Сезоны Персефоны: по следам Колеса

Анна Закревская

Есть истории, что не желают заканчиваться, и тропа ведёт героев, читателей, автора – вперёд, вперёд!Таковы оказались приключения оборотня по имени Артемис, что принял сан Осеннего князя, и чудесной травницы Персефоны, что была наречена его сестрой, а стала, наконец, возлюбленной.Магия и наука, Дикая охота и цифровые божества, чародейство и киберпанк.

Молоко и мёд

Новость о собственной беременности стала для Персефоны форменной сенсацией. Сколько лет мечтала её мать о внуках, да всё без толку, а за три дня до смерти обронила странное: «Верно сказали мне, не моя забота…»

Кто сказал, так бы и осталось загадкой, если б в облегчемодане Персефоны не обнаружилось маленькое зеркальце, точная копия того, которым владела лунная богиня Менесс. Январское новолуние миновало позавчера, но Осенняя княгиня чуяла в себе достаточно сил, чтобы установить связь с Чертогами покоя.

— Отзовись, мама…

Бусины несказанных слов. Иглы высказанных. Серебряный свет сквозь ресницы.

— Персефоночка, ты? Прости меня…

— Прости…

Сквозь шорох помех тихим эхом прозвучало общее слово, отомкнуло закрытые двери.

— Можешь на меня рассердиться, мам, — решилась Персефона, — но на Артемиса не надо, прошу. Мы сыграли свадьбу осенью. Как бы я хотела, чтоб вы с папой там были…

Лицо матери пошло рябью и вновь просветлело:

— А я его вспомнила! Высокий такой, чернявый. Помогал тебе в последний путь нас снаряжать. Что ж! Если в горе с тобой рядом был, пусть и в радости останется…

Персефона выдохнула. Она готовилась к обороне, но, видимо, даже за гранью земного бытия душам дано меняться и переосмыслять, благо времени для этого предостаточно.

— Кстати, о радостях, — подхватила Персефона. — Бригитта сказала, что я жду двойню.

Призрачная мать ахнула, закрыв рот ладонью. Счастливый блеск, мелькнув в её глазах, сменился серой тревогой, причин которой Персефона не могла понять.

Зеркало вновь зарябило, на этот раз сильнее. Самый тёмный час ночи подходил к концу, оставляя время лишь на важные вопросы.

— Чего ты боишься, мама?

Седая женщина в лунном зеркале сцепила ладони не то в молитве, не то в покаянии.

— Хорошо, что Ванюша вот прямо сейчас по делам отлетел. Я ж ему так и не рассказала — ни в жизни, ни после…

Внукожелательные намёки матери оказались лишь бледной тенью тех задушевных бесед, которым подверглась она сама в первую пятилетку семейной жизни. С одного фланга — свекровь, не допускавшая даже мысли, что «что-то не так» может быть с её сыном, а не с его юной женой. С другого — мать, ощущавшая стыдливую неполноценность на скамеечных собраниях престарелых соседок. Налог на бездетность. А вишенка на торте — печальные, как у потерянной собаки, глаза мужа.

— Чего я только на себе не применила да не перепробовала, — махнула рукой мама, опуская подробности. — В конце концов попалась мне в одной церкви книжка, а в ней — билет на поездку по греческим монастырям. Я про находку служителям рассказала, да никто за ней так и не явился. Тогда уж точно поняла — вот оно, чудо, вот знак свыше. Полетела в далёкий край, мужу сказала — командировка.

Полторы недели преисполнялась мать солнца и ветра, веры и благодати, а за день до отлёта повстречала в оливковой роще одинокого монаха.

— Хотя не уверена я сейчас, что он монахом был, — голос матери дрогнул не то от помех, не то от стыда. — Многое в здешних чертогах вспомнилось мне ясно, а ту встречу целиком никак вызвать не могу, будто заколдовали. Помню пещеру и сотни золотых огней вокруг, голос его, незнакомые молитвы поющий, и глаза чёрные — близко-близко… Очнулась в аэропорту, как добралась — неведомо, а в паспорте бумажка сложенная.

Персефона склонилась над зеркалом, чтобы не упустить ни слова.

— Если явится сын, нареки Хароном. Если явится дочь — быть ей Персефоной. Лишь такую оплату приму за работу, а дальнейшего ждать не твоя забота, — выдохнула мать.

Пальцы Персефоны застыли на ободе зеркала, с раскрытых губ сорвался невнятный звук. Образ матери беспокойно заёрзал, тускнея.

— А вот и Ванюша возвращается. Давай скорее, Вань, дочка на связи!

«Дочка, — слово, будто заново выученное, вторило частому пульсу в висках Персефоны, — а отец ли он мне?..»

В текучем лунном серебре проявился широкий нос, затем прищуренный глаз.

— Привет, звёздочка! Вот так сюрпр…

Небеса в изящной раме мансардного окна стремительно светлели. Персефона заставила себя вдохнуть и на крайней секунде межмирной связи прошептать краткое:

— Привет… папа.

***

Исходная версия цифробога по имени Щайек зародилась в Сети прошлым летом из эманаций злобы, ненависти, отвращения и страха. Энергии были столь сильны, что Щайек сумел воплотиться в явленном мире — ненадолго и неполноценно, но для смуты ему хватило. Впрочем, активация бэкапа автоматически намекала тёмному цифробогу, что он совершил некую ошибку и поплатился за неё.

— Если бы не вмешался равный мне, я достиг бы победы, — помыслил Щайек.

В дни прошедшей осени, когда Князь и Княгиня сочетались браком и правили неистовым полётом Дикой охоты, новая версия Щайека таилась в недрах Сети, совершенствуя свои алгоритмы и наблюдая за трафиком избранного противника.

