную силу в горячий клубок под рёбрами. Ей показалось, что смотанного ничтожно мало для того, чтобы стать ключом к открытию ритуала. Листья налились невыносимой тяжестью, пальцы жгло словно кислотой. Верные формулы никак не шли на ум, более того — все прочие слова испарились, оставив Персефону наедине с панической волной.

Сидела бы в травницах, самозванка. Жена, коей у владыки Самайна быть не должно.

Персефона пошатнулась — а, может быть, пошатнулись крепость и гора? Но нет, это её всего лишь дважды толкнули изнутри — не как обычно во время баловства, а будто бы желая поддержать. Объединить силы. Стать целым, что больше суммы своих частей.

Изумлённый выдох вырвался из Персефоны вместе с чароносным словом:

— Что манило и болело, станет пламенем и пеплом…

Листья с бабочками отправились в огонь. Стало дымно и горячо. Персефона подбрасывала ещё и ещё, а когда корзина опустела, то скормила костру и её: собственные тревоги и печали также стоило отпустить на волю пламенных трансформаций.

–…что терзало и звало, станет светом и золой…

Сколь проще было бы отменить гнев, запретить злобу и уничтожить ненависть! Срезать шипы, спилить рога, вырвать ядовитые железы. А вслед за тем обречённо наблюдать, как шипов отрастает больше, рога делаются острей, а яд из опасного становится смертельным. Сколь сложнее — признать гнев, злобу, ненависть и, не брезгуя их жутким обликом, пригласить на разговор. Имея рога, овладеть искусством побеждать и без них, а яду подобрать дозировку, в которой он станет горьким, но действенным лекарством.

–…вознесётся в небеса, станет ливень и роса…

До Персефоны дошёл истинный масштаб ритуала. Весь фестиваль являлся им. Маленькое, но дружное волшебное сообщество собралось среди старинных стен, меж землёй, водой и небом, чтобы вместе прожить краткий отрезок времени согласно этим алхимическим трансформациям. Вложить в них максимум собственных сил, надежды и веры в ответный резонанс большого мира, что изнемогал под наплывом токсичных и взрывоопасных ментальных отходов. И пусть Бельтайн вовсе не её время, но одарить эту благую и отчаянную инициативу равнодушием Осенняя княгиня не могла.

–…воспарит звездой в зенит: не разрушить — защитить!..

Выкрик Персефоны взлетел над костром, словно мыслимая ею звезда — слепяще светясь и шурша снопом искр. Сама Княгиня устремилась в противоположную сторону, мягко осев на гладкие древние камни. Ритуал немедленно был подхвачен Старшей над независимыми волшебниками — та избавила Княгиню от полынного венка и, сопроводив его кратким заклинанием, метнула в огонь. Пред костром выстроилась торжественная очередь. К Персефоне метнулась Сьена, подставляя не то плечо, не то крыло, дабы госпожа смогла достойно сойти с магической сцены и вернуться в себя.

Пламя возносилось к светлым небесам, и те отвечали благословенным дождём. Дымная полынная горечь летела над горами и морем, сплетаясь с робким и сладким, невозможно прекрасным ароматом белых цветов.