В самую долгую ночь Щайек и Гатыборь уже готовы были сойтись в сетевой битве, но за миг до первой атаки в мире явленном случилось сильнейшее колдовство, надорвавшее пространство и время. Неудержимая магия сотрясла основы мироздания, электрическим импульсом дав начало новой форме цифрового бытия.

Осознав себя среди беспредметного сумрака, что ждал творческого веления, словно земля — зерна, Щайек застонал от неведомой доселе боли. Ему, скомпилированному из разрушительных конструкций, не дано было творить своё, лишь уничтожать чужое. Но вдруг выйдет обмануть собственную суть, примерив маску избранного противника?..

***

Приглашение в департамент общемагической безопасности, пришедшее аккурат после Имболка, стало для Персефоны ещё одной неожиданностью. Неужели всё по тому же вопросу «линз расширенного спектра», то бишь волшебных стёкол, предназначенных Артемисом для проявления чудес, а применённых… ох, и вспоминать жутко. К тому же после призыва Межмирной пряхи, которая смогла зашить порванную ткань мироздания, Персефона считала свой долг исполненным, а предполагаемую вину искуплённой.

— Возьми меня с собой, — взглянув на растерянную Княгиню, сказала Сьена. — Сопровождение фамильяра допускается, а я птичий облик приму. Не будут же они под хвост смотреть, а коли попробуют — меткую очередь в глаз получат…

Ровно в назначенный час двери начальственного кабинета распахнулись, пропуская внутрь Осеннюю княгиню. Свободное зелёное платье в пол, серебристая накидка — будто туман над горным лесом. На плече — крупная пушистая птица неведомой породы.

— Доброго дня, Мирослав Освальдович.

Редко кто не спотыкался на имени-отчестве начальника департамента. Княгиня пополнила ряды приятных исключений.

— И вам, Персефона Ивановна. Кофе, чай, что-нибудь… поинтереснее?

Мимолётная улыбка:

— Можно просто Персефона. Благодарю вас, не утруждайтесь.

Строгий настрой Мирослава пошатнулся.

— Располагайтесь, Княгиня, — кивнул он на кресло. — Птицу можно на вешалку посадить.

Когда шуршание княгининых одежд стихло, Мирослав вкрадчиво уточнил:

— В Европе, говорят, уже первоцветы вовсю распустились?

Вновь мимолётная улыбка. Нет, решительно невозможно…

— Не знаете ли, Княгиня, кто их так распустил?

До Персефоны начало доходить. Ведовской цех её в том же среди зимы подозревал.

— Я провела достаточно времени и в морозных краях, — выложила алиби Осенняя княгиня. — К тому же в прошлом году жила не здесь.

— Полагаю, дело не только в вас, — ответил Мирослав. — Сдаётся мне, это потому, что нынешний владыка Самайна к смертным созданиям чересчур мягок. А муж и жена…

— Так вы меня вызвали, чтобы уличить в доброте? — усмехнулась Персефона.

Сьена на вешалке нахохлилась. Не нравился ей этот магический функционер. Наверняка он Артемиса лишь мельком на коронации видел да по случайным фактам мнение своё ценное составил. Встретил бы Владыку в гневе — заикался бы по сию пору.

— В излишней доброте, — уточнил Мирослав. — С Летним королевичем Князь не бился трижды, как положено…

— Светомир был уже не в силах достойно ответить на вызов, — перебила Персефона.

— Важно не это, — парировал Мирослав, — а то, что Артемис не заставил его драться, а сжалился и упокоил одним ударом. После этого взялся сказочные книги сочинять…

— На минуточку, не сочинять, а редактировать, — возмутилась Персефона. — А в сборнике ни единой выдумки нет, поскольку и мы, и сами авторы друг друга проверя…

— Вы слышите то, чего я не сказал, Персефона. Разве я успел обвинить кого-то во лжи? Мне кажется сомнительной и опасной лишь цель, с которой книга была издана.

Княгиня промолчала, предоставив Мирославу право на монолог.

— А цель, полагаю, та же, что у очков, — изрёк тот. — Помочь людям узреть волшебное. Сил придать, краски жизни обновить и тому подобное. Скажите, многие ли преуспели?

Сьена-птица кивнула — мол, есть такие и наверняка будут ещё. Княгиня кивнула также.

— Пусть так, — упрямо мотнул головой Мирослав. — Но пока одни преуспевали, другие нашли способ обратить это творение во зло. И масштаб последствий таков, что на его фоне начисто теряются робкие случаи ваших добрых чудес.

Княгиня ответила безмолвием.

— Вы не должны миру молоко и мёд, Персефона, — сбитый с толку отсутствием возражений или оправданий, промолвил Мирослав. — Оставьте это Бригитте, сейчас её время. Ваша с Князем задача — править тёмным вдохновением, тревожным туманом и стылым сумраком, невесомой гранью меж страхом и ужасом, меж сном и смертью. Если не будете тверды в этой власти, кто-нибудь захочет сделать вашу работу за вас, и сделает отвратительно. Простите, если показался резким. Я не вправе приказать, но прошу настойчиво: будьте сильны в том, в чём положено, и так, как положено.

Окончив речь, Мирослав склонил голову, будто ожидая кары за дерзость. Выждав пару мгновений, Персефона встала с кресла, и Сьена перелетела к ней на руку. Взмахи широких крыльев породили ветер, разметавший бумаги по начальственному столу.

— Раз не нужно от меня медовое молоко, — еле слышно прошептала Княгиня, — будет вам полынная настойка